Интересно, что этот ритуал перекликается с эпизодом, касающимся пророка Илии и описанном в третьей книге Царств (глава 17, 17-24). Придя в Сидон, Илия встретил у городских ворот женщину, собиравшую дрова. Женщина пригласила пророка к себе в дом. Во время пребывания Илии в доме женщины ее сын – «сын вдовы» – заболел и умер. Илия, «трижды простершись ниц над отроком», воззвал к Господу, и тогда «возвратилась душа отрока сего в него, и он ожил».
Следует отметить одно любопытное обстоятельство, относящееся к истории Хирама. До девятнадцатого века она держалась в строгом секрете и являлась частью того тайного знания, которое доверялось только вновь посвященным. Однако примерно в 1737 году Францию захлестнула паранойя (она не утихает и по сей день), связанная с масонством и его тайнами. Последовали полицейские облавы. В масонские ложи были внедрены агенты, чтобы узнать, что там происходит. Некоторые масоны оказались предателями, и произошла утечка информации. В результате появилась первая в бесконечном ряду серия разоблачений, которая оказалась в высшей степени разочаровывающей. Тем не менее история Хирама стала достоянием публики. С ней познакомились не имеющие отношения к масонам люди, и она утратила большую часть своей зловещей таинственности.
В 1851 году французский поэт Жерар де Нерваль, вернувшись из путешествия на считавшийся в те времена экзотикой Ближний Восток, опубликовал толстую, 700-страничную книгу мемуаров под названием «Путешествие на Восток». В своем произведении Нерваль не только делится собственными впечатлениями (некоторые из них наполовину вымышленные), но также дает описание местности, нравов и обычаев местного населения, пересказывает услышанные легенды, предания и сказки. Среди всех этих историй есть наиболее полный, подробный и будоражащий воображение – какого не встречалось ни до, ни после – вариант легенды о Хираме. Нерваль не только передал основную канву, приведенную выше. Он, насколько нам известно, впервые обнародовал мрачные мистические традиции, связываемые масонами с происхождением и квалификацией Хирама.
Особенно интересно, что Нерваль вообще не упоминает о масонстве. Считая эту историю одной из местных народных сказок, прежде неизвестную на Западе, он утверждает, что слышал ее от одного рассказчика-перса в константинопольской кофейне.
У другого писателя подобная наивность выглядела бы правдоподобной, и сомневаться в его утверждениях не было бы особых причин. Однако Нерваль вращался в тех же литературных кругах, что и Шарль Нодье, Шарль Бодлер, Теофиль Готье и молодой Виктор Гюго. Все они проявляли интерес к мистике и эзотерике. Неизвестно, был ли сам Нерваль масоном, возможно, нет. Но он мог иметь связи с другими оккультными сектами и тайными сообществами. В любом случае не может быть сомнений в том, что он прекрасно понимал, что он делает – то есть ему было известно, что изложенная им история (даже если он действительно слышал эту версию в константинопольской кофейне) была не сказкой народов Востока, а основным мифом европейского масонства. Остается загадкой, зачем Нерваль решился раскрыть тайну и почему он выбрал именно такую форму, и загадка эта уходит корнями в сложную политику «возрождения оккультизма» во Франции середины девятнадцатого века. Тем не менее, его фантастический, запоминающийся и будоражащий воображение пересказ легенды о Хираме – это самая полная и подробная версия, которую мы имеем.
Архитектор как маг
Легенда о Хираме представляет элемент иудаистской традиции в масонстве. Тем не менее, в некоторых ее вариантах, включая вариант Жерара де Нерваля, в ней чувствуется и исламское влияние. Нерваль утверждал, что услышал свою версию из исламских источников. Каким же образом она нашла дорогу в сердце средневековой христианской Европы? И почему ей придавали такое значение строители христианских храмов? Начнем со второго вопроса.
Иудаизм запрещает «сотворение кумиров». Ислам унаследовал и сохранил этот запрет. С точки зрения иудаизма и ислама культурные традиции враждебны изобразительному искусству – любому изображению естественных форм, включая, разумеется, самого человека. Украшения, обычные для христианского храма, нельзя встретить ни в синагоге, ни в мечети.
Отчасти этот запрет основан на том, что любая попытка изобразить природу, включая человеческие формы, является богохульством – это попытка человека соперничать с Богом, посягнуть на его роль творца и присвоить ее себе. Только Господу принадлежит право создавать формы из ничего, вдыхать жизнь в глину. Для человека создание точной копии этих форм, то есть копии жизни из дерева, камня, краски или любого другого материала, было нарушением божественной прерогативы и, следовательно, пародией и искажением.
Однако существует и более глубокое теологическое обоснование этой на первый взгляд чрезмерно формальной догмы, и это обоснование имеет общие черты с идеями пифагорейцев. Как в иудаизме, так и в исламе Бог един. Бог во всем. С другой стороны, формы ощущаемого мира многочисленны, разнородны и разнообразны. Такого рода формы свидетельствуют не о единстве Бога, а о фрагментации бренного мира. Если Бог и является творцом, то сотворил он не разнообразные формы, а единые принципы, которые пронизывают все эти формы и лежат в их основе. Другими словами, Бог сотворил основные закономерности форм, определяемые исключительно угловыми градусами и числами. Именно через форму и числовые соотношения, а не через разнообразие, проявляется величие Господа. Поэтому божественное присутствие достигается в тех сооружениях, в основе которых лежит форма и число, а не изобразительные украшения.
Синтез формы и числа – это, конечно, геометрия. Этот синтез реализуется посредством геометрии и регулярного повторения геометрических узоров. Поэтому изучение геометрии ведет к постижению абсолютных законов – законов, которые свидетельствуют о лежащем в основе всего, сущего порядке и плане, о всеобщей вязи. Этот основной план был, разумеется, непогрешим, непреложен и вездесущ; именно эти его качества свидетельствуют о божественном происхождении. Это видимое проявление божественной силы, божественной воли и божественного мастерства. Таким образом, и в иудаизме, и в исламе геометрия предполагает божественные пропорции, окутанные трансцендентной и имманентной тайной.
К концу первого века до нашей эры римский архитектор Витрувий сформулировал принципы, которые станут основами для будущих строителей. Он рекомендовал, к примеру, чтобы строители на взаимовыгодной основе объединялись в сообщества, или «коллегии». Он настаивал, чтобы «алтари были обращены на восток», как это имеет место в христианских церквях. Важнее, однако, тот факт, что он считал архитектора не просто специалистом. Он говорил, что архитектор должен быть искусным чертежником, математиком, быть знаком с историческими трудами, философией, музыкой, астрологией. Таким образом, для Витрувия архитектор был своего рода магом, обладающим всей суммой человеческих знаний и посвященным в основные законы творения. Самым главным из этих законов была геометрия, на которую архитектор должен был опираться, чтобы строить храмы «при помощи пропорции и симметрии…».
В этом отношении принципы иудаизма и ислама тоже совпадают с принципами классицизма. Что как не архитектура есть высшее применение и воплощение геометрии – применение и воплощение, которое идет дальше живописи и переводит геометрию в трехмерное пространство? Разве не в архитектуре геометрия получает свое материальное воплощение?
Таким образом, только строения, основанные исключительно на геометрии, без отвлекающих украшений, были пригодны для поклонения богу и для присутствия божественного духа. Поэтому архитектура и синагоги, и мечети основаны не на украшениях, а на геометрических принципах, на абстрактных математических соотношениях. Единственное дозволенное украшение – это абстрактный геометрический орнамент, например, лабиринт, арабески, шахматный узор, а также арка, колонна или другие такие же «чистые» воплощения симметрии, правильности, баланса и пропорций.
В эпоху Реформации запрет на изобразительное искусство был усвоен некоторыми наиболее суровыми течениями протестантизма. Особенно сильно эта тенденция проявилась в Шотландии. Однако средневековое христианство, в котором господствовала римско-католическая церковь, было свободно от подобных ограничений и запретов. Тем не менее христианский мир оказался чрезвычайно восприимчивым к идеям божественной геометрии и приспособил их к собственным попыткам воплощения божественного. Начиная с готических соборов геометрия божественного и архитектурные украшения шли рука об руку, а изобразительное искусство стало неотъемлемой частью христианских церквей.
И действительно, в готическом соборе геометрия выступает как самый главный фактор. В разделе, посвященном часовне Росслин, мы уже упоминали о том, что строительство любого подобного здания осуществлялось под руководством так называемого «управляющего работами». Каждый такой управляющий разрабатывал собственную геометрию, которой подчинялось все. Изучение собора в Шартре показало, что в его сооружении принимали участие девять разных мастеров.
Большинство таких мастеров были необыкновенно искусными строителями и чертежниками, чьи знания лежали в основном в технологической области. Однако некоторые из них – считается, что двое из девяти строителей собора в Шартре – явно обладали более широким кругозором. Их работа несет в себе метафизические, духовные, или, как выражаются масоны, «спекулятивные» черты, которые говорят о высокой образованности и утонченности. То есть эти люди были мыслителями и философами, а не просто строителями. Мы уже упоминали о документе, датируемом 1410 годом, в котором говорится о «науке», возрожденной после Потопа Пифагором и Гермесом. Из такого рода свидетельств становится ясно, что некоторые – по крайней мере – мастера имели доступ к идеям герметиков и неоплатоников задолго до того, как в эпоху Ренессанса они вошли в моду в Западной Европе. Однако до этого подобные воззрения – еретические и опирающиеся на нехристианские источники – были необычайно опасны для своих последователей, которые поэтому вынуждены были исповедовать их тайно. Следовательно, «эзотерические» традиции «посвященных» мастеров возродились внутри гильдий «практикующих» каменщиков. Здесь были посеяны семена, из которых впоследствии вырастет так называемое «спекулятивное» масонство.
Внутри этой «эзотерической» традиции «посвященных» мастеров ведущую роль играла геометрия, которая являла собой проявление божественного. Для таких мастеров собор был чем-то большим, чем «домом Господа». Он был похож на музыкальный инструмент, который настраивался, подобно арфе, на особую и возвышенную духовную ноту. Если инструмент был настроен правильно, то в нем резонировал сам Господь, и божественное присутствие ощущалось всеми, кто входил внутрь. Но как правильно настроить его? Как и где Господь указал Свои требования к конструкции? Основные принципы давала геометрия божественного. Тем не менее в Ветхом Завете содержится один пример, где, как считается, Бог точно и подробно проинструктировал верующих, снабдив их собственным планом. Это строительство Храма Соломона. Именно поэтому возведение Храма Соломона приобрело такое важное значение для средневековых каменщиков. В этом случае Господь фактически учил людей практическому применению геометрии божественного посредством архитектуры. Поэтому его главный ученик, Хирам из Тира, считался образцом, к которому должен стремиться каждый настоящий строитель.
Тайное знание
Вот почему история о Хираме приобрела такое значение. Однако остается открытым вопрос: как она и ее различные вариации нашли дорогу в сердце средневековой христианской Европы? Каким образом сама геометрия божественного – сплав идей Пифагора, Витрувия, герметиков, неоплатоников, иудеев и мусульман – проникла на Запад? Чтобы получить ответ на эти вопросы, следует взглянуть на те периоды истории, когда подобные учения легче всего передавались и ассимилировались, когда христианство испытывало наиболее сильное «чуждое влияние» и впитывало его – иногда сознательно, иногда в виде постепенного проникновения.
Первый такой период относится к седьмому и восьмому векам, когда ислам, приводимый в движение воинственной энергией, свойственной любой молодой религии, распространился на весь Ближний Восток, переместился на северное побережье Африки, пересек Гибралтарский пролив, захватил Пиренейский полуостров и приблизился к Франции. Владычество мавров в Испании достигло своего расцвета в десятом столетии – как раз в то время, когда в Англии правил Ательстан. Вполне вероятно, – хотя никаких документальных подтверждений этому не сохранилось, – что некоторые принципы геометрии божественного могли просочиться на север из Испании и Франции. Армия мусульман была остановлена Карлом Мартеллом в битве при Пуатье в 732 году, но армию остановить гораздо легче, чем идеи.
В 1469 году Фердинанд Арагонский женился на своей кузине, Изабелле Кастильской. Из этого союза родилась современная Испания. В своем религиозном рвении Фердинанд и Изабелла начали осуществлять программу «очищения», когда из их объединенных владений стали систематически изгоняться все чуждые – то есть иудаистские и исламские – элементы. Затем наступила эра испанской инквизиции и аутодафе. Как сказал Карлос Фуэнтес, в этот момент Испания вместе с маврами изгнала чувственность, а вместе с евреями – интеллект,– и осталась стерильной. Однако на протяжении семи с половиной столетий, прошедших между битвой при Пуатье и правлением Фердинанда и Изабеллы, Испания была истинным хранилищем «эзотерических» учений. И действительно, главным «эзотериком» в западной традиции считался уроженец Мальорки Раймунд Луллий, чьи работы оказали огромное влияние на дальнейшее развитие европейской философской мысли. Но и без Луллия любой, кто стремился познакомиться с «эзотерическим», или тайным знанием, совершал паломничество в Испанию. В «Парцифале» Вольфрам фон Эшенбах утверждает, что почерпнул свою историю исключительно из испанских источников. Говорят, что самый известный из первых западных алхимиков, Николас Фламель, постигал тайны трансмутации по книге, приобретенной в Испании.
В течение семи с половиной веков Испания оставалась источником «эзотерической» мысли. Оттуда оккультные идеи проникали в остальную Европу – иногда маленьким ручейком, а иногда и мощным потоком. Однако вскоре испанское влияние, каким бы важным оно ни было, потускнело в свете других, более драматических контактов христианства с соперничающими религиями. Первыми из таких столкновений явились, естественно, крестовые походы, когда тысячи европейцев на Святой Земле принимали те самые убеждения, которые они шли искоренять. В эпоху крестовых походов сицилийский двор императора Фридриха II Штауфена превратился в настоящий центр иудаистской и исламской мысли. Еще одним каналом – возможно, основным – проникновения подобных течений были тамплиеры. Номинально тамплиеры носили звание «рыцарей Христа», но на практике поддерживали дружеские отношения с исламом и иудаизмом. Говорят, что они даже вынашивали амбициозные планы примирения христианства с этими двумя соперничающими религиями.
Тамплиеры много строили. При помощи собственных бригад каменщиков они возводили свои замки и прецептории. Архитектура тамплиеров в основе своей была византийской, отражая влияния, которые находились вне сферы контроля Рима. Как мы уже видели, две могилы тамплиеров, найденные в Атлите на территории Израиля, вероятно, можно считать самыми старыми в мире «масонскими» захоронениями.
Тамплиеры поддерживали собственные гильдии. Они также выступали в роли покровителей и защитников других гильдий ремесленников и каменщиков, причем время от времени сами, похоже, становились членами этих профессиональных объединений. Бывали случаи, что искусные ремесленники принимались в качестве ассоциированных членов в орден Храма. Они жили в закрытых деревнях рядом с прецепториями и пользовались многими привилегиями ордена, включая освобождение от пошлин и налогов. Более того, в Европе тамплиеры стали самозваными стражами дорог, обеспечивая безопасность пилигримов, путешественников, торговцев – и строителей. Принимая во внимание такой широкий спектр их деятельности, вряд ли стоит удивляться, что под покровительством тамплиеров принципы божественной геометрии и архитектуры проложили себе путь в Западную Европу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Следует отметить одно любопытное обстоятельство, относящееся к истории Хирама. До девятнадцатого века она держалась в строгом секрете и являлась частью того тайного знания, которое доверялось только вновь посвященным. Однако примерно в 1737 году Францию захлестнула паранойя (она не утихает и по сей день), связанная с масонством и его тайнами. Последовали полицейские облавы. В масонские ложи были внедрены агенты, чтобы узнать, что там происходит. Некоторые масоны оказались предателями, и произошла утечка информации. В результате появилась первая в бесконечном ряду серия разоблачений, которая оказалась в высшей степени разочаровывающей. Тем не менее история Хирама стала достоянием публики. С ней познакомились не имеющие отношения к масонам люди, и она утратила большую часть своей зловещей таинственности.
В 1851 году французский поэт Жерар де Нерваль, вернувшись из путешествия на считавшийся в те времена экзотикой Ближний Восток, опубликовал толстую, 700-страничную книгу мемуаров под названием «Путешествие на Восток». В своем произведении Нерваль не только делится собственными впечатлениями (некоторые из них наполовину вымышленные), но также дает описание местности, нравов и обычаев местного населения, пересказывает услышанные легенды, предания и сказки. Среди всех этих историй есть наиболее полный, подробный и будоражащий воображение – какого не встречалось ни до, ни после – вариант легенды о Хираме. Нерваль не только передал основную канву, приведенную выше. Он, насколько нам известно, впервые обнародовал мрачные мистические традиции, связываемые масонами с происхождением и квалификацией Хирама.
Особенно интересно, что Нерваль вообще не упоминает о масонстве. Считая эту историю одной из местных народных сказок, прежде неизвестную на Западе, он утверждает, что слышал ее от одного рассказчика-перса в константинопольской кофейне.
У другого писателя подобная наивность выглядела бы правдоподобной, и сомневаться в его утверждениях не было бы особых причин. Однако Нерваль вращался в тех же литературных кругах, что и Шарль Нодье, Шарль Бодлер, Теофиль Готье и молодой Виктор Гюго. Все они проявляли интерес к мистике и эзотерике. Неизвестно, был ли сам Нерваль масоном, возможно, нет. Но он мог иметь связи с другими оккультными сектами и тайными сообществами. В любом случае не может быть сомнений в том, что он прекрасно понимал, что он делает – то есть ему было известно, что изложенная им история (даже если он действительно слышал эту версию в константинопольской кофейне) была не сказкой народов Востока, а основным мифом европейского масонства. Остается загадкой, зачем Нерваль решился раскрыть тайну и почему он выбрал именно такую форму, и загадка эта уходит корнями в сложную политику «возрождения оккультизма» во Франции середины девятнадцатого века. Тем не менее, его фантастический, запоминающийся и будоражащий воображение пересказ легенды о Хираме – это самая полная и подробная версия, которую мы имеем.
Архитектор как маг
Легенда о Хираме представляет элемент иудаистской традиции в масонстве. Тем не менее, в некоторых ее вариантах, включая вариант Жерара де Нерваля, в ней чувствуется и исламское влияние. Нерваль утверждал, что услышал свою версию из исламских источников. Каким же образом она нашла дорогу в сердце средневековой христианской Европы? И почему ей придавали такое значение строители христианских храмов? Начнем со второго вопроса.
Иудаизм запрещает «сотворение кумиров». Ислам унаследовал и сохранил этот запрет. С точки зрения иудаизма и ислама культурные традиции враждебны изобразительному искусству – любому изображению естественных форм, включая, разумеется, самого человека. Украшения, обычные для христианского храма, нельзя встретить ни в синагоге, ни в мечети.
Отчасти этот запрет основан на том, что любая попытка изобразить природу, включая человеческие формы, является богохульством – это попытка человека соперничать с Богом, посягнуть на его роль творца и присвоить ее себе. Только Господу принадлежит право создавать формы из ничего, вдыхать жизнь в глину. Для человека создание точной копии этих форм, то есть копии жизни из дерева, камня, краски или любого другого материала, было нарушением божественной прерогативы и, следовательно, пародией и искажением.
Однако существует и более глубокое теологическое обоснование этой на первый взгляд чрезмерно формальной догмы, и это обоснование имеет общие черты с идеями пифагорейцев. Как в иудаизме, так и в исламе Бог един. Бог во всем. С другой стороны, формы ощущаемого мира многочисленны, разнородны и разнообразны. Такого рода формы свидетельствуют не о единстве Бога, а о фрагментации бренного мира. Если Бог и является творцом, то сотворил он не разнообразные формы, а единые принципы, которые пронизывают все эти формы и лежат в их основе. Другими словами, Бог сотворил основные закономерности форм, определяемые исключительно угловыми градусами и числами. Именно через форму и числовые соотношения, а не через разнообразие, проявляется величие Господа. Поэтому божественное присутствие достигается в тех сооружениях, в основе которых лежит форма и число, а не изобразительные украшения.
Синтез формы и числа – это, конечно, геометрия. Этот синтез реализуется посредством геометрии и регулярного повторения геометрических узоров. Поэтому изучение геометрии ведет к постижению абсолютных законов – законов, которые свидетельствуют о лежащем в основе всего, сущего порядке и плане, о всеобщей вязи. Этот основной план был, разумеется, непогрешим, непреложен и вездесущ; именно эти его качества свидетельствуют о божественном происхождении. Это видимое проявление божественной силы, божественной воли и божественного мастерства. Таким образом, и в иудаизме, и в исламе геометрия предполагает божественные пропорции, окутанные трансцендентной и имманентной тайной.
К концу первого века до нашей эры римский архитектор Витрувий сформулировал принципы, которые станут основами для будущих строителей. Он рекомендовал, к примеру, чтобы строители на взаимовыгодной основе объединялись в сообщества, или «коллегии». Он настаивал, чтобы «алтари были обращены на восток», как это имеет место в христианских церквях. Важнее, однако, тот факт, что он считал архитектора не просто специалистом. Он говорил, что архитектор должен быть искусным чертежником, математиком, быть знаком с историческими трудами, философией, музыкой, астрологией. Таким образом, для Витрувия архитектор был своего рода магом, обладающим всей суммой человеческих знаний и посвященным в основные законы творения. Самым главным из этих законов была геометрия, на которую архитектор должен был опираться, чтобы строить храмы «при помощи пропорции и симметрии…».
В этом отношении принципы иудаизма и ислама тоже совпадают с принципами классицизма. Что как не архитектура есть высшее применение и воплощение геометрии – применение и воплощение, которое идет дальше живописи и переводит геометрию в трехмерное пространство? Разве не в архитектуре геометрия получает свое материальное воплощение?
Таким образом, только строения, основанные исключительно на геометрии, без отвлекающих украшений, были пригодны для поклонения богу и для присутствия божественного духа. Поэтому архитектура и синагоги, и мечети основаны не на украшениях, а на геометрических принципах, на абстрактных математических соотношениях. Единственное дозволенное украшение – это абстрактный геометрический орнамент, например, лабиринт, арабески, шахматный узор, а также арка, колонна или другие такие же «чистые» воплощения симметрии, правильности, баланса и пропорций.
В эпоху Реформации запрет на изобразительное искусство был усвоен некоторыми наиболее суровыми течениями протестантизма. Особенно сильно эта тенденция проявилась в Шотландии. Однако средневековое христианство, в котором господствовала римско-католическая церковь, было свободно от подобных ограничений и запретов. Тем не менее христианский мир оказался чрезвычайно восприимчивым к идеям божественной геометрии и приспособил их к собственным попыткам воплощения божественного. Начиная с готических соборов геометрия божественного и архитектурные украшения шли рука об руку, а изобразительное искусство стало неотъемлемой частью христианских церквей.
И действительно, в готическом соборе геометрия выступает как самый главный фактор. В разделе, посвященном часовне Росслин, мы уже упоминали о том, что строительство любого подобного здания осуществлялось под руководством так называемого «управляющего работами». Каждый такой управляющий разрабатывал собственную геометрию, которой подчинялось все. Изучение собора в Шартре показало, что в его сооружении принимали участие девять разных мастеров.
Большинство таких мастеров были необыкновенно искусными строителями и чертежниками, чьи знания лежали в основном в технологической области. Однако некоторые из них – считается, что двое из девяти строителей собора в Шартре – явно обладали более широким кругозором. Их работа несет в себе метафизические, духовные, или, как выражаются масоны, «спекулятивные» черты, которые говорят о высокой образованности и утонченности. То есть эти люди были мыслителями и философами, а не просто строителями. Мы уже упоминали о документе, датируемом 1410 годом, в котором говорится о «науке», возрожденной после Потопа Пифагором и Гермесом. Из такого рода свидетельств становится ясно, что некоторые – по крайней мере – мастера имели доступ к идеям герметиков и неоплатоников задолго до того, как в эпоху Ренессанса они вошли в моду в Западной Европе. Однако до этого подобные воззрения – еретические и опирающиеся на нехристианские источники – были необычайно опасны для своих последователей, которые поэтому вынуждены были исповедовать их тайно. Следовательно, «эзотерические» традиции «посвященных» мастеров возродились внутри гильдий «практикующих» каменщиков. Здесь были посеяны семена, из которых впоследствии вырастет так называемое «спекулятивное» масонство.
Внутри этой «эзотерической» традиции «посвященных» мастеров ведущую роль играла геометрия, которая являла собой проявление божественного. Для таких мастеров собор был чем-то большим, чем «домом Господа». Он был похож на музыкальный инструмент, который настраивался, подобно арфе, на особую и возвышенную духовную ноту. Если инструмент был настроен правильно, то в нем резонировал сам Господь, и божественное присутствие ощущалось всеми, кто входил внутрь. Но как правильно настроить его? Как и где Господь указал Свои требования к конструкции? Основные принципы давала геометрия божественного. Тем не менее в Ветхом Завете содержится один пример, где, как считается, Бог точно и подробно проинструктировал верующих, снабдив их собственным планом. Это строительство Храма Соломона. Именно поэтому возведение Храма Соломона приобрело такое важное значение для средневековых каменщиков. В этом случае Господь фактически учил людей практическому применению геометрии божественного посредством архитектуры. Поэтому его главный ученик, Хирам из Тира, считался образцом, к которому должен стремиться каждый настоящий строитель.
Тайное знание
Вот почему история о Хираме приобрела такое значение. Однако остается открытым вопрос: как она и ее различные вариации нашли дорогу в сердце средневековой христианской Европы? Каким образом сама геометрия божественного – сплав идей Пифагора, Витрувия, герметиков, неоплатоников, иудеев и мусульман – проникла на Запад? Чтобы получить ответ на эти вопросы, следует взглянуть на те периоды истории, когда подобные учения легче всего передавались и ассимилировались, когда христианство испытывало наиболее сильное «чуждое влияние» и впитывало его – иногда сознательно, иногда в виде постепенного проникновения.
Первый такой период относится к седьмому и восьмому векам, когда ислам, приводимый в движение воинственной энергией, свойственной любой молодой религии, распространился на весь Ближний Восток, переместился на северное побережье Африки, пересек Гибралтарский пролив, захватил Пиренейский полуостров и приблизился к Франции. Владычество мавров в Испании достигло своего расцвета в десятом столетии – как раз в то время, когда в Англии правил Ательстан. Вполне вероятно, – хотя никаких документальных подтверждений этому не сохранилось, – что некоторые принципы геометрии божественного могли просочиться на север из Испании и Франции. Армия мусульман была остановлена Карлом Мартеллом в битве при Пуатье в 732 году, но армию остановить гораздо легче, чем идеи.
В 1469 году Фердинанд Арагонский женился на своей кузине, Изабелле Кастильской. Из этого союза родилась современная Испания. В своем религиозном рвении Фердинанд и Изабелла начали осуществлять программу «очищения», когда из их объединенных владений стали систематически изгоняться все чуждые – то есть иудаистские и исламские – элементы. Затем наступила эра испанской инквизиции и аутодафе. Как сказал Карлос Фуэнтес, в этот момент Испания вместе с маврами изгнала чувственность, а вместе с евреями – интеллект,– и осталась стерильной. Однако на протяжении семи с половиной столетий, прошедших между битвой при Пуатье и правлением Фердинанда и Изабеллы, Испания была истинным хранилищем «эзотерических» учений. И действительно, главным «эзотериком» в западной традиции считался уроженец Мальорки Раймунд Луллий, чьи работы оказали огромное влияние на дальнейшее развитие европейской философской мысли. Но и без Луллия любой, кто стремился познакомиться с «эзотерическим», или тайным знанием, совершал паломничество в Испанию. В «Парцифале» Вольфрам фон Эшенбах утверждает, что почерпнул свою историю исключительно из испанских источников. Говорят, что самый известный из первых западных алхимиков, Николас Фламель, постигал тайны трансмутации по книге, приобретенной в Испании.
В течение семи с половиной веков Испания оставалась источником «эзотерической» мысли. Оттуда оккультные идеи проникали в остальную Европу – иногда маленьким ручейком, а иногда и мощным потоком. Однако вскоре испанское влияние, каким бы важным оно ни было, потускнело в свете других, более драматических контактов христианства с соперничающими религиями. Первыми из таких столкновений явились, естественно, крестовые походы, когда тысячи европейцев на Святой Земле принимали те самые убеждения, которые они шли искоренять. В эпоху крестовых походов сицилийский двор императора Фридриха II Штауфена превратился в настоящий центр иудаистской и исламской мысли. Еще одним каналом – возможно, основным – проникновения подобных течений были тамплиеры. Номинально тамплиеры носили звание «рыцарей Христа», но на практике поддерживали дружеские отношения с исламом и иудаизмом. Говорят, что они даже вынашивали амбициозные планы примирения христианства с этими двумя соперничающими религиями.
Тамплиеры много строили. При помощи собственных бригад каменщиков они возводили свои замки и прецептории. Архитектура тамплиеров в основе своей была византийской, отражая влияния, которые находились вне сферы контроля Рима. Как мы уже видели, две могилы тамплиеров, найденные в Атлите на территории Израиля, вероятно, можно считать самыми старыми в мире «масонскими» захоронениями.
Тамплиеры поддерживали собственные гильдии. Они также выступали в роли покровителей и защитников других гильдий ремесленников и каменщиков, причем время от времени сами, похоже, становились членами этих профессиональных объединений. Бывали случаи, что искусные ремесленники принимались в качестве ассоциированных членов в орден Храма. Они жили в закрытых деревнях рядом с прецепториями и пользовались многими привилегиями ордена, включая освобождение от пошлин и налогов. Более того, в Европе тамплиеры стали самозваными стражами дорог, обеспечивая безопасность пилигримов, путешественников, торговцев – и строителей. Принимая во внимание такой широкий спектр их деятельности, вряд ли стоит удивляться, что под покровительством тамплиеров принципы божественной геометрии и архитектуры проложили себе путь в Западную Европу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37