– Тебе хорошо – ты теперь всегда молод. А я стар. И буду стар еще тысячу лет, если мне доведется их прожить, – старик отер губы тыльной стороной ладони и икнул. – Никак не привыкну к земной пище. А ты?
– Понемногу, – уклончиво отвечал молодой.
– Что будешь делать?
Молодой неопределенно пожал плечами.
– А я думаю, не найдется ли для меня местечко в доме Флавиев Дом Флавиев – один из Палатинских дворцов.

? Как-никак, я все-таки гений самого императора.
Молодой окинул старика критическим взглядом.
– Не думаю, что Руфин придет в восторг от этой встречи.
– Я плохо выгляжу? – упавшим голосом спросил старик.
– Неважнецки. Старик тяжело вздохнул.
– Если бы я встретил Гюна, я бы его убил. Зачем он устроил этот нелепый заговор? У нас было все. У каждого человечья душа в подчинении. Целый мир. Я мог гораздо больше, чем любой бог. Мог возвысить человека. Мог втоптать в грязь. А человечек и не знал, отчего так быстро совершалось падение. А теперь я – нищий бродяга, которого в любой момент могут выслать из Рима. Это меня-то – альтер эго самого императора…
– Заставить человека совершить подвиг не так-то просто, – вздохнул молодой. – Требуется слишком много сил. Другое дело – служение Венере. Только на ушко шепнул, и подчиненный уже куролесит.
– …мог постигать душу, мог ее совершенствовать, – продолжал старик, не слыша собеседника.
– Брось. Это никому не нужно.
– Я вчера возле храма целый день простоял, – признался старик. – Вдыхал аромат благовоний. Какой приятный запах. Прежде мы не ценили, когда нам молились и приносили жертвы.
– Прежде нас любили, – согласился молодой и тоже вздохнул.
– А теперь проклинают.
– Потому что мы утратили власть.
– Нас простят? Разве мы больше не нужны? Если не богам, то хотя бы людям.
Молодой с сомнением покачал головой:
– Нам лучше затаиться и не привлекать к себе внимания. Сенат принял решение открыть Сивиллины книги. Может, там указано, что с нами делать. К примеру – всех гениев перебить.
Старик вздрогнул. Слова молодого гения мало походили на шутку.
– Но ведь большинство гениев не виновато. Мы не принимали участия в заговоре. К чему новый мир? Мне и в старом было хорошо.
– Мы виноваты, что не помешали, – отвечал молодой. – Это тяжкая вина. В прежние времена римляне казнили всех рабов в доме, если один из фамилии Фамилия древнего римлянина включала всех домочадцев, в том числе и рабов.

убивал хозяина. Виноваты все, потому что не защитили, не предупредили, не донесли. Вот и мы – как те рабы. Наши собратья пытались уничтожить Рим. А мы смотрели и ждали, чем все кончится.
– Плохо… – сказал старик и вновь икнул. – Я привык быть гением.
Человеком непривычно.

Глава 3
Игры Фрументария Квинта


«На вопрос, кого бы хотели избиратели шестой трибы видеть в сенате, больше половины опрошенных отвечают „Гая Элия Мессия Деция“. Хотя известно, что, сделавшись Цезарем, Элий был вынужден оставить место в сенате. Выборы в шестой трибе назначены на Иды декабря». «Пророчество Сивиллиных книг таково:
«Жертвоприношение каждого – не первины, но половина. Новую крепостную стену Великого Рима должно возвести в Нисибисе».
«Акта диурна», 9-й день до Календ октября 23 сентября.



Черноволосый парень лет двадцати семи, два дня как не бритый, в грязной тунике и желто-красных брюках, продравшихся на одном колене, расположился прямо на мостовой в тени огромного дуба. Медная табличка говорила, что дуб этот посажен самим императором Адрианом. Дуб был очень стар: кора,, наплывая, почти полностью поглотила чужеродную медь. Тень от дерева падала с истинно императорской роскошью, ее лиловый круг давал приют десятку мелких торговцев, да еще умудрялся наползти на ряды Нового Тибурского рынка. Туристы, посетив виллу Адриана и полюбовавшись знаменитым водопадом, непременно заглядывали на рынок, а потом шли обедать в таверну рядом с круглым храмом Сивиллы.
Парень в драной тунике выставил из парусиновой сумки тупоносую сонную морду беспородного щенка и выкрикивал пронзительным голосом уличного зазывалы:
– Родословная самого Цербера. Квириты, не проходите мимо, родословная самого Цербера! Всего сто сестерциев!
Он буквально ухватил за край туники хромающего мимо человека. Тот обернулся и глянул с удивлением, не ожидая подобной фамильярности. Но глянул без злобы, скорее с любопытством.
– Потомок Цербера, – повторил торговец. – Отдаю почти даром.
Хромоногий посмотрел на щенка и улыбнулся половиной рта. Впрочем, такая полуусмешка не портила его лицо. Нос прохожего был необыкновенно тонок, и к тому же крив. Прямые черные волосы начесаны на высокий лоб не по моде, будто человек хотел скрыть вышину лба под низко обрезанной челкой. Светлые глаза он то и дело щурил или вовсе закрывал, будто тяжко было ему глядеть на окружающий мир. В руке прохожий держал два очень древних кодекса, и значит, шел он не на рынок, а в библиотеку при храме Геркулеса. Быть может, еще сам Адриан читал эти книги.
– Если щенок столь благородной крови, то он должен быть трехголов, не так ли? – спросил прохожий.
– Это дед его Цербер трехголовый, а папаша был уже двухголов, а сам он, как видишь, доминус, об одной голове.
– А щенки твоего замечательного пса и вовсе окажутся безголовыми, – предположил прохожий.
Продавец хихикнул, но сбить его было не просто.
– Нет, все не так, доминус. Мамаша у него была одноголовая. И значит, детки у нашего красавца вполне могут быть трехголовы. Вы, верно, слышали про генетику? В Афинской академии очень неплохая кафедра генетики, не говоря уже об Александрийской.
Прохожий уже позабыл, куда шел и зачем. Он вообще о многом позабыл, даже забыл щуриться. Солнце его больше не слепило.
– Пес тебе нужен как никому другому, – продолжал втолковывать пройдоха.
– Это отчего же? – Черноволосый потрепал щенка по мохнатой голове.
Пес приоткрыл слепленный дремотой глаз и через силу лизнул, протянутую руку.
– Оттого, доминус, что тебе нужен собственный соглядатай, – мечтательно глядя на статую Адриана, продолжал продавец собаки. – А я, доминус, лучший соглядатай во всей Империи. И ты никогда не раскаешься, если возьмешь меня на службу.
– В качестве кого?
– Секретарем. У Цезаря должен быть секретарь, доминус. Лучшего соглядатая в Риме тебе не найти. Выигрывает тот, кто лучше подглядывает. Это закон.
– Чей?
– Мой. Спешу заметить, что Руфин, будучи Цезарем, тоже держал под видом секретарей личных фру-ментариев, и те люди вскоре очень быстро пошли наверх.
– Надеешься сделать карьеру? – Лицо Цезаря посуровело, и он вновь прикрыл глаза, и даже прислонился к колонне из розового мрамора, на вершине которой бронзовый Меркурий мчался по своим делам, но как ни спешил, не мог сдвинуться
ни на шаг. При этом Цезарь по-аистиному подогнул правую ногу.
«Искалеченная нога ноет к перемене погоды, – подумал хозяин щенка. – И вправду, ночью обещали дожди».
Какой-то мальчишка лет двенадцати, радостно вопя, протащил мимо них огромную коричнево-красную змею. Туловище убитой гадины волочилось по мостовой, огромная плоская голова была забрызгана чем-то белым, блестящим. Следом за мальчуганом мчались двое друзей, размахивая палками. Вигил, дежуривший у ворот рынка, шагнул им навстречу, и троица разом примолкла.
– Мы поймали ее в саду, – объяснил мальчишка и кинул мертвую змею в пыль.
Несколько человек тотчас их окружили.
– Здоровая, никогда таких не видел, – вигил присел на корточки и принялся рассматривать убитую тварь – Верно, какой-то неизвестный, считавшийся вымершим вид. Я вчера в подвале тоже видел огромную, но куда меньше этой.
От зрелища Цезаря оторвал голос хозяина щенка:
– Еще одного гения убили. Прежде его всячески улещивали, оставляли яйца и фрукты на алтаре, а теперь прибили ни за что. Хочешь поговорить о гениях?
– Нет.
– Странно. По-моему, интересная тема. Но о чем-то ты хочешь поговорить? К примеру, о событиях в Персии? Про Экбатаны. – Парень замолчал. Пауза была как омут – в разговор хотелось броситься головой вниз.
– Как тебя зовут?
– Называй меня Квинтом. Потом я, может быть, сообщу тебе другое имя.
– Иди за мной. Квинт, – приказал Элий. И он зашагал назад к воротам императорского поместья, так и не посетив библиотеку. Квинт вскочил, перекинул сумку со щенком через плечо и бодрым, пружинистым шагом двинулся следом, без труда нагнал Цезаря и зашагал рядом. Походка Цезаря была некрасива. И люди, встречавшие Элия на улице, никогда не смотрели на его ноги. Квинт же, напротив, бесцеремонно пялился на голени Цезаря, обтянутые шерстяными носками и зашнурованные в высокие кожаные сандалии. Внешне они напоминали котурны, те, что носят трагики, императоры в них хаживают да сенаторы. Но Элий носил заурядную ортопедическую обувь. Правая нога была несколько короче, но нетрудно было заметить, что изуродованы обе ноги, только правая срослась куда хуже левой.
– И зачем так измываться над собой, когда носильщики домчат за десять минут? – Квинт, казалось, позабыл, с кем разговаривает. – Или ты ищешь популярности плебса? Кандидаты в сенаторы, пока добиваются должности и носят белоснежные тоги, тоже любят прошвырнуться пешочком от курии до Колизея. Но стоит кому-нибудь получить пурпурную полоску, он тут же пересаживается в авто, причем самое шикарное.
– Объяснение гораздо проще. Мне надо постоянно двигаться, иначе я вообще не смогу ходить, – признался Элий.
– Боишься, что сенат лишит тебя права наследовать Руфину, если превратишься в калеку?
Цезарь резко повернулся и глянул в упор на Квинта. Любой другой тут же бы смешался. Но Квинт лишь отступил на шаг и шутливо поднял руки.
– Я понял: ты не калека. У тебя был насморк, но теперь ты выздоравливаешь.
И Руфин предоставил в твое распоряжение поместье, пока не перестанешь чихать. Я читал об этом в «Акте диувне». Что ж, придется принять официальную версию.
– «Акта диурна» пишет правду. Как всегда.
– Но тебе непременно нужен пес. Цербер для тебя просто находка. И тысяча сестерциев за такую собаку – смехотворная цена.
– На рынке ты требовал за него всего лишь сотню.
– Не может быть! – неподдельно изумился Квинт.
– Со слухом у меня все в порядке.
– Ну хорошо, отдам щеночка за пятьсот. Не может собака Цезаря стоить сто сестерциев. Это неприлично.
– У меня нет лишних пяти сотен на подобные прихоти. – Элий уже стал уставать от болтовни фрументария. Но за возможность услышать новости из Персии он готов был его терпеть.
– Разве тебя не сделали Цезарем? Или «Акта диурна» ввела доверчивый римский народ в заблуждение?
– Да, я – Цезарь, но не имею права брать на свои прихоти деньги из казны.
– Пес – это не прихоть. Пес – жизненная необходимость. И я – тоже необходимость.
– Сколько же стоит эта необходимость?
– Десять тысяч в месяц. Мне лично. Остальные агенты обойдутся дешевле.
– Ни одному секретарю не платят столько. Мой личный секретарь Тиберий получает вдвое меньше.
– Цезарь, друг мой, не будем экономить на мелочах.
– Разве я называл тебя другом? – удивился Элий.
– Хороший соглядатай должен быть другом своего господина. Иначе он будет плохо служить. Поэтому я и прошу десять тысяч. Другу нельзя платить меньше.
– Хорошо. Но собака стоит сотню. Вместо ответа Квинт тяжело вздохнул.
Поместье Адриана окружали столетние оливковые рощи. Двое преторианцев в броненагрудниках с накладными бронзовыми орлами взяли винтовки наизготовку, и ворота распахнулись перед Элием. Квинт вошел следом с таким видом, будто всю жизнь прожил в Тибуре и знал здесь все закоулки.
– Говорят, в Ноны и Иды в поместье пускают посетителей? – поинтересовался Квинт, оглядываясь.
Нигде деревья не растут так пышно, как здесь. Ножницам садовника постоянно приходилось смирять это буйство, превращая кроны то в пирамиды и шары, то в причудливые аркады. Однако лето миновало, и зелень пожухла, потемнела, лишь новенькие мраморные скульптуры сверкали с наглостью только что изготовленных копий. Прежние изваяния, порыжевшие от дождя и ветра, перенесли в один из дворцов. С непривычки в поместье можно было заблудиться. Павильоны, бани, водоемы, расположенные на террасах гимнасии, служебные постройки, связанные друг с другом подземными переходами, домики для гостей, повсюду арки, апсиды, купола, ни одной прямой линии. Красиво. Но красота эта вычурная, чужая.
– Ты будешь жить в комнатах для гостей, – сказал Элий. – Там сейчас никого нет. Жилье и стол бесплатные.
– Но там маленькие комнатушки и общие латрины Латрины – уборные.

. Я этого терпеть не могу.
– Там милые комнаты. Их только три года как отделали. Вполне прилично для бесплатного жилья.
Элий говорил правду. Комнаты для гостей оказались премиленькие. Черно-белая мозаика на полу, на стенах яркие фрески. В комнатке было три ложа, но всеми тремя пользовались редко, лишь когда император надолго приезжал в Тибур. Слуга – толстый увалень с детскими пухлыми щеками – принес постельные принадлежности.
– Коли доминус желает искупаться, малые бани к его услугам.
– Как тебя звать, приятель?
– Пэт.
– Ты давно здесь служишь, приятель Пэт? – Квинт раскидал простыни по кровати, давая понять, что не требует от слуги идеального порядка.
– Уже пять лет, доминус.
– Новый хозяин не обижает?
Но Пэт не попался на простенькую уловку. Он проверил выключатель лампы, задернул занавески и взял со столика пустую вазу, чтобы вернуть ее с цветами.
– У меня все тот же хозяин, доминус, – император Руфин. Элий Цезарь здесь в гостях.
Квинт сделал вид, что и не собирался устраивать служителю проверку.
– Но Элий может здесь всем распоряжаться.
– Да, император был так щедр, что предоставил ему возможность распоряжаться почти всем.
Он так ненавязчиво выделил это «почти», что Квинт невольно оценил способности Пэта.
– Ну что. ж, Пэт, надеюсь, мы станем друзьями. Потому что отныне я буду служить Цезарю.
– Теперь многие, прослышав про золотое яблоко, хотят ему служить.
– Говорят, это дар богов.
– Или яблоко раздора.
«На кого работает Пэт? – раздумывал Квинт, провожая служителя взглядом. – На Руфина? На Скавра? На Целий?»
Нет ничего приятнее купания в хороших банях после долгого пути. Особенно если это бани самого императора. В лаконике пара поддадут столько, что можно задохнуться, и тело прогреется до самой последней, самой утомленной косточки. Лучшее галльское мыло, душистое, с запахом фиалок, привезенное из Лютеции (ну до чего искусны галлы в подобных штучках), смывает многодневную корку грязи и пота. Весь мир отныне благоухает фиалками. А после можно окунуться в прохладный бассейн с изумрудно-зеленой водой.
Элий уже закончил купание и растянулся на ложе, а смуглый здоровяк-массажист разминал его спину и плечи. Торс Цезаря был торсом атлета, недаром поговаривали, будто Элий позировал Марции для ее Аполлона. Тем безобразнее выглядели изуродованные шрамами ноги. Массаж закончился, Элий накинул на плечи льняную простынь. Однако недостаточно поспешно: Квинт успел заметить множество красных полос на спине и боку нового хозяина. Такие шрамы оставляли на телах своих жертв члены «Общества нравственности». Меньше всего Квинт ожидал увидеть подобные знаки на коже будущего императора.
– Вилда, прознав про эти шрамы, могла бы состряпать обалденную статью, – хмыкнул Квинт, растираясь махровым полотенцем. – Не волнуйся, хранить тяжело только первую сотню секретов. Потом привыкаешь. Кстати, следы эти через год будут незаметны. Чудесная банька! Ради того, чтобы купаться здесь каждый день, я согласен сделаться императором и принять всю тяжесть власти над Империй. А ты готов?
– Я готов выслушать твой рассказ о событиях в Персии, – отвечал Элий.
– О нет, только после обеда. Обожаю изысканные блюда, – мечтательно вздохнул Квинт.
– Обед будет скромен, – пообещал Элий.
Квинт ему не поверил, и зря.
Триклиний небольшого павильона, уютный и скромный, как нельзя лучше
подходил к трапезе Цезаря. Обед начался по римскому обычаю с яиц, а закончился фруктами. Запеченная курица, овощи и фаршированные финики – такие блюда могли подаваться в доме начинающего скульптора или адвоката. Квинт ожидал от стола Цезаря большего.
– Как видно, в этом доме экономят на всем, – заметил фрументарий, делая вид, что осушает серебряный кубок до дна. На самом деле он лишь прирубил вино и краем глаза наблюдал за хозяином.
– Ты голоден? – поинтересовался Элий.
– Нет, я наелся. Но…
– Тогда поговорим о Персии.
Подали фрукты, печенье и кофе. То, что подают кофе, Квинт тут же отметил. Он делил римлян на две категории: на тех, кто пьет кофе, и на тех, кто презирает этот напиток. Элий пил кофе. И это кое-что говорило о нем.
– Сначала уточним: я принят на службу?
– Да, ты принят, – Элий нетерпеливо завертел в руках пустую чашку, – с сегодняшнего числа.
1 2 3 4 5 6 7