Я покорно вытерла ноги.
Самая обычная контора – каких раньше было до фига и больше. У двери стоял столик с вахтером. То есть, вахтер сидел, и вид у него был самый обычный – вахтер, он вахтер и есть. На рукаве линялая красная повязка. А вместе все это выглядело как болезненный бред.
– А вам куда? – спросил он.
Игорь вместо того, чтобы попытаться овладеть ситуацией, как подобает мужчине, топтался и пыхтел у меня за спиной.
– Я население, – сказала я. – А тут написано «Прием населения». С девяти до пяти.
– И этот тоже население? – кивнул вахтер в сторону Игоря. Он читал какую-то затрепанную книжку без обложки. По-моему, детектив.
– Он тоже, – говорю.
– А вы по какому вопросу?
– Вот вы нас пропустите, – отвечаю. – Мы на месте и выясним.
Он устало вздохнул.
– Если вы насчет работы, тогда вам в пятый кабинет.
В пятый так в пятый. Казенные заведения нагоняют на меня такую неизбывную тоску, что мне хотелось поскорее выбраться оттуда, и я почти надеялась, что нас завернут.
Но нас пропустили. На самом-то деле, кроме пятого кабинета ни один не работал. С первого по четвертый, я имею в виду. Игорь, который явно тоже затосковал, спросил:
– Ну что, вместе пойдем или по очереди?
По очереди, наверное, с психологической точки зрения было бы лучше. Человек, когда остается наедине с собеседником, без свидетелей, расслабляется, и из него можно больше вытянуть. Зато вместе – спокойнее.
– Пошли вместе, – говорю. И постучалась в дверь, на которой был прибит пластиковый номер 5.
Комната как комната. На грязном окне – решетка в виде расходящихся лучей – «солнышком», – такие решетки обычно ставят в квартирах на первом этаже, чтобы они не так напоминали казематы. Линолеум. Зеленые стены. Обшарпанный стол. За столом сидит человек. И очень холодно.
Человек, сидящий за столом, поднял голову. У него было бледное, невыразительное лицо. Усредненное лицо – не запомнить и не описать. Возраста он тоже был среднего. И голос у него был нейтральный, впрочем, спокойный голос, без раздражения.
– Вы по какому вопросу? – спрашивает.
– Мы насчет работы.
Игорь по-прежнему молчал. А мне было настолько не по себе, что я стремительно погружалась в образ клинической идиотки. По-моему, даже выражение лица у меня изменилось не в лучшую сторону. На его месте я бы себя на работу не взяла. Даже улицы подметать. Он, видимо, тоже так подумал.
– Ага, – говорит. – И какую же работу вы хотите получить?
А нужно сказать, что я действительно без работы. Университет закрыт, в редакции с осени практически не платят. Я всю зиму перебивалась кое-как, да, впрочем, и все мои знакомые – тоже. Поэтому я тут же оживилась. Мало ли что – а вдруг этому комитету переводчики нужны. Или редакторы – они вон листовки выпускают. А может, и еще что-нибудь. И сказала:
– Смотря что вы предложите. А если мы друг другу подойдем, то значит, хорошо.
– А кто вы по профессии? – спрашивает.
– Журналист. Переводчик.
– А ваш приятель?
Игорь был филолог. Это профессия или нет? Не знаю. Теперь уже нет, наверное.
– И от какой же вы газеты? – говорит.
Игорь почему-то счел нужным удивиться.
– При чем тут газета? Мы пришли по объявлению. Там у вас объявление висит.
– Это как раз понятно, – сказал человек, сидящий за столом. – И все-таки, у меня такое ощущение, что вас сюда какая-то газета направила.
И тут я подумала, что действительно могу упустить какую-то замечательную работу.
– Вы правы, – говорю. – Мы действительно из газеты. Я могу и удостоверение показать. Сами понимаете, может, газете нашей просто интересно, что у вас тут делается – ваши плакаты по всему городу уже несколько месяцев как развешены, а контора вот только сейчас открылась. А время неспокойное, вот люди и склонны подозревать всякие разности. Но если у вас тут нормальная организация и вы набираете штат по договору, как и положено приличным людям, и не собираетесь никого ставить к стенке, исходя из своих загадочных критериев, то вам можно и корреспондентов не бояться. Тем более что газета наша, честно говоря, уже десять месяцев как не выходит, ну какие сейчас газеты? За то время, что мы без работы сидим, дурака валяем, уже можно было родить сына и посадить дерево. И наоборот.
– А напарник ваш почему молчит?
– А он застенчивый, – говорю.
Человек за столом пошуршал какими-то бумажками. Долго возился, слишком уж демонстративно как-то. Мы стоим, молчим. Он сказал:
– Садитесь.
Мы присели на стулья. Обычные драные деревянные стулья. Сиденье было жутко холодным. В коридоре тихо. Ни шагов, ни голосов, ничего. Только бумажки шуршат.
Наконец, он поднял голову. Взгляд у него был такой же бледный и невыразительный, как и лицо.
– Вы же понимаете, – говорит. – Много я вам предложить не могу. Ну, какая у вас, если честно, специальность? Смех один. Но если вы завтра вечером зайдете вот по этому адресу... – и протягивает бумажку.
Я взяла бумажку, сложила ее пополам и спрятала в карман.
– А какую-нибудь секретность соблюдать надо? – спрашиваю. – Подписку о неразглашении?
Потому что мне очень не нравится, когда с меня требуют какие-то подписки о неразглашении.
– С чего бы это? – удивился он. – Если вас условия устроят, мы вас примем. А говорить можете, что хотите. И не стройте никаких иллюзий. Ничем таким особенным здесь не занимаются.
– А пропуск? Пароль?
– Не валяйте дурака, – говорит, – играйте в Джеймса Бонда где-нибудь в другом месте.
– Тогда до свидания, – отвечаю вежливо. – Огромное вам спасибо. – И вышла.
– Ну чего? – говорит Игорь уже на улице. – Ты туда пойдешь?
– Пойду. И хорошо, чтобы ты тоже пошел. Будешь прикрывать меня с тыла. Как сегодня. У тебя это здорово получается.
– Это что, ирония? – обиделся он.
– Нет, – говорю, – это сарказм. Я не хочу все время отдуваться за двоих. И выглядеть большей идиоткой, чем есть, – тоже.
– Это, – возразил он, – практически невозможно.
Галахад вонючий! Это он со мной такой храбрый. У меня просто потрясающая способность всех сажать себе на голову.
– Ты знаешь, – сказал он вдруг задумчиво. – А ведь это может оказаться очень опасно.
– Господи, – говорю. – Да что это с тобой? Сейчас и по улицам ходить опасно. Особенно вечером.
– Послушай, никто ведь не знает, чем они на самом деле занимаются. И что там будет, по этому адресу. Мне все это не нравится. Что-то тут не так. Мало ли что они тут тебе сказали...
– Конечно, не так. Все в этой жизни не так. А если бы все было так, как надо, они бы, по крайней мере, топили бы в этой конторе.
– Вот именно, – медленно сказал Игорь. – Это меня и беспокоит почему-то.
– Господи, да что же тут особенного?
– А то, что холод там стоял собачий. А этот тип сидел в пиджаке и рубашке. И я что-то не заметил, чтобы ему было холодно.
Вообще-то, я знаю одного малого, который всю зиму ходил в одной рубашке с коротким рукавом. Он был тощий и синий, как цыпленок, – в чем только душа держалась, но он был йогом и закалял волю, потому что хотел стать водолазом. Так что люди бывают со странностями – что тут удивительного?
* * *
В той бумажке, которую он мне дал, было написано, что сбор будет в Лейтенантском переулке, опять же, неподалеку. От моего дома туда пешком можно было дойти за четверть часа. Но идти было все равно неуютно. Часть снега уже успела вывалиться из туч и расползтись по земле аморфной массой, под ногами хлюпало. Переулок был почти пуст – лишь у колонки стояла скудная покорная очередь с бидонами и ведрами. Ветер свистел у глухого каменного забора, прорываясь в конец переулка, туда, где во тьме медленно ворочалось море. Под стеной лежала темная бесформенная куча – человек? Я не стала разглядывать, прошла отвернувшись, ускорив шаги.
На второй этаж флигеля, стоявшего во дворе старого нежилого дома с черными зияющими провалами окон, вела скользкая железная лестница без перил; в окне, выходящем во двор, тускло горел свет и мелькали темные силуэты. Я топталась у лестницы, поджидая Игоря, потому что не рассчитала и пришла на несколько минут раньше, чем мы договаривались, а эта гадина еще и опаздывала. Пока я там стояла, мимо меня наверх по лестнице прошло несколько человек – усталые, тощие, замерзшие. Я уж начала думать, что Игорь не придет, просто потому, что все это мероприятие не имело смысла с самого начала. А упрекать малого в том, что он струсил или что-то в этом роде, толку не было – мне и самой было здорово не по себе. Но он все-таки явился. К тому времени уже совсем стемнело, и мне хотелось только одного – оказаться в месте, где относительно светло и не так уж промозгло. Больше ни один человек после Игоря не подошел – все, кому нужно, были уже наверху.
На входе никто не дежурил, никто ни о чем не спрашивал – ни удостоверений, ни направлений этих, ничего. Чем была раньше эта пустая огромная комната? Частью квартиры? Мастерской какого-то художника? Наверное, последнее, потому что на выгоревших обоях можно было разглядеть прямоугольники потемнее. Под потолком горела тусклая лампочка – своя подстанция у них была, что ли? Вдоль стены стояли ряды стульев, как в приемной у зубного врача. Может быть, именно поэтому на них никто и не сидел, все топтались посреди комнаты, сбившись в группки.
Я подошла к одной из таких групп и спросила:
– А чего мы ждем?
– Не знаю, – ответил мне человек в заношенном пальто из офицерского сукна. – Кажется, должны принести какие-то списки.
Наконец, списки принесли. Они были сразу у нескольких человек, вокруг которых немедленно образовалась толкучка. Я все медлила подойти и выяснить – где там моя фамилия и зачем все это вообще нужно? Но толпа вскоре рассосалась, и стоять в стороне было уже не удобно. Да и Игорь, набравшись храбрости, начал толкать меня в бок и шипеть:
– Ты чего! Пошли!
И мы подошли к тем, у кого эти списки были.
Пожилой человек в очках, водя карандашом по строчкам, наконец, отыскал мою фамилию и фамилию Игоря.
– Вы вместе, что ли? – спросил он.
– Ну да.
– Завтра с утра, – сказал он. – На Канатную, по тому же адресу. Подойдете к десяти, вас там встретят.
– И что будет? – поинтересовалась я.
– А вот этого, – ответил он, – я не знаю. Вы же вроде на работу вербовались, разве нет? Наверное, получите какую-то работу.
– Снег, что ли, будем отгребать?
Он усмехнулся.
– Снег и сам растает. Говорят, потепление идет. Но я, правда, не знаю. Все разбиты на группы, и у меня тут пять человек, в вашем списке.
– Пять? – говорю. – Ну, нас, положим, двое. А остальные – кто?
Он оглядел комнату. Народа в ней уже почти не осталось.
– Да все уже ушли, наверное. И вы бы шли себе домой... Завтра как раз и познакомитесь.
Мне было неуютно. Когда я ввязывалась во всю эту историю, понимаете, то по глупости вообразила себя этаким лихим корреспондентом, энергичной, но привлекательной журналисткой – словно в увлекательных фильмах, когда они там, рискуя жизнью, раскрывают всяческие страшные тайны, благополучно выбираются из невероятных приключений и еще умудряются при этом хорошо выглядеть. А теперь я ощущала на себе эту чужую личину, и мне казалось, все остальные тоже ее видят, все понимают и подсмеиваются надо мной – вежливо, исподтишка, но все-таки посмеиваются. Поэтому я сделала на лице выражение преувеличенного достоинства и откланялась. Игорь потащился за мной. Ему, по-моему, тоже было неуютно. Но, может, по какой-нибудь другой причине. Кто его знает? Чужая душа – потемки.
* * *
– Ну, и что же мы теперь будем делать? – спросил Игорь.
Мы так и стояли на улице, около лестницы. Светлый прямоугольник, отброшенный окном на втором этаже флигеля, падал нам под ноги, потом внезапно погас. Тучи разошлись, звезды были такие холодные – даже смотреть на них муторно. В проулке гудел ветер.
– Не знаю, – сказала я. – Но, по-моему, раз мы уже встряли в эту историю, сходить можно. А потом, опять же, за работу еще и заплатить могут. А вообще, странная организация.
– Нужно Заславскому как-то рассказать.
– Что ж... Подойдем к ним, как они велели, с утра, а потом зайдем в редакцию.
– Ты сейчас куда?
– Домой я, – отозвалась я довольно злобно. – Естественно.
– Тебя проводить? – спросил Игорь. Я даже растрогалась. Жил он с родителями, а родители сейчас не очень-то любят, когда дети, даже взрослые дети, шляются по вечерам. К постоянному гнетущему страху можно привыкнуть, но он все равно разъедает душу.
– Нет, – говорю. – Не надо. Может, только до угла.
Он, кажется, обрадовался, потому что торопливо начал говорить, как мне везет, что я живу тут рядом, а ему придется тащиться через весь город. Пока он мне все это рассказывал, мы дошли как раз до угла, я распрощалась с ним и пошла домой.
Дело в том, что люди в принципе как-то выкручиваются. Такова уж человеческая природа, что средний нормальный человек старается сохранять налаженный быт и видимость уюта даже на руинах цивилизации, а я и в лучшие времена жила сегодняшним днем. От запаса свечей у меня осталось лишь несколько жалких огарков, и я уже представляла себе, как прокрадываюсь с огоньком в руке из комнаты в кухню, где по углам шевелятся тени. Но, к моему удивлению, они дали свет – накал был, правда, ни к черту, но мне удалось даже согреть воду. В довершение ко всем чудесам цивилизации ни с того ни с сего заработал телефон – в последнее время с ним это случалось не часто. Звонил Вадька Заславский.
– Ну что, – спросил он, – прорвались?
– Да, – говорю, – но, знаешь, там нет ничего особенного. Учреждение. Контора. Нас, правда, записали в какие-то списки и велели прийти завтра в десять. Может, отстреливать будут по этим спискам, не знаю.
– Тебя одну записали? Или Игоря тоже?
Видимо, Вадька тоже склонен считать, что в дурацкие истории могу вечно вляпываться только я.
– Нас вдвоем. В одну и ту же группу. И всего нас в этой группе пятеро. Во всяком случае, я так поняла.
– Послушай, – сказал он очень нежно. – А ты можешь туда сходить?
– Да, – я слегка насторожилась. – А почему я одна? Что, Игорь не пойдет?
– Да нет, – отвечает, – хорошо бы, чтобы Игорь тоже сходил. Дело в том, что странная, понимаешь, история происходит с этими комитетами. Они возникли одновременно во всех районах. Чуть ли не в один день. А уже когда вы от меня вышли, забежал Стоянов. Возбужденный такой. И сразу начал про комитеты... Он почему-то вбил себе в голову, что в этих комитетах творится что-то неладное, чуть не переворот готовится. Любит он что-то такое рассказывать, знаешь... Ссылался на всякие загадочные источники... Ну, словом, я ему тоже сказал – пусть сходит, раз ему так уж интересно.
– Ну и что? – спрашиваю. Мне почему-то стало слегка обидно. Оказывается, Вадька на меня никаких особых надежд не возлагал. Я-то все еще склонна была тешиться сознанием, что у меня в редакции какая-то особая миссия. Потому что я такая талантливая, понимаете ли...
– А то, – говорит он, – что его тоже не пустили. Как того мужика, что меня с утра мурыжил. Идите, сказали, отсюда, молодой человек. А может, и еще не так сказали, потому что он очень обиделся. И теперь уверяет меня, что это зловещая подпольная организация.
А надо сказать, что Стоянов этот, который подписывал свои заметки фамилией «Благоволин», обладал мистической способностью проникать повсюду. Мне иногда даже казалось, что он как-то ухитряется находиться в двух местах одновременно – такой уж он был человек.
* * *
На проходной сидел все тот же вахтер. Он кивнул мне, потому что, похоже, узнал меня в лицо.
– Все уже собрались, – говорит.
Они действительно собрались, если можно сказать «все» про трех человек, сидящих на стульях в коридоре перед все той же дверью с табличкой «5». Только на этот раз дверь была закрыта.
Мы с Игорьком тоже уселись; и я начала искоса разглядывать эту нашу группу, потому что впрямую смотреть на людей неприлично. Может, это просто я так считаю из-за того, что сама терпеть не могу, когда меня начинают пристально разглядывать. Но ничего особенного эта компания из себя не представляла. У всех был такой же напряженный растерянный вид, как и у нас с Игорем.
Одну худенькую девочку я знала немного – одно время она преподавала в лицее при университете и имела репутацию глубоко порядочного человека – настолько глубоко порядочного, что остальные преподаватели ее побаивались и старались избегать, а ученики просто побаивались, потому что им-то деться некуда. Все, в принципе, всегда говорили о ней только хорошее. Исключительно хорошее, но близких друзей у нее, по-моему, не было.
У парня, который сидел рядом с ней, лицо тоже было смутно знакомо – где я могла его видеть? Последнего нашего напарника я никак не могла разглядеть как следует, потому что он сидел дальше всех. И я даже обрадовалась, увидав Кристину, несмотря на всю ее хорошую репутацию, потому что приятно видеть в непривычной ситуации знакомое лицо, и кивнула ей.
– А ты что тут делаешь? – шепотом спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Самая обычная контора – каких раньше было до фига и больше. У двери стоял столик с вахтером. То есть, вахтер сидел, и вид у него был самый обычный – вахтер, он вахтер и есть. На рукаве линялая красная повязка. А вместе все это выглядело как болезненный бред.
– А вам куда? – спросил он.
Игорь вместо того, чтобы попытаться овладеть ситуацией, как подобает мужчине, топтался и пыхтел у меня за спиной.
– Я население, – сказала я. – А тут написано «Прием населения». С девяти до пяти.
– И этот тоже население? – кивнул вахтер в сторону Игоря. Он читал какую-то затрепанную книжку без обложки. По-моему, детектив.
– Он тоже, – говорю.
– А вы по какому вопросу?
– Вот вы нас пропустите, – отвечаю. – Мы на месте и выясним.
Он устало вздохнул.
– Если вы насчет работы, тогда вам в пятый кабинет.
В пятый так в пятый. Казенные заведения нагоняют на меня такую неизбывную тоску, что мне хотелось поскорее выбраться оттуда, и я почти надеялась, что нас завернут.
Но нас пропустили. На самом-то деле, кроме пятого кабинета ни один не работал. С первого по четвертый, я имею в виду. Игорь, который явно тоже затосковал, спросил:
– Ну что, вместе пойдем или по очереди?
По очереди, наверное, с психологической точки зрения было бы лучше. Человек, когда остается наедине с собеседником, без свидетелей, расслабляется, и из него можно больше вытянуть. Зато вместе – спокойнее.
– Пошли вместе, – говорю. И постучалась в дверь, на которой был прибит пластиковый номер 5.
Комната как комната. На грязном окне – решетка в виде расходящихся лучей – «солнышком», – такие решетки обычно ставят в квартирах на первом этаже, чтобы они не так напоминали казематы. Линолеум. Зеленые стены. Обшарпанный стол. За столом сидит человек. И очень холодно.
Человек, сидящий за столом, поднял голову. У него было бледное, невыразительное лицо. Усредненное лицо – не запомнить и не описать. Возраста он тоже был среднего. И голос у него был нейтральный, впрочем, спокойный голос, без раздражения.
– Вы по какому вопросу? – спрашивает.
– Мы насчет работы.
Игорь по-прежнему молчал. А мне было настолько не по себе, что я стремительно погружалась в образ клинической идиотки. По-моему, даже выражение лица у меня изменилось не в лучшую сторону. На его месте я бы себя на работу не взяла. Даже улицы подметать. Он, видимо, тоже так подумал.
– Ага, – говорит. – И какую же работу вы хотите получить?
А нужно сказать, что я действительно без работы. Университет закрыт, в редакции с осени практически не платят. Я всю зиму перебивалась кое-как, да, впрочем, и все мои знакомые – тоже. Поэтому я тут же оживилась. Мало ли что – а вдруг этому комитету переводчики нужны. Или редакторы – они вон листовки выпускают. А может, и еще что-нибудь. И сказала:
– Смотря что вы предложите. А если мы друг другу подойдем, то значит, хорошо.
– А кто вы по профессии? – спрашивает.
– Журналист. Переводчик.
– А ваш приятель?
Игорь был филолог. Это профессия или нет? Не знаю. Теперь уже нет, наверное.
– И от какой же вы газеты? – говорит.
Игорь почему-то счел нужным удивиться.
– При чем тут газета? Мы пришли по объявлению. Там у вас объявление висит.
– Это как раз понятно, – сказал человек, сидящий за столом. – И все-таки, у меня такое ощущение, что вас сюда какая-то газета направила.
И тут я подумала, что действительно могу упустить какую-то замечательную работу.
– Вы правы, – говорю. – Мы действительно из газеты. Я могу и удостоверение показать. Сами понимаете, может, газете нашей просто интересно, что у вас тут делается – ваши плакаты по всему городу уже несколько месяцев как развешены, а контора вот только сейчас открылась. А время неспокойное, вот люди и склонны подозревать всякие разности. Но если у вас тут нормальная организация и вы набираете штат по договору, как и положено приличным людям, и не собираетесь никого ставить к стенке, исходя из своих загадочных критериев, то вам можно и корреспондентов не бояться. Тем более что газета наша, честно говоря, уже десять месяцев как не выходит, ну какие сейчас газеты? За то время, что мы без работы сидим, дурака валяем, уже можно было родить сына и посадить дерево. И наоборот.
– А напарник ваш почему молчит?
– А он застенчивый, – говорю.
Человек за столом пошуршал какими-то бумажками. Долго возился, слишком уж демонстративно как-то. Мы стоим, молчим. Он сказал:
– Садитесь.
Мы присели на стулья. Обычные драные деревянные стулья. Сиденье было жутко холодным. В коридоре тихо. Ни шагов, ни голосов, ничего. Только бумажки шуршат.
Наконец, он поднял голову. Взгляд у него был такой же бледный и невыразительный, как и лицо.
– Вы же понимаете, – говорит. – Много я вам предложить не могу. Ну, какая у вас, если честно, специальность? Смех один. Но если вы завтра вечером зайдете вот по этому адресу... – и протягивает бумажку.
Я взяла бумажку, сложила ее пополам и спрятала в карман.
– А какую-нибудь секретность соблюдать надо? – спрашиваю. – Подписку о неразглашении?
Потому что мне очень не нравится, когда с меня требуют какие-то подписки о неразглашении.
– С чего бы это? – удивился он. – Если вас условия устроят, мы вас примем. А говорить можете, что хотите. И не стройте никаких иллюзий. Ничем таким особенным здесь не занимаются.
– А пропуск? Пароль?
– Не валяйте дурака, – говорит, – играйте в Джеймса Бонда где-нибудь в другом месте.
– Тогда до свидания, – отвечаю вежливо. – Огромное вам спасибо. – И вышла.
– Ну чего? – говорит Игорь уже на улице. – Ты туда пойдешь?
– Пойду. И хорошо, чтобы ты тоже пошел. Будешь прикрывать меня с тыла. Как сегодня. У тебя это здорово получается.
– Это что, ирония? – обиделся он.
– Нет, – говорю, – это сарказм. Я не хочу все время отдуваться за двоих. И выглядеть большей идиоткой, чем есть, – тоже.
– Это, – возразил он, – практически невозможно.
Галахад вонючий! Это он со мной такой храбрый. У меня просто потрясающая способность всех сажать себе на голову.
– Ты знаешь, – сказал он вдруг задумчиво. – А ведь это может оказаться очень опасно.
– Господи, – говорю. – Да что это с тобой? Сейчас и по улицам ходить опасно. Особенно вечером.
– Послушай, никто ведь не знает, чем они на самом деле занимаются. И что там будет, по этому адресу. Мне все это не нравится. Что-то тут не так. Мало ли что они тут тебе сказали...
– Конечно, не так. Все в этой жизни не так. А если бы все было так, как надо, они бы, по крайней мере, топили бы в этой конторе.
– Вот именно, – медленно сказал Игорь. – Это меня и беспокоит почему-то.
– Господи, да что же тут особенного?
– А то, что холод там стоял собачий. А этот тип сидел в пиджаке и рубашке. И я что-то не заметил, чтобы ему было холодно.
Вообще-то, я знаю одного малого, который всю зиму ходил в одной рубашке с коротким рукавом. Он был тощий и синий, как цыпленок, – в чем только душа держалась, но он был йогом и закалял волю, потому что хотел стать водолазом. Так что люди бывают со странностями – что тут удивительного?
* * *
В той бумажке, которую он мне дал, было написано, что сбор будет в Лейтенантском переулке, опять же, неподалеку. От моего дома туда пешком можно было дойти за четверть часа. Но идти было все равно неуютно. Часть снега уже успела вывалиться из туч и расползтись по земле аморфной массой, под ногами хлюпало. Переулок был почти пуст – лишь у колонки стояла скудная покорная очередь с бидонами и ведрами. Ветер свистел у глухого каменного забора, прорываясь в конец переулка, туда, где во тьме медленно ворочалось море. Под стеной лежала темная бесформенная куча – человек? Я не стала разглядывать, прошла отвернувшись, ускорив шаги.
На второй этаж флигеля, стоявшего во дворе старого нежилого дома с черными зияющими провалами окон, вела скользкая железная лестница без перил; в окне, выходящем во двор, тускло горел свет и мелькали темные силуэты. Я топталась у лестницы, поджидая Игоря, потому что не рассчитала и пришла на несколько минут раньше, чем мы договаривались, а эта гадина еще и опаздывала. Пока я там стояла, мимо меня наверх по лестнице прошло несколько человек – усталые, тощие, замерзшие. Я уж начала думать, что Игорь не придет, просто потому, что все это мероприятие не имело смысла с самого начала. А упрекать малого в том, что он струсил или что-то в этом роде, толку не было – мне и самой было здорово не по себе. Но он все-таки явился. К тому времени уже совсем стемнело, и мне хотелось только одного – оказаться в месте, где относительно светло и не так уж промозгло. Больше ни один человек после Игоря не подошел – все, кому нужно, были уже наверху.
На входе никто не дежурил, никто ни о чем не спрашивал – ни удостоверений, ни направлений этих, ничего. Чем была раньше эта пустая огромная комната? Частью квартиры? Мастерской какого-то художника? Наверное, последнее, потому что на выгоревших обоях можно было разглядеть прямоугольники потемнее. Под потолком горела тусклая лампочка – своя подстанция у них была, что ли? Вдоль стены стояли ряды стульев, как в приемной у зубного врача. Может быть, именно поэтому на них никто и не сидел, все топтались посреди комнаты, сбившись в группки.
Я подошла к одной из таких групп и спросила:
– А чего мы ждем?
– Не знаю, – ответил мне человек в заношенном пальто из офицерского сукна. – Кажется, должны принести какие-то списки.
Наконец, списки принесли. Они были сразу у нескольких человек, вокруг которых немедленно образовалась толкучка. Я все медлила подойти и выяснить – где там моя фамилия и зачем все это вообще нужно? Но толпа вскоре рассосалась, и стоять в стороне было уже не удобно. Да и Игорь, набравшись храбрости, начал толкать меня в бок и шипеть:
– Ты чего! Пошли!
И мы подошли к тем, у кого эти списки были.
Пожилой человек в очках, водя карандашом по строчкам, наконец, отыскал мою фамилию и фамилию Игоря.
– Вы вместе, что ли? – спросил он.
– Ну да.
– Завтра с утра, – сказал он. – На Канатную, по тому же адресу. Подойдете к десяти, вас там встретят.
– И что будет? – поинтересовалась я.
– А вот этого, – ответил он, – я не знаю. Вы же вроде на работу вербовались, разве нет? Наверное, получите какую-то работу.
– Снег, что ли, будем отгребать?
Он усмехнулся.
– Снег и сам растает. Говорят, потепление идет. Но я, правда, не знаю. Все разбиты на группы, и у меня тут пять человек, в вашем списке.
– Пять? – говорю. – Ну, нас, положим, двое. А остальные – кто?
Он оглядел комнату. Народа в ней уже почти не осталось.
– Да все уже ушли, наверное. И вы бы шли себе домой... Завтра как раз и познакомитесь.
Мне было неуютно. Когда я ввязывалась во всю эту историю, понимаете, то по глупости вообразила себя этаким лихим корреспондентом, энергичной, но привлекательной журналисткой – словно в увлекательных фильмах, когда они там, рискуя жизнью, раскрывают всяческие страшные тайны, благополучно выбираются из невероятных приключений и еще умудряются при этом хорошо выглядеть. А теперь я ощущала на себе эту чужую личину, и мне казалось, все остальные тоже ее видят, все понимают и подсмеиваются надо мной – вежливо, исподтишка, но все-таки посмеиваются. Поэтому я сделала на лице выражение преувеличенного достоинства и откланялась. Игорь потащился за мной. Ему, по-моему, тоже было неуютно. Но, может, по какой-нибудь другой причине. Кто его знает? Чужая душа – потемки.
* * *
– Ну, и что же мы теперь будем делать? – спросил Игорь.
Мы так и стояли на улице, около лестницы. Светлый прямоугольник, отброшенный окном на втором этаже флигеля, падал нам под ноги, потом внезапно погас. Тучи разошлись, звезды были такие холодные – даже смотреть на них муторно. В проулке гудел ветер.
– Не знаю, – сказала я. – Но, по-моему, раз мы уже встряли в эту историю, сходить можно. А потом, опять же, за работу еще и заплатить могут. А вообще, странная организация.
– Нужно Заславскому как-то рассказать.
– Что ж... Подойдем к ним, как они велели, с утра, а потом зайдем в редакцию.
– Ты сейчас куда?
– Домой я, – отозвалась я довольно злобно. – Естественно.
– Тебя проводить? – спросил Игорь. Я даже растрогалась. Жил он с родителями, а родители сейчас не очень-то любят, когда дети, даже взрослые дети, шляются по вечерам. К постоянному гнетущему страху можно привыкнуть, но он все равно разъедает душу.
– Нет, – говорю. – Не надо. Может, только до угла.
Он, кажется, обрадовался, потому что торопливо начал говорить, как мне везет, что я живу тут рядом, а ему придется тащиться через весь город. Пока он мне все это рассказывал, мы дошли как раз до угла, я распрощалась с ним и пошла домой.
Дело в том, что люди в принципе как-то выкручиваются. Такова уж человеческая природа, что средний нормальный человек старается сохранять налаженный быт и видимость уюта даже на руинах цивилизации, а я и в лучшие времена жила сегодняшним днем. От запаса свечей у меня осталось лишь несколько жалких огарков, и я уже представляла себе, как прокрадываюсь с огоньком в руке из комнаты в кухню, где по углам шевелятся тени. Но, к моему удивлению, они дали свет – накал был, правда, ни к черту, но мне удалось даже согреть воду. В довершение ко всем чудесам цивилизации ни с того ни с сего заработал телефон – в последнее время с ним это случалось не часто. Звонил Вадька Заславский.
– Ну что, – спросил он, – прорвались?
– Да, – говорю, – но, знаешь, там нет ничего особенного. Учреждение. Контора. Нас, правда, записали в какие-то списки и велели прийти завтра в десять. Может, отстреливать будут по этим спискам, не знаю.
– Тебя одну записали? Или Игоря тоже?
Видимо, Вадька тоже склонен считать, что в дурацкие истории могу вечно вляпываться только я.
– Нас вдвоем. В одну и ту же группу. И всего нас в этой группе пятеро. Во всяком случае, я так поняла.
– Послушай, – сказал он очень нежно. – А ты можешь туда сходить?
– Да, – я слегка насторожилась. – А почему я одна? Что, Игорь не пойдет?
– Да нет, – отвечает, – хорошо бы, чтобы Игорь тоже сходил. Дело в том, что странная, понимаешь, история происходит с этими комитетами. Они возникли одновременно во всех районах. Чуть ли не в один день. А уже когда вы от меня вышли, забежал Стоянов. Возбужденный такой. И сразу начал про комитеты... Он почему-то вбил себе в голову, что в этих комитетах творится что-то неладное, чуть не переворот готовится. Любит он что-то такое рассказывать, знаешь... Ссылался на всякие загадочные источники... Ну, словом, я ему тоже сказал – пусть сходит, раз ему так уж интересно.
– Ну и что? – спрашиваю. Мне почему-то стало слегка обидно. Оказывается, Вадька на меня никаких особых надежд не возлагал. Я-то все еще склонна была тешиться сознанием, что у меня в редакции какая-то особая миссия. Потому что я такая талантливая, понимаете ли...
– А то, – говорит он, – что его тоже не пустили. Как того мужика, что меня с утра мурыжил. Идите, сказали, отсюда, молодой человек. А может, и еще не так сказали, потому что он очень обиделся. И теперь уверяет меня, что это зловещая подпольная организация.
А надо сказать, что Стоянов этот, который подписывал свои заметки фамилией «Благоволин», обладал мистической способностью проникать повсюду. Мне иногда даже казалось, что он как-то ухитряется находиться в двух местах одновременно – такой уж он был человек.
* * *
На проходной сидел все тот же вахтер. Он кивнул мне, потому что, похоже, узнал меня в лицо.
– Все уже собрались, – говорит.
Они действительно собрались, если можно сказать «все» про трех человек, сидящих на стульях в коридоре перед все той же дверью с табличкой «5». Только на этот раз дверь была закрыта.
Мы с Игорьком тоже уселись; и я начала искоса разглядывать эту нашу группу, потому что впрямую смотреть на людей неприлично. Может, это просто я так считаю из-за того, что сама терпеть не могу, когда меня начинают пристально разглядывать. Но ничего особенного эта компания из себя не представляла. У всех был такой же напряженный растерянный вид, как и у нас с Игорем.
Одну худенькую девочку я знала немного – одно время она преподавала в лицее при университете и имела репутацию глубоко порядочного человека – настолько глубоко порядочного, что остальные преподаватели ее побаивались и старались избегать, а ученики просто побаивались, потому что им-то деться некуда. Все, в принципе, всегда говорили о ней только хорошее. Исключительно хорошее, но близких друзей у нее, по-моему, не было.
У парня, который сидел рядом с ней, лицо тоже было смутно знакомо – где я могла его видеть? Последнего нашего напарника я никак не могла разглядеть как следует, потому что он сидел дальше всех. И я даже обрадовалась, увидав Кристину, несмотря на всю ее хорошую репутацию, потому что приятно видеть в непривычной ситуации знакомое лицо, и кивнула ей.
– А ты что тут делаешь? – шепотом спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13