А тогда решай сам.
— Я хотел бы глянуть на его фотографию, — попросил Сиверов.
Федор Филиппович с готовностью распахнул папку, полистал и вытащил большого формата портрет, отпечатанный на цветном принтере. Перед Глебом был портрет мужчины типично восточной внешности: жесткие темные волосы, округлое полное лицо, карие глаза с легкой поволокой, какие в народе принято называть коровьими, несколько щегольские усы.
— Я могу сказать, что этот человек обладает сильной волей, — тихо сказал Глеб, обращаясь как бы к самому себе, — что родился на Среднем Востоке. По национальности скорее всего — он задумался, — узбек, но не из наших, не из советских. Большую часть жизни провел в Афганистане, в боях, если и участвовал, то как командир. В атаку не ходил, в окопах не сидел. Фото сделано не так давно, теперь он живет в России, — Сиверов отложил фотографию и глянул на генерала с легкой улыбкой, мол, не ошибся?
— Не знаю, Глеб, как ты это делаешь, но все — сущая правда. Даже если ты назовешь его имя, я не удивлюсь, наоборот, это многое объяснит мне Возможно, ты уже встречался с ним?
— Нет, никогда. Скажите, Федор Филиппович, какое из предположений, сделанных мною, более всего удивило вас?
— Откуда ты знаешь, что он сейчас живет в России?
— Иначе вы ко мне не обращались бы, иначе он не попал бы в сферу интересов ФСБ.
Потапчук рассмеялся:
— Глеб, или ты слишком, умный, или я слишком тупой.
— Ни то ни другое, Федор Филиппович, просто каждый из нас привык мыслить своими категориями.
— Да, он афганец, по национальности — узбек, зовут его Омар шах-Фаруз. Во время афганской войны поддерживал наших, занимал большие должности, но умел ладить и с душманами. Никогда не лез вперед, не светился. После вывода советских войск перебрался в Москву. Омар был ценным клиентом для ГРУ, для внешней разведки, ему доверяли и доверяют в арабском мире, особенно в Палестине и в Ираке. Благодаря ему в восьмидесятые годы наше правительство легко переправляло на Восток партии оружия.
— Кому переправляло? — уточнил Сиверов.
— Тогда это называлось «помогать национально-освободительным движениям», теперь чаще употребляют термин «пособничество международным террористам».
— Связи, как я понимаю, у него остались?
— Еще какие! Когда у нас начался дикий капитализм, Омар круто поднялся. Его друзья из Афганистана быстро сообразили, что лучшего места для отмывки денег, чем Россия, не придумаешь. Если во всем мире гоняются за легальными деньгами, размещенными на банковских счетах, то у нас в почете «наличка». Русские фирмы готовы перечислять деньги полтора к одному, для того чтобы обналичить безнал. У наркоторговцев другая задача — наличные деньги превратить в банковский счет. Омар поставил дело на широкую ногу. Сегодня по Москве и России ему принадлежат пять супермаркетов, восемь крупных магазинов, сеть заправок на юге, даже несколько региональных газет и, подозреваю, еще многое, о чем ФСБ даже не догадывается. Но это лишь видимая часть, хотя и ее Омар особо не афиширует. Только избранные люди в тех же супермаркетах знают, кому они принадлежат на самом деле. Основной же его промысел — торговля российским оружием.
— И ФСБ об этом знало?
— Знало и знает. Насколько я понимаю, он занимается этим с молчаливого благословения нашего правительства.
— По какой схеме?
— Он переправляет стрелковое вооружение, гранатометы в Беларусь, а уже оттуда направляет их по своей клиентуре в горячие точки — в ту же Югославию, на Ближний Восток, в Африку. Мы не можем официально вести торговлю оружием с воюющими странами, а Беларуси в международном плане терять уже нечего. До этого Омар проводил сделки чисто, но если бы его и накрыли, то к России претензий не предъявишь. Ответ у чиновников был заготовлен: оружие белорусское, бывшего советского производства, вот к белорусам претензии и предъявляйте.
— И чем же теперь не угодил нашей конторе Омар? — Глеб продолжал разглядывать фотографию.
— Американские, английские и французские спецслужбы раскопали, что это именно Омар шах-Фаруз организовал два теракта. Помнишь, когда расстреляли в Париже автобус с английскими туристами? И второй террористический акт — взрыв в Чикаго, в супермаркете. Американцы сейчас готовят документы и через три недели потребуют от России выдачи Омара шах-Фаруза. Пойти мы на это не можем. Во-первых, Советское правительство предоставило ему гарантии безопасности, когда он переезжал в Москву, во-вторых, выплывут на белый свет не только подробности по сделкам с оружием советского производства, но и выяснится, что мы до сих пор подбрасываем оружие палестинцам, переправляем его в Ирак. Омар не должен попасть в руки американцев, и не потому, что там его ожидает электрический стул, просто мы не можем поставить под удар правительство России. К тому же он мерзавец, — напомнил Потапчук, — дважды его обвиняли в изнасиловании несовершеннолетних, но он откупался деньгами.
— Погодите, Федор Филиппович…
— Он был мерзавцем во все времена, и когда торговал оружием с теми, кто представлял наши интересы на Востоке, и тогда, когда готовил террористические акты.
— Я согласен, что он заслужил смерть и не избежит ее. Но при чем здесь я?
— Во-первых, — Федор Филиппович принялся загибать пальцы, — мы не можем допустить, чтобы он попал в руки заграничных спецслужб. Во-вторых, мы не можем устранить и даже арестовать его официально, в-третьих, мы не можем допустить, чтобы его ликвидировали в России, это сразу же спровоцирует ненужную шумиху — за месяц до того, как Омара затребуют западные правительства по обвинению в подготовке терактов, его убьют в Москве? Нет, Глеб, есть единственный способ повернуть дело так, чтобы комар носа не подточил. Омар редко покидает Москву, наверное, все вышеперечисленное он понимает не хуже нас с тобой. На протяжении будущего месяца Омар всего один раз покинет пределы России, вот тогда ты и должен убрать его.
— Пока что должны вы, я еще не сказал «да».
— Но и не сказал «нет», — улыбнулся Федор Филиппович.
— Какие интересы на этот раз он преследует в Беларуси?
— Омар едет в Витебск на музыкальный фестиваль «Славянский базар».
Улыбка Сиверова свидетельствовала: знаем мы эти фестивали, террористов музыка интересует в последнюю очередь.
— Как звучит официальная версия? — спросил Глеб.
— Омар спонсирует выступление палестинской певицы.
— С каких это пор палестинцы стали славянами? — деланно удивился Глеб.
— А израильские певцы на том же «Славянском базаре» тебя не смущают?
— Я уже привык, что к славянам, когда это выгодно, у нас причисляют и грузин, и армян, и даже греков.
— Не знаю, — нахмурился Потапчук. — Такие вопросы задавай не мне, а устроителям фестиваля. Если устранение Омара произойдет на территории Беларуси и это будет выглядеть как криминальная разборка или же как несчастный случай, считай, ты вытащишь Россию из еще одной выгребной ямы прошлого.
— Боюсь, как бы это не втянуло ее в новую яму, — Глеб одним глотком допил кофе.
— Вот все, что на этот день у меня есть, и больше не предвидится, времени мало.
Потапчук принялся раскладывать на журнальном столике документы. Сиверову даже пришлось переставить кофе на подиум. Потапчук, увлекшись, не выпускал сигарету из зубов. Он уже позаимствовал вторую из пачки Сиверова.
— Вот номер вагона и поезд, которым Омар отправится в Витебск, поэтажный план гостиницы «Эридан». В ней он проживет весь фестиваль, если, конечно, не передумает. Кстати, номер певички с ним на одном этаже.
— Его амурные похождения меня не интересуют.
— Почему?
— Влюбленность или даже сексуальная слабость — это чисто человеческие чувства. Я не могу себе позволить очеловечивать врага.
— Для тебя он не человек, а мишень, — строго напомнил Потапчук одну из заповедей специального агента. — Передвигаться по городу Омар будет на собственной машине — новой «вольво», черной. Ее перегонят в Витебск. Программы пребывания Фаруза я не знаю, и вряд ли она существует. Держи расписание концертов и приемов. Если хочешь, я могу организовать тебе приглашение на каждый из них.
Сиверов задумчиво перебирал бумаги, складывал их в одному ему ведомом порядке.
— Он едет один?
Потапчук пожал плечами:
— Времени было очень мало. Информацию взяли из подбора — то, что имелось в ФСБ. Ведь только вчера американцы специально организовали утечку из своего ведомства, чтобы мы смогли успеть убрать Омара.
Потапчук помедлил и неуверенно предложил:
— Назови свою цену за работу, Глеб.
— Пока я сделать этого не могу.
— Почему?
— Боюсь продешевить. Я не знаю, зачем он едет, с кем встречается, но главное, Федор Филиппович, мне придется действовать в экстремальных условиях.
— Почему?
— Витебск — город небольшой. Народа во время фестиваля набьется выше крыши.
— Затеряться среди приезжих — дело плевое.
— Вы, наверное, плохо читали программу фестиваля, — и Сиверов подал генералу папочку с аккуратно заправленными в пластик бумажными страницами.
Теперь и до Потапчука дошло, какую подставу ему учинил замдиректора ФСБ. В программе значилось, что в один из дней фестиваля на сцене появятся сразу три президента: России, Украины и Беларуси.
— Вы представьте себе, — Глеб придавил пепельницей программу, — три президента — три службы охраны, тройные меры предосторожности. На курок, как говорите, вы, я нажать смогу, и Омар будет мертв. Но после этого начнется что-то невообразимое: амфитеатр на пять тысяч мест, начнется стрельба — люди затопчут друг друга. Я, конечно, умею многое, но в службу охраны глав государств набирают не последних идиотов. И конечно же, Федор Филиппович, день, когда президенты встречаются, никому не известен заранее. Одни меры предосторожности порождают другие, а в результате может сорваться хорошо задуманная операция.
— Я постараюсь разузнать точное число встречи, — неуверенно проговорил генерал.
— И не пытайтесь. Информации вы не получите. Хорошо. Я берусь устранить Омара, — полуприкрыв глаза, проговорил Глеб.
— Что тебе для этого нужно?
— Полчаса тишины.
Генерал Потапчук сидел, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть Сиверова. Тот молча курил, выпускал колечки дыма, пытался нанизать их на сигарету, иногда просто любовался их извивами.
Когда долго чего-то ожидаешь, поневоле начинаешь прислушиваться к собственному организму, а если лет тебе порядочно — что-нибудь да обнаружишь. Сперва Потапчук ощущал свое сердце, билось оно сносно, но не так часто, как в молодые годы. И потихоньку генерал стал забывать о нем, зато стала ныть рана, полученная три года тому назад. Генерал вообще поражался, как тогда он остался жив. Если бы не упал головой в снег — лежать бы ему сейчас на кладбище или, что хуже, в больничной кровати, пребывая в состоянии овоща. Обнаружили его лишь через полчаса после остановки сердца. И если бы не свалившаяся шапка, не двадцатиградусный мороз, не снег, охладивший мозг и сохранивший его от омертвения…
Потапчук поежился, представив себе леденящую душу картину: больничная палата, резкий запах мочи, плачущая жена…
И тут он почувствовал, что ноет зуб, давно залеченный и прикрытый коронкой. Боль была сперва слабой, еле ощутимой, но коварной, нараставшей, подступавшей толчками. Потапчук недовольно поморщился.
— Вы расстроены тем, что я так долго думаю? — спросил Глеб, мыслями вновь возвращаясь в мастерскую.
— Нет, Глеб Петрович, ты тут ни при чем. Зуб побаливает.
Сиверов пропустил ответ мимо ушей:
— Мне нужны… — Глеб глубоко вздохнул, чтобы выпалить все на одном дыхании.
Потапчук торопливо схватил бумагу и ручку. На память, подпорченную прожитыми годами, он не надеялся.
— …две хорошие бельгийские снайперские винтовки, их заранее спрячут в указанных мной местах. Ослепляющая граната, лучше три штуки. Магнитная мина, эквивалентная килограмму тротила, с электронным управлением. Автомобиль представительского класса с затемненными стеклами и московскими номерами, лучше всего шестисотый «мерседес», — гарантировать, что он вернется целым, я, естественно, не могу; униформа водителя…
Потапчук на глаз попытался определить размер, который носит Сиверов, но тот его опередил:
— Униформа должна быть сшита на двухметрового верзилу. Ботинки — сорок шестого размера, при ходьбе они не должны издавать ни звука.
Потапчук автоматически записал и это.
— С гостиницей во время фестиваля, как понимаю, будет напряженка. Но мне нужны: один номер в гостинице «Эридан», где поселится Омар, еще один номер в самой большой гостинице города и хороший номер в каком-нибудь пригородном доме отдыха или на туристической базе, в мотеле, не дальше двадцати километров от Витебска.
— Что еще?
— Еще мне нужна боевая машина пехоты с полным боекомплектом и замаскированное укрытие для нее на минском выезде из города.
Не дописав до конца, Потапчук вскинул голову и уставился на Сиверова.
— Это серьезно?
— Настолько же, как и униформа для двухметрового верзилы, — рассмеялся Глеб. — Уже и пошутить нельзя. Вы слишком мне доверяете, Федор Филиппович. Вычеркивайте боевую машину пехоты.
— И униформу? — спросил Федор Филиппович, любивший во всем порядок.
— Нет, униформу оставьте. И ботинки тоже.
— На хрена они тебе сдались?
— О том, что я существую в вашем ведомстве, некоторые знают. И если вы закажете униформу и ботинки, то нетрудно будет понять, что они предназначены для меня. Пусть думают, будто я два метра ростом и ношу сорок шестой размер.
— Глеб, я и не подозревал, что ты так осторожен. Как ты решил его убрать? — сложив бумагу пополам и засунув во внутренний карман пиджака, спросил Потапчук.
— Пока еще не знаю. Осмотрюсь на месте. Номер в гостинице закажите за два дня до фестиваля. Да, и бэдж участника «Славянского базара» мне не забудьте принести.
— Какую должность в нем тебе проставить?
— Координатор.
— Хорошо, Глеб. Документы получишь через неделю. Никуда из Москвы не уезжай, будь на месте. Если понадобится, я тебя отыщу. Возможно, дадут отбой.
Потапчук с отвращением загасил недокуренную сигарету. Во рту горчило, голова кружилась.
— Спасибо, Глеб, что не отказал.
— Не забудьте, цену я назову после того, как выполню задание.
Сиверов пожал генералу руку, и Потапчук вышел на лестничную площадку.
Шофер дремал в машине, откинув спинку сиденья. Он даже не сразу проснулся, когда Потапчук постучал в стекло.
— Можешь ехать в гараж без меня, Василий. Я уж как-нибудь дойду пешком. Надеюсь, тебя сегодня больше никто не потревожит.
Сказав это, Федор Филиппович заложил руки за спину и пошел по улице. Тучку согнало ветром, и ярко засияло солнце. Только тогда Потапчук вспомнил, что забыл солнцезащитные очки на вешалке у Глеба Сиверова.
— Не велика потеря, всего сорок рублей, — щурясь от яркого света, пробормотал генерал и опустил руку в карман, где обычно держал портсигар. Он знал, что в нем нет ни сигареты, но есть вещи, к которым привыкаешь и без них чувствуешь дискомфорт. Плоский, на один ряд сигарет, серебряный портсигар покоился на месте. Но рядом с ним отыскались и очки, хотя генерал точно помнил, что повесил их на вешалку.
«Когда только засунуть успел? И все-то он примечает, — подумал генерал о Сиверове. — Глеб, если согласился, выполнит задание.»
ГЛАВА 2
К контрольно-пропускному пункту на белорусско-литовской границе, в районе небольшого городка Ошмяны, вытянулись две длинные очереди машин — отдельно трейлеры, отдельно легковые. Пересменка на таможне только началась, и те, кто не успел пересечь границу, коротали время: кто раскладывал прямо на капоте машины нехитрый ужин, состоящий из сала, черного хлеба и минеральной воды; кто перебрасывался в карты. Никто не нервничал. Люди здесь собрались в основном привычные челноки, дальнобойщики, мелкие бизнесмены.
Обе смены белорусских таможенников собрались во времянке. Здание терминала с восточной стороны еще достраивалось. Отбывшие смену переодевались в штатское, прибывшие — надевали форму. Начальник новой смены Козлеятко переоделся раньше других. Грузный мужчина с благородной сединой, в форме, он смотрелся внушительно. Люди, плохо знавшие его, испытывали при встрече с ним беспричинное волнение Даже кристально чистым туристам, не везущим через границу ничего запрещенного, тут же мерещилось, что их ссадят с автобуса, потому что в чемоданах непременно отыщется контрабанда.
Бывают такие люди, которые одним своим видом умеют внушать почтение и трепет. Но стоило повнимательнее и непредвзято заглянуть Козлеятко в глаза, как тут же становилось ясно: никакой он не страж порядка, а самый заурядный вороватый чиновник. Глаза у него бегали, как у всякого воришки, укравшего больше, чем ему положено. Обычно на таможне работают не больше трех лет, а затем уходят в легальный бизнес.
1 2 3 4 5
— Я хотел бы глянуть на его фотографию, — попросил Сиверов.
Федор Филиппович с готовностью распахнул папку, полистал и вытащил большого формата портрет, отпечатанный на цветном принтере. Перед Глебом был портрет мужчины типично восточной внешности: жесткие темные волосы, округлое полное лицо, карие глаза с легкой поволокой, какие в народе принято называть коровьими, несколько щегольские усы.
— Я могу сказать, что этот человек обладает сильной волей, — тихо сказал Глеб, обращаясь как бы к самому себе, — что родился на Среднем Востоке. По национальности скорее всего — он задумался, — узбек, но не из наших, не из советских. Большую часть жизни провел в Афганистане, в боях, если и участвовал, то как командир. В атаку не ходил, в окопах не сидел. Фото сделано не так давно, теперь он живет в России, — Сиверов отложил фотографию и глянул на генерала с легкой улыбкой, мол, не ошибся?
— Не знаю, Глеб, как ты это делаешь, но все — сущая правда. Даже если ты назовешь его имя, я не удивлюсь, наоборот, это многое объяснит мне Возможно, ты уже встречался с ним?
— Нет, никогда. Скажите, Федор Филиппович, какое из предположений, сделанных мною, более всего удивило вас?
— Откуда ты знаешь, что он сейчас живет в России?
— Иначе вы ко мне не обращались бы, иначе он не попал бы в сферу интересов ФСБ.
Потапчук рассмеялся:
— Глеб, или ты слишком, умный, или я слишком тупой.
— Ни то ни другое, Федор Филиппович, просто каждый из нас привык мыслить своими категориями.
— Да, он афганец, по национальности — узбек, зовут его Омар шах-Фаруз. Во время афганской войны поддерживал наших, занимал большие должности, но умел ладить и с душманами. Никогда не лез вперед, не светился. После вывода советских войск перебрался в Москву. Омар был ценным клиентом для ГРУ, для внешней разведки, ему доверяли и доверяют в арабском мире, особенно в Палестине и в Ираке. Благодаря ему в восьмидесятые годы наше правительство легко переправляло на Восток партии оружия.
— Кому переправляло? — уточнил Сиверов.
— Тогда это называлось «помогать национально-освободительным движениям», теперь чаще употребляют термин «пособничество международным террористам».
— Связи, как я понимаю, у него остались?
— Еще какие! Когда у нас начался дикий капитализм, Омар круто поднялся. Его друзья из Афганистана быстро сообразили, что лучшего места для отмывки денег, чем Россия, не придумаешь. Если во всем мире гоняются за легальными деньгами, размещенными на банковских счетах, то у нас в почете «наличка». Русские фирмы готовы перечислять деньги полтора к одному, для того чтобы обналичить безнал. У наркоторговцев другая задача — наличные деньги превратить в банковский счет. Омар поставил дело на широкую ногу. Сегодня по Москве и России ему принадлежат пять супермаркетов, восемь крупных магазинов, сеть заправок на юге, даже несколько региональных газет и, подозреваю, еще многое, о чем ФСБ даже не догадывается. Но это лишь видимая часть, хотя и ее Омар особо не афиширует. Только избранные люди в тех же супермаркетах знают, кому они принадлежат на самом деле. Основной же его промысел — торговля российским оружием.
— И ФСБ об этом знало?
— Знало и знает. Насколько я понимаю, он занимается этим с молчаливого благословения нашего правительства.
— По какой схеме?
— Он переправляет стрелковое вооружение, гранатометы в Беларусь, а уже оттуда направляет их по своей клиентуре в горячие точки — в ту же Югославию, на Ближний Восток, в Африку. Мы не можем официально вести торговлю оружием с воюющими странами, а Беларуси в международном плане терять уже нечего. До этого Омар проводил сделки чисто, но если бы его и накрыли, то к России претензий не предъявишь. Ответ у чиновников был заготовлен: оружие белорусское, бывшего советского производства, вот к белорусам претензии и предъявляйте.
— И чем же теперь не угодил нашей конторе Омар? — Глеб продолжал разглядывать фотографию.
— Американские, английские и французские спецслужбы раскопали, что это именно Омар шах-Фаруз организовал два теракта. Помнишь, когда расстреляли в Париже автобус с английскими туристами? И второй террористический акт — взрыв в Чикаго, в супермаркете. Американцы сейчас готовят документы и через три недели потребуют от России выдачи Омара шах-Фаруза. Пойти мы на это не можем. Во-первых, Советское правительство предоставило ему гарантии безопасности, когда он переезжал в Москву, во-вторых, выплывут на белый свет не только подробности по сделкам с оружием советского производства, но и выяснится, что мы до сих пор подбрасываем оружие палестинцам, переправляем его в Ирак. Омар не должен попасть в руки американцев, и не потому, что там его ожидает электрический стул, просто мы не можем поставить под удар правительство России. К тому же он мерзавец, — напомнил Потапчук, — дважды его обвиняли в изнасиловании несовершеннолетних, но он откупался деньгами.
— Погодите, Федор Филиппович…
— Он был мерзавцем во все времена, и когда торговал оружием с теми, кто представлял наши интересы на Востоке, и тогда, когда готовил террористические акты.
— Я согласен, что он заслужил смерть и не избежит ее. Но при чем здесь я?
— Во-первых, — Федор Филиппович принялся загибать пальцы, — мы не можем допустить, чтобы он попал в руки заграничных спецслужб. Во-вторых, мы не можем устранить и даже арестовать его официально, в-третьих, мы не можем допустить, чтобы его ликвидировали в России, это сразу же спровоцирует ненужную шумиху — за месяц до того, как Омара затребуют западные правительства по обвинению в подготовке терактов, его убьют в Москве? Нет, Глеб, есть единственный способ повернуть дело так, чтобы комар носа не подточил. Омар редко покидает Москву, наверное, все вышеперечисленное он понимает не хуже нас с тобой. На протяжении будущего месяца Омар всего один раз покинет пределы России, вот тогда ты и должен убрать его.
— Пока что должны вы, я еще не сказал «да».
— Но и не сказал «нет», — улыбнулся Федор Филиппович.
— Какие интересы на этот раз он преследует в Беларуси?
— Омар едет в Витебск на музыкальный фестиваль «Славянский базар».
Улыбка Сиверова свидетельствовала: знаем мы эти фестивали, террористов музыка интересует в последнюю очередь.
— Как звучит официальная версия? — спросил Глеб.
— Омар спонсирует выступление палестинской певицы.
— С каких это пор палестинцы стали славянами? — деланно удивился Глеб.
— А израильские певцы на том же «Славянском базаре» тебя не смущают?
— Я уже привык, что к славянам, когда это выгодно, у нас причисляют и грузин, и армян, и даже греков.
— Не знаю, — нахмурился Потапчук. — Такие вопросы задавай не мне, а устроителям фестиваля. Если устранение Омара произойдет на территории Беларуси и это будет выглядеть как криминальная разборка или же как несчастный случай, считай, ты вытащишь Россию из еще одной выгребной ямы прошлого.
— Боюсь, как бы это не втянуло ее в новую яму, — Глеб одним глотком допил кофе.
— Вот все, что на этот день у меня есть, и больше не предвидится, времени мало.
Потапчук принялся раскладывать на журнальном столике документы. Сиверову даже пришлось переставить кофе на подиум. Потапчук, увлекшись, не выпускал сигарету из зубов. Он уже позаимствовал вторую из пачки Сиверова.
— Вот номер вагона и поезд, которым Омар отправится в Витебск, поэтажный план гостиницы «Эридан». В ней он проживет весь фестиваль, если, конечно, не передумает. Кстати, номер певички с ним на одном этаже.
— Его амурные похождения меня не интересуют.
— Почему?
— Влюбленность или даже сексуальная слабость — это чисто человеческие чувства. Я не могу себе позволить очеловечивать врага.
— Для тебя он не человек, а мишень, — строго напомнил Потапчук одну из заповедей специального агента. — Передвигаться по городу Омар будет на собственной машине — новой «вольво», черной. Ее перегонят в Витебск. Программы пребывания Фаруза я не знаю, и вряд ли она существует. Держи расписание концертов и приемов. Если хочешь, я могу организовать тебе приглашение на каждый из них.
Сиверов задумчиво перебирал бумаги, складывал их в одному ему ведомом порядке.
— Он едет один?
Потапчук пожал плечами:
— Времени было очень мало. Информацию взяли из подбора — то, что имелось в ФСБ. Ведь только вчера американцы специально организовали утечку из своего ведомства, чтобы мы смогли успеть убрать Омара.
Потапчук помедлил и неуверенно предложил:
— Назови свою цену за работу, Глеб.
— Пока я сделать этого не могу.
— Почему?
— Боюсь продешевить. Я не знаю, зачем он едет, с кем встречается, но главное, Федор Филиппович, мне придется действовать в экстремальных условиях.
— Почему?
— Витебск — город небольшой. Народа во время фестиваля набьется выше крыши.
— Затеряться среди приезжих — дело плевое.
— Вы, наверное, плохо читали программу фестиваля, — и Сиверов подал генералу папочку с аккуратно заправленными в пластик бумажными страницами.
Теперь и до Потапчука дошло, какую подставу ему учинил замдиректора ФСБ. В программе значилось, что в один из дней фестиваля на сцене появятся сразу три президента: России, Украины и Беларуси.
— Вы представьте себе, — Глеб придавил пепельницей программу, — три президента — три службы охраны, тройные меры предосторожности. На курок, как говорите, вы, я нажать смогу, и Омар будет мертв. Но после этого начнется что-то невообразимое: амфитеатр на пять тысяч мест, начнется стрельба — люди затопчут друг друга. Я, конечно, умею многое, но в службу охраны глав государств набирают не последних идиотов. И конечно же, Федор Филиппович, день, когда президенты встречаются, никому не известен заранее. Одни меры предосторожности порождают другие, а в результате может сорваться хорошо задуманная операция.
— Я постараюсь разузнать точное число встречи, — неуверенно проговорил генерал.
— И не пытайтесь. Информации вы не получите. Хорошо. Я берусь устранить Омара, — полуприкрыв глаза, проговорил Глеб.
— Что тебе для этого нужно?
— Полчаса тишины.
Генерал Потапчук сидел, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть Сиверова. Тот молча курил, выпускал колечки дыма, пытался нанизать их на сигарету, иногда просто любовался их извивами.
Когда долго чего-то ожидаешь, поневоле начинаешь прислушиваться к собственному организму, а если лет тебе порядочно — что-нибудь да обнаружишь. Сперва Потапчук ощущал свое сердце, билось оно сносно, но не так часто, как в молодые годы. И потихоньку генерал стал забывать о нем, зато стала ныть рана, полученная три года тому назад. Генерал вообще поражался, как тогда он остался жив. Если бы не упал головой в снег — лежать бы ему сейчас на кладбище или, что хуже, в больничной кровати, пребывая в состоянии овоща. Обнаружили его лишь через полчаса после остановки сердца. И если бы не свалившаяся шапка, не двадцатиградусный мороз, не снег, охладивший мозг и сохранивший его от омертвения…
Потапчук поежился, представив себе леденящую душу картину: больничная палата, резкий запах мочи, плачущая жена…
И тут он почувствовал, что ноет зуб, давно залеченный и прикрытый коронкой. Боль была сперва слабой, еле ощутимой, но коварной, нараставшей, подступавшей толчками. Потапчук недовольно поморщился.
— Вы расстроены тем, что я так долго думаю? — спросил Глеб, мыслями вновь возвращаясь в мастерскую.
— Нет, Глеб Петрович, ты тут ни при чем. Зуб побаливает.
Сиверов пропустил ответ мимо ушей:
— Мне нужны… — Глеб глубоко вздохнул, чтобы выпалить все на одном дыхании.
Потапчук торопливо схватил бумагу и ручку. На память, подпорченную прожитыми годами, он не надеялся.
— …две хорошие бельгийские снайперские винтовки, их заранее спрячут в указанных мной местах. Ослепляющая граната, лучше три штуки. Магнитная мина, эквивалентная килограмму тротила, с электронным управлением. Автомобиль представительского класса с затемненными стеклами и московскими номерами, лучше всего шестисотый «мерседес», — гарантировать, что он вернется целым, я, естественно, не могу; униформа водителя…
Потапчук на глаз попытался определить размер, который носит Сиверов, но тот его опередил:
— Униформа должна быть сшита на двухметрового верзилу. Ботинки — сорок шестого размера, при ходьбе они не должны издавать ни звука.
Потапчук автоматически записал и это.
— С гостиницей во время фестиваля, как понимаю, будет напряженка. Но мне нужны: один номер в гостинице «Эридан», где поселится Омар, еще один номер в самой большой гостинице города и хороший номер в каком-нибудь пригородном доме отдыха или на туристической базе, в мотеле, не дальше двадцати километров от Витебска.
— Что еще?
— Еще мне нужна боевая машина пехоты с полным боекомплектом и замаскированное укрытие для нее на минском выезде из города.
Не дописав до конца, Потапчук вскинул голову и уставился на Сиверова.
— Это серьезно?
— Настолько же, как и униформа для двухметрового верзилы, — рассмеялся Глеб. — Уже и пошутить нельзя. Вы слишком мне доверяете, Федор Филиппович. Вычеркивайте боевую машину пехоты.
— И униформу? — спросил Федор Филиппович, любивший во всем порядок.
— Нет, униформу оставьте. И ботинки тоже.
— На хрена они тебе сдались?
— О том, что я существую в вашем ведомстве, некоторые знают. И если вы закажете униформу и ботинки, то нетрудно будет понять, что они предназначены для меня. Пусть думают, будто я два метра ростом и ношу сорок шестой размер.
— Глеб, я и не подозревал, что ты так осторожен. Как ты решил его убрать? — сложив бумагу пополам и засунув во внутренний карман пиджака, спросил Потапчук.
— Пока еще не знаю. Осмотрюсь на месте. Номер в гостинице закажите за два дня до фестиваля. Да, и бэдж участника «Славянского базара» мне не забудьте принести.
— Какую должность в нем тебе проставить?
— Координатор.
— Хорошо, Глеб. Документы получишь через неделю. Никуда из Москвы не уезжай, будь на месте. Если понадобится, я тебя отыщу. Возможно, дадут отбой.
Потапчук с отвращением загасил недокуренную сигарету. Во рту горчило, голова кружилась.
— Спасибо, Глеб, что не отказал.
— Не забудьте, цену я назову после того, как выполню задание.
Сиверов пожал генералу руку, и Потапчук вышел на лестничную площадку.
Шофер дремал в машине, откинув спинку сиденья. Он даже не сразу проснулся, когда Потапчук постучал в стекло.
— Можешь ехать в гараж без меня, Василий. Я уж как-нибудь дойду пешком. Надеюсь, тебя сегодня больше никто не потревожит.
Сказав это, Федор Филиппович заложил руки за спину и пошел по улице. Тучку согнало ветром, и ярко засияло солнце. Только тогда Потапчук вспомнил, что забыл солнцезащитные очки на вешалке у Глеба Сиверова.
— Не велика потеря, всего сорок рублей, — щурясь от яркого света, пробормотал генерал и опустил руку в карман, где обычно держал портсигар. Он знал, что в нем нет ни сигареты, но есть вещи, к которым привыкаешь и без них чувствуешь дискомфорт. Плоский, на один ряд сигарет, серебряный портсигар покоился на месте. Но рядом с ним отыскались и очки, хотя генерал точно помнил, что повесил их на вешалку.
«Когда только засунуть успел? И все-то он примечает, — подумал генерал о Сиверове. — Глеб, если согласился, выполнит задание.»
ГЛАВА 2
К контрольно-пропускному пункту на белорусско-литовской границе, в районе небольшого городка Ошмяны, вытянулись две длинные очереди машин — отдельно трейлеры, отдельно легковые. Пересменка на таможне только началась, и те, кто не успел пересечь границу, коротали время: кто раскладывал прямо на капоте машины нехитрый ужин, состоящий из сала, черного хлеба и минеральной воды; кто перебрасывался в карты. Никто не нервничал. Люди здесь собрались в основном привычные челноки, дальнобойщики, мелкие бизнесмены.
Обе смены белорусских таможенников собрались во времянке. Здание терминала с восточной стороны еще достраивалось. Отбывшие смену переодевались в штатское, прибывшие — надевали форму. Начальник новой смены Козлеятко переоделся раньше других. Грузный мужчина с благородной сединой, в форме, он смотрелся внушительно. Люди, плохо знавшие его, испытывали при встрече с ним беспричинное волнение Даже кристально чистым туристам, не везущим через границу ничего запрещенного, тут же мерещилось, что их ссадят с автобуса, потому что в чемоданах непременно отыщется контрабанда.
Бывают такие люди, которые одним своим видом умеют внушать почтение и трепет. Но стоило повнимательнее и непредвзято заглянуть Козлеятко в глаза, как тут же становилось ясно: никакой он не страж порядка, а самый заурядный вороватый чиновник. Глаза у него бегали, как у всякого воришки, укравшего больше, чем ему положено. Обычно на таможне работают не больше трех лет, а затем уходят в легальный бизнес.
1 2 3 4 5