— Итак, теперь я скрываюсь от закона. Как ты думаешь, стоит ли мне заняться грабежом или лучше убраться в Америку? И ты, пожалуйста, не затягивай с решением, ладно? После твоих заявлений нынешним утром Клеменс прежде всего ринется искать меня в твоей спальне, если ему вступит в голову вернуться вечером в Тремэйн-Корт.
Кэт схватила его за плечи.
— А ну-ка, перестань себя жалеть! — прикрикнула она, так что он не удержался от улыбки при виде такой неукротимости. — Ты ведь не убивал эту женщину. Мы с Гартом проговорили о тебе весь остаток дня и обед. Хвала небесам, Мелани было угодно проваляться в кровати — или где там ее черти носили. И я сомневаюсь, что она сильно обрадуется, когда узнает, что ее «дорогой Люсьен» убежал. И вполне возможно, если она спросит у Бизли, то услышит, что он натворил. Но это не имеет никакого отношения к делу. А теперь послушай меня. Это просто. Все, что тебе надо делать, — отсидеться в укрытии и не попадаться до тех пор, пока мы с Гартом не разыщем настоящего убийцу.
— Правда? И это все, что мне предлагается сделать? — Люсьен почувствовал, как в нем вскипает гнев, подогретый отчаянием, которое он испытал во время бегства и потом, сидя в самом темном углу теплицы, с пауками за компанию. — Что-то вы стали чересчур уж прыткие. Стало быть, мне милостиво разрешается отсидеться за вашими спинами, пока вы решаете мои проблемы за меня. А вот я так не думаю. И потом, как же с Эдмундом, Кэтрин? Как с моим отцом? Ведь эта новость его убьет.
Кэт попыталась его обнять, но он не усидел на месте.
— Кэтрин, я не могу оставаться в стороне и спокойно наблюдать, как вы с Гартом рискуете ради меня. Я ведь тоже думал над этим весь день — а еще над тем, почему тело нашли на территории Тремэйн-Корта. И когда я принимал ванну этим вечером, я еще раз обсудил все с Гартом. А Хоукинс караулил у двери. Душераздирающее зрелище. Однако, если верить Гарту, который говорил с констеблем и после моего бегства, этот болван полностью растерян и блуждает впотьмах. И получается, что именно на нас ложится обязанность выследить убийцу. На всех нас. И чем быстрее, тем лучше.
— Прежде всего из-за Эдмунда, — подхватила Кэт, казавшаяся трогательно маленькой, оттого что сидела на кровати, спрятав ноги под подолом ночной сорочки.
— Да, — подтвердил Люсьен, подойдя к ней и беря ее за руку, — и из-за Эдмунда, и из-за тебя, и из-за ребенка, которого мы хотим, и из-за того, что, как мне кажется, кто-то сознательно устроил все таким образом, чтобы подозрение пало именно на меня, — закончил он, не сводя с нее глаз. — Из моего туалетного столика пропал кинжал.
— Твой кинжал? Прости, я не понимаю.
Он уселся рядом с ней:
— Вот и я тоже не понимал, как ни грустно мне в этом сознаваться, пока Хоукинс не ткнул меня носом. Видишь ли, с того дня, как ты любезно подарила мне твой кинжал, свой собственный я носить перестал. И он все это время лежал в туалетном столике, рядом с миниатюрой Кристофа Севилла, которая, кстати, тоже исчезла. Ну и кроме этого, пропала еще куча мелочей: сорочки, галстуки, жемчужная булавка — всего я даже не припомню. Остается либо заподозрить Хоукинса в непростительной небрежности, либо признать, что меня обокрали. Хоукинс, правда, уверен, что кинжал должен скоро обнаружиться — и вероятнее всего, где-нибудь поблизости от того места, где мы нашли тело.
— И все же я не понимаю, Люсьен. Ну с какой стати кому-то нужно, чтобы тебя арестовали по обвинению в убийстве? С какой стати кому-то нужно тебе вредить?
— Я не верю, что это Ортон мне мстит за то, что я обставил его в карты, — произнес он, делая безуспешную попытку выглядеть не слишком подавленным. — Все, что мне приходит в голову, — это слова Мойны про какую-то опасность. Может быть, я и ошибаюсь — попытка добиться толку от Мойны, конечно, окажется пустой тратой времени, — но, судя по всему, эта опасность все же настигла меня. — И он с улыбкой взглянул на Кэт. — Я, кажется, до сих пор не удосужился поблагодарить тебя за спасение от тюрьмы? Все же сидеть в теплице мне нравится гораздо больше. Хотя я не думаю, что это пришлось по вкусу тамошним паукам.
Он мягко нажал ей на плечи, уложив на кровать.
— Но что важнее всего, милая Кэтрин, так это моя благодарность тебе за твою любовь, за твою веру в меня, за то, что ты не стала спрашивать, почему моя рубашка оказалась испачканной кровью.
— Это же кровь Мелани, верно? Я еще вчера обратила внимание, что у нее рука перевязана.
Люсьен кивнул, все еще не в силах спокойно вспоминать о том, что случилось в ту ночь, когда Мелани пробралась к нему в спальню.
— И рука и ноги. Мне показалось она даже не почувствовала, что поранилась. Ты ведь знаешь — я не трогал ее. Она напоролась на осколки бокала, и я дал ей свою рубашку, чтобы она перевязала раны. Бизли наверняка по собственной инициативе разыскал и предъявил эту рубашку. Это кажется мне странным. Я не думал, что кто-то может быть предан Мелани, и не думал, что Бизли нравится, как она с ним обращается.
Кэт провела пальчиком по подбородку Люсьена.
— Ах, Люсьен, — лукаво сказала она, — ты наверняка устал. В противном случае ты бы понял. В окрестностях полно мужчин, которым могла бы нравиться Мелани. Много, много мужчин.
Люсьен улегся на кровати рядом с ней, прикрыв глаза:
— Боже милостивый, Кэтрин. Если поверить в это, то придется поверить и в то, что многие из них с удовольствием засадили бы меня за решетку.
— Но, Люсьен, почему бы тогда просто не пристрелить тебя, да и дело с концом? Зачем убивать двух невинных женщин в надежде на то, что обвинят в этом тебя? К тому же Бизли, насколько я его знаю, отнюдь не блещет изобретательностью — кроме тех случаев, когда надо найти повод не выполнять свои прямые обязанности.
У Люсьена голова трещала от множества вопросов, на которые не было ответов. То, что до сих пор не опознали двух несчастных женщин, сильно тревожило его. Куда пропал их экипаж и кучер? Почему были предприняты такие меры против того, чтобы их смогли опознать? И в итоге его мысли возвращались все к тому же: зачем кому-то надо было так хлопотать с единственной целью — направить подозрения на него, Люсьена?
Он встал:
— Мне пора, Кэтрин. Я и так слишком задержался в доме. Как только рассветет, мы с Гартом отправимся на то место, где нашли первое тело. Ну а пока меня ждет теплица с пауками. — Она обняла его за талию. — Не бойся за меня, Кэтрин. Все будет хорошо.
— Можешь ли ты обещать мне это, Люсьен? — возразила она, и в ее голосе прозвучал страх. — Может ли вообще кто-то мне это пообещать?
Он огляделся и посмотрел на нее — посмотрел по-настоящему впервые с того момента, как оказался в этой комнате. Он не хотел смотреть на нее так, он нарочно избегал к ней прикасаться. Ну как он может глядеть на нее, обнимать, целовать, а потом просто встать и уйти? Ее прекрасные серые глаза были полны слез. Как он может покинуть ее? Это свыше его сил!
— Ах, милая Кэтрин, — прошептал он, погрузив пальцы в ее распущенные волосы и припадая к ее губам.
В ту первую, чудесную ночь они любили друг друга множество раз, и по-разному: медленно, с осторожностью; весело, наслаждаясь новыми открытиями; торопливо, стремясь утолить вспыхнувший в них пожар чувственности.
На сей же раз они занимались любовью совсем по-иному: они старались утешить друг друга, заверить в том, что жизнь продолжается, что их любовь не погибнет, хотя прекрасно отдавали себе отчет в том, что эта ночь может оказаться последней в их жизни.
И Люсьен ласкал ее так, что каждое его прикосновение прогоняло ужас последних часов, обещало неумирающую любовь.
И Кэт оживала под его ласками, ее тело, напряженное и скованное поначалу, согрелось и раскрылось перед ним, когда он снял с нее рубашку, чтобы припасть к ее грудям, а его пальцы ласкали нежную кожу бедер, пока они не раздвинулись сами, позволяя ему войти.
Он не спешил, его губы не сразу оторвались от напрягшихся сосков; они скользнули вниз и оказались между бедрами.
Она тихонько застонала и попыталась сдвинуть ноги, но он не позволил.
Она не знала и в своей неопытности была не в состоянии вообразить, что он собирается сделать, как именно он намерен продолжать ласкать ее, но он чувствовал, что недостаточно просто войти в нее, что есть еще неизведанные высоты чувственных наслаждений и доверия.
Ее доверия, поскольку она позволяла ему делать с собой все. Его доверия, поскольку он не боялся быть обвиненным в разврате, — нет, она понимала, что им движет лишь неизмеримая любовь.
И его рот припал к ее лону, а язык проник внутрь; он щекотал, ласкал, исследовал. И она расцвела под его ласками, ее ноги раздвинулись еще шире, а бедра слегка приподнялись над кроватью — она позволяла ему все это, она наслаждалась его новыми ласками. Ее слабые стоны распалили его сверх всякой меры, а горячая влага, которую он ощутил, заставила добиваться для нее полного оргазма, о котором он узнал по судорожным движениям ее тела, сопровождавщимся глухими стонами, шедшими из самых ее глубин.
Он положил голову ей на живот, тяжело и часто дыша и удивляясь, какое удовлетворение он сам почувствовал только оттого, что испытала Кэт, — ведь сам-то он не получил желанного облегчения. Любить Кэт, чувствовать ее любовь оказалось для него наивысшим блаженством, которое он когда-нибудь испытал в жизни. И если бы даже ему больше ничего не удалось, кроме как держать ее в объятиях до конца этой колдовской, незабываемой ночи — он был бы удовлетворен.
Однако оказалось, что Кэт не разделяла его мнения. Он почувствовал ее руки у себя на плечах, они мягко нажимали, заставляя его подняться.
Не говоря ни слова, не глядя ему в глаза, она уложила его на кровать, наклонилась над его грудью, и ее губы взяли его плоский мужской сосок, заставив его сжаться. Мышцы его живота напряглись, когда ее губы ласкали его ниже и ниже, а ее волосы щекотали кожу. И вот наконец ее пальцы крепко обхватили его член.
Он едва не задохнулся, почувствовав это прикосновение, эту освобожденную от предрассудков любовь. А когда его коснулся ее язык, когда его обхватили ее губы — он смог лишь откинуться на подушки, бессильно зажмурившись и слепо протягивая к ней руки, пытаясь обнять.
Он никогда не решился бы сам просить об этом, он не смел о таком даже мечтать.
И тогда он сел, положил ее перед собою и наклонился над ней, упираясь руками в кровать, и заглянул глубоко ей в глаза: и продолжал смотреть в то время, когда медленно, с огромной нежностью входил в нее, радуясь тому, как вспыхнул ее взор, как она расслабилась под ним, пока он только начинал двигаться в ней, постепенно возвращая ее к только что испытанному экстазу.
И если им суждено было зачать ребенка, то Люсьену оставалось молить небо лишь о том, чтобы их дитя явилось плодом такого восхитительного, неземного слияния, памятником этой колдовской ночи их любви.
— Я люблю тебя, леди Кэтрин Мария Элизабет д'Арнанкорт, — поклялся он под конец, когда, невзирая на ее протесты, снял с мизинца кольцо с рубином и надел ей на средний палец левой руки. — И я буду любить тебя до самой смерти.
Она покраснела. Хотя в комнате было темно, он не сомневался, что лицо Кэт покрылось румянцем. Он почувствовал, как в нем опять разгорается желание, ибо был неспособен устоять перед чарами его обожаемой, несравненной соблазнительницы.
— И я люблю тебя, Люсьен Кингсли Тремэйн, — отвечала она низким, прерывистым голосом, от которого затрепетало его сердце. — И возможно, даже сильнее, чем я раньше предполагала.
Он больше ничего не стал говорить, а просто улыбнулся и покрепче прижал ее к себе, так как понимал: единственное, что способно нарушить восторг последнего события, — это лишние слова. Каминные часы в коридоре пробили второй час, напоминая ему о том, что рассвет уже близок.
— Мне давно пора уходить, милая Кэтрин А тебе лучше всего постараться немного поспать, — прозаически заметил он, высвобождаясь из ее объятий и поднимая с пола торопливо сброшенную одежду. Он не сомневался, что с первыми лучами зари вернется констебль.
ГЛАВА 25
…Так Сатана старался оправдать
Необходимостью свой адский план,
Подобно всем тиранам.
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
На следующий день вскоре после обеда, оставив Эдмунда на попечении верного Хоукинса, встревоженная Кэт наконец-то смогла отправиться на розыски Мойны. Она надеялась, что старая служанка расскажет поподробнее про «новую напасть» на Тремэйн-Корт. Гарт пропадал где-то целый день, и одни небеса ведали, чем они с Люсьеном были заняты. Он заглянул к Кэт лишь на минуту и сообщил, что им удалось раздобыть кое-какую информацию, которая может принести пользу. Сам же Люсьен не рискует появляться в доме.
Кэт уже стояла на площадке лестницы возле детской, когда до нее донеслись визгливые вопли Мелани:
— Тупая старая корова! Как ты смеешь мне отказывать?! Как ты смеешь мне запрещать?! У меня так трещит голова, что я не могу и носа высунуть из своей комнаты в течение всего дня. А пришла ли ты ко мне, когда знала, что нужна? Нет, не пришла! А я должна получить его! Ты что, не знаешь, почему тебе позволено до сих пор здесь жить?! Попробуй еще раз мне отказать, проклятая старуха, я и сверну твою тощую шею! Ты поняла?!
Кэт заглянула в детскую, где сидел хныкавший Нодди, и поплотнее прикрыла за собой дверь, чтобы хоть немного приглушить доносившиеся сюда вопли его матери. Затем она что есть духу помчалась в тот конец коридора, где находилась каморка Мойны. Ворвавшись туда без стука, она застала Мелани, хлеставшую по щекам Мойну, которая лишь поднимала руки в вялой попытке защититься.
— Перестаньте! — Кэт схватила Мелани за руки и дала ей пощечину, чтобы привести в чувство. — Прекратите сейчас же, пока я не сделала вам еще хуже!
— Отпустите ее, леди Кэтрин, — устало произнесла Мойна. — Она больше не сможет мне навредить. Никто уже не сможет.
Мелани моментально затихла, и ее голубые глаза с прищуром впились в лицо Кэт.
— Леди Кэтрин! — переспросила она, словно выплюнув эти слова и понизив голос почти до шепота. Ее улыбка медленно расплывалась все шире, однако Кэт не обратила на нее внимания, поскольку была поражена не меньше, чем Мелани. Как Мойна сумела пронюхать про ее титул? Когда? И есть вообще что-то, неизвестное этой женщине?
— И когда же произошло такое чудо, хм-м-м? Ну, мне урок — нельзя спать целыми днями, не так ли? Я всегда была уверена, что у тебя не все хорошо, Кэт Харвей, из-за твоей наглости и надменности. Значит, правда все же выплыла наружу. И Нодди кормился с титулованных сисек? Какая высокая честь! И что же случилось? Ты, наверное, расставила ноги и дала себя обрюхатить какому-нибудь деревенскому жеребцу — так что тебя выгнали из родного дома? Бедная, бедная Кэт.
От отвращения Кэт отпустила ее, и Мелани тут же отскочила на несколько шагов, а потом повернулась, и полы ее халата распахнулись так, что Кэт успела заметить повязки на ногах.
— А я-то никак не могла взять в толк, с чего это Эдмунд вцепился в тебя. Ах, ты ему читала. Ах, ты даже спала в соседней с ним комнате. Ну, теперь-то все ясно! Ведь он знал все с самого начала? Скрюченный старый ублюдок знал! Как же он, наверное, радовался! Вы оба потешались надо мной!
Ну какое теперь имеет значение, что думает Мелани? И когда вообще это имело значение? Люсьену грозит опасность, и Мойна, возможно, смогла бы помочь. Все, чего в эту минуту хотела Кэт, — это избавиться от Мелани и поговорить с Мойной.
— Да, Эдмунд все знал, почти с самого начала. Однако заверяю вас, Мелани, что ни он, ни я не считали, что в этом есть что-то смешное.
Кэт наблюдала за реакцией Мелани и не видела в ней ни капли здравого смысла.
— Значит, он придержал тебя здесь для Люсьена, да? Ха, не вздумай отрицать это, я уже вижу ответ в твоих рыбьих глазищах! Мало ему было навязать мне правила через своего поверенного, так что я застряла в Тремэйн-Корте, Эдмунд не побрезговал еще и сводничеством, самолично прикупил бабу для ублюдка своей первой жены — и всего-то за жалованье кормилицы! Наверное, этот тупой дурак обделался от счастья и валяется теперь в своем собственном вонючем дерьме, думая, как он посмеялся надо мной!
Она откинула голову и истерически захохотала, и тогда Кэт заметила, что на шее у нее висит медальон с портретом Севилла. Тем временем хохот Мелани прервался, и она, прищурившись, опять уставилась на Кэт.
— И вот такие люди называют себя знатью! Ну, если ты, Кэт Харвей, из этой знати, тогда я просто королева Англии! Но позволь мне кое-что заметить, мисс: это не пройдет! Ни за что!
— Конечно, миссис Тремэйн, — согласилась Кэт, стараясь не подать виду, что заметила медальон. Похоже на то, что она обнаружила вора, обокравшего Люсьена. Но что бы это значило? Мелани убеждена, что любит Люсьена. И уж наверняка она не захотела бы видеть его повешенным за убийство.
Мелани угрожающе надвинулась на Кэт:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Кэт схватила его за плечи.
— А ну-ка, перестань себя жалеть! — прикрикнула она, так что он не удержался от улыбки при виде такой неукротимости. — Ты ведь не убивал эту женщину. Мы с Гартом проговорили о тебе весь остаток дня и обед. Хвала небесам, Мелани было угодно проваляться в кровати — или где там ее черти носили. И я сомневаюсь, что она сильно обрадуется, когда узнает, что ее «дорогой Люсьен» убежал. И вполне возможно, если она спросит у Бизли, то услышит, что он натворил. Но это не имеет никакого отношения к делу. А теперь послушай меня. Это просто. Все, что тебе надо делать, — отсидеться в укрытии и не попадаться до тех пор, пока мы с Гартом не разыщем настоящего убийцу.
— Правда? И это все, что мне предлагается сделать? — Люсьен почувствовал, как в нем вскипает гнев, подогретый отчаянием, которое он испытал во время бегства и потом, сидя в самом темном углу теплицы, с пауками за компанию. — Что-то вы стали чересчур уж прыткие. Стало быть, мне милостиво разрешается отсидеться за вашими спинами, пока вы решаете мои проблемы за меня. А вот я так не думаю. И потом, как же с Эдмундом, Кэтрин? Как с моим отцом? Ведь эта новость его убьет.
Кэт попыталась его обнять, но он не усидел на месте.
— Кэтрин, я не могу оставаться в стороне и спокойно наблюдать, как вы с Гартом рискуете ради меня. Я ведь тоже думал над этим весь день — а еще над тем, почему тело нашли на территории Тремэйн-Корта. И когда я принимал ванну этим вечером, я еще раз обсудил все с Гартом. А Хоукинс караулил у двери. Душераздирающее зрелище. Однако, если верить Гарту, который говорил с констеблем и после моего бегства, этот болван полностью растерян и блуждает впотьмах. И получается, что именно на нас ложится обязанность выследить убийцу. На всех нас. И чем быстрее, тем лучше.
— Прежде всего из-за Эдмунда, — подхватила Кэт, казавшаяся трогательно маленькой, оттого что сидела на кровати, спрятав ноги под подолом ночной сорочки.
— Да, — подтвердил Люсьен, подойдя к ней и беря ее за руку, — и из-за Эдмунда, и из-за тебя, и из-за ребенка, которого мы хотим, и из-за того, что, как мне кажется, кто-то сознательно устроил все таким образом, чтобы подозрение пало именно на меня, — закончил он, не сводя с нее глаз. — Из моего туалетного столика пропал кинжал.
— Твой кинжал? Прости, я не понимаю.
Он уселся рядом с ней:
— Вот и я тоже не понимал, как ни грустно мне в этом сознаваться, пока Хоукинс не ткнул меня носом. Видишь ли, с того дня, как ты любезно подарила мне твой кинжал, свой собственный я носить перестал. И он все это время лежал в туалетном столике, рядом с миниатюрой Кристофа Севилла, которая, кстати, тоже исчезла. Ну и кроме этого, пропала еще куча мелочей: сорочки, галстуки, жемчужная булавка — всего я даже не припомню. Остается либо заподозрить Хоукинса в непростительной небрежности, либо признать, что меня обокрали. Хоукинс, правда, уверен, что кинжал должен скоро обнаружиться — и вероятнее всего, где-нибудь поблизости от того места, где мы нашли тело.
— И все же я не понимаю, Люсьен. Ну с какой стати кому-то нужно, чтобы тебя арестовали по обвинению в убийстве? С какой стати кому-то нужно тебе вредить?
— Я не верю, что это Ортон мне мстит за то, что я обставил его в карты, — произнес он, делая безуспешную попытку выглядеть не слишком подавленным. — Все, что мне приходит в голову, — это слова Мойны про какую-то опасность. Может быть, я и ошибаюсь — попытка добиться толку от Мойны, конечно, окажется пустой тратой времени, — но, судя по всему, эта опасность все же настигла меня. — И он с улыбкой взглянул на Кэт. — Я, кажется, до сих пор не удосужился поблагодарить тебя за спасение от тюрьмы? Все же сидеть в теплице мне нравится гораздо больше. Хотя я не думаю, что это пришлось по вкусу тамошним паукам.
Он мягко нажал ей на плечи, уложив на кровать.
— Но что важнее всего, милая Кэтрин, так это моя благодарность тебе за твою любовь, за твою веру в меня, за то, что ты не стала спрашивать, почему моя рубашка оказалась испачканной кровью.
— Это же кровь Мелани, верно? Я еще вчера обратила внимание, что у нее рука перевязана.
Люсьен кивнул, все еще не в силах спокойно вспоминать о том, что случилось в ту ночь, когда Мелани пробралась к нему в спальню.
— И рука и ноги. Мне показалось она даже не почувствовала, что поранилась. Ты ведь знаешь — я не трогал ее. Она напоролась на осколки бокала, и я дал ей свою рубашку, чтобы она перевязала раны. Бизли наверняка по собственной инициативе разыскал и предъявил эту рубашку. Это кажется мне странным. Я не думал, что кто-то может быть предан Мелани, и не думал, что Бизли нравится, как она с ним обращается.
Кэт провела пальчиком по подбородку Люсьена.
— Ах, Люсьен, — лукаво сказала она, — ты наверняка устал. В противном случае ты бы понял. В окрестностях полно мужчин, которым могла бы нравиться Мелани. Много, много мужчин.
Люсьен улегся на кровати рядом с ней, прикрыв глаза:
— Боже милостивый, Кэтрин. Если поверить в это, то придется поверить и в то, что многие из них с удовольствием засадили бы меня за решетку.
— Но, Люсьен, почему бы тогда просто не пристрелить тебя, да и дело с концом? Зачем убивать двух невинных женщин в надежде на то, что обвинят в этом тебя? К тому же Бизли, насколько я его знаю, отнюдь не блещет изобретательностью — кроме тех случаев, когда надо найти повод не выполнять свои прямые обязанности.
У Люсьена голова трещала от множества вопросов, на которые не было ответов. То, что до сих пор не опознали двух несчастных женщин, сильно тревожило его. Куда пропал их экипаж и кучер? Почему были предприняты такие меры против того, чтобы их смогли опознать? И в итоге его мысли возвращались все к тому же: зачем кому-то надо было так хлопотать с единственной целью — направить подозрения на него, Люсьена?
Он встал:
— Мне пора, Кэтрин. Я и так слишком задержался в доме. Как только рассветет, мы с Гартом отправимся на то место, где нашли первое тело. Ну а пока меня ждет теплица с пауками. — Она обняла его за талию. — Не бойся за меня, Кэтрин. Все будет хорошо.
— Можешь ли ты обещать мне это, Люсьен? — возразила она, и в ее голосе прозвучал страх. — Может ли вообще кто-то мне это пообещать?
Он огляделся и посмотрел на нее — посмотрел по-настоящему впервые с того момента, как оказался в этой комнате. Он не хотел смотреть на нее так, он нарочно избегал к ней прикасаться. Ну как он может глядеть на нее, обнимать, целовать, а потом просто встать и уйти? Ее прекрасные серые глаза были полны слез. Как он может покинуть ее? Это свыше его сил!
— Ах, милая Кэтрин, — прошептал он, погрузив пальцы в ее распущенные волосы и припадая к ее губам.
В ту первую, чудесную ночь они любили друг друга множество раз, и по-разному: медленно, с осторожностью; весело, наслаждаясь новыми открытиями; торопливо, стремясь утолить вспыхнувший в них пожар чувственности.
На сей же раз они занимались любовью совсем по-иному: они старались утешить друг друга, заверить в том, что жизнь продолжается, что их любовь не погибнет, хотя прекрасно отдавали себе отчет в том, что эта ночь может оказаться последней в их жизни.
И Люсьен ласкал ее так, что каждое его прикосновение прогоняло ужас последних часов, обещало неумирающую любовь.
И Кэт оживала под его ласками, ее тело, напряженное и скованное поначалу, согрелось и раскрылось перед ним, когда он снял с нее рубашку, чтобы припасть к ее грудям, а его пальцы ласкали нежную кожу бедер, пока они не раздвинулись сами, позволяя ему войти.
Он не спешил, его губы не сразу оторвались от напрягшихся сосков; они скользнули вниз и оказались между бедрами.
Она тихонько застонала и попыталась сдвинуть ноги, но он не позволил.
Она не знала и в своей неопытности была не в состоянии вообразить, что он собирается сделать, как именно он намерен продолжать ласкать ее, но он чувствовал, что недостаточно просто войти в нее, что есть еще неизведанные высоты чувственных наслаждений и доверия.
Ее доверия, поскольку она позволяла ему делать с собой все. Его доверия, поскольку он не боялся быть обвиненным в разврате, — нет, она понимала, что им движет лишь неизмеримая любовь.
И его рот припал к ее лону, а язык проник внутрь; он щекотал, ласкал, исследовал. И она расцвела под его ласками, ее ноги раздвинулись еще шире, а бедра слегка приподнялись над кроватью — она позволяла ему все это, она наслаждалась его новыми ласками. Ее слабые стоны распалили его сверх всякой меры, а горячая влага, которую он ощутил, заставила добиваться для нее полного оргазма, о котором он узнал по судорожным движениям ее тела, сопровождавщимся глухими стонами, шедшими из самых ее глубин.
Он положил голову ей на живот, тяжело и часто дыша и удивляясь, какое удовлетворение он сам почувствовал только оттого, что испытала Кэт, — ведь сам-то он не получил желанного облегчения. Любить Кэт, чувствовать ее любовь оказалось для него наивысшим блаженством, которое он когда-нибудь испытал в жизни. И если бы даже ему больше ничего не удалось, кроме как держать ее в объятиях до конца этой колдовской, незабываемой ночи — он был бы удовлетворен.
Однако оказалось, что Кэт не разделяла его мнения. Он почувствовал ее руки у себя на плечах, они мягко нажимали, заставляя его подняться.
Не говоря ни слова, не глядя ему в глаза, она уложила его на кровать, наклонилась над его грудью, и ее губы взяли его плоский мужской сосок, заставив его сжаться. Мышцы его живота напряглись, когда ее губы ласкали его ниже и ниже, а ее волосы щекотали кожу. И вот наконец ее пальцы крепко обхватили его член.
Он едва не задохнулся, почувствовав это прикосновение, эту освобожденную от предрассудков любовь. А когда его коснулся ее язык, когда его обхватили ее губы — он смог лишь откинуться на подушки, бессильно зажмурившись и слепо протягивая к ней руки, пытаясь обнять.
Он никогда не решился бы сам просить об этом, он не смел о таком даже мечтать.
И тогда он сел, положил ее перед собою и наклонился над ней, упираясь руками в кровать, и заглянул глубоко ей в глаза: и продолжал смотреть в то время, когда медленно, с огромной нежностью входил в нее, радуясь тому, как вспыхнул ее взор, как она расслабилась под ним, пока он только начинал двигаться в ней, постепенно возвращая ее к только что испытанному экстазу.
И если им суждено было зачать ребенка, то Люсьену оставалось молить небо лишь о том, чтобы их дитя явилось плодом такого восхитительного, неземного слияния, памятником этой колдовской ночи их любви.
— Я люблю тебя, леди Кэтрин Мария Элизабет д'Арнанкорт, — поклялся он под конец, когда, невзирая на ее протесты, снял с мизинца кольцо с рубином и надел ей на средний палец левой руки. — И я буду любить тебя до самой смерти.
Она покраснела. Хотя в комнате было темно, он не сомневался, что лицо Кэт покрылось румянцем. Он почувствовал, как в нем опять разгорается желание, ибо был неспособен устоять перед чарами его обожаемой, несравненной соблазнительницы.
— И я люблю тебя, Люсьен Кингсли Тремэйн, — отвечала она низким, прерывистым голосом, от которого затрепетало его сердце. — И возможно, даже сильнее, чем я раньше предполагала.
Он больше ничего не стал говорить, а просто улыбнулся и покрепче прижал ее к себе, так как понимал: единственное, что способно нарушить восторг последнего события, — это лишние слова. Каминные часы в коридоре пробили второй час, напоминая ему о том, что рассвет уже близок.
— Мне давно пора уходить, милая Кэтрин А тебе лучше всего постараться немного поспать, — прозаически заметил он, высвобождаясь из ее объятий и поднимая с пола торопливо сброшенную одежду. Он не сомневался, что с первыми лучами зари вернется констебль.
ГЛАВА 25
…Так Сатана старался оправдать
Необходимостью свой адский план,
Подобно всем тиранам.
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
На следующий день вскоре после обеда, оставив Эдмунда на попечении верного Хоукинса, встревоженная Кэт наконец-то смогла отправиться на розыски Мойны. Она надеялась, что старая служанка расскажет поподробнее про «новую напасть» на Тремэйн-Корт. Гарт пропадал где-то целый день, и одни небеса ведали, чем они с Люсьеном были заняты. Он заглянул к Кэт лишь на минуту и сообщил, что им удалось раздобыть кое-какую информацию, которая может принести пользу. Сам же Люсьен не рискует появляться в доме.
Кэт уже стояла на площадке лестницы возле детской, когда до нее донеслись визгливые вопли Мелани:
— Тупая старая корова! Как ты смеешь мне отказывать?! Как ты смеешь мне запрещать?! У меня так трещит голова, что я не могу и носа высунуть из своей комнаты в течение всего дня. А пришла ли ты ко мне, когда знала, что нужна? Нет, не пришла! А я должна получить его! Ты что, не знаешь, почему тебе позволено до сих пор здесь жить?! Попробуй еще раз мне отказать, проклятая старуха, я и сверну твою тощую шею! Ты поняла?!
Кэт заглянула в детскую, где сидел хныкавший Нодди, и поплотнее прикрыла за собой дверь, чтобы хоть немного приглушить доносившиеся сюда вопли его матери. Затем она что есть духу помчалась в тот конец коридора, где находилась каморка Мойны. Ворвавшись туда без стука, она застала Мелани, хлеставшую по щекам Мойну, которая лишь поднимала руки в вялой попытке защититься.
— Перестаньте! — Кэт схватила Мелани за руки и дала ей пощечину, чтобы привести в чувство. — Прекратите сейчас же, пока я не сделала вам еще хуже!
— Отпустите ее, леди Кэтрин, — устало произнесла Мойна. — Она больше не сможет мне навредить. Никто уже не сможет.
Мелани моментально затихла, и ее голубые глаза с прищуром впились в лицо Кэт.
— Леди Кэтрин! — переспросила она, словно выплюнув эти слова и понизив голос почти до шепота. Ее улыбка медленно расплывалась все шире, однако Кэт не обратила на нее внимания, поскольку была поражена не меньше, чем Мелани. Как Мойна сумела пронюхать про ее титул? Когда? И есть вообще что-то, неизвестное этой женщине?
— И когда же произошло такое чудо, хм-м-м? Ну, мне урок — нельзя спать целыми днями, не так ли? Я всегда была уверена, что у тебя не все хорошо, Кэт Харвей, из-за твоей наглости и надменности. Значит, правда все же выплыла наружу. И Нодди кормился с титулованных сисек? Какая высокая честь! И что же случилось? Ты, наверное, расставила ноги и дала себя обрюхатить какому-нибудь деревенскому жеребцу — так что тебя выгнали из родного дома? Бедная, бедная Кэт.
От отвращения Кэт отпустила ее, и Мелани тут же отскочила на несколько шагов, а потом повернулась, и полы ее халата распахнулись так, что Кэт успела заметить повязки на ногах.
— А я-то никак не могла взять в толк, с чего это Эдмунд вцепился в тебя. Ах, ты ему читала. Ах, ты даже спала в соседней с ним комнате. Ну, теперь-то все ясно! Ведь он знал все с самого начала? Скрюченный старый ублюдок знал! Как же он, наверное, радовался! Вы оба потешались надо мной!
Ну какое теперь имеет значение, что думает Мелани? И когда вообще это имело значение? Люсьену грозит опасность, и Мойна, возможно, смогла бы помочь. Все, чего в эту минуту хотела Кэт, — это избавиться от Мелани и поговорить с Мойной.
— Да, Эдмунд все знал, почти с самого начала. Однако заверяю вас, Мелани, что ни он, ни я не считали, что в этом есть что-то смешное.
Кэт наблюдала за реакцией Мелани и не видела в ней ни капли здравого смысла.
— Значит, он придержал тебя здесь для Люсьена, да? Ха, не вздумай отрицать это, я уже вижу ответ в твоих рыбьих глазищах! Мало ему было навязать мне правила через своего поверенного, так что я застряла в Тремэйн-Корте, Эдмунд не побрезговал еще и сводничеством, самолично прикупил бабу для ублюдка своей первой жены — и всего-то за жалованье кормилицы! Наверное, этот тупой дурак обделался от счастья и валяется теперь в своем собственном вонючем дерьме, думая, как он посмеялся надо мной!
Она откинула голову и истерически захохотала, и тогда Кэт заметила, что на шее у нее висит медальон с портретом Севилла. Тем временем хохот Мелани прервался, и она, прищурившись, опять уставилась на Кэт.
— И вот такие люди называют себя знатью! Ну, если ты, Кэт Харвей, из этой знати, тогда я просто королева Англии! Но позволь мне кое-что заметить, мисс: это не пройдет! Ни за что!
— Конечно, миссис Тремэйн, — согласилась Кэт, стараясь не подать виду, что заметила медальон. Похоже на то, что она обнаружила вора, обокравшего Люсьена. Но что бы это значило? Мелани убеждена, что любит Люсьена. И уж наверняка она не захотела бы видеть его повешенным за убийство.
Мелани угрожающе надвинулась на Кэт:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43