В голосе ее звучала откровенная печаль, но, к счастью, в нем не было гнева. — Он был удивительным человеком, Донован. Удивительным. Он столь многому меня научил. Я все еще не могу понять, как он мог оставить меня, даже не сказав «до свидания». — Она отодвинулась и посмотрела ему прямо в глаза. — Ты ведь скажешь мне «до свидания», Донован, не так ли?
— Никогда, — ответил Томас, с трудом подавляя готовое вырваться из груди рыдание. Он до сих пор помнил, как стоял тогда на коленях под холодным зимним дождем, роя голыми руками могилу в рыхлой влажной земле. Помнил сжимавшую его сердце боль так, словно все это было только вчера. Он понимал, что чувствовала Маргарита. Его тоже покинули, предоставили самому себе. — Никогда, — повторил он. — Потому что я никогда тебя не покину, ангел.
Маргарита положила ему руки на плечи и, смахнув ресницами слезы, улыбнулась.
— Мы просто пара идиотов. Тебе больно? — спросила она, гладя его по щеке. — Я едва не ударила тебя кулаком, как когда-то учил меня папа, но в последний момент сообразила, что я уже взрослая женщина. Влюбленная женщина, хотя, должна признаться, бывают моменты, когда мне хочется тебя задушить.
— Если это извинение, Маргарита, я его принимаю. И я благодарен создателю, что я не твой враг. Однако щека у меня все еще горит огнем. Ты отказала мне в этом однажды, но, может, если бы ты поцеловала меня сейчас в щеку…
— С удовольствием, мистер Донован, — ответила Маргарита и, приподнявшись на цыпочки, прижалась прохладными губами к его все еще слегка ноющей от удара щеке. — Вот. — Она отступила на шаг. — Ну, как, теперь лучше?
Донован ухмыльнулся.
— Моей щеке, да, дорогая, но у меня есть и другие части тела, которые просто дрожат сейчас от зависти. Ты не считаешь, что нам следует пройти немного далыпе по этой темной дорожке и исследовать, какие такие хитроумные застежки позволяют этому с таким глубоким вырезом платью столь ловко держаться на твоих восхитительных грудях?
Глаза Маргариты улыбались, в их ярком изумруд-ном пламени исчезли последние остатки обиды и недоверия.
— Нет, Донован, я этого не считаю. Но ты можешь погулять со мной по саду до полуночи. Я хочу находиться поблизости от дорогой мисс Роллингз, когда настанет время снимать маски.
Слова Маргариты напомнили Томасу, что его привели в Воксволл дела, и он вздохнул, откровенно сожалея об этом. Пора было кончать со всеми их планами мести и интригами, и быстро, пока он не взорвался, не выдержав постоянного напряжения, как умственного, так и физического.
— Идем, я отведу тебя назад к миссис Биллингз, прежде чем все твои добрые намерения по отношению к ней не развеялись как дым.
— Сэр Ральф здесь, как и Артур, — заметила Маргарита как бы между прочим, когда они направились к аллее Гранд-Кросс в самом центре сада. — И поскольку оба они не слишком большие любители балов-маскардов, я могу лишь предположить, что у тебя здесь назначена встреча с сэром Ральфом. Артур, как ты понимаешь, пришел сюда по просьбе своей дорогой Джорджианы — или, вернее будет сказать, по моему требованию. — Она стиснула его руку и вздохнула. — Мы все еще в разных лагерях, Донован.
Томас остановился и встал прямо перед ней.
— Говоря по правде, ангел, нет, теперь уже нет, — произнес он, чувствуя, что настало время быть с нею совершенно откровенным или, по крайней мере, откровенным настолько, насколько он мог быть, не пугая ее. — У меня всегда были некоторые сомнения в отношении этих твоих членов «Клуба». Я ни во что не вмешивался, наблюдая со стороны за тем, как ты осуществляешь свои планы мести, просто чтобы увидеть, насколько ты сможешь в этом преуспеть. Подумай, Маргарита, могу ли я, когда речь идет о чести моей страны, связываться с людьми, которые столь глупы, что падают, как кегли, сраженные рукой одной маленькой, хотя и необычайно умной, юной женщины? Я думаю, нет.
— Так ты оставляешь поля боя? — спросила она с надеждой в голосе.
— Вне всякого сомнения. Я не желаю иметь ничего общего с махинациями этих негодяев. Уверен, мой президент поддержит меня в моем решении, когда я ему обо всем расскажу. Разумеется, я не стану сообщать Хервуду и остальным о своем дезертирстве. Не могу смотреть, как рыдают взрослые мужчины.
— И ты не станешь препятствовать моим планам?
Томас улыбнулся и покачал головой, пораженный ее решимостью. Он понял, что нужно быть до конца с нею честным.
— Не могу обещать тебе этого, ангел. Чорли, возможно, и на пути в долговую тюрьму, и Тоттон, вероятно, уже на борту корабля, направляющегося в Вест-Индию или еще куда-то, где его никто не знает, а Мэпплтона, я уверен, ждет сегодня вечером весьма неприятный сюрприз. Но, как я уже говорил тебе, остаются еще Хервуд с Лейлхемом, а они по-настоящему опасны. Особенно Лейлхем. Хорошо, я буду держаться в стороне, поскольку ты этого хочешь, но если что-то у тебя не заладится, я тут же вмешаюсь. Я буду защищать тебя, независимо от того, желаешь ли ты, чтобы я был поблизости, или нет. К тому же, когда Хервуд с Лейлхемом поймут, что я вышел из игры, они, скорее всего, разозлятся и решат примерно меня наказать. А мне совсем не хочется помирать от их рук сейчас, когда я нашел любовь всей моей жизни. И потом, если я предоставлю их самим себе, они вполне могут пойти на сговор с Наполеоном.
— Об этом можешь не тревожиться, Донован. Им будет не до того, чтобы докучать тебе или строить какие бы то ни было планы, когда я с ними покончу.
— Правда? Что меня в тебе более всего восхищает, дорогая, так это твоя скромность.
Она бросила на него яростный взгляд.
— Ты считаешь, я не способна справиться с ними? Я правильно тебя поняла? Так позволь мне сказать тебе кое-что. До сих пор я отлично с ними справлялась и могу…
Она вновь начинала злиться, и Томас решил, что для одного вечера оплеух ему более чем достаточно. Он притянул ее к себе и поцеловал, невольно улыбнувшись, когда почувствовал ее руки на своей талии. На этот раз она позволила ему оставить последнее слово за собой.
Во всяком случае, он на это надеялся. Однако, как бы там ни было, с этой минуты они с Дули не спустят глаз с Хервуда и Лейлхема, пока все это не закончится. И тогда, подумал он со вздохом, настанет время действовать им с Дули.
Маргарите было достаточно унизить этих людей, отправить их на какое-то время в изгнание. Она полагала, что тем самым она отплатит им за то, как они поступили с ее отцом, заставив его совершить самоубийство. Отомстив им, она почувствует некоторое облегчение и сможет, наконец, заняться собственной жизнью.
Сколько же времени, подумал он, понадобится его прекрасной умной Маргарите, чтобы понять то, что ему давно уже стало ясно и о чем он уже намекнул ей. Сообразит ли она, как уже давно сообразил он, что для того, чтобы положить конец изменническим планам Хервуда и Лейлхема, требовалось нечто большее, чем простое изгнание?
— Донован, — сказала Маргарита в тот самый момент, когда им помахала миссис Биллингз, которая сидела в снятой для них с Маргаритой ложе и пила миндальный ликер. — Один совет. Когда будешь говорить с сэром Ральфом, обращайся к нему постоянно «мой друг». Говори это тихо, глядя ему прямо в глаза. А когда будешь прощаться, не забудь сказать «до свидания».
Он посмотрел на нее, удивленный ее словами и улыбкой.
— Почему?
Маргарита пожала плечами.
— Как написал как-то Оливер Голдсмит: «Не задавай вопросов, и ты не услышишь лжи». — Она стиснула локоть Томаса. — Просто сделай, как я тебя прошу, Донован. Тебе будет намного легче разговаривать с ним. Обещаю.
Сэр Ральф чертыхнулся, раздраженный тем, что ему, словно какому-нибудь молодому повесе, приходится рыскать в домино и маске по темным аллеям в поисках этого неуловимого американца. У него совершенно не было времени на подобные глупости.
Большую часть дня он провел за написанием своего признания, не успокоившись до тех пор, пока не набросал его вчерне, по крайней мере, раза два. Излагая все это на бумаге, видя, как изливается из-под пера история всей его жизни, осуждая себя, осуждая Вильяма и остальных, он чувствовал, как с каждой минутой на душе у него становится все легче, несмотря на всплывающие то и дело в его памяти ужасные картины последних мгновений жизни Жоффрей Бальфура.
Он с нетерпением ожидал завтрашнего вечера, желая как можно скорее покончить со всем этим и, как обещал ему Максвелл, возродиться. Остальное будет несложно. Вне всякого сомнения, он расстанется со своими сообщниками по преступлениям. В том, что касается Перри со Стинки, это не составит теперь никакого труда, так как оба они были опозорены и, вероятно, уже изгнаны из общества. А этот кретин Артур, занятый тем, что выставлял себя на всеобщее посмешище, добиваясь руки и сердца богатой мисс Роллингз, несомненно, даже не заметит, что он больше не ищет с ним встреч.
Итак, оставался один Вильям. Сэр Ральф прикусил губу, задаваясь в очередной раз вопросом, как ему отделаться от Вильяма. Он в нем не нуждался — в этом у него не было никаких сомнений. Вильям никогда не снисходил до службы в каком-либо из министерств. Нет, он предпочитал оставаться в стороне, держаться в тени, нажимая на тайные пружины, но всегда оставаясь невидимым. Его власть заключалась в личных свойствах его характера — красноречии в парламенте, способности убеждать, уме и любви к аферам.
И в его угрозе, что Жоффрей Бальфур даже после своей смерти способен их всех погубить. Черт побери этого Бальфура и его тетрадь. Он постоянно бродил по окрестностям Чертси, о чем-то размышляя, а потом садился под каким-нибудь деревом подле неизменно сопровождавшей его в этих прогулках Маргариты и писал что-то в своей тетради, словно влюбленная девица, поверяющая лишь дневнику свои самые сокровенные тайны.
И, черт побери, также и Вильяма, который нашел эту тетрадь и пригрозил им всем разоблачением, если они не пойдут на сговор с американцами. Идиот Бальфур! Он написал в этом своем чертовом дневнике о всех них, кроме одного. Кроме Вильяма. Сэр Ральф знал это наверняка, так как Вильям показал ему эти записи, и разумеется, имени Вильяма там нигде даже не упоминалось. Ренфру всегда удавалось оставаться в тени.
Но теперь с этим будет покончено. Сегодня же вечером. Он заключит с американцем свою собственную сделку, в обход Вильяма. Ему придется пойти на это, поскольку он хотел возродиться к новой и вечной жизни, а вечная жизнь требовала денег. И власти. На его голове корона будет сидеть не хуже, чем на голове Вильяма, а может даже и лучше. Каким королем он станет с «Щитом непобедимости»!
Мечтания сэра Ральфа были прерваны появлением в этот момент на аллее американца. Быстрой походкой он резко выделялся среди лениво прогуливающихся по саду англичан, для которых главным было привлечь к себе внимание.
— А вот и вы, Хервуд, — приветствовал его Донован, ухмыляясь, как кот, подумал сэр Ральф, у которого из пасти торчат перья канарейки. — Я так рад, что вы предложили нам встретиться здесь. Прекрасное местечко, не так ли?
— Деревенские простофили, к сапогам которых прилип навоз, вероятно, так и думают, — ответил холодно сэр Ральф, увлекая Донована в тень кустов. — Письмо вашего президента у вас с собой?
— К чему такая спешка, Хервуд? У вас тоже назначена встреча с какой-нибудь красоткой в кустах? Я весь вечер то и дело натыкаюсь здесь на влюбленные парочки. У меня к вам вопрос получше. Даже два. Вы начали переправку груза на мой склад? И все пятнадцать кораблей с полными трюмами плывут на запад?
Сэр Ральф сжал кулаки.
— Нет, черт вас побери. Вы прекрасно знаете, что этого не произойдет, пока у меня не будет письма. Я должен иметь какие-то гарантии.
— Какая горячность, Хервуд! Это совсем на вас не похоже, хотя, должен признать, вам к лицу. Однако позволю себе напомнить, что вы также должны найти замену Тоттону в военном министерстве, если я только чего-то не упустил. Я упустил что-нибудь, Хервуд? Ах, да, конечно. Я упустил третий вопрос. Деньги. С деньгами, надеюсь, все в порядке, или Мэпплтон настолько поглощен своим ухаживанием за мисс Роллингз, что начисто позабыл о своих обязанностях в министерстве финансов?
Весь в поту сэр Ральф откинул капюшон домино и снял маску, которая то и дело соскальзывала ему на нос.
— Покажите мне письмо, — попросил он, стремясь хотя бы увидеть доказательство того, что американец не играл с ним, как кот с мышью. — Только покажите мне его.
— Да вы, кажется, за дурака меня принимаете, мой друг, — произнес, понизив голос, Донован и пристально посмотрел на сэра Ральфа, который вдруг замигал, почувствовав себя так же странно, как и в те мгновения, когда он глядел в черные глаза Максвелла. — Один раз вы сравнили меня с неотесанным деревенщиной, а сейчас высказали предположение, будто я настолько глуп, что могу носить в кармане подобное письмо. На таких темных тропинках, как здесь, человека вполне могут и ограбить.
— Но оно у вас есть? — спросил Хервуд и неожиданно для себя добавил: — Пожалуйста, Донован, ответьте мне.
— Разумеется, есть. До Вашингтона, как вы понимаете, путь не столь близкий, чтобы отправлять меня за ним сейчас. Скажу вам вот что, мой друг, мы встретимся с вами завтра вечером, и вы представите мне доказательства того, что все будет сделано, как обещано, даже несмотря на отсутствие Тоттона. А я принесу письмо. Согласны?
— Завтра вечером… — Сэр Ральф, охваченный внезапным желанием угодить Доновану, лихорадочно пытался найти выход из создавшегося положения. — Я не могу, — наконец выдавил он из себя. — Только не завтра вечером. Мне очень жаль. Ну у… у меня уже назначена встреча.
— Вот как? Должно быть, это очень важная встреча, мой друг, если вы готовы отложить завершение нашей сделки, не боясь того, что граф Лейлхем может за это время разгадать ваш замысел.
— Вильям? — Сэр Ральф так резко вскинул голову, что капюшон его домино едва не свалился. Похоже, он недооценил американца, что было явным упущением с его стороны, поскольку Донован в сущности оказался не таким уж плохим малым, каким он представлялся ему вначале. — Что вы знаете о Вильяме? Вы ведь никогда с ним не встречались…
— Вы забыли о нашей с ним встрече в этом милом заведении «Джентльмен Джексон». Но мы, ирландцы, ясновидящие. Если вы хотите порвать с ним, прекрасно. Порвите с ними всеми, если, как вы дали понять, вам этого хочется. Дайте только мне мои товары и мои корабли… и деньги. Главное, не забудьте про деньги, мой друг. В обмен на это вы получите письмо, в котором мы обещаем, что не станем мешать вашему Великому чаепитию. А потом, когда все это закончится, мы будем союзниками. Как славно, вы согласны? Уверен, наши американские моряки будут весьма рады вернуться домой и заняться своим привычным делом, не опасаясь, что их заставят служить вашему королю.
— Ах, да, деньги. Несомненно, вы оставите себе какую-то часть, когда будете передавать их властям, не так ли? — С каждым мгновением сэр Ральф чувствовал себя все более спокойно и уверенно. Наконец-то, мелькнула у него мысль, он раскусил хитрого американца. — Перри полагал, что вы стремитесь к власти, тогда как в действительности вас интересуют только деньги. Вам наплевать и на этих ваших моряков, на эмбарго, и на разговоры о войне — вообще на все! Вам все равно, обставлю ли я Вильяма, его и остальных. Верность, преданность для вас ничего не значат. Как я не увидел этого раньше?! Вы знаете, Донован, мы с вами очень похожи. Неудивительно, что я чувствовал: мы с вами поладим.
— Так как насчет нашей встречи? — прервал его Томас, никак не отреагировав на эту тираду, что для сэра Ральфа послужило лишним доказательством правильности собственных умозаключений.
Кровь застучала у него в висках от предчувствия победы. Ждать осталось совсем недолго. Очень скоро Максвелл произведет своей магический ритуал, и он, сэр Ральф, станет неуязвим, неуязвим и бессмертен. И тогда он избавится от Вильяма. Некоторые несомненно сочли бы его сумасшедшим, подумал сэр Ральф. Но это было не так. Он доверял Максвеллу. И доверял также своим инстинктам, своим желаниям и потребностям. И он доверял Доновану. Это сработает. Это должно сработать.
— В воскресенье, Донован, — спокойно ответил он, неожиданно охваченный желанием поскорее вернуться домой и закончить свое признание. И написать записку Вильяму с приглашением прийти к нему в два часа ночи в субботу, после того, как он возвратится на Грин-парк, вооруженный «Щитом непобедимости». — В воскресенье утром. Рано. Вы можете прийти ко мне в девять… нет, лучше в восемь. С парадного входа. К тому времени необходимость скрываться уже отпадает… И я, возможно, попрошу вас о небольшой услуге… э… помочь мне избавиться от весьма объемного… тюка. Все бумаги я к тому времени подготовлю — как доказательство того, что я человек слова. Мы договорились?
— Как скажете, мой друг, — произнес Донован как-то уж слишком гладко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41