А те словно из тряпок сделаны. Братья довольно осклабились.– Розы у нас что надо. На следующий год орхидеи разводить попробуем.– С ними возни! Хотя берут. Дорогие цветы.– Вот и я говорю, – пробурчал Григорий, – дорогие. Мы и с колбами договоримся, будем тебе сразу в колбах привозить.– Э, до следующего года еще дожить надо. Может, путч, может, что, может, кто окочурится…– Цветы всегда нужны, – сказал Илья, – и на похороны, и на свадьбу, и на день рождения. На кладбище никто без цветов не ходит.– Это точно! Товар хоть и живой, хоть и скоропортящийся, но ходовой, – Тарас, как медведь, развернулся, махнул на прощание рукой и двинулся к киоску.– Гнусный тип, – обращаясь к брату, произнес Григорий, – да еще провонял, как рабочая лошадь.– Что поделаешь, ему же крутиться приходится. Мы ведь тоже крутимся, работаем с утра до вечера.– Это точно.Братья заговорщически переглянулись. Впереди было самое важное дело, то, без чего они не могли жить. Как для наркомана приобретение дозы является важнейшей и необходимой частью ритуала, так и для семьи Вырезубовых поиск жертвы и доставка ее домой являлись тем же самым.– А теперь за дело, – сказал Григорий, скользя взглядом по толпе прохожих.– За дело, – процедил сквозь зубы Илья и облизнулся. * * * Фургончик с яркими аляповатыми надписями на темно-синих бортах вздрогнул, начал медленно сдавать задом. Надписи на бортах – “Живые цветы” медленно скрылись за мутным стеклом оранжереи. Илья, широко расставив ноги, правой рукой подавал сигналы брату, сидевшему за рулем.– Давай потихоньку! Еще на метр, еще чуть-чуть… Стоп! Стоп! – громко, перекрывая гул двигателя, закричал он.Фургон послушно замер. Илья принялся снимать навесной замок на задней стенке, затем широко распахнул дверцы. Из машины пахнуло цветочным ароматом, густым, словно вытащили пробку из бутылки с розовым маслом и плеснули содержимым на пол.Илья втянул цветочный аромат, ноздри хищно затрепетали.– Давай быстрее! – крикнул он. В ответ хлопнула дверь, и Григорий спрыгнул на землю, подошел к брату и заглянул в фургон.– Как думаешь, не сдох он там?– Ты что, живехонек!– Ну-ну, – сказал Илья и принялся вытаскивать из фургона цветы.Григорий ему помогал. Когда цветы были убраны, Григорий вытащил из пачки сигарету и предложил брату. Но тот отрицательно затряс головой.– Некогда!– Не спеши, куда он с подводной лодки денется, давай покурим.В машине, у передней стенки, на досках лежал связанный мужчина, руки и ноги его стягивали белые веревки. Рот был наглухо заклеен липкой лентой. Тело вздрогнуло.– Видишь, я же говорил, что не сдохнет, – сказал Илья Вырезубов.– Ну и хорошо. Недолго ему кукарекать. Давай вытащим наружу.Илья забрался в машину, Григорий остался внизу.– Ну что, в штаны от страха наделал? – спросил Илья, ткнув ногой связанного мужчину в бок. Тот таращил глаза, тряс головой. – Нет, не развязать! – проносилась в мозгу одна и та же мысль. – Если бы руки были передо мной, а рот не закрывала эта вонючая липкая лента, я бы зубами его разгрыз."Опять послышались смех и гулкие шаги, в железном проеме подземной двери возникли две фигуры. Вернулись братья Вырезубовы. Теперь они были одеты в камуфляж: жилеты с многочисленными карманами, высокие шнурованные ботинки. Пленник не сразу сообразил, что за диковинные приспособления на их головах, то ли фонари, то ли телекамеры, то ли маски для подводного плавания. И лишь через минуту до него дошло, что это приборы ночного видения, в которых пока нет надобности, тускнеющий на глазах вечерний свет все еще лился в подвал сквозь открытый люк.За открытым проемом большой металлической двери чувствовалось огромное пространство, оно то втягивало в себя воздух, то выдыхало назад. Нос у пленника не был заклеен, и запахи он различал. Когда воздух шел сверху, пахло цветами, пьяно и густо, но к этому благородному запаху роз примешивался еще один – тошнотворный, сладкий, к которому пленник никак не мог подобрать определение. Ему казалось, этот запах он слышит и улавливает впервые в жизни.– Дыши, дыши, – буркнул Илья, переступая через связанное тело и взбираясь по ступенькам наверх.Когда же воздух шел из глубин подземелья, пахло сырым бетоном, плесенью и застоявшейся грязной водой. С грохотом люк захлопнулся. Заскрежетал засов, а затем захрустел ключ. Подземелье погрузилось в кромешную тьму, ни единой щели, даже маленькой, как лезвие бритвы, не было видно.– Зажигай, Гриша, – послышался голос Ильи. Хлопнула металлическая крышечка, щелкнул выключатель. По всему подземелью вспыхнули желтые лампы. Пленник повернул голову. Ему показалось, что перед ним бесконечный тоннель, ряд лампочек, как очередь трассирующих пуль, уходил в бесконечность, и где находится последний из огоньков, понять было решительно невозможно.Григорий вытащил нож, подышал на лезвие. Затем дважды протер его рукавом камуфляжной куртки и полюбовался зеркальным блеском. Нож был страшный, широкий, с зазубренным лезвием, с широкой двойной канавкой для стока крови.Тело пленника сжалось, как сжимается пиявка от прикосновения зажженной спички.– Что, теперь-то уж наделал в штаны? Нагадил небось? Пока тебя никто убивать не станет.Илья нагнулся и одним движением разрезал связанные ноги. Толстый капроновый шнур распался на короткие обрезки.– Чего лежишь? Вставай! – Григорий ткнул мужчину ногой под ребра.Пленник вздрогнул, попытался подняться, но смог лишь сесть. Он ощущал затекшие ноги. От страха они сделались ватными. Коли их сейчас шилом, вилкой, боли он не почувствует.– У него ноги затекли, туговато ты их, Гриша, стянул, – сказал Илья. – Правильно я говорю?Мужчина закивал. Его темные волосы растрепались, глаза моргали, их наполняли слезы и страх. Но слезы пока еще держались в глазницах.– Сдери пластырь.– Сейчас, – Илья нагнулся, подцепил край липкой ленты и с хрустом, резко рванул. На губах пленника тут же выступила кровь, и он принялся сперва жадно хватать воздух, а затем языком слизнул кровь.Вид крови на губах мужчины возбудил братьев. Они тоже принялись облизываться, как голодные псы.– Мужики, ребята, вы что!?– Ничего, – сказал Илья, – игра у нас такая, забава.– У вас? – переспросил мужчина.– У нас: у него, у меня и у нашей мамы, – ответил Григорий.– Я вам дам денег, я отдам вам машину!– На хрен она нам нужна, у нас свои есть.– Я квартиру вам отдам!– Это ты, брат, брось. Пусть она останется твоим наследникам.– Вы хотите меня убить?– Это уж как получится.– Как у тебя получится, – уточнил Григорий и хлопнул брата по плечу.Илья расхохотался.Перепуганный пленник засучил ногами, отодвигаясь к стене.– Ноги-то у него уже отошли, – рассмеялся Илья, глядя в обезумевшие глаза мужчины. – И вдруг рявкнул:– Встать, козел!Мужчина вскочил, как вскакивает новобранец, которого вырвал из сна властным окриком дембель. Мужчина растерянно тряс головой.– Имя, фамилия! – рявкнул Григорий, поигрывая лезвием широкого ножа. Пленник как завороженный смотрел на сверкающий металл. Острие проносилось так близко у глаз, что еще бы сантиметр, и жало коснулось бы расширенных зрачков.Мужчина зажмурился.– Имя! – вновь долетел до него зверский окрик. И в это время Илья ногой ударил пленника в живот, переломив мужчину надвое.– Если будешь молчать, в следующий раз ударю, а нож убирать не стану, ты сам на него глазом напорешься, понял?– Да! – зашипел мужчина. – Валентин Горелов меня зовут.– Год рождения?– Шестьдесят второй, пятнадцатого ноября.– А выглядишь моложе. Хорошо сохранился. Тебя мама, наверное, до совершеннолетия в холодильнике держала. Ничего, тут стареют за пару часов. Бегаешь хорошо?– Да, хорошо!– Надеюсь, не лучше нас, а, Илья?– Посмотрим, как он бегает, – в руках Ильи оказался метровый стальной прут, черный, совсем не тронутый ржавчиной. Один конец прута был загнут, как ручка каминной кочерги, второй остро отточен. Еще один такой же прут стоял у стены острием вверх.– Ты сейчас, Валентин Горелов, пойдешь туда, – Илья острием железного прута указал в глубь бесконечного тоннеля. – Там хватает и поворотов, и коридорчиков, и тупиков. Походи минут пять, сориентируйся, а потом мы тебе объясним, что делать.Мужчина стоял не шевелясь, испуганно моргая.– Ребята, мужики, простите меня!– За что тебя прощать? Ты еще ничего плохого сделать не успел. А вот когда сделаешь, мы тебя простим, правда, Гриша?– Точно.– Отпустите! – уже не помышляя о сопротивлении, упал на колени Валентин Горелов.– Встать, сволочь! – рявкнул Григорий, и конец прута уперся Валентину в щеку.Мужчина, боясь наткнуться на острый, как жало, прут, неуверенно выпрямил колени.– Туда, – ласковым голосом проворковал Илья. – Иди, милый человек, иди от греха подальше, – и он приветливо улыбнулся.Пошатываясь, Валентин Горелов двинулся по тоннелю.– Что ж ты не попросил, чтобы мы тебе руки развязали? Или тебе со связанными руками удобней убегать от смерти?– Развяжите руки, – именно попросил Валентин. Он говорил так, как больной обращается к врачу, прося снять повязку.– Вот это другое дело, наконец-то ты по-человечески заговорил.Нож, сверкнув лезвием, выпорхнул из пластикового чехла. Пленник испуганно отшатнулся.– Подойди, – тихо сказал Вырезубов, – и повернись задом.Валентин выполнил приказ уже чисто автоматически, не думая. Вырезубов ударил ножом, рассекая тугой узел. Обрезки капронового шнура упали на бетон. Валентин почувствовал, как кровь хлынула к затекшим, пережатым пальцам, запульсировала в подушечках. Он поднял руки над головой, тряхнул кистями. Ему почудилось, что мясо отделилось от костей. Он попытался сжать пальцы, но кулаки до конца не сжимались.– Иди, иди, родной.– Мужики…– Пошел, сука! – топнув ногой, крикнул Григорий.И Валентин побежал. Он смотрел на лампы, расположенные метрах в пяти друг от друга. Те мелькали над ним, как над поездом, несущимся в тоннеле. Шаги, гулким эхом дробясь о стены, разносились по бетонному коридору. Валентину казалось, что за ним бежит взвод солдат, обутых в тяжелые, подкованные сапоги. У него перехватило дыхание, закололо в селезенке, но тоннель все не кончался. А хохот сзади становился громче, настырнее, он настигал, толкал вперед – он гнал, как удары кнута.Горелов обернулся, увидел две маленькие фигурки в темном проеме. И в этот момент ударился о шершавую бетонную стену, над которой горела не забранная в абажур последняя лампа. Прямо над головой он заметил две металлические ржавые скобы. Ухватился за нижнюю и, скользя подошвами по шершавой мокрой стене, попытался подтянуться, чтобы ухватиться за вторую скобу. Пальцы разжались. Горелов упал, но тут же вскочил и с разбегу бросился на стену.На этот раз он коснулся второй скобы, мокрой, грязной. На пальцах осталась слизь и ржавчина. Он сходил с ума, понимая, что стоит подняться, вскарабкаться повыше, и на какое-то время окажешься в безопасности. Черный провал колодца над головой манил его, казался более желанным, чем свет, потому что вместе со светом к нему несся хохот братьев, умноженный, усиленный подземными лабиринтами.В лицо Валентину пахнуло свежим воздухом. Он жадно втянул его, как пловец, вынырнувший на поверхность с большой глубины, пошарил рукой слева, перехватился за перекладину и пошарил справа. Он никак не мог найти опору, и только когда, обессиленный, выпрямил руки, отстранившись от стены, ощутил спиной шершавый липкий бетон – второй край провала. Площадка была где-то рядом, тонула в темноте. Горелов чувствовал, у него не хватит сил перебраться на нее, он повиснет над дном колодца.До его ушей донеслись неторопливые шаги. Сердце бешено забилось в груди, ударяясь о ребра.– Как ты думаешь, – спокойно говорил Илья, – этот мудак уже залез на второй ярус?– Думаю, нет. Висит, как тот толстяк болтался, февральский, помнишь?– Конечно помню. Печенка у него оказалась знатная, большая и не очень жирная. Раз висит – дернем его за ноги и сковырнем.Валентин заскрежетал зубами и сделал немыслимое: разжал пальцы и тут же практически перекувырнулся в воздухе. Подобного сальто ему никогда прежде в жизни делать не приходилось. Но жажда жизни придавала силы и ловкости, он ухитрился зацепиться за край бетонной площадки, уперся в нее подбородком. Горелов висел лишь на кончиках пальцев и чувствовал, как опора ускользает из-под них – совсем понемногу, по миллиметрику.Шаги приближались, и этот звук подстегнул его на отчаянное усилие. Горелов со второй попытки забросил ногу на площадку и выкатился на нее. Замер, отдышался. Братья стояли внизу, задрав головы.– Я же говорил тебе, вскарабкается, мерзавец!– Понимаешь, что происходит, от страха в крови всех этих уродов, да и у остальных людей, адреналин распадается – получается сахар. А сахар – это живая энергия, – Вырезубов говорил как по писаному, словно читал лекцию, заученную назубок. – Вот поэтому уроды так кувыркаются, так быстро бегают, прыгают, словно лягушки или блохи. В нормальном состоянии они задницу от кресла не оторвут, а тут, видал, взлетел на второй ярус, словно тушканчик бесхвостый! – Вырезубовы заржали, хищно, но не зло. – Эй, Тушкан, будем так тебя называть для удобства, ты живой? Горелов сопел.– Молчит, значит, уважает. Или боится, что одно и то же, – констатировал Григорий.Илья ударил металлическим прутом по бетону, высекая искры. Металл от соприкосновения с бетоном зазвенел на низкой ноте.– В руку железяка больно отдает. Следующий раз стану бить только по мягкому. А всего-то мягкого в нашем лабиринте – Тушкан, главная задача не промахнуться. Эй, урод, голос подай!– Я здесь! – заплетающимся языком пролепетал пленник.– Куда ж ты на хрен, сука, денешься! Отсюда выход один – наверх, через люк возле ступенек. Только до него ты не доберешься, уж поверь. Это мы тебе обещаем, во всяком случае, никто еще живым туда не добирался, хотя все стремились.– Кто – все?– Ты что, думаешь, первый к нам в руки попался? – опять послышался хохот.Щелкнул выключатель, и над головой у Горелова загорелись редкие лампочки. Верхний ярус был мало похож на нижний, коридор шел узкий, вдвоем не разминешься – сантиметров семьдесят шириной и два метра высотой. В основном коридоре виднелись ответвления, темнели провалы, тупики.Боясь, что свет сейчас погаснет, Валентин на четвереньках быстро-быстро пополз по узкому коридору, в кровь сбивая колени.А в это время над площадкой второго яруса подземелья уже показалась голова Ильи.– Ползет, как жаба, зря мы его Тушканом назвали. Он даже бегать ленится.– Прижги ему задницу.– Сейчас.Из карманчика жилета он вытащил картонную трубку в дурацких блестках, дешевый китайский фейерверк. С хлопком и шипением одна за другой из трубки полетели сверкающие шары. Они ударялись об узкие бетонные стены, рикошетили, догоняя Горелова. Тот не смог придумать ничего лучше, как упасть на бетон и прикрыть голову руками. Красный шар перелетел Горелова, исчезнув в одном из ответвлений. Синий не долетел, а зеленый упал рядом с ногой, зашипел, прожигая ткань порванных брюк. Горелов пополз, извиваясь как червь.– Ползет, – пояснил брату Илья.– Зайди ему наперед, а я пойду следом. Кстати, время уже кончается, да и свет погасить не забудь, счетчик лишние деньги мотает.– Понял.На какое-то время Горелова оставили в покое. Он успел свернуть в одно из ответвлений и осмотреться. Помещение было цилиндрической формы, в бетонной стене там и сям виднелись ржавые ребра арматуры.«Ни кирпича, ни камня, ничего, чтобы взять в руку и защитить свою жизнь. Даже гвоздя и того не найдешь!»Горелов сунул руки в карманы, надеясь найти что-нибудь подходящее там. Но ничего, кроме связки ключей, коротких и легких, не обнаружил.– Раз, два, три, – донесся до него игривый голос Григория, и свет погас.Валентин замер с разведенными в стороны руками, парализованный страхом. Ему казалось, пройдет несколько минут, глаза привыкнут к темноте и он станет различать контуры прохода. Но прошло десять секунд, пятнадцать, минута, а зрение так и не возвратилось. Тьма тут царила кромешная."Тьма египетская”, – вспомнилась Горелову когда-то слышанная фраза. Где, когда он ее услышал или вычитал, вспомнить не мог, и лишь когда раздались тяжелые шаги, вспомнил – Библия. Это в ней говорилось о тьме египетской и геенне огненной. Ему показалось, что исчезли стены, исчез потолок, остался лишь пол.Валентин присел на корточки и нащупал холодный бетон. Это было единственное, что могло напомнить ему о реальности происходящего. Боясь приподняться, он пополз, но вскоре уткнулся лбом о ледяной бетон. Запаниковал, поняв, что потерял ориентацию, не может вспомнить, где выход.Он заплакал. Слезы катились по щекам, падали на колени. Горелов уткнулся лицом в колени и плакал навзрыд.И тут показался свет, слабый, неуверенный, рассеянный. Он скользил по стене коридора, на который выходил карман, где сидел Горелов. Валентин не сразу понял, что фонарик зажгли специально для него, ведь у братьев имелись приборы ночного видения, и свет им был ни к чему.
1 2 3 4 5 6