Хотел с Резаным встретиться, но, видать, не судьба, взял его Бог к себе.— Я не…Чекан попытался что-то сказать, но Михара лишь похлопал его по плечу, дескать, я все уже знаю, мне доложили, хоть и был я очень далеко, но и там живут люди, и туда по дорогам дошли вести от тех, кто был на похоронах. Если мерить военной иерархией, то Михара был, конечно же, не меньше генерала, а Чекан всего лишь подполковником. Одежда на них сейчас была вопиюще разная. Можно было подумать, что богатый сын встретил отца из деревни.Чекан попытался схватить маленький чемоданчик Михары, но тот отстранил его руку.— Негоже, я сам понесу. Моя ноша мне не в тягость.Каждый должен нести свой крест, сынок, — Михара погладил по плечу Чекана. — Так что ты уж извини меня, я сам понесу.С чемоданчиком в руке он спокойно направился к выходу, даже не обращая внимания на то, где сейчас Чекан — сзади или сбоку. Он был сейчас самодостаточен, знал свою цену в этом мире, и ничто не могло поколебать его убеждений и уверенности в своих силах. Чекан, как младший, шел чуть сзади.Борис подогнал машину ко входу, лишь только увидел Чекана, выходившего из терминала.«Так вот он какой, Михара!» — Борис, опустив стекло, смотрел в решительное, тяжеловатое лицо Михары, который, задрав голову, взглянул на небо, на крупные хлопья снега, похожие на размоченный белый хлеб, брошенный рыбам в аквариум, и поежился. Глаза Михары казались еще более холодными, чем зимнее небо. Таких людей Борис побаивался. Этот убьет не моргнув глазом, убьет не руками, убьет словом. Скажет — и человека не станет, он исчезнет как дым, растворится в пространстве, словно его никогда и не существовало.Борис выскочил, открыл заднюю дверь.— Не суетись, сынок, — сказал Михара, отстраняя водителя и бережно ставя свой видавший виды чемоданчик на кожаную обивку сиденья.Чемоданчик был грязный, и на коже сиденья остались пятна. Но это ничуть не смутило Михару.— Что это у тебя там? Никак, слитки золота? — задал вопрос Чекан, хотя и понимал, что лучше ничего не спрашивать, а Михара, если сочтет нужным, сам все пояснит.— Лучше, — сказал Михара, — там хлеб тюремный.Хочешь, угощу?Чекан даже не знал, что ответить. Сказать «нет» — обидится, сказать «да» — Михара может рассмеяться или скажет «успеешь еще попробовать». Он неопределенно пожал плечами, дескать, задурил старик.«Ну да ладно, время все расставит на свои места, и ты, Михара, еще сможешь убедиться, что твоя наука пошла мне впрок, смогу и я быть тебе полезен».Михара сел, расстегнул пальто, под которым открылся толстый, ручной вязки свитер с высоким, под горло воротником, раздвинул шарф.— Эх, хорошо, мягко! Ну трогай, малыш, — Михара указательным пальцем, как стволом пистолета, ткнул в плечо Бориса, и тот, словно бы от этого получил сильный толчок, мгновенно сорвал автомобиль с места.А Михара лишь усмехнулся, сверкнув золотыми зубами. Затем он взял чемоданчик.— Дай-ка платочек.Чекан выхватил из кармана дорогого пиджака чистый платок и подал Михаре. Тот придирчиво осмотрел квадратный кусок ткани, понюхал, вытер грязный чемодан и лишь после этого поставил его на колени. Затем опустил стекло в машине и выбросил платок на дорогу.— Так говоришь, хлеба не хочешь? Сытно, наверное, живешь?— Да не бедствую, — признался Чекан, — цинги не предвидится.— Витаминов, значит, получаешь достаточно? — Михара посмотрел на Чекана, затем на водителя.Чекан кивнул, дескать, это свой человек, надежный и проверенный.«Свой так свой», — подумал Михара, ловко открыл замочки, простецкие, которые не требовали ни ключа и ни какого-либо усилия.Поднял крышку. На крышке чемодана с внутренней стороны были наклеены вырезки из старых журналов и фотографии.— Никого не узнаешь? — кивнув на фотографии, спросил Михара.— Почему же, узнаю. Вот Резаный, вот ты молодой, а вот я пацан.— Верно, — похвалил Михара, расстегнул ремешки, толстые, кожаные, старомодные, с металлическими пряжками, сунул руку под одежду и вытащил что-то завернутое в белую ткань. Закрыл чемодан, устроил его перед собой как столик и только после этого развернул белый сатиновый платок в мелкий горошек и крестики. В платке оказались буханка черного, как земля, хлеба и круглая, словно яблоко, луковица.— Нож? — спросил Чекан.— Зачем нож, за царским столом хлеб не режут, его ломают, — сказал. Михара, разламывая черную буханку надвое.Вот здесь и произошло то, ради чего весь этот ритуал Затевался. Внутри буханки находилось что-то величиной с грецкий орех, завернутое в пергаментную бумагу. Михара бережно развернул ее.— Глянь-ка сюда, — и на ладонь Чекана, гладкую и холеную, лег тяжелый камень, похожий на сгусток застывшего стекла.Чекан вопросительно взглянул на Михару. Тот краешком губ улыбнулся, затем сдвинул брови, мол, это именно то, о чем ты подумал. Чекан удивленно и восторженно покачал головой.Михара двумя пальцами взял камень и абсолютно равнодушно положил его в карман пальто — так, как бросают туда одноразовую зажигалку или коробок спичек. После чего у Чекана сложилось впечатление, что этого добра у Михары полный чемоданчик, стоит лишь пошарить рукой под чистой одеждой, под теплыми носками, под шерстяным бельем.Михара не замедлил воспользоваться папироской. Вытряхнул одну из коробки, постучал мундштуком по косточке указательного пальца, затем дунул, прочищая воздушный фильтр. Замысловато сломал мундштук в двух местах, сунул в рот. Чекан лишь успел услужливо щелкнуть золоченой бензиновой зажигалкой, украшенной гравировкой, поднес пламя к папиросе.Михара затянулся.— Ну, что у вас тут новенького? Говори, — голубоватое колечко дыма вылетело из его рта, украшенного двумя золотыми зубами.— Сам разберешься, — небрежно сказал Чекан. — В общем, все как было. Только денег крутиться стало куда больше.— Это хорошо, — спокойно заметил Михара, отломив один кусочек хлеба, сунул в рот, пожевал. — Попробуй, вкусный хлеб, специально для меня испекли, вместе с камнем в печку совали.Чекан тоже отломил немного корки, пожевал, затем слизнул с кончиков пальцев крошки и поежился.— Что, не любо вспоминать? — задал каверзный вопрос Михара.— Отвык я уже от такого хлеба.— Небось икорку трескаешь?— Не без этого.— Там икорки поболей будет, и качество получше, свеженькая. Знаешь, иногда бывало, на зоне я ее столько жрал, а вот в туалет сходить было нечем, сразу все усваивается. Знаешь, как у моряков на траулерах, они икру жрут, так по две недели на горшок не ходят.Чекан рассмеялся. Михара был в своем амплуа, он мог говорить о чем угодно, бесстрастно, без улыбки и в самых обыкновенных вещах всегда находил что-то сверхъестественное.— Кстати, одну баночку я тебе привез. Смотри какая! — Михара вытащил стеклянную баночку из-под майонеза, закрытую пластмассовой крышкой. Икра была крупная, ни одного лопнувшего зернышка. — Еще, наверное, неделю назад эта рыбина плавала, а сейчас вот, — Михара запустил палец и слизнул пару прилипших к нему шариков-икринок.Чекан отломал кусочек корки, положил на него горку икры и целиком отправил в рот. Теперь хлеб уже не казался ему пресным, было по-настоящему вкусно.— Ну вот, видишь, и встретились. Долговато мы не виделись, сколько воды утекло.— Как тебе там? — спросил Чекан.— Там не здесь, там всегда плохо, как бы хорошо ни было. Конечно, отказу я ни в чем не знал, но свобода — она и, есть свобода, ее потому и называют сладкой, что слаще ее ничего на свете не существует. И если тебе, Чекан, кто-нибудь скажет, что самое сладкое — это сон, не верь ему. Самое сладкое — это свобода. Сон, конечно, тоже вещь сладкая, но он сладкий лишь в своей постели, на свободе, когда нет колючки, нет конвоя и ты знаешь, что можешь пойти туда, куда захочется твоей левой ноге, а не прапорщику Петрову или майору Сидорову. Вот такие вот дела.— Выпьешь? — спросил Чекан. — У меня с собой водка, коньяк есть.— Приедем, выпьем. Не гони лошадей. Куда это он так летит, что, смерти моей желает? — Михара ткнул грязным указательным пальцем в плечо Бориса. — Ты, не гони, озверел, что ли? Куда летишь? Мне каждый миг в радость, а ты мчишься как бешеный.— Это он по привычке.Борис убавил скорость и улыбнулся. Он понимал, что этот человек уже давно не сидел в машине на мягком сиденье, уже давно не мчался по подмосковной дороге и даже скорость в сто километров в час кажется ему космической.— Милиции много, — заметил Михара, разглядывая соседнюю сторону двухрядного шоссе.Омоновцы в касках, в бронежилетах, с автоматами проверяли машины, выезжающие из города.— Шмонают, — спокойно заметил Чекан, — но мы их не боимся.— Да, это точно. Волков бояться — в лес не ходить, — Михара опять улыбнулся, беззлобно и наивно, как большой ребенок, вдруг к месту припомнивший детскую считалку, почти пропел:— На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич… Это мы с тобой, — сказал Михара, — я король, а ты королевич, а золотое крыльцо будет, только напрячься придется немного. Ты мне поможешь на ноги встать?— О чем речь, Михара! Ты же мне помог, кто бы я без тебя был?— Ладно, про это не надо. Мы же люди, должны помогать друг другу, а не спасибо говорить. А то привык: спасибо-пожалуйста, спасибо-пожалуйста… А нет, чтобы помочь.И Чекан опять подумал, что Михара совсем не изменился, только, может, заматерел, кожа стала грубее на обветренном лице. А думает и смекает Михара по-прежнему быстро, почти молниеносно, хотя кажется, его мозги, мозги человека, не обремененного знанием последних событий, работают, как тяжелая машина, как старинный генератор или как ручная мельница.— Куда едем? — спросил Михара.— Ко мне, — ответил Чекан, — Ты своим домом обзавелся?— Да нет, снимаю квартиру. Ответственный квартиросъемщик.Михара рассмеялся:— Надеюсь, бабой не обзавелся?— Нет, — сказал Чекан.— Некогда? Делом занят?— Бывает, занят.— А больше небось за столом сидишь, картами шуршишь?— И это случается. Вот сегодня, знаешь, как карта шла! Давно такого не припомню. Ты знаешь, с чем я это связываю?— С чем же?— С тем, что ты вернулся.— Может, оно и так, — Михара, припав к стеклу, рассматривал город.Он молчал. Видимо, все то, что проплывало за окном, проносилось перед глазами, его просто-напросто ошарашивало, хоть и виду он старался не подавать. И лишь когда машина въехала во двор, Михара выругался:— Ну и развернулись! Понастроили, понавесили, столько тачек дорогих вертится, не поймешь, кто на самом деле крутой, а кто дерьмо собачье.— Скоро разберешься. Неделю отдохнешь, отмоешься, приоденешься, и сам все поймешь.— Конечно, — согласился Михара, — люди-то прежние, да и мысли у них прежние. А знаешь, к какому выводу я пришел там? — Михара прикрыл глаза и лишь после довольно продолжительной паузы сказал:— Количество способов делать деньги не изменилось, наверное, со времен Адама.Чекан понял, куда клонит Михара, но на всякий случай кивнул.— Вот смотри, раньше был ямщик, ездил на лошади, а теперь он летает на самолете или ездит на машине.Способ делания денег тот же — кого-то надо завезти из одного места в другое. Только везет он теперь побыстрее, а так способ не изменился. И деньги остались деньгами, будь это рыжье или резаная бумага — значения не имеет.— Рыжье лучше, — сказал Чекан.— Рыжье — это хорошо, а стекляшки еще лучше.Они поднялись в квартиру. Стол был накрыт, хотя квартира оказалась пустой. Немного презрительно Михара посмотрел на замки, которыми была оснащена дверь.— Замки никчемные, я такие голыми руками открою. Сменить надо.— Так это же ты, — благодушно засмеялся Чекан, — таких талантов мало. Да ты ко мне и не полезешь, для такого человека, как ты, у меня взять нечего. Ты же не позаришься на пару десятков косарей да на пару стекляшек?— Нет, не позарюсь, — покачал своей крепкой головой Михара, — тут ты прав.— Да и не полезет ко мне никто, знают, кто здесь живет, хоть на двери и нет таблички.— А может, зря? Может, табличку и стоит повесить?Ты же шик полюбил, пока мы не виделись.— Теперь время другое наступило, сам видишь. Раздевайся, раздевайся. Примешь ванну, в общем, все, что хочешь.— А я ничего и не хочу, разве что только помыться.Вспотел в самолете, жарковато было. А окно, как ты понимаешь, там не откроешь.Михара забрался в ванную комнату, послышался шум воды. А Чекан, еще раз осмотрев стол, устроился в кресле, ожидая, когда же появится дорогой гость.Наверное, полчаса плескался Михара, наслаждаясь теплой водой, хорошим мылом и острой бритвой. Он появился в теплом белье, босиком. Его ноги были ужасны — красные скрюченные пальцы, на половине которых не было ногтей.— На зоне обморозил. И что только ни делал, ни хрена не помогает.Михара сам свинтил пробку с бутылки водки, вылил себе немного на ладонь, растер щеки, шею, затем принялся хлопать по ним ладонями.— Вот теперь ничего.Сел на диван, надел толстые шерстяные носки, извлеченные из своего чемодана, такого маленького на вид, вытащил войлочные тапки, отороченные мехом.— Один кореш подарил. Говорил, будешь ходить по дому, греют не хуже валенок.В этих тапках он подошел к пальто, сунул в Карман руку и вернулся к столу с тем самым камнем, который показывал Чекану в машине.— Так ты на самом деле, Чекан, знаешь, что это такое?— Думаю, алмаз.— Ишь ты, разбираться начал! Да, алмаз. Якутский алмаз. А как ты думаешь, сколько он стоит?— Думаю, немало, — сказал Чекан.— — Немало он стоит вот в таком виде, а если его огранить как следует, он будет стоить в сто раз больше. За такой камень много чего купить можно, хотя с виду сущая стекляшка. Лежала себе под землей, пока ее для меня не выкопали.— Где взял? — спросил Чекан, хотя понимал, что подобный вопрос неуместен и задавать его не следует.Но слишком уж доверительными были у них с Михарой взаимные отношения.— А дал мне его один человек. Сидел со мной, толковый мужичок. Он чуть раньше меня освободился, но в Москву не полетел, хотя я его звал с собой. Он в Якутию вернулся, проводил меня, уже дома, наверное.— Ну и что? — спросил Чекан, поглаживая камень подушечкой указательного пальца. Камень лежал в центре тарелки. Он выглядел, в общем-то, непрезентабельно, так, кусок стекла, похожий на немного вытянутый, не правильной формы грецкий орех, не крупный и не мелкий.— Таких камней, Чекан, можно много получить, естественно за деньги. А если их потом вывезти из России в Амстердам или в Штаты, а там огранить и привести в божеский вид, очень большие деньги можно сорвать, С тем мужиком у меня договор хороший, я его от смерти спас, так что он мне обязан. Обещал помочь.— А кто он?— Зачем тебе пока это знать? Меньше знаешь, крепче спишь, — присказкой ответил Михара. — Я его знаю, он меня знает. Этого, думаю, хватит. А вот с деньгами тебе придется постараться, и вывезти камни тебе придется или, может, кого наймем. Пока дело не в этом. Но если денег больших нет, то мы достанем, руки-то у Михары пока еще на месте, — и Михара посмотрел на свои огромные ладони, на сильные пальцы, а затем указательным пальцем правой руки постучал себя по лбу. — Да и мозги пока еще работают. Денег, надеюсь, мы сможем взять.Ломанем какой-нибудь ящик, а, Чекан? Только ящик хороший найти надо, где много денег лежит.— Ты знаешь, Михара, сейчас по-другому действую.Денег мы найдем, это не вопрос. Денег под такое дело любой банкир мне даст, тем более ты же знаешь, есть наши банки, есть их банки. Часть мы держим, часть ФСБ, так что мы как бы конкуренты и в то же время партнеры.Иногда они у нас просят денег, а иногда мы у них берем.Но ты знаешь, Михара, самое главное — возвращаем: мы им и они нам.— Это хорошо, вот это я и хотел от тебя услышать.А теперь давай закусим, выпьем, пусть душу немного отпустит.— Народ тебя видеть хочет, Михара, — признался Чекан.— А я пока, кроме тебя, никого не хочу видеть. Понять надо, чем люди теперь дышат.Михара подвинул к себе тарелку, бросил на нее кусок селедки с луком, налил полную хрустальную рюмку замороженной водки, посмотрел на Чекана немного просветлевшим взглядом, серым и холодным, как осеннее небо в погожий день.— Ну, поехали. Со свиданьицем, кореш.Рюмки сошлись.— А теперь, — без остановки, лишь зажевав колечком лука, сказал Чекан, — давай за Резаного. Он мне ведь тоже не чужой.— Да и мне Сашка не чужой был, вместе ворочались на соседних нарах не один год. Давай за него, земля ему пухом.Выпив, мужчины помолчали, и только после этого, задымив папиросой, Михара сказал:— Знаешь, Чекан, Резаный тут ни при чем. Не мог он замутить с общаком, не тот это человек, чтобы непонятки устраивать, даже под пытками, не тот.— Я этого и не говорил.— Признайся, подумал небось, что Резаный азербам выдал общак?Чекан немного побледнел и, чтобы скрыть это, принялся тереть лицо ладонями.— Не мог Резаный этого сделать, руку даю на отсечение! — Михара положил широкую ладонь на скатерть стола и ударил по запястью ребром ладони. — Такое не прощают, — тихо, еле слышно проговорил Михара, и тут же его глаза сузились.Он пристально смотрел на Чекана, а тот чувствовал себя потерянным, так, словно бы он был виноват в том, что общак бесследно исчез.
1 2 3 4 5 6