Сидевший за столиком в углу человек привстал и помахал ему рукой. Потапчук кивнул китайцу и двинулся вперед, лавируя между тесно поставленными столами.
Корнеев поднялся ему навстречу, протягивая для пожатия руку. За те двадцать с чем-то лет, что они не виделись, Николай Степанович Корнеев заметно раздался вширь и потерял большую часть своей волнистой шевелюры, но выглядел моложаво, держался непринужденно, одевался с иголочки и вообще производил впечатление человека преуспевающего. Ладонь у него была широкая, белая, с тщательно ухоженными и, кажется, даже отполированными ногтями, и руку Федору Филипповичу он пожал крепко, как в молодости, а может быть, и еще крепче. Потапчук с первого взгляда оценил все: и здоровую гладкость кожи, и обманчиво простой покрой костюма, и приглушенный белоснежной манжетой блеск золотых часов на запястье, и яркую, как фотовспышка, голливудскую улыбку старинного приятеля, и исходивший от него аромат дорогого французского парфюма, и спокойную, уверенную манеру держаться — словом, все те мелочи, которые красноречивее любых слов свидетельствуют о преуспевании. Впрочем, ничего иного Федор Филиппович и не ожидал, поскольку сразу же после звонка Корнеева потрудился навести о нем справки. В данный момент Николай Степанович Корнеев занимал видный пост в Фонде защиты редких и вымирающих видов. Параллельно со своей общественной деятельностью он весьма успешно занимался бизнесом, и Федор Филиппович был несказанно рад узнать, что никаких темных делишек за старинным приятелем не числится. Корнеев имел безупречную репутацию и был чист — настолько, разумеется, насколько вообще можно оставаться чистым, занимаясь бизнесом в России.
— Садись, Федор Филиппович, садись, дорогой! — оживленно заговорил Корнеев, подвигая генералу стул. — Сколько лет, сколько зим! Отлично выглядишь. Черт, я так рад тебя видеть!
— Ну да? — с иронией переспросил Потапчук, усаживаясь и расстегивая пиджак. — Надо же, какой сегодня удачный день! Все рады меня видеть, как будто я — Дед Мороз.
— А? — удивился Корнеев, но тут же рассмеялся, вспомнив, по всей видимости, китайца, который приветствовал посетителей у дверей ресторана. — А ты, брат, не изменился. Все такой же шутник. Язык у тебя всегда был как бритва… Тебя из-за него еще не вышибли из твоей конторы?
— Держусь пока, — осторожно сказал Потапчук, с рассеянным кивком принимая у официанта меню в толстой папке тисненой кожи.
Он открыл папку и удивленно поморгал, разглядывая покрытый иероглифами мелованный лист. Потом сообразил, перевернул страницу и углубился в изучение длинного перечня предлагаемых рестораном блюд и напитков.
— Брось, брось, — сказал Корнеев, отбирая у него папку и небрежно кладя ее на край стола. — Нечего смотреть, все решено. Ты у меня в гостях, поэтому выбор за мной. Будем есть утку с ананасами.
Генерал честно попытался представить, какова может оказаться на вкус утка с ананасами. Вкус утки он помнил, ананасов — тоже, но вот мысленно совместить эти два вкуса у него никак не получалось. Выходила какая-то ерунда наподобие соленых огурцов с клубничным вареньем или арбуза с хреном.
— А что-нибудь попроще заказать нельзя? — поинтересовался он. — Желудок у меня консервативный, да и возраст уже не тот, чтобы экспериментировать…
— Экспериментировать никогда не поздно, — возразил Корнеев. Он кивком подозвал официанта, ткнул пальцем в раскрытое меню и выставил перед собой два пальца, словно собираясь поиграть с китайцем в козу рогатую. Официант склонил голову и ушел выполнять заказ. — И потом, какие твои годы? — продолжал Николай Степанович, откидываясь на спинку стула и снова сверкая своей ослепительной улыбкой. — Мы же с тобой одногодки, Федор Филиппович!
— Вот именно, — сказал Потапчук. — Самое время переходить на овсянку.
— Еще чего! Самое время наслаждаться жизнью, пожинать плоды своих трудов! Скажешь тоже, овсянка… Ты любовницу мою видел? Нет, конечно, откуда тебе… Я вас как-нибудь познакомлю. Только учти: попробуешь отбить — я тебе по старой памяти все ребра пересчитаю, не посмотрю, что ты большая шишка в своей конторе! Овсянка…
— А с чего ты взял, что я большая шишка? — делано удивился Федор Филиппович.
На самом деле никакого удивления он не испытывал, потому что был уверен: прежде чем набрать номер его домашнего телефона, Корнеев тоже навел о нем справки. И позвонил он наверняка не просто так, а с какой-то определенной целью. Иначе просто быть не может, потому что так не бывает: двадцать три года не виделись, живя в одном городе, и вдруг на тебе — выскочил, как чертик из табакерки, и сразу же потащил в ресторан… «Неприятности у него, что ли? — подумал Федор Филиппович, вынимая из кармана и отключая сотовый телефон. — Не без того, наверное… Конкуренты наехали, а может, налоговая за глотку взяла, вот он и вспомнил, что был у него в молодости дружок — Федя Потапчук, душевный парень, да еще и чекист в придачу…»
— Ну как же, — с улыбкой ответил на его вопрос Корнеев. — Если до сих пор не выгнали за длинный язык и излишнюю сообразительность, то наверняка продвинули. С твоими-то способностями, да чтобы не продвинули!.. Небось, уже в генералах ходишь?
— В общем, да, — сдержанно ответил Потапчук.
Ему было грустно. С Корнеевым он дружил, можно сказать, с детства, и какое-то время они были неразлучны. После школы их пути разошлись, однако друзья юности не забываются. Можно не видеться с ними сто лет, а потом случайно столкнуться на улице, и разлуки как не бывало. Именно такие отношения связывали Потапчука и Корнеева. Встречались они редко, раз в десять — двадцать лет, очень этим встречам радовались, приятно проводили время за воспоминаниями о днях бесшабашной юности и снова теряли друг друга на десятилетия. Однако сейчас, похоже, все было иначе: Корнеев чего-то недоговаривал, зачем-то прощупывал Федора Филипповича, хотя мог бы задать прямой вопрос и получить на него не менее прямой ответ. «Печально это все, если разобраться, — думал Федор Филиппович, наблюдая за тем, как официант-китаец устанавливает на столе жестяную жаровню и помещает внутрь нее плоские свечки в металлических плошках. — Неужели дело в возрасте? Чем старше мы становимся, тем меньше у нас остается настоящих друзей, с которыми можно говорить без оглядки, не хитря, начистоту… У каждого на уме какие-то дела, какая-то своя выгода, и Кольку Корнеева, друга моего закадычного, не я сейчас интересую, а мои генеральские погоны, связи, возможности. Смешно, наверное, на это сетовать. Так уж устроен мир, но мне от этого не легче…»
— Да, брат, высоко ты взлетел, —
качая головой, продолжал Корнеев, когда официант ушел. — Надо же — генерал! Я теперь месяц правую руку мыть не буду, всем буду хвастаться — мне вот эту самую руку генерал пожимал!
— Ну, судя по твоему виду, генерал для тебя — птица не слишком большая, — заметил Потапчук, разглядывая диковинных рыб, плававших в огромном, во всю стену, аквариуме прямо за спиной у Корнеева. — Подозреваю, что среди твоих знакомых достаточно влиятельных людей — членов правительства, депутатов, банкиров… Разве нет? Корнеев рассмеялся.
— Тебя не проведешь!
— Работа такая, — согласился Федор Филиппович. — И знаешь что, Николай, давай-ка начистоту. Я понимаю, что рано или поздно ты все равно выложишь, зачем пришел, но не надо тянуть кота за хвост. Стыдно смотреть, как ты меня обхаживаешь! В ресторан вот пригласил, утку какую-то заказал… С ананасами. У тебя что, неприятности?
Корнеев хмыкнул, вынул сигареты и закурил, избегая смотреть генералу в глаза, Потом он рывком вскинул голову и опять сверкнул белоснежными, явно искусственными зубами.
— А ты стареешь, Федор, — сказал он. — Раздражительным стал, и мания преследования налицо… Или это работа твоя так на тебя влияет? Обхаживают его, видите ли! Старый ты дурак! Не спорю, есть у меня к тебе разговор, и притом довольно важный, но с чего ты взял, что я пекусь о собственной шкуре? Дело, между прочим, государственной важности, а ты тут корчишь из себя… тьфу ты черт!… старую деву!
Федор Филиппович немедленно устыдился, но виду не подал, тем более что догадка его все-таки оказалась верна: Корнеев нуждался не столько в нем, сколько в его погонах. Будто угадав его мысли, Корнеев продолжал:
— Ты пойми, чудак, генералов в Москве — пруд пруди. Но я обратился к тебе, потому что ты — мой друг. Во-первых, друг и только во-вторых — генерал. Первое хорошо, а второе просто… просто полезно, потому что возможности у генерала как-никак шире, чем у капитана или даже полковника. Если хочешь начистоту, изволь: мне позарез нужна помощь — квалифицированная и сугубо конфиденциальная.
— Конкуренты? —предположил Потапчук.
— Конкуренты — ерунда, — отмахнулся Корнеев. — Сейчас, слава богу, не девяносто пятый год, и с конкурентами почти всегда можно разобраться цивилизованными методами. Все намного сложнее. Ты, наверное, знаешь, что я работаю в одной общественной организации…
— Даже знаю в какой, — согласился Федор Филиппович.
— Не сомневаюсь. Позволь тебя заверить, что наш Фонд — это не корыто для отмывания грязных денег. То есть в какой-то степени, возможно… Но мне об этом ничего не известно. Я знаю другое: мы заняты реальным и очень нужным делом, но это, к сожалению, понимают далеко не все.
— Гм, — сказал Потапчук. — А нельзя ли без агитации? Мы все-таки не на митинге, как ты полагаешь?
Корнеев открыл рот и сразу же его закрыл, потому что к их столику подошел навьюченный тяжеленным подносом официант. Он ловко поставил на жаровню два фарфоровых блюда с какой-то неопределенной коричневатой мешаниной, опустил на стол закрытые керамические горшочки — надо полагать, с гарниром, — пожелал приятного аппетита и удалился. Федор Филиппович потянул носом и вынужден был признать, что пахнет вкусно. Открыв горшочек, он, как и следовало ожидать, обнаружил внутри рис.
— Давай-давай, генерал, не верти носом, — подбодрил его Корнеев, накладывая себе риса и поливая его коричневатой жижей, в которой плавали какие-то куски и комья. — Налегай на китайскую кухню. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а мне сейчас просто необходимо отыскать этот путь.
Он налил себе и Федору Филипповичу водки. Потапчук с сомнением понюхал рюмку, и у него немного отлегло от сердца: в рюмке была именно водка, а не какая-нибудь экзотическая дрянь. Они выпили, закусили, и Корнеев снова заговорил, подавшись к Федору Филипповичу через стол.
— Так вот, — сказал он, — наш Фонд, как явствует из его названия, занимается охраной и спасением редких и вымирающих видов диких животных. Создание и финансирование заповедников, спонсирование служб, занимающихся борьбой с браконьерами, — это наша повседневная работа, наши будни. Помимо этого, специалисты нашего Фонда заняты серьезной научной работой. Поверь, у нас очень хорошие специалисты, многие — с мировыми именами.
— Верю, — сказал Федор Филиппович. — Точнее, знаю. А если бы не знал, то поверил бы, только раз взглянув на тебя. Насколько мне известно, ученые тоже не имеют ничего против регулярного питания.
— Точно, — засмеялся Корнеев. — Так что наш Фонд выполняет еще одну благородную миссию — предотвращает утечку мозгов.
— Спасаете редкий исчезающий вид — гомо сапиенс, — поддакнул Потапчук.
— Точно! Ты все схватываешь буквально на лету. Так вот, прошлой весной, почти год назад, мы снарядили экспедицию в Уссурийский край. Несколько наших, как ты выразился, сапиенсов отправились туда, чтобы по мере возможности проследить пути миграции уссурийского тигра и уточнить численность популяции. Тебе, должно быть, известно, что уссурийский тигр близок к полному вымиранию. В тех краях охота на него приобрела масштабы настоящего бизнеса. Выбивают безбожно и продают за большие деньги в Китай…
— А это точно утка? — спросил Федор Филиппович, показывая Корнееву насаженный на вилку (слава богу, здесь все-таки подавали вилки, а не палочки!) кусочек мяса. — Не тигр? Ресторан-то китайский…
— Это не смешно, Федор, — поморщившись, сказал Корнеев. — Во-первых, за тигрятину мы бы с тобой просто не расплатились, а во-вторых, никаких поводов для веселья в этой истории нет. Я понимаю, ты служишь в серьезном ведомстве и привык заниматься совсем другими проблемами — терроризм, шпионаж… Что тебе какие-то тигры? Что есть они, что нет их — тебе, москвичу, генералу, это безразлично. Вот если бы вымерли коровы или, к примеру, свиньи, ты бы это почувствовал, Отбивные-то, небось, по-прежнему любишь? А тигры что? Подумаешь, тигры! Жалко, конечно, но, с другой стороны, об этом очень легко забыть, перестать думать. Мы ведь тоже не вечны. Вымрут тигры, мы тоже рано или поздно умрем, а правнуки наши даже и не вспомнят, что жил когда-то на свете такой зверь — уссурийский тигр. Будут про него в учебниках читать, как про динозавров. Вымерли, мол, в процессе естественного отбора, не выдержав конкуренции с царем природы…
Федор Филиппович перестал жевать, аккуратно положил вилку на краешек тарелки и, промокнув губы салфеткой, внимательно всматривался в лицо собеседника. Корнеев был очень взволнован. Он говорил горячо и торопливо, словно боялся, что его перебьют, не дадут договорить. На скулах у него заиграли желваки, глаза сузились, и каждую свою фразу он подчеркивал, ударяя ребром ладони по краю стола. Удары эти постепенно усиливались, посуда на столе начала тихонько позвякивать, и Федор Филиппович понял, что на них вот-вот начнут оглядываться.
— Погоди, — сказал он, дождавшись короткой паузы в речи Корнеева, — не ломай мебель. Ты чего раскипятился? Я же с тобой не спорю. Охрана природы — дело важное. Может быть, даже гораздо более важное, чем те дела, которыми занимаюсь я. В конце концов, когда лет через сто все мы почувствуем нехватку кислорода, террористам станет не до терроризма, а шпионам — не до шпионажа… И я очень рад, что этим делом наконец-то занялись серьезные, состоятельные люди, умеющие не только болтать, но и делать деньги. А с другой стороны, до нехватки кислорода мы можем просто не дожить. Нажмет какая-нибудь обкуренная сволочь на кнопку, и вымрем все, как динозавры, вместе с тиграми и лягушками… Так что, Николай, мы с тобой оба заняты важными делами: ты своим, а я — своим. Ты достаточно слабо разбираешься в специфике моей работы, а я в твоей вообще не разбираюсь. И это нормально, разве нет? Короче говоря, я был бы тебе благодарен, если бы ты перешел непосредственно к делу.
Корнеев неопределенно хмыкнул и подлил ему водки. Федор Филиппович не стал возражать, хотя его рабочий день еще не закончился.
— Видишь ли, — сказал Корнеев, — весь фокус в том, что я говорю именно о деле. Отстрел уссурийского тигра — очень прибыльный бизнес, приносящий огромные деньги. А наш Фонд чуть ли не с первого дня своего существования прилагает определенные усилия к тому, чтобы этот бизнес прикрыть…
Он замолчал, выжидательно глядя на Федора Филипповича. Генерал в уме сложил два и два, и полученный результат ему, мягко говоря, не понравился.
— Погоди, — сказал он. — Ты ведь говорил что-то об экспедиции, которую вы отправили туда прошлой весной… Корнеев молча кивнул.
— То есть ты хочешь сказать…
— Экспедиция не вернулась, — подтвердил Корнеев. — Просто исчезла, словно испарилась. И никаких следов. Потапчук задумчиво побарабанил пальцами по краю стола.
— Расследование?.. — спросил он, заранее зная, каким будет ответ. Корнеев безнадежно махнул рукой.
— Как ты себе это представляешь? Разумеется, расследование было, и спасатели с месяц летали над тайгой… Но это же тысячи квадратных километров! И не степи, заметь, а тайги. А тамошний персонал, сам понимаешь, по пальцам пересчитать можно. Конечно, мы не нищие, с финансированием поисков проблем не было. Их искали даже зимой — с воздуха, разумеется. Но… Ну я же тебе говорил: это бизнес. И речь ведь не только о тиграх. Незаконные лесоразработки, например. Ведь древесина тысячами, миллионами кубометров уплывает в Китай. И не какая-нибудь сосна или осина, а кедр! А они из нее палочек нарежут и нам, дуракам, продают — экзотика! Словом, из этих мест выкачивают сумасшедшие бабки, и местные власти наверняка в доле. Понятно, что экспедиция, которая целое лето шастала по тайге, внимательно смотрела по сторонам и все мотала на ус, горячей любви у них у всех вызвать не могла, и, когда она пропала, все вздохнули с облегчением. Понятно также, с каким рвением они эту экспедицию искали…
— М-да, — сказал генерал Потапчук. Все это было ему понятно, но он по-прежнему не мог взять в толк, чего Корнеев хочет от него, генерала ФСБ Потапчука, лично. — Ну, а вы сами что же?
— Видишь ли, — со вздохом ответил Корнеев, — по плану экспедиция должна была вернуться осенью, перед самыми снегопадами. Кроме того, сам понимаешь:
1 2 3 4 5 6
Корнеев поднялся ему навстречу, протягивая для пожатия руку. За те двадцать с чем-то лет, что они не виделись, Николай Степанович Корнеев заметно раздался вширь и потерял большую часть своей волнистой шевелюры, но выглядел моложаво, держался непринужденно, одевался с иголочки и вообще производил впечатление человека преуспевающего. Ладонь у него была широкая, белая, с тщательно ухоженными и, кажется, даже отполированными ногтями, и руку Федору Филипповичу он пожал крепко, как в молодости, а может быть, и еще крепче. Потапчук с первого взгляда оценил все: и здоровую гладкость кожи, и обманчиво простой покрой костюма, и приглушенный белоснежной манжетой блеск золотых часов на запястье, и яркую, как фотовспышка, голливудскую улыбку старинного приятеля, и исходивший от него аромат дорогого французского парфюма, и спокойную, уверенную манеру держаться — словом, все те мелочи, которые красноречивее любых слов свидетельствуют о преуспевании. Впрочем, ничего иного Федор Филиппович и не ожидал, поскольку сразу же после звонка Корнеева потрудился навести о нем справки. В данный момент Николай Степанович Корнеев занимал видный пост в Фонде защиты редких и вымирающих видов. Параллельно со своей общественной деятельностью он весьма успешно занимался бизнесом, и Федор Филиппович был несказанно рад узнать, что никаких темных делишек за старинным приятелем не числится. Корнеев имел безупречную репутацию и был чист — настолько, разумеется, насколько вообще можно оставаться чистым, занимаясь бизнесом в России.
— Садись, Федор Филиппович, садись, дорогой! — оживленно заговорил Корнеев, подвигая генералу стул. — Сколько лет, сколько зим! Отлично выглядишь. Черт, я так рад тебя видеть!
— Ну да? — с иронией переспросил Потапчук, усаживаясь и расстегивая пиджак. — Надо же, какой сегодня удачный день! Все рады меня видеть, как будто я — Дед Мороз.
— А? — удивился Корнеев, но тут же рассмеялся, вспомнив, по всей видимости, китайца, который приветствовал посетителей у дверей ресторана. — А ты, брат, не изменился. Все такой же шутник. Язык у тебя всегда был как бритва… Тебя из-за него еще не вышибли из твоей конторы?
— Держусь пока, — осторожно сказал Потапчук, с рассеянным кивком принимая у официанта меню в толстой папке тисненой кожи.
Он открыл папку и удивленно поморгал, разглядывая покрытый иероглифами мелованный лист. Потом сообразил, перевернул страницу и углубился в изучение длинного перечня предлагаемых рестораном блюд и напитков.
— Брось, брось, — сказал Корнеев, отбирая у него папку и небрежно кладя ее на край стола. — Нечего смотреть, все решено. Ты у меня в гостях, поэтому выбор за мной. Будем есть утку с ананасами.
Генерал честно попытался представить, какова может оказаться на вкус утка с ананасами. Вкус утки он помнил, ананасов — тоже, но вот мысленно совместить эти два вкуса у него никак не получалось. Выходила какая-то ерунда наподобие соленых огурцов с клубничным вареньем или арбуза с хреном.
— А что-нибудь попроще заказать нельзя? — поинтересовался он. — Желудок у меня консервативный, да и возраст уже не тот, чтобы экспериментировать…
— Экспериментировать никогда не поздно, — возразил Корнеев. Он кивком подозвал официанта, ткнул пальцем в раскрытое меню и выставил перед собой два пальца, словно собираясь поиграть с китайцем в козу рогатую. Официант склонил голову и ушел выполнять заказ. — И потом, какие твои годы? — продолжал Николай Степанович, откидываясь на спинку стула и снова сверкая своей ослепительной улыбкой. — Мы же с тобой одногодки, Федор Филиппович!
— Вот именно, — сказал Потапчук. — Самое время переходить на овсянку.
— Еще чего! Самое время наслаждаться жизнью, пожинать плоды своих трудов! Скажешь тоже, овсянка… Ты любовницу мою видел? Нет, конечно, откуда тебе… Я вас как-нибудь познакомлю. Только учти: попробуешь отбить — я тебе по старой памяти все ребра пересчитаю, не посмотрю, что ты большая шишка в своей конторе! Овсянка…
— А с чего ты взял, что я большая шишка? — делано удивился Федор Филиппович.
На самом деле никакого удивления он не испытывал, потому что был уверен: прежде чем набрать номер его домашнего телефона, Корнеев тоже навел о нем справки. И позвонил он наверняка не просто так, а с какой-то определенной целью. Иначе просто быть не может, потому что так не бывает: двадцать три года не виделись, живя в одном городе, и вдруг на тебе — выскочил, как чертик из табакерки, и сразу же потащил в ресторан… «Неприятности у него, что ли? — подумал Федор Филиппович, вынимая из кармана и отключая сотовый телефон. — Не без того, наверное… Конкуренты наехали, а может, налоговая за глотку взяла, вот он и вспомнил, что был у него в молодости дружок — Федя Потапчук, душевный парень, да еще и чекист в придачу…»
— Ну как же, — с улыбкой ответил на его вопрос Корнеев. — Если до сих пор не выгнали за длинный язык и излишнюю сообразительность, то наверняка продвинули. С твоими-то способностями, да чтобы не продвинули!.. Небось, уже в генералах ходишь?
— В общем, да, — сдержанно ответил Потапчук.
Ему было грустно. С Корнеевым он дружил, можно сказать, с детства, и какое-то время они были неразлучны. После школы их пути разошлись, однако друзья юности не забываются. Можно не видеться с ними сто лет, а потом случайно столкнуться на улице, и разлуки как не бывало. Именно такие отношения связывали Потапчука и Корнеева. Встречались они редко, раз в десять — двадцать лет, очень этим встречам радовались, приятно проводили время за воспоминаниями о днях бесшабашной юности и снова теряли друг друга на десятилетия. Однако сейчас, похоже, все было иначе: Корнеев чего-то недоговаривал, зачем-то прощупывал Федора Филипповича, хотя мог бы задать прямой вопрос и получить на него не менее прямой ответ. «Печально это все, если разобраться, — думал Федор Филиппович, наблюдая за тем, как официант-китаец устанавливает на столе жестяную жаровню и помещает внутрь нее плоские свечки в металлических плошках. — Неужели дело в возрасте? Чем старше мы становимся, тем меньше у нас остается настоящих друзей, с которыми можно говорить без оглядки, не хитря, начистоту… У каждого на уме какие-то дела, какая-то своя выгода, и Кольку Корнеева, друга моего закадычного, не я сейчас интересую, а мои генеральские погоны, связи, возможности. Смешно, наверное, на это сетовать. Так уж устроен мир, но мне от этого не легче…»
— Да, брат, высоко ты взлетел, —
качая головой, продолжал Корнеев, когда официант ушел. — Надо же — генерал! Я теперь месяц правую руку мыть не буду, всем буду хвастаться — мне вот эту самую руку генерал пожимал!
— Ну, судя по твоему виду, генерал для тебя — птица не слишком большая, — заметил Потапчук, разглядывая диковинных рыб, плававших в огромном, во всю стену, аквариуме прямо за спиной у Корнеева. — Подозреваю, что среди твоих знакомых достаточно влиятельных людей — членов правительства, депутатов, банкиров… Разве нет? Корнеев рассмеялся.
— Тебя не проведешь!
— Работа такая, — согласился Федор Филиппович. — И знаешь что, Николай, давай-ка начистоту. Я понимаю, что рано или поздно ты все равно выложишь, зачем пришел, но не надо тянуть кота за хвост. Стыдно смотреть, как ты меня обхаживаешь! В ресторан вот пригласил, утку какую-то заказал… С ананасами. У тебя что, неприятности?
Корнеев хмыкнул, вынул сигареты и закурил, избегая смотреть генералу в глаза, Потом он рывком вскинул голову и опять сверкнул белоснежными, явно искусственными зубами.
— А ты стареешь, Федор, — сказал он. — Раздражительным стал, и мания преследования налицо… Или это работа твоя так на тебя влияет? Обхаживают его, видите ли! Старый ты дурак! Не спорю, есть у меня к тебе разговор, и притом довольно важный, но с чего ты взял, что я пекусь о собственной шкуре? Дело, между прочим, государственной важности, а ты тут корчишь из себя… тьфу ты черт!… старую деву!
Федор Филиппович немедленно устыдился, но виду не подал, тем более что догадка его все-таки оказалась верна: Корнеев нуждался не столько в нем, сколько в его погонах. Будто угадав его мысли, Корнеев продолжал:
— Ты пойми, чудак, генералов в Москве — пруд пруди. Но я обратился к тебе, потому что ты — мой друг. Во-первых, друг и только во-вторых — генерал. Первое хорошо, а второе просто… просто полезно, потому что возможности у генерала как-никак шире, чем у капитана или даже полковника. Если хочешь начистоту, изволь: мне позарез нужна помощь — квалифицированная и сугубо конфиденциальная.
— Конкуренты? —предположил Потапчук.
— Конкуренты — ерунда, — отмахнулся Корнеев. — Сейчас, слава богу, не девяносто пятый год, и с конкурентами почти всегда можно разобраться цивилизованными методами. Все намного сложнее. Ты, наверное, знаешь, что я работаю в одной общественной организации…
— Даже знаю в какой, — согласился Федор Филиппович.
— Не сомневаюсь. Позволь тебя заверить, что наш Фонд — это не корыто для отмывания грязных денег. То есть в какой-то степени, возможно… Но мне об этом ничего не известно. Я знаю другое: мы заняты реальным и очень нужным делом, но это, к сожалению, понимают далеко не все.
— Гм, — сказал Потапчук. — А нельзя ли без агитации? Мы все-таки не на митинге, как ты полагаешь?
Корнеев открыл рот и сразу же его закрыл, потому что к их столику подошел навьюченный тяжеленным подносом официант. Он ловко поставил на жаровню два фарфоровых блюда с какой-то неопределенной коричневатой мешаниной, опустил на стол закрытые керамические горшочки — надо полагать, с гарниром, — пожелал приятного аппетита и удалился. Федор Филиппович потянул носом и вынужден был признать, что пахнет вкусно. Открыв горшочек, он, как и следовало ожидать, обнаружил внутри рис.
— Давай-давай, генерал, не верти носом, — подбодрил его Корнеев, накладывая себе риса и поливая его коричневатой жижей, в которой плавали какие-то куски и комья. — Налегай на китайскую кухню. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а мне сейчас просто необходимо отыскать этот путь.
Он налил себе и Федору Филипповичу водки. Потапчук с сомнением понюхал рюмку, и у него немного отлегло от сердца: в рюмке была именно водка, а не какая-нибудь экзотическая дрянь. Они выпили, закусили, и Корнеев снова заговорил, подавшись к Федору Филипповичу через стол.
— Так вот, — сказал он, — наш Фонд, как явствует из его названия, занимается охраной и спасением редких и вымирающих видов диких животных. Создание и финансирование заповедников, спонсирование служб, занимающихся борьбой с браконьерами, — это наша повседневная работа, наши будни. Помимо этого, специалисты нашего Фонда заняты серьезной научной работой. Поверь, у нас очень хорошие специалисты, многие — с мировыми именами.
— Верю, — сказал Федор Филиппович. — Точнее, знаю. А если бы не знал, то поверил бы, только раз взглянув на тебя. Насколько мне известно, ученые тоже не имеют ничего против регулярного питания.
— Точно, — засмеялся Корнеев. — Так что наш Фонд выполняет еще одну благородную миссию — предотвращает утечку мозгов.
— Спасаете редкий исчезающий вид — гомо сапиенс, — поддакнул Потапчук.
— Точно! Ты все схватываешь буквально на лету. Так вот, прошлой весной, почти год назад, мы снарядили экспедицию в Уссурийский край. Несколько наших, как ты выразился, сапиенсов отправились туда, чтобы по мере возможности проследить пути миграции уссурийского тигра и уточнить численность популяции. Тебе, должно быть, известно, что уссурийский тигр близок к полному вымиранию. В тех краях охота на него приобрела масштабы настоящего бизнеса. Выбивают безбожно и продают за большие деньги в Китай…
— А это точно утка? — спросил Федор Филиппович, показывая Корнееву насаженный на вилку (слава богу, здесь все-таки подавали вилки, а не палочки!) кусочек мяса. — Не тигр? Ресторан-то китайский…
— Это не смешно, Федор, — поморщившись, сказал Корнеев. — Во-первых, за тигрятину мы бы с тобой просто не расплатились, а во-вторых, никаких поводов для веселья в этой истории нет. Я понимаю, ты служишь в серьезном ведомстве и привык заниматься совсем другими проблемами — терроризм, шпионаж… Что тебе какие-то тигры? Что есть они, что нет их — тебе, москвичу, генералу, это безразлично. Вот если бы вымерли коровы или, к примеру, свиньи, ты бы это почувствовал, Отбивные-то, небось, по-прежнему любишь? А тигры что? Подумаешь, тигры! Жалко, конечно, но, с другой стороны, об этом очень легко забыть, перестать думать. Мы ведь тоже не вечны. Вымрут тигры, мы тоже рано или поздно умрем, а правнуки наши даже и не вспомнят, что жил когда-то на свете такой зверь — уссурийский тигр. Будут про него в учебниках читать, как про динозавров. Вымерли, мол, в процессе естественного отбора, не выдержав конкуренции с царем природы…
Федор Филиппович перестал жевать, аккуратно положил вилку на краешек тарелки и, промокнув губы салфеткой, внимательно всматривался в лицо собеседника. Корнеев был очень взволнован. Он говорил горячо и торопливо, словно боялся, что его перебьют, не дадут договорить. На скулах у него заиграли желваки, глаза сузились, и каждую свою фразу он подчеркивал, ударяя ребром ладони по краю стола. Удары эти постепенно усиливались, посуда на столе начала тихонько позвякивать, и Федор Филиппович понял, что на них вот-вот начнут оглядываться.
— Погоди, — сказал он, дождавшись короткой паузы в речи Корнеева, — не ломай мебель. Ты чего раскипятился? Я же с тобой не спорю. Охрана природы — дело важное. Может быть, даже гораздо более важное, чем те дела, которыми занимаюсь я. В конце концов, когда лет через сто все мы почувствуем нехватку кислорода, террористам станет не до терроризма, а шпионам — не до шпионажа… И я очень рад, что этим делом наконец-то занялись серьезные, состоятельные люди, умеющие не только болтать, но и делать деньги. А с другой стороны, до нехватки кислорода мы можем просто не дожить. Нажмет какая-нибудь обкуренная сволочь на кнопку, и вымрем все, как динозавры, вместе с тиграми и лягушками… Так что, Николай, мы с тобой оба заняты важными делами: ты своим, а я — своим. Ты достаточно слабо разбираешься в специфике моей работы, а я в твоей вообще не разбираюсь. И это нормально, разве нет? Короче говоря, я был бы тебе благодарен, если бы ты перешел непосредственно к делу.
Корнеев неопределенно хмыкнул и подлил ему водки. Федор Филиппович не стал возражать, хотя его рабочий день еще не закончился.
— Видишь ли, — сказал Корнеев, — весь фокус в том, что я говорю именно о деле. Отстрел уссурийского тигра — очень прибыльный бизнес, приносящий огромные деньги. А наш Фонд чуть ли не с первого дня своего существования прилагает определенные усилия к тому, чтобы этот бизнес прикрыть…
Он замолчал, выжидательно глядя на Федора Филипповича. Генерал в уме сложил два и два, и полученный результат ему, мягко говоря, не понравился.
— Погоди, — сказал он. — Ты ведь говорил что-то об экспедиции, которую вы отправили туда прошлой весной… Корнеев молча кивнул.
— То есть ты хочешь сказать…
— Экспедиция не вернулась, — подтвердил Корнеев. — Просто исчезла, словно испарилась. И никаких следов. Потапчук задумчиво побарабанил пальцами по краю стола.
— Расследование?.. — спросил он, заранее зная, каким будет ответ. Корнеев безнадежно махнул рукой.
— Как ты себе это представляешь? Разумеется, расследование было, и спасатели с месяц летали над тайгой… Но это же тысячи квадратных километров! И не степи, заметь, а тайги. А тамошний персонал, сам понимаешь, по пальцам пересчитать можно. Конечно, мы не нищие, с финансированием поисков проблем не было. Их искали даже зимой — с воздуха, разумеется. Но… Ну я же тебе говорил: это бизнес. И речь ведь не только о тиграх. Незаконные лесоразработки, например. Ведь древесина тысячами, миллионами кубометров уплывает в Китай. И не какая-нибудь сосна или осина, а кедр! А они из нее палочек нарежут и нам, дуракам, продают — экзотика! Словом, из этих мест выкачивают сумасшедшие бабки, и местные власти наверняка в доле. Понятно, что экспедиция, которая целое лето шастала по тайге, внимательно смотрела по сторонам и все мотала на ус, горячей любви у них у всех вызвать не могла, и, когда она пропала, все вздохнули с облегчением. Понятно также, с каким рвением они эту экспедицию искали…
— М-да, — сказал генерал Потапчук. Все это было ему понятно, но он по-прежнему не мог взять в толк, чего Корнеев хочет от него, генерала ФСБ Потапчука, лично. — Ну, а вы сами что же?
— Видишь ли, — со вздохом ответил Корнеев, — по плану экспедиция должна была вернуться осенью, перед самыми снегопадами. Кроме того, сам понимаешь:
1 2 3 4 5 6