— на нижнюю часть стены, я услышала шорох и... часть стены поехала вбок, за бюро.
Ага, значит, я не помешалась! Стены двигаются!
Сделав такое открытие, я поняла, что опять влипаю в авантюру. Но, делать нечего, и я заглянула за стену.
И едва не заорала. Прямо на меня, не мигая, смотрел страшный слуга в своих необъятных шароварах.
— Извините, мисс, — произнес он певучим голосом. — Вы не испугались? Это я, Ахмед. Узнаете?
— Да, Ахмед.
Странно, что я не потеряла сознание и даже сохранила способность рассуждать. Действительно, ну что такого: стены раздвигаются, слуги появляются... Я даже разозлилась:
— Ты всегда бегаешь внутри этих стен?
— Бывает.
— И что, здесь много потайных ходов?
— Много. Дом строился с таким расчетом, чтобы мистер Эсквит мог подсматривать за своими гостями. Благодаря раздвижным стенам он проводил ночь то с одной, то с другой гостьей, и никто об этом даже не догадывался.
— Сукин сын! Хитро придумал!
Можно сказать, что тайна пугает только до тех пор, пока она не раскрыта. Теперь, поняв, в чем дело, я успокоилась.
— С бывшим хозяином все ясно. Ну а сейчас, Ахмед, с какой такой целью ты сюда забрался?
— Скажите, а мисс Селестина еще в гостиной?
— Да.
— В таком случае я вас очень прошу: пройдите в ее комнату. Я тоже туда войду. Но чуть позже. Только вы, когда войдете, не зажигайте свет.
— Ахмед, ты случайно не стукнулся лбом об острый выступ, бегая в этих коридорах? Головка не болит?
— Мисс, это очень серьезно. Пожалуйста, сделайте так, как я прошу.
Ахмед не был похож на шутника. Голос его звучал крайне тревожно и, я бы сказала, моляще.
— Хорошо. Окажу тебе такую любезность, как другу. Ведь ты мой друг, Ахмед?
— Друг, — твердо ответил он.
Сумасшествие, конечно, но я ему поверила.
Стена задвинулась. Я стояла в своей комнате и размышляла, к чему приведет меня моя любознательность. Махнув рукой, пошла в комнату Селестины и чуть не зажгла свет, но, вспомнив слова Ахмеда, отдернула руку от выключателя.
В спальне Селестины было темно. Я стояла и ждала невесть чего. Кажется, Ахмед заманил меня в ловушку. Агата предупреждала о предательстве. Но для чего Ахмеду все это понадобилось? А если... От одной только мысли, что меня могут придушить в темноте и снести в подвал, на алтарь к пауку, я вся покрылась холодным потом. Замечательно! Сама пошла навстречу своей гибели. Старая карга Агата только посмеется, а уж как будет смеяться этот лысый джинн в шароварах... При одной мысли о его ручищах у меня подогнулись колени.
И вдруг я услышала голос.
Кто-то произнес:
— Я должен найти его.
— Что? Опять?
— Он где-то здесь. Я столько лет жду этой минуты.
Я повернулась к стене. Призрак Олтона Эсквита, подернутый сине-серой дымкой, был различим до последней морщинки на лице.
— Это произошло так давно, но для меня это было словно вчера.
— И для меня это было вчера! Вы говорили то же самое. Вы совсем с ума сошли, — брякнула я. Осмыслить, есть ли разум у призрака, я была просто не в состоянии.
— Они считают, что это я ее убил. Как будто я мог убить ее!
— Эй, вы! Перемените пластинку.
Я не выдержала и нажала на выключатель. От яркого света пришлось даже зажмуриться.
Призрак все так же стоял у стены и говорил. От яркого света он совсем поблек и вообще был плоский, как рисунок на просвечивающейся папиросной бумаге. Закончив свой монолог, Эсквит, как и в прошлый раз, исчез в синей дымке. Испарился.
Раздвинулась стена, и в комнату вошел Ахмед.
— Ну, вы поняли, что это такое?
— Кино! — фыркнула я. — Идиотское кино, никакой чертовщины.
— Да, это кадры из немого фильма с участием Олтона Эсквита. Названия фильма я не знаю, но кинокартина когда-то имела успех у публики... Как видите, фильм обрел вторую жизнь. Проектор стоит в тайнике.
— Фильм немой, но Эсквит говорит. Почему?
— Это голос другого человека. Вы заметили, что артикуляция не совпадает с текстом? Кто-то озвучил кадры из фильма, и произошло это гораздо позднее.
— Теперь я вижу... Но прошлой ночью вообще ничего не заметила. Я так испугалась...
— На это и был расчет.
— Значит, никакого призрака в доме нет? Так, Ахмед?
— Если бы он был здесь, уж я бы его как-нибудь разглядел. Я слышал, о чем говорили за завтраком, — спорили, что вы видели ночью. Поэтому я решил проверить тайные коридоры. Обнаружил проектор и подумал, что вы должны самолично во всем разобраться. Заглянул в вашу комнату — вас нет. Я уже выходил, когда...
— ...когда появилась я. Скажи, Ахмед, а почему ты решил, что мне необходимо «самолично разобраться»?
— Ну, мне не хотелось, чтобы кто-то шантажировал вас или пугал... Вы такая красивая, милая...
— Этот «кто-то» хотел напугать не меня, а Селестину. В ее комнате я оказалась совершенно случайно.
Ахмед покачал головой.
— Мне кажется, что кто-то хочет, чтобы запуганная Селестина стала покорной марионеткой...
— Кто?
— Не знаю, — Ахмед вдруг побледнел. — Если я начну влезать не в свое дело, у меня могут быть большие неприятности.
Я пристально смотрела на Ахмеда, пытаясь хоть что-нибудь прочесть в его лице. Одно было ясно: сильный Ахмед — гора мускулов — был бледен и напуган. Но сейчас меня интересовало другое: не лжет ли он?
— Значит, «призрака» мне подсунули...
— Да, мисс. Наверное, это такая шутка.
— Спасибо, Ахмед, за то, что помог расставить все по местам: призраки налево, шутки направо...
Но он даже не улыбнулся.
— Я должен идти, мисс. Вам тоже нужно вернуться к себе.
Он скользнул в тайный коридор, и стена за ним сомкнулась. Если бы я не знала секрета этих стен, то ни за что бы не догадалась, что у дома есть «двойное дно».
В своей спальне я первым делом включила свет и присела, обдумывая ситуацию. Что же происходит? Кто тут «режиссер» и в чем заключается настоящий смысл «шуточки» с призраком Олтона Эсквита? А не лечь ли мне спать, понадеявшись на то, что за ночь мой мозг сам разберется во всем и утром выдаст искомое решение?
Я уже разделась, когда в дверь настойчиво постучали. Стоит мне оказаться нагой, как тут же находятся желающие поглазеть!
— Кто там? — спросила я, торопливо натягивая пижамные штанишки.
— Я! И я не дам вам скучать! Вы так рано отправились спать, что это просто неприлично.
Я узнала голос Берта Бэнкрофта и посоветовала ему как следует закусывать после водки.
— Если вы не откроете, то я... Вот увидите: я способен на многое... Как поднажму плечом...
Черт бы побрал этих поклонников!
— Сейчас вышибу дверь, — пообещал Берт и принялся выполнять свою угрозу.
Понятно, что, натянув пижаму, я поспешила открыть — не выношу треска ломающегося дерева.
Берт Бэнкрофт улыбался: он добился своего. На столике в коридоре стоял поднос с двумя стаканами. Взяв поднос, Берт вошел в мою комнату и притворил дверь.
— Я пришел извиниться за вчерашнее, — сообщил наглец. — Давайте выпьем в знак примирения.
— Пить? С вами? Уж не хотите ли вы сказать, что со мной можно не церемониться? В таком случае — убирайтесь вон!
Я была настроена решительно: пусть Берт не рассчитывает на снисхождение: здесь ему ничего не обломится. Плотоядная ухмылка драматурга поблекла.
— Мэвис, я отношусь к вам с большим уважением, честное слово. Вот видите — два стакана. Этот — мой, — Берт взял один и, поднеся к своему курносому носу, принюхался. — Здесь водка. А этот — ваш. Здесь чистый лимонад. Без подвоха. Выпьем и забудем все неприятности. Жизнь так прекрасна!
— Даже если вы сейчас говорите правду, пить я с вами не буду!
— Но почему?
— Просто не хочу.
— Мэвис, не сердитесь на меня...
— Не хочу. Ни лимонада, ни шампанского, ни нектара. Хочу спать.
Но Берт, казалось, ничего не слышал. Он прошел в глубь комнаты, поставил поднос со стаканами на стол и плюхнулся в кресло.
— Чудовищный день! Я так устал от придирок, ругани и бесполезной болтовни! Никому не нравится первый акт. Стихи вообще стали предметом насмешек. Я сам себе противен. И даже вы, Мэвис, настроены против меня.
Я не собиралась его утешать, хмыкнула и, уперев руки в бока, стала ждать, когда же Берт выговорится и уйдет.
— Мне от вас ничего не нужно, Мэвис... Выпьем, поболтаем минут пять и... Быть может, я хоть немного успокоюсь.
Он встал, взял один стакан с подноса, принюхался и, подойдя ко мне, силой вставил стакан в руку.
— Пару глоточков, Мэвис.
Затем настырный драматург схватил свой стакан с водкой и показал пример, как надо пить.
— Мэвис, вы должны меня простить за вчерашнее. Я ведь ничего не добивался. Просто мне хотелось, чтобы мы подружились... В конце концов, я понимаю, что такой толстяк, как я, вряд ли может с первого взгляда понравиться даме... Чаще всего девушки смеются надо мной. У меня нет подружки, и мне так одиноко...
Я нахмурилась.
— Э, нет, Берт, со мной эти штучки не пройдут. Я знаю все приемы, с помощью которых мужчины добиваются своего. Ваш прием номер три: вызвать сочувствие. Растрогавшись, девушка и не замечает, как оказывается в постели, и не одна...
— Вы так и не выпили?
— Нет. Но я не обижусь, если выпьете вы. Выпьете и уйдете.
— Ладно.
Он опрокинул стакан в глотку и вытер рот.
— Кто же меня опередил? — сказал Берт сам себе. — Иган?
Я вдруг развеселилась.
— Нет, ваш композитор у меня не котируется.
— Неужели Алекс?
— Этот боров? Вы просто издеваетесь!
— Ну, тогда я не знаю, что и думать... Уолтером Томчиком побрезговали бы даже старухи на смертном одре, хотя, надо отдать ему должное, старичок очень активен... Так кто же ваш поклонник?
— Или — поклонница, — я решила подразнить Берта. — Что скажете насчет Трейси Денбор?
От удивления Берт икнул.
— Трейси?! — он поперхнулся и закашлялся. — Извините, дорогая...
— Ваш стакан пуст? — жестко спросила я. — В таком случае — спокойной ночи!
— Мэвис, зря вы так... Я же ваш гость!
— Незваный!
— Я знаю, когда являюсь нежеланным...
— Вот и прекрасно.
Неожиданно Берт Бэнкрофт переменился. Только что передо мной сидел, развалясь, пьяный увалень, но вдруг он подобрался и посмотрел совершенно трезвыми глазами.
— Мэвис, вам не страшно? Вы не боитесь этого дома? Не боитесь этой ведьмы Агаты, которая все вынюхивает, высматривает и притворяется Кассандрой? Не боитесь призрака Олтона Эсквита, вещающего про убийства?
— Призраки не убивают.
— В доме нечто происходит! — ответил он свистящим шепотом.
— Что вы имеете в виду? — я притворилась, что ничего не понимаю.
— Меня тревожит Селестина, — продолжал Берт. — Очевидно, что она находится под чьим-то воздействием. Селестина не хочет играть на сцене, но соглашается выступить в мюзикле. Я тоже ощущаю, что поддаюсь чьей-то воле. Не хочу участвовать в постановке, но тем не менее участвую...
— Вы? Вы взялись за мюзикл по собственному желанию, тем более, что ваш старый приятель Алекс Блант субсидирует постановку и хочет, чтобы снова заблистали такие прославленные звезды, как Нина Фарр и Трейси Денбор.
Берт Бэнкрофт от удивления даже рот раскрыл.
— Кто вам это наговорил?
— Иган Ганн.
— Что за чушь! С Алексом я познакомился всего две недели назад. Нас свел Иган. Он пригласил меня в бар, сказал, что есть интересная работа, я пришел, а там сидит эта туша... Вот тогда и возник проект — поставить на Бродвее мюзикл с ностальгическим уклоном. У меня не было оснований не доверять Игану: однажды мы уже работали вместе — делали шоу, за которое, кстати сказать, нам заплатили сущие гроши. Иган — хороший аранжировщик, но как композитор он слаб. Я согласился написать тексты для мюзикла потому, что Иган поручился: на этот раз гонорары будут высокие.
— Странно... Все, что вы говорите, разительно отличается от того, что рассказал мне Иган Ганн.
— Значит, один из нас лжет, — веско произнес Бэнкрофт.
— Да...
Я задумалась. Берт снова напомнил о себе:
— Мэвис, мне запал в душу ваш рассказ о призраке Олтона Эсквита. Я сопоставил некоторые детали и пришел к выводу, что вы действительно что-то такое видели. Но на самом деле призрак приходил к Селестине.
Мне жаль бедную девушку. Она так молода, неопытна, а вокруг нее плетутся какие-то интриги... Я никому не верю. Никому, кроме... Кроме вас, Мэвис. Если уж совсем начистоту, то я пришел к вам именно поэтому — я хочу, чтобы вы помогли Селестине.
Он пристально посмотрел мне в глаза, но так как я молчала, продолжил:
— Вы равнодушны к судьбе Селестины? Я обратился не по адресу? Ну что ж... Если это вас не интересует, тогда забудем о моих словах. Извините, Мэвис. Я зря побеспокоил вас...
Берт встал.
— Погодите, — остановила я его. — Скажите, вы — пугливый человек?
— Меня может испугать только собственное отражение в зеркале — наутро после попойки.
— Меня бы оно тоже испугало... Однако я уже привыкла, что с первых шагов в этом доме меня пугают все, кому не лень. Наверное, пора завести телохранителя или хотя бы компаньона...
— Черт возьми! Или я осел, или догадываюсь, куда вы клоните, — повеселел Бэнкрофт.
— Поразмышляйте на данную тему, но предварительно отвернитесь к стене.
— Что такое?
— Должна же я переодеться.
— А разве мой взгляд является помехой? — невинно осведомился он. — Ну ладно, уже отворачиваюсь.
Я проверила, насколько мистер Бэнкрофт верен своим словам, после этого скинула пижаму и натянула платье с глухим воротом.
— Все. Можете повернуться.
— Что будем делать? — глазки Берта блестели.
— Осмотрим, как следует, этот слоеный пирог.
— О чем вы, Мэвис? — опешил драматург.
— У этого дома, да будет вам известно, двойные стены!
— Вот как! Вы хотите сказать, что мы с вами займемся сейчас исследованиями?
— Да!
Я подошла к тому месту, где стена раздвигалась, и обеими ладонями, как в прошлый раз, надавила на панель. Без шума и скрипа панель отъехала в сторону, обнажив часть внутреннего коридора.
— Здорово, — пробормотал Берт. — Как вы... как вам...
— Как мне удалось узнать про двойную начинку? Видите ли, Берт, я ведь тоже ясновидящая — меня «разоблачила» Агата...
Глава 9
Когда стена задвинулась и мы с Бертом оказались в потайном коридоре, я поняла, что соваться сюда надо было с фонариком. Архитектурную хитрость Олтона Эсквита всем была хороша — потолок высокий и коридор широкий, фута три, не меньше, — но электричество сюда не провели, а двигаться в полной темноте не очень приятно.
— Мэвис, вы прихватили фонарь? — спросил Берт, нервно ощупывая стены коридора.
— Нет. А вы?
— Откуда я мог знать, что вы потащите меня в какие-то секретные ходы! Может, вернемся в вашу спальню?
— А как же Селестина? Или вы уже не хотите помочь бедной девочке?
— Как мы поможем Селестине, спотыкаясь в темноте и пробираясь неизвестно куда?!
— Пока что мы стоим на месте.
— А вы предлагаете идти? Куда?
Тут я почувствовала совсем рядом запах водки и чью-то руку на своей груди. Чью-то! Как будто здесь мог находиться кто-то еще, кроме Берта!
— Эй! Это моя грудь!
— Простите, Мэвис, просто я хотел взять вас за руку.
— Руки у меня в другом месте, я ведь обыкновенная женщина, а не монстр.
Берт нашел то, что искал, и прижал мою ладонь к себе.
— Вы решили поиграть в темноте? В какую игру? — поинтересовалась я.
— Больше всего я боюсь, что вы убежите, — произнес Берт и крепко сжал мою руку. — То есть я боюсь потерять вас.
— Лучше бы подумали, как надо действовать в такой ситуации.
— Я буду идти первым, а вы, Мэвис, положите мне обе руки на плечи и двигайтесь следом. Куда-нибудь выйдем, — устало ответил Берт. — Я понятно выражаюсь?
— Да.
Передвигаться так, как предложил Бэнкрофт, было не очень удобно: то и дело я наступала ему на пятки, и он чертыхался. Мы шли страшно медленно, время тянулось, как мед из ложки в стакан. Берт так неожиданно остановился, что я чуть не расшибла нос о его затылок.
— Ну что такое? Могли бы предупредить меня! — набросилась я на драматурга, растирая ушибленное место.
— Исчезло, — сказал Берт.
— Что исчезло?
— То, за что я держался.
— Выражайтесь по-человечески.
— Я не чувствую рукой стены. И боюсь. Я слышал, что в потайных коридорах могут быть люки. Ступишь — и покатишься вниз, прямо в ад...
— Что вы несете! Как стена могла исчезнуть?
Я обследовала пространство слева. Слева стена была. Потом я принялась исследовать пространство справа. Руки мои хватали пустоту. Стены не было. Берт был прав: мы столкнулись с неизвестностью.
— Проверьте, Берт, возможно, в этом месте развилка или поворот, — сказала я дрожащим голосом.
Берт шагнул вперед, я бросилась за ним и снова мой нос ударился о твердый затылок. Черт! Проклятая темнота! Кажется, я сломала нос. Боль была такой ужасной, что я застонала.
— Бе-ерт... Прошу вас... Говорите, когда в следующий раз вздумаете остановиться.
Он ответил мне не сразу. Я заметила, что в голосе его появились страх и растерянность.
— Мэвис... Здесь тоже стена... Наверное, вы правы: это развилка... Я чуть не расшиб об эту стену лоб...
— Вас это бы только украсило. Шрамы на лице мужчины — не так уж плохо... Что будем делать?
— Это я и сам хотел бы знать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13