Да и вообще Тимоти ничего не имеет против темноты, она ему даже нравится, только по-своему, по-Тимотиному. Просто иногда бывает так темно, что подмывает вскочить и кричать, кричать, пока мрак не рассеется.В погребе царила тишина. Ни звука не доносилось из-за плотно закрытых дверей черного дерева, запертых изнутри. По углам спали уставшие гости. На небе сияло солнце, и странный дом стоял погруженный в сон.Закат. Дом вдруг стал похож на потревоженное гнездо летучих мышей, с пронзительным визгом и громким хлопаньем крыльев разлетающихся кто куда. Сами собой, будто по мановению волшебной палочки, распахивались ящики, в темноте подземелья шаркали торопливые шаги постояльцев, покидавших свое сырое пристанище, чтобы присоединиться к тем, кто пробудился раньше. В двери и окна нетерпеливо барабанили опоздавшие к началу праздника.Гости скидывали на руки Тимоти промокшие под проливным дождем плащи, накидки, вуали, шляпы, и он носил в чулан груды мокрой одежды, сгибаясь под их тяжестью. В комнатах яблоку было негде упасть. Чей-то язвительный смех, как подброшенный мячик, оттолкнулся от одной стены, ударился о другую, обогнул дверной косяк и покатился по комнатам, где и настиг Тимоти, спрятавшегося от чужих взглядов в самом дальнем уголке дома.Волоча за собой длинный хвост, по полу пробежала мышь.– Добро пожаловать, милая племянница Либерсроутер! – раздался голос Па над ухом у Тимоти. Отец, похоже, не замечал мальчика. Тимоти совсем затолкали, чьи-то локти впивались в него, и никто не обращал на него никакого внимания.Наконец он не выдержал и незаметно улизнул наверх. Просунув голову в дверь комнаты Сеси, Тим тихонько окликнул ее.– Сеси, ты здесь?И, не дождавшись ответа, спросил чуть громче:– Где ты сейчас?После долгого молчания он услышал:– Я в Королевской долине, неподалеку от Соленого озера, у бурлящего гейзера; здесь сыро и тихо. Я вселилась в жену местного фермера. Сижу на крыльце и могу заставить её делать и думать все, что мне захочется. Солнце уже садится.– Расскажи мне про гейзер, – попросил Тимоти.– Прислушайся, и ты услышишь шипение и бульканье, – начала она медленно и плавно, как в церкви. – Маленькие серые пузыри пара вырываются наружу. Они похожи на лысые головы, выныривающие из густого сиропа. Потом они лопаются, как воздушные шары, и с чавканьем и хлюпаньем падают на землю. Освободившись от лопнувшей оболочки, пар комками пуха уплывает ввысь. Как в давно забытые времена, сильно пахнет горящей серой. Много миллионов лет назад в это варево оступился динозавр.– Его не стало?Мышонок, покрутившись у ног фермерши, юркнул в щель под полом. Еще через мгновение невесть откуда возникла удивительной красоты женщина. Прислонясь к дверному косяку, она улыбнулась чарующей белозубой улыбкой.Что-то бесформенное прижалось снаружи к залитому струями дождя кухонному окну. С плачем и стоном, шумно вздыхая, оно билось о стекло, но Тимоти почти не замечал этого. Он ничего не видел вокруг себя. Мысли его блуждали вне дома и были полностью сосредоточены на происходящем. Ветер сбивал его с ног, дождь хлестал по щекам, мерцающая тьма неодолимо манила к себе. Вытянутые колышущиеся фигуры, выделывая диковинные пируэты, кружились под нездешние звуки вальса.В поднятых бутылях мерцали искорки света. От выскочивших с оглушительным треском пробок во все стороны полетели крохотные комочки земли, паук сорвался вниз и, смешно выбрасывая длинные ноги, убежал в щель.Тимоти вздрогнул и оглянулся. Он снова был дома, слышал недовольный голос Ма: «Тимоти, подай, Тимоти, принеси, сбегай туда, сбегай сюда, помоги, накрой на стол, расставь тарелки, разложи еду», – и так без конца: торжество продолжалось.– Да, его не стало. Совсем, – полураскрытые губы Сеси сонно шевельнулись, они медленно роняли слова:– Мозг этой женщины… Да, я сейчас в нем, мое зрение – это ее зрение; пугающе неподвижная гладь моря, – кажется, что по ней можно вышивать, – простирается так далеко, насколько хватает глаз. Я сижу на крыльце и жду мужа – ему уже пора вернуться. Время от времени из воды выпрыгивает какая-то рыбешка и с негромким плеском шлепается обратно, в свете звезд блестит ее чешуя. Долина, море, несколько машин, деревянное крыльцо, я в кресле-качалке – и тишина.– Дальше, Сеси, дальше.– Я поднимаюсь с кресла…– Рассказывай, что дальше.– Выхожу из дома, иду в сторону гейзера. Аэропланы проносятся у меня над головой, словно доисторические птицы. А потом все опять затихает и умолкает.– Сеси, ты скоро вернешься?– Я вернусь, когда мне как-то удастся изменить жизнь этой женщины, как только мне станет здесь скучно. Я спускаюсь с крылечка, держась за деревянные перила. Я устала, мне тяжело идти, ступеньки скрипят у меня под ногами.– Где ты сейчас?– Совсем близко от гейзера. Меня окутывают серные испарения. Я смотрю, как растут пузырьки на поверхности гейзера, они становятся все больше и – лопаются.Вот, чуть не задев меня, с пронзительным криком пролетела птица. И вот я уже в ней и улетаю. С высоты мои глаза птицы, круглые, как бусинки, видят, как внизу женщина медленно ступает по деревянным мосткам прямо к гейзеру. Шаг, другой, третий… Раздается звук, будто от падения большого камня в болото. Описываю круг над этим местом и вижу белую руку, исчезающую в серой раскаленной грязи…Теперь – быстро домой, скорей, скорей!Огромные сияющие глаза Сеси широко распахнулись и загорелись радостным возбуждением:– Вот я и дома.Помолчав с минуту, осмелевший Тим робко заикнулся:– Знаешь, там, внизу – праздник Возвращения. Народу собралось – море!– Так почему же ты здесь?Сеси взяла брата за руку:– Хочешь попросить о чем-то? – Она лукаво улыбнулась: – Ну, говори, раз уж пришел.– Я не хочу тебя ни о чем просить, – начал было Тимоти, но тут же перебил сам себя:– Ну, почти ни о чем, это такая малость. О Сеси! – Слова вдруг полились неудержимым потоком. Не переводя дыхания, Тим выпалил все то, что мучило его эти дни, он буквально захлебывался от переживаний: – Я так хочу выкинуть что-нибудь эдакое, чтобы они ну хоть разочек обратили на меня внимание, чтобы меня приняли за своего, но я ничего, понимаешь, ни-че-го не умею, мне так стыдно, и я надеялся, ну, я думал, что ты бы могла…– Пожалуй, я могла бы сделать то, о чем ты просишь. – Полузакрыв глаза, Сеси таинственно улыбнулась: – Выпрямись. Стой спокойно.Тимоти безропотно повиновался.– Теперь закрой глаза и выбрось все из головы.Тимоти замер и изо всех сил сосредоточился на мысли о том, что он ни о чем не думает.Сеси вздохнула:– Ну, пошли вниз.Неуловимым движением она переселилась в Тимоти, и теперь худенькое тельце брата обтягивало ее, как перчатка руку.– Смотрите все на меня, – с этими словами Тимоти поднес ко рту бокал с теплой алой жидкостью. Подождав, пока глаза родственников обратятся на него, он осушил его до дна.Затем, протянув руку в сторону Лауры, прошептал заклинание, заставившее сестру застыть на месте. С каждым шагом, приближавшим его к сестре, Тимоти казался себе больше и сильнее.Отовсюду он ощущал на себе настороженные взгляды. Все примолкли. Никто и не думал смеяться. Он увидел изумленное лицо Ма, прошел мимо сбитого с толку Па, тот еще ничего не понял, но на его лице постепенно появлялось удовлетворенное выражение. Он явно начинал гордиться своим сыном.Подойдя вплотную, Тимоти легонько ущипнул Лауру за шею. Испуганно метнулось в сторону пламя свечей.Срывая кровлю с крыши, в дом когтями вцепился ветер. Ошеломленная родня, не мигая, следила за Тимоти. Он храбро напихал себе полный рот поганок и, не жуя, проглотил их. Потом, хлопнув ладонями по худым бедрам, завертелся на месте.– Посмотрите, дядюшка Эйнар, я умею летать, я научился. Сейчас я вам покажу!Руки Тимоти разлетелись в стороны, он подпрыгнул и, не чувствуя под собой ног, взлетел по ступенькам вверх. Перед глазами промелькнули чьи-то лица.Стоя на краю лестницы и отчаянно размахивая руками, он услышал откуда-то снизу истошный вопль Ма:– Перестань, Тимоти, не надо!– Эге-ге-й! – завопил он в ответ и, с силой оттолкнувшись, полетел вниз, оставив позади себя взметнувшуюся столбом пыль.И тут вдруг осознал, что крыльев-то у него нет. Он коротко вскрикнул. Дядюшка Эйнар едва успел подхватить падающего Тимоти.Тим яростно отбивался от рук, пришедших ему на помощь. Чужой голос рвался из глубин его существа, вопреки отчаянному сопротивлению Тимоти:– Это я, Сеси! Это Сеси! Идите скорее ко мне наверх, первая комната налево!Тим готов был провалиться сквозь землю, проглотить язык, лишь бы замолчал этот ненавистный голос, лишь бы не слышать у себя за спиной издевательский смех.Этот смех градом обрушился на Тимоти. Эйнар опустил его на пол.Пробившись сквозь хлынувшую наверх, в комнату Сеси, толпу родственников и гостей, жаждущих поздравить ее, Тимоти оказался у входной двери и, рванул ее на себя, закричал:– Сеси! Я ненавижу тебя! Ненавижу!Он рухнул на землю в тени огромного платана, извергнул из себя проглоченное и, содрогаясь от рыданий, уткнулся лицом в ворох опавших листьев.Постепенно он начал приходить в себя. Из кармана его рубашки осторожно выглянул Спайд. Все это время он сидел, притаившись, в спичечном коробке. Осмотревшись, он быстро взобрался по руке мальчика. Нащупывая дорогу, Спайд добрался до шеи, залез в ухо и начал теребить его. Тимоти стало щекотно, он протестующе замотал головой.– Не надо, Спайд, не надо.От легких прикосновений мохнатых паучьих лапок в ухе зачесалось, и Тима передернуло, как от холода. Он повторил уже не так уверенно:– Уходи, не надо.Но рыдания утихли и перешли в легкие всхлипывания. Паучок спустился по щеке, остановился под носом, заглянул в ноздри, словно надеясь увидеть там что-нибудь интересное, перебрался на кончик носа и с осторожностью уселся на него, буравя Тимоти маленькими изумрудными глазками. Тимоти не выдержал и разразился смехом:– Уходи, уходи, Спайд.Тим сел, прислонившись к дереву, рассеянно перебирая шуршащие листья. В ярком лунном свете была отчетливо видна каждая травинка.Отчетливо слышались возбужденные голоса тех, кто решил позабавиться с Зеркалом. До него долетали слова детской песенки:«Ты мне, Зеркало, скажи…», невнятная ругань, проклятья, раздававшиеся по мере того, как развлекающиеся выясняли между собой, чье отражение так ни разу и не появилось в зеркале.– Тимоти, – огромная тень накрыла мальчика, он услышал хлопанье крыльев, похожее на гром литавров: к нему приближался дядюшка Эйнар. Он легко взял мальчика на руки и посадил к себе на плечо.– Не печалься, племянник! Каждому свое, каждому своя дорога. Тебе уготована лучшая судьба, куда более интересная и богатая, чем наша. Мы живем в мертвом мире. Мы уже столько всего навидались, уж поверь мне. Один день твоей жизни стоит вечности. Чем меньше прожил, тем она прекрасней. Помни это, Тимоти.Остаток этого бессолнечного утра Эйнар и Тимоти, пошатываясь и распевая песни, бродили по дому. Шумная толпа запоздало нагрянувших со всех концов света пришельцев внесла оживление в начавшее затухать веселье. Среди них была древняя, как мир, прародительница этого семейства, которую для краткости называли Пра.Похожая на почерневшую египетскую мумию, она молча лежала у стены, и только в глазах порой вспыхивали озорные искорки.За завтраком, около четырех, ее торжественно провели к столу и водрузили, как застывшую восковую куклу.Молодежь без устали веселилась, все чаще прикладываясь к хрустальной чаше. По мутному блеску оливковых глаз, плутоватому выражению удлиненных лиц, с которых в беспорядке свисали спутанные бронзовые пряди волос, по развинченным движениям нетрудно было догадаться, что все они мертвецки пьяны. Их полудетские угловатые фигуры извивались, сплетались друг с другом, и уже невозможно было отличить мальчика от девочки. Ветер завывал сильнее, нестерпимо ярко светили звезды, танцующие вихрем проносились мимо, от шума закладывало уши, возлияния достигли наивысшей точки.Во все глаза Тимоти глядел на эту вакханалию. Мимо него мелькали лица, много-много лиц.– Послушайте!Наступила тишина. Далеко-далеко часы на городской площади медленно отбивали удары, возвещая новый день. Праздник подходил к концу. В такт бою часов все нестройно затянули старинные песни. Тимоти никогда не слышал их раньше, да и немудрено – им было больше четырех столетий. Взявшись за руки, в неспешном хороводе пришельцы пели, и в их усталом хоре незаметно растворился и умер последний отзвук утреннего боя городских часов.Пел и Тимоти. Он не знал ни слов, ни мелодии, но слова сами просились на язык, а высокий чистый голос плавно и легко выводил незнакомые звуки. Он поднял взгляд на закрытую дверь комнаты наверху, слева от лестницы.– Спасибо тебе, Сеси, – прошептал он. – Я больше не сержусь не тебя.Скованность покинула Тимоти. Его губами, голосом, языком управляла Сеси, и он не противился сестре.В прихожей раздавались слова прощания, шуршание, шелест надеваемой одежды. Ма и Па, стоя у дверей, пожимали руки и целовали каждого из отбывающих… На востоке алело небо. Ворвался холодный ветер.Тимоти чувствовал, как его вселяют в одно тело за другим. Вот Сеси впустила его в голову дядюшки Фрая, и он выглянул наружу из-под кожи его изрезанного морщинами лица, затем в шорохе листьев взмыл над домом и пробуждающимися холмами. Потом в шкуре кузена Уильяма бежал, припадая к раскисшей от дождя земле. Шерсть на загривке встала дыбом от утреннего холода, красные глаза загорелись недобрым блеском, перемахнув через лощину, он исчезал вдали от дома…Неожиданно он почувствовал себя камешком, который нес во рту дядюшка Эйнар. Взлетев, они провалились в мохнатые грозовые облака, черной паутиной окутавшие небо. А потом – потом он почувствовал, что вернулся домой, и на этот раз уже навсегда. Таким же, как и был.Уже почти совсем рассвело, кто-то из оставшихся обменивался поцелуями, со слезами жалуясь, что все меньше и меньше остается им места в мире. Когда-то ни один год не обходился без таких встреч, а теперь протекали десятилетия…– Не забудьте! – прозвучал чей-то голос. – Встретимся в Салеме в 1970-м.Салем. В затуманенном мозгу Тимоти отложились эти слова. «Салем, 1970-й». Опять соберутся все, все, все. Дядюшка Фрай и древняя, как мир, Пра в погребальных одеждах, и Ма, и Па, и Эллен, и Лаура, и Сеси, и еще многие другие! А он? Уверен ли он в том, что доживет до нового Возвращения?Все исчезло в блеске последней молнии. Исчезли и черные ленты, и крылатые существа, и увядшие листья. Смолкли все звуки, то грозные, то жалобные, то манящие, летящие никуда и ниоткуда. Рассеялись полночные грезы, беспокойные сны. Ночным безумствам пришел конец.Ма захлопнула дверь. Лаура взялась за метлу.– Прибираться будем вечером, – остановила ее Ма. – Сейчас нам всем нужно выспаться.И семейство разбрелось на ночлег – кто в погреб, кто наверх. Понурившись, Тимоти побрел в гостиную. Со стен безжизненно свисали черные ленты. У зеркала он остановился и увидел в нем себя – замерзшего, дрожащего, бледного.– Тимоти, – услышал он голос Ма. Она подошла и коснулась рукой его лба.– Сынок, мы все тебя любим. Не забывай об этом. Очень любим. Пускай ты не такой, как мы, пускай нам однажды придется расстаться. – Она нежно поцеловала Тимоти в щеку. – Если тебе суждено умереть, уж мы позаботимся, чтобы никто не тревожил твой покой. Ты уснешь вечным сном, а я каждое Возвращение буду тебя навещать и переносить в местечко поукромнее.Дом спал. Над холмами пронесся ветер, закрутив на прощание в своих объятиях черных летучих мышей, и их пронзительный тоскливый крик отозвался эхом далеко в округе.Тимоти поднимался наверх по лестнице, медленно пересчитывая ступеньки, из глаз у него катились огромные слезы, оставляя на пыльных щеках светлые влажные дорожки.

1 2