Одновременно Тагор работал над наиболее значительным сборником стихотворений – «Гитанджали» («Жертвенные песнопения»).
Своей европейской известностью Тагор во многом обязан английскому художнику сэру Уильяму Ротенстайну, посетившему Индию в 1910 году. Во время пребывания в Калькутте он познакомился с Тагором. Но только после возвращения в Лондон Ротенстайн прочитал на страницах «Модерн ревю» английский перевод одного из рассказов Тагора, который произвел на него большое впечатление.
В 1912 году Рабиндранат приехал в английскую столицу, первым делом навестил Ротенстайна. Зная интерес художника к его поэзии, он дал ему свою тетрадь с переводами. «В тот же вечер я прочел эти стихи, – пишет Ротенстайн. – Это была поэзия совершенно необычная, она показалась мне сродни творениям великих мистиков. Эндрью Брэдли, которому я их показал, согласился: „Похоже, что наконец-то среди нас снова появился великий поэт“».
Ротенстайн предложил Индийскому обществу напечатать сборник стихотворений Тагора, к которому переводчик Йитс согласился написать предисловие.
В ноябре в Лондоне вышло в свет первое издание «Гитанджали». В целом книга была благосклонно принята английской прессой. В «Литературном приложении» к «Таймс» говорилось: «При чтении этих стихотворений понимаешь, что это не просто любопытные образчики чуждой культуры. Они как бы предсказывают, какая поэзия могла бы создаваться на английском языке, если бы наши поэты могли достичь такой же гармонии между чувством и идеей. Расхождение религии и философии, преобладающее в нашей среде, показывает, как слабы мы и на том и на другом поприще. Когда мы читаем эти произведения, они напоминают нам псалмы царя Давида, созданные в наши дни. Возможно, что многие откажутся подпасть под очарование индийского поэта, так как его философия отлична от нашей. Если она представляется нам фантастичной и чуждой, то, прежде чем презирать ее, мы должны задать сами себе вопрос: а что такое наша собственная философия? Мысль наша движется безостановочно, но она не такова, чтобы поэты могли ее выразить».
Позднее сборник был издан во многих странах мира. Одна из песен этого сборника – «Джанаганамана» – приобрела такую популярность, что после достижения Индией независимости стала государственным гимном страны.
Сборник «Гитанджали» сыграл большую роль в получении Тагором Нобелевской премии. О том, как принималось решение о присуждении этой высокой награды Тагору, рассказал шведский академик А. Эстерлинг:
«Т. Стердж Мур, английский писатель, член Королевского общества, предложил его (Тагора) для рассмотрения в качестве кандидата на присуждение премии. Протоколы нобелевского комитета показывают, что это предложение было воспринято с интересом и удивлением. Правда, Харальд Хьерне, который был тогда председателем комитета, боялся скомпрометировать его таким решением. Непросто решить, заявил он, что в замечательной поэзии Тагора является его подлинным личным творчеством, а что должно быть представлено как классическая традиция индийской литературы…
Спор был решен в пользу Тагора благодаря письменному отзыву Вернера фон Хайденстама, который сам тремя годами позже получил Нобелевскую премию. Хайденстам писал о книге «Гитанджали», переведенной самим Тагором на английский: «Я был глубоко тронут, прочитав эти стихотворения, и не помню, чтобы я читал что-нибудь подобное за последние двадцать лет и даже больше. Они подарили мне часы яркой радости, это было словно глоток воды из свежего, чистого источника. Пылкое и любовное поклонение, которое пронизывает каждую его мысль и чувство, чистота сердца, благородная и естественная возвышенность его стиля – все соединяется, чтобы создать произведения, обладающие редкостной духовной красотой. В его творчестве нет ничего, что было бы спорным или оскорбительным, ничего суетного, пошлого и мелочного, и если про какого-нибудь поэта можно сказать, что он обладает качествами, делающими его достойным Нобелевской премии, то это Тагор… Теперь, когда мы нашли идеального поэта подлинного масштаба, мы не имеем права пройти мимо него. В первый раз и, возможно, в последний нам представилась возможность открыть великое имя прежде, чем оно появится во всех газетах. Мы не должны мешкать и упустить возможность, прождав до следующего года»».
Тагор находился в Шантиникетоне, когда пришло известие, что 13 ноября 1913 года ему присуждена Нобелевская премия. Пятью днями позже он писал Ротенстайну: «В тот момент, когда я получил известие о высокой чести, возложенной на меня присуждением Нобелевской премии, мое сердце обратилось к Вам с любовью и благодарностью. Я почувствовал, что среди моих друзей никто не будет так рад этой новости, как Вы. Выше всех почестей знание, что за нас обрадуются те, кого мы больше всего ценим. Но тем не менее это серьезное испытание для меня. Ураган общественных страстей, порожденный этим событием, вызывает ужас. Это почти так же плохо, как привязать консервную банку к хвосту собаки, так что ей невозможно бежать, не поднимая шума и не собирая толпы зевак по пути. В течение последних нескольких дней я завален телеграммами и письмами. И те люди, которые никогда не были ко мне дружелюбны или никогда не читали ни строчки из моих произведений, кричат громче всех о своей радости. Не могу выразить Вам, как я устал от всего этого крика, поразительная обманчивость которого для меня непереносима. Воистину эти люди восславляют славу в моем лице, а вовсе не меня».
Как пишет К. Крипалани: «Премия была присуждена за поэтическое творчество и художественные достоинства поэзии Тагора. Но сам факт, что премия присуждена представителю Азии, придал награде особое значение. Тагор из личности превратился в символ – символ принятия Западом азиатской культуры и ее потенциального возрождения. Тагор был первым, кто запечатлел в сознании западной интеллигенции тот факт, ныне ставший общепризнанным, что „мудрость Азии“ жива, что с ней надо обращаться как с живым существом, а не как с любопытным музейным экспонатом».
Далеко не все были довольны тем, что Нобелевскую премию получил уроженец Азии. Одна американская газета писала: «Присуждение Нобелевской премии за литературу индийцу породило немало огорчения и немало удивления среди писателей белой расы. Они никак не могут понять, почему эта награда досталась человеку с темной кожей». Торонтская газета «Глоб»: «В первый раз Нобелевская премия досталась кому-то, кого мы не можем назвать „белым“. Должно пройти некоторое время, прежде чем мы себя приучим к мысли, что некто, носящий имя Рабиндранат Тагор, может получить всемирный приз за литературные достижения. (Разве нам не говорили, что Запад и Восток с мест своих не сойдут?) Имя это звучит курьезно. В первый раз, когда мы увидели его на страницах газет, нам показалось, что оно придумано в шутку».
Нобелевская премия была вручена английскому послу в Швеции, и лишь через несколько месяцев генерал-губернатор Индии торжественно передал ее Тагору. Примечательно, что денежную часть премии Тагор пожертвовал своей школе, в которой на эти деньги был открыт университет с бесплатным обучением.
С этого времени начинается период признания творчества Тагора как в самой Индии, так и за ее пределами. В 1915 году английский король возвел Тагора в рыцарское звание. Оксфордский университет присвоил ему степень почетного доктора.
Тагор много путешествовал, посещал страны Европы, Японию, Китай, США, Советский Союз (1930). На родине Тагор жил в своем поместье, где продолжал литературную и преподавательскую деятельность. Вышли его новые произведения: сборники стихов «Журавли» (1916), «Голос леса» (1931), «Последняя октава» (1935), «На ложе болезни» (1940), «Последние стихи» (1941), романы – «Дом и мир» (1916), «Четыре части» (1934), путевой дневник «Письма о России» (1931).
После начала Второй мировой войны Тагор выступил с воззванием, направленным против фашизма. Однако писатель был уже смертельно болен. Английские врачи пытались спасти его жизнь, но Тагор долго отказывался от операции, поскольку считал, что это осквернит чистоту его тела. Когда операция, наконец, была сделана, она уже не принесла ожидаемого эффекта.
Тагор умер в своем поместье неподалеку от Калькутты 7 августа 1941 года.
РОМЕН РОЛЛАН
(1866–1944)
Свое творческое кредо писатель определил в книге «Жизнь Бетховена»: «Вокруг нас душный, спертый воздух. Дряхлая Европа впадает в спячку в этой гнетущей, затхлой атмосфере… Мир погибает, задушенный своим трусливым и подлым эгоизмом. Мир задыхается. Распахнем же окна! Впустим вольный воздух! Пусть нас овеет дыханием героев!»
Именно утверждение героического начала – доминанта в творчестве Роллана, и оно определило его особое, высокое место во всей литературе прошедшего века.
Ромен Роллан родился 29 января 1866 года в городке Кламси на юге Франции. Среди его предков были участники французской революции 1789 года.
Его отец, Эмиль, был адвокатом, уважаемым в городе человеком, а мать – Антуанетта Мари Куро – весьма простой и набожной женщиной. И, тем не менее, именно по ее желанию в 1880 году семья переехала в Париж, чтобы сын мог получить хорошее образование.
С ранних лет мать научила его играть на пианино. Ромен полюбил музыку, и прежде всего Бетховена. Это увлечение сохранялось у мальчика и в то время, когда он учился в лицее Людовика Великого. В 1886 году Роллан поступил в одно из самых престижных высших учебных заведений – «Эколь Нормаль сюперьер» (Высшую Нормальную школу). Подчиняясь желанию матери, он изучал общую историю и историю искусств.
Изучая философию, он познакомился с трудами Спинозы. Он покорил юношу «стихийным реализмом» и призывом к людскому братству. «Озарением во мраке туннеля» назвал Роллан свое открытие творчества Льва Толстого – в 1886 году он прочитал «Войну и мир». Из философии великого писателя Ромен извлек главное: «Роман не имеет ни начала, ни конца, как и сама жизнь. Это и есть сама жизнь, беспрестанно шагающая вперед».
В 1889 году Ромен, получив диплом преподавателя, уехал на несколько лет в Рим, где изучал историю в «Эколь Франсез». После ее окончания в 1891 году, он собирался заняться научно-педагогической деятельностью. Вернувшись в Сорбонну, Роллан действительно несколько лет читал курс истории музыки. По его предложению здесь даже была учреждена кафедра музыкознания.
В Париже Роллан написал несколько пьес.
В 1892 году он женился на Клотильде Бреаль, дочери знаменитого филолога. Вместе они отправились в Рим для того, чтобы Ромен смог завершить докторскую диссертацию.
Они вернулись в 1893 году в Париж, и через два года Роллан защитил докторскую диссертацию по музыке на тему «Происхождение современного лирического театра: история оперы в Европе до Люлли и Скарлатти». Научный труд Роллана оказался настолько интересным, что после защиты диссертации специально для него в Сорбонне была учреждена кафедра истории музыки. В течение следующих семнадцати лет Роллан совмещал занятия литературой с преподаванием в Сорбонне и Высшей Нормальной школе.
Литературный путь Роллана начался с драматургии. Поскольку он находился под влиянием Шекспира и интересовался «героическими» эпохами, то начал писать не отдельные пьесы, а целые циклы: «Все события, общественные или домашние, оборачивались драматическими произведениями».
«В раннем творчестве Роллана поиски героического связаны с его религиозными убеждениями… – пишет Ф.С. Наркирьер. – Драмой „обращения к Богу“ является первая опубликованная (1897) пьеса Роллана „Святой Людовик“ (вместе с двумя другими драматургическими произведениями „Аэрт“ (поставленной в 1898 году) и „Торжество разума“ (поставленной в 1899 году) пьеса составила цикл „Трагедии веры“).
Современному обществу, зараженному меркантилизмом, отравленному скептицизмом, Роллан противопоставляет эпоху средних веков как время бескорыстных героических свершений».
Но уже в 1895 году Роллан написал в дневнике: «Едва закончил мою католическую драму, как уже чувствую в себе душу вольнодумца и бунтаря».
На рубеже веков Роллан сформировал свою концепцию нового искусства, поскольку считает, что в новом обществе должна быть и иная культура. Конечно, легче всего ее было создавать на образцах прошлого. И Роллан создает целый цикл пьес, посвященных Великой французской революции: «Волки» (1898), «Торжество разума» (1899) (первоначально входила в другой цикл), «Дантон» (1900), «Четырнадцатое июля» (1901).
В 1903 году появилось программное произведение писателя «Народный театр». Здесь Роллан сформулировал свое кредо: «Надо создать Театр для Народа, творимый Народом».
Поиск своего героя привел Роллана к жанру биографии. Писатель задумал создать цикл биографий замечательных людей, в том числе: Мадзини, Гарибальди, Шиллера, Лазара Гоша, Томаса Пейна, Вобана. В итоге в цикле «Героические жизни» были написаны: «Жизнь Бетховена» (1903), «Жизнь Микеланджело» (1906), «Жизнь Толстого» (1911).
Биографию Бетховена писатель создал как своеобразный вызов отчаянию, охватившему его в 1901 году, после ухода от него горячо любимой жены.
И. Лилеева отмечает: «Для творческого развития писателя особое значение имела книга „Жизнь Бетховена“ – первая из его книг о великом немецком композиторе и гражданине. Бетховен – любимый герой Роллана, и на протяжении всей жизни он будет для писателя высшим примером героизма, идеалом человека, воплотившего победу духа над всеми жизненными невзгодами. Ни бедность, ни одиночество, ни глухота, ни равнодушие окружающих, ничто не могло сломить Бетховена. Преодолевая несчастья и страдания, он прославляет радость борьбы и создает в конце своей жизни „Девятую симфонию“, завершающуюся торжествующей одой „К радости“. Слова Бетховена: „Через страдание к радости“ – стали девизом жизни и творчества Роллана. Изнеженной, болезненной литературе декаданса он смело противопоставил образ бунтаря».
Мировую известность Роллану принес многотомный роман «Жан-Кристоф», над которым писатель работал с 1903 по 1912 год. Сам Роллан признавался, что писал его под влиянием монументальной эпопеи Толстого «Война и мир». Действительно, в его романе на широком фоне социальной истории Европы изображена жизнь и духовные поиски немецкого музыканта, прообразом которого стал Бетховен.
Вот что говорит сам автор: «От окончания „Утра“ и до начала „Грядущего дня“ – героическая поэма о Жан-Кристофе заполнена бунтом – бунтом жизни против всего, что извне душит и отравляет ее своими смрадными объятьями (искусственно созданные условности и моральные предрассудки, лицемерие и растленность общества, труп прошлого, пожираемый червями, „Ярмарка на площади“)».
Ф.С. Наркирьер пишет:
«На фоне измельчавших персонажей французской литературы начала XX века Жан-Кристоф выделяется как фигура крупная, значительная. Он поражает своей силой – физической и духовной. Он велик и в дружбе, и в любви. У Жан-Кристофа любовное чувство, в традициях французского классицизма, всегда чувство абсолютное. Его любовь – безраздельна, будь то чувство к мещаночке Минне, загадочной Сабине, ветреной Аде, артистке Франсуазе Удон, к страстной в своей замкнутости Анне Браун и, наконец, – к итальянке Грации, которая дарит Жан-Кристофу душевную ясность, внутреннюю гармонию (прототип Грации – София ди Вьеррьеро-Гонзага, в которую Роллан был поначалу влюблен и которая стала впоследствии другом писателя на долгие годы). Любовь Жан-Кристофа – несчастная, она заканчивается либо разрывом с любимой, либо ее смертью. В горниле страсти закаляется душа героя…
Создавая «Жан-Кристофа», Ромен Роллан мечтал пробудить «дремлющий под пеплом духовный огонь». В той мере, в какой это было в его силах, писатель свою задачу выполнил. Искания Жан-Кристофа оказались созвучными исканиям интеллигенции во Франции и в других странах, в первую очередь в России. Этим во многом объясняется исключительная популярность романа в нашей стране».
Действительно, книга быстро стала популярной далеко за пределы Франции. «Из самых отдаленных стран, – рассказывает Роллан, – от самых различных народов – Китая, Японии, Индии, обеих Америк, от всех европейских народностей стекались ко мне люди, говорившие: „Жан-Кристоф – наш. Он – мой. Он – мой брат. Он – я сам…"“
Знаком всемирного признания стало присуждение Ромену Роллану Нобелевской премии по литературе за 1915 год. Полагают, что именно «Жан-Кристоф» позволил писателю получить эту высокую награду «за высокий идеализм литературных произведений, за сочувствие и любовь к истине, с которой он описывает различные человеческие типажи».
Однако сама премия была вручена писателю лишь в 1916 году – отчасти из-за скандала, вызванного публикацией им цикла антивоенных статей «Над схваткой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11