“Фиг тебе, – злорадно подумал он. – Тот, кто сказал “а”, непременно скажет и “бэ”. А я тебя за язык тянуть не собираюсь. Ломаешься, как девка на выданье, совсем обалдел от безделья”.Пауза затянулась. Бывший инструктор спецназа в последний раз взвесил нож на ладони, задумчиво повертел его в пальцах, недовольно поморщился, положил его на стол, взял другой, пожал плечами, снова взял со стола предыдущий нож и почти не глядя метнул его в укрепленный на противоположной стене липовый спил. Нож с глухим стуком вонзился в самый центр мишени.– Ты почему не бреешься? – нарушил молчание Мещеряков.– Я думаю, – лаконично отозвался Забродов. Брошенный им нож вошел в мишень так близко от первого, что металл издал протестующий скрежет.– И о чем же ты думаешь, если не секрет? – спросил Мещеряков, забыв о данном себе минуту назад обещании.Он смотрел на нож, который с глухим прерывистым гудением вибрировал в центре липового спила, и не заметил промелькнувшей на заросшем недельной щетиной лице Забродова ехидной улыбки.– Думаю, не отпустить ли мне бороду, – сказал Илларион, примериваясь перед очередным броском.– Фу, гадость какая! – скривился Мещеряков.– Не спорю, – покладисто согласился Забродов. – О вкусах, друг мой Андрюша, вообще спорить не принято. Допускаю, что ты в силу неизвестных мне причин можешь не любить мою потенциальную бороду. Впрочем, кто знает: возможно, тебе понравится…– Тьфу, – отреагировал полковник. – Может, мне уйти?– Зачем это? – живо поинтересовался Забродов.– Ну, мне всегда казалось, что, если у человека понос, он нуждается в уединении. Пусть даже понос словесный.– Грубо, – печально сказал Забродов – Грубо и в корне неверно. Что же мне теперь, задыхаться от…– От собственной вони, – с готовностью подсказал Мещеряков.– От недостатка общения, солдафон! И потом, ты ведь никуда не уйдешь. На столе еще полбутылки коньяку, куда же ты пойдешь-то?– Дурень, – обиделся Мещеряков. – Подавись ты своим коньяком. Я, между прочим, задал тебе вопрос и до сих пор не получил ответа.– Это про бороду, что ли?– Нет, – в душе умиляясь собственному долготерпению, кротко произнес Мещеряков. – Не про бороду. Плевать я хотел на твою бороду, если хочешь знать.– Хорош же я буду в заплеванной бороде, – огорченно сказал Забродов. – Нет, борода отменяется. Ну тебя к дьяволу, верблюд, с тебя станется… – Он вдруг сделался серьезным. – А на твой вопрос, Андрей, я уже ответил.– Что-то не припомню, – сердито проворчал полковник, наполняя свою рюмку.– А это потому, что вопрос не стоил ответа. К чему впустую сотрясать воздух? Ты спросил, не может ли оказаться так, что террористов Масхадова и Хаттаба инструктирует кто-то из наших спецов. Но ведь ответ очевиден! Ты просто засиделся в кабинете, Андрей.Смотайся на полигон, посмотри, как работают наши курсанты. Это тебе не водители-камикадзе, которые таранят кирпичные стены на грузовиках со взрывчаткой. Будь у этих сволочей хотя бы парочка настоящих спецов, мы давным-давно вылетели бы из Чечни вверх тормашками. Ну, если не из Чечни, то из Совета Европы наверняка, потому что тогда в Ичкерии пришлось бы воевать по-настоящему.– А сейчас там, по-твоему, в игрушки играют? – язвительно осведомился Мещеряков.Илларион в ответ только махнул рукой.– Вот я и думаю, – повторил он, – не отпустить ли мне бороду? Хаттаб, в отличие от тебя, обожает небритых мужчин. Заодно и подзаработаю. Куплю себе, понимаешь, новый “лендровер”, а то мой старикашка что-то барахлит в последнее время… Да! И галстук тебе подарю!– Трепач, – буркнул Мещеряков и залпом осушил рюмку.Он не подал вида, но мысль о том, что мог бы натворить, воюя на стороне Хаттаба, такой человек, как Забродов, заставила его содрогнуться. Пожалуй, заданный Иллариону вопрос и в самом деле был чересчур поспешным и недостаточно продуманным, решил полковник.Впрочем, слова Иллариона навели его на мысль. Мещеряков задумчиво подвигал нижней челюстью, прикидывая, с какой стороны лучше всего начать атаку. Забродов, с откровенным любопытством наблюдавший за этой пантомимой, выставил перед собой кверху острием метательный нож и отрицательно помахал им из стороны в сторону, как указательным пальцем.– Ни-ни, – проникновенно сказал он. – Ни боже мой. Даже и не думай, никуда я не поеду. Чего я там не видел, в твоей Чечне?– При чем тут Чечня? – буркнул Мещеряков, очень не любивший убеждаться в том, что Забродов по-прежнему видит его насквозь. – Точнее, при чем тут ты? Я и не думал предлагать тебе ничего подобного.– Правда? – обрадовался Илларион. – А мне показалось… Ну, извини. Не думал, и не надо. В самом деле, думающий полковник – это же нонсенс, небылица вроде розового слона.Мещеряков привычно пропустил этот выпад мимо ушей и немедленно нанес ответный удар.– И потом, староват ты уже для Чечни, – мстительно заключил он.– Золотые твои слова, – невозмутимо согласился Забродов. – Стар, стар… Очень стар…– Супер стар, – закончил за него Мещеряков, и оба рассмеялись. – А все-таки, – продолжал гнуть свое полковник, – если мы с тобой думали не об одном и том же.., почему ты, в таком случае, небрит?– Ты мне еще наряд вне очереди впаяй, – проворчал Илларион, – или пять суток губы. Не успел я побриться, ясно? Неделю на озере сидел, а бритву, черт бы ее побрал, дома оставил. Вернулся домой, дай, думаю, побреюсь… А тут ты со своей чепухой.– Ничего себе – чепуха! – обиделся Мещеряков. – Ну ты даешь, пенсионер. Там люди гибнут, а он тут ножичками балуется и говорит, что это чепуха.– Там гибнут солдаты, – поправил его Илларион. – Гибнут не по моей вине, заметь, а в результате, скажем так, некомпетентности некоторых лиц.– Вот ты бы это дело и изменил, – с преувеличенным энтузиазмом вставил Мещеряков, наперед зная, каким будет ответ.– Нет, Андрей, – негромко сказал Забродов, опускаясь в кресло и наливая себе коньяка. – Нет, дружок. Этот номер у тебя не пройдет. Ты ведь знаешь, однажды я уже пытался, как ты выразился, “изменить”. Второй попытки уже не будет. Помнишь, как в детском саду говорили? “Рыбка передом плывет, а назад не отдает”.– Ты что же, в детский сад ходил? – с притворным изумлением спросил Андрей.– Представь себе. И в детский сад, и в среднюю школу, и на комсомольские собрания…– Постой-постой… “Ты комсомолец? – Да! – Ужель не поумнеешь никогда?” – уныло процитировал Мещеряков.– Вот именно, – сказал Илларион. – А в Чечне грамотных ребят хватает и без меня. И там, и здесь, в Москве, и вообще везде.– А кто виноват? – агрессивно спросил Мещеряков, которому в последних словах Иллариона почудилась замаскированная обида. – Ты вроде пассажира, который повздорил с проводником, демонстративно сошел с поезда, а потом стоит на перроне и удивляется, почему поезд пошел дальше без него. И нечего хихикать! – прикрикнул он, потому что Забродов, вообразив себе описанный полковником персонаж, действительно зашелся своим характерным беззвучным хохотом. – Все принципиальность твоя дурацкая.– Позволь, – снова делаясь серьезный, перебил его Забродов. – Принципиальность дурацкой не бывает. Дурацкими бывают принципы, а я свои принципы дурацкими не считаю. Ферштейн зи?– Же компри, – морщась, как от зубной боли, ответил Мещеряков. Переговорить Забродова во все времена было делом немыслимым.– Кофе хочешь? – после длинной паузы спросил Илларион.– Хочу, – буркнул Мещеряков.– Тогда айда на кухню. Я тебе все приготовлю, а ты будешь следить, чтобы не убежало.– А ты?– А я пойду побреюсь. Раз моя служба у Хаттаба все равно отменяется. – Вот идиот, – вставая, проворчал Мещеряков. – Ради такого дела я готов все приготовить сам. Или я, по-твоему, неспособен налить в турку воды и засыпать туда кофе?– Способен, – наполняя водой медную джезву, согласился Илларион. – Ты способен, а я нет.– На что это ты неспособен? – подозрительно спросил полковник.– Пить приготовленную тобой бурду я неспособен, – честно признался Забродов. – Тебе ведь утренний кофе госпожа полковница варит, а на службе ты к генералу Федотову на кофеек бегаешь, так что извини-подвинься. Кофе – дело тонкое, наподобие чайной церемонии. Это тебе не внешняя разведка, тут с умом надо…Продолжая нести чепуху, он как бы между делом измельчил в ручной кофемолке пригоршню зерен, засыпал кофе в турку и поставил ее на медленный огонь.После этого Забродов взял полковника за рукав, подвел к плите и хлопнул по плечу.– Пост номер один, – сказал он. – Бди, полковник. А я пойду соскребать с себя шерсть.Он со скрипом поскреб ногтями заросшую челюсть и скорчил зверскую мину.– Изыди, сатана, – сказал ему Мещеряков, и Илларион послушно скрылся в ванной.Оставшись один, Мещеряков бросил взгляд на джезву, закурил и отвернулся к окну. За окном опять пошел дождь, частые капли громко барабанили по жестяному карнизу.Наверху, под свесом крыши, гулко ворковали прячущиеся от дождя голуби, в распахнутую форточку тянуло влажной прохладой. Мысли полковника сами собой свернули в привычное русло повседневных дел и забот. Его ждала работа, но оставалось еще кое-что, что были просто необходимо обсудить с Забродовым. Кроме тоге, Мещерякову здесь было покойно и уютно, как нигде. Даже дома, где его покой и отдых бдительно охраняла горячо любимая жена, всегда находились какие-то неотложные дела и требующие безотлагательного вмешательства проблемы наподобие засорившейся раковины в ванной или подтекающего смывного бачка. Мещеряков был далек от того, чтобы роптать на судьбу, но здесь, в похожей на помесь музея, библиотеки и – совсем чуть-чуть – офицерского общежития квартире Иллариона, было единственное место, где он мог со спокойней душой забыть обо всем.Из ванной доносился плеск текущей в раковину веды и немелодичное, но очень громкое пение Иллариона – Забродов снова дурачился, поднимая настроение полковнику, а заодно, пожалуй, и себе. Мещеряков, не оборачиваясь, покачал головой. “Мальчишка, – подумал он. – Голова седая, а пацан пацаном. Принципы у него…Если не видеть его в деле, запросто можно решить, что разговариваешь с сущим недоумком, который окончательно свихнулся на почве чересчур усердного чтения. Никакой гибкости в простейших, казалось бы, житейских ситуациях. Никакой, черт бы ее побрал, дипломатии… Другое дело – Забродов на задании. Быстрый, хитрый, умелый, беспощадный, ситуацию видит на сто ходов вперед”.Позади него послышалось громкое шипение, по кухне поплыл дурманящий аромат кофе. Полковник резко обернулся и одним движением выключил конфорку, но было поздно – кофе уже убежал. Мещеряков схватил лежащую на раковине тряпку и принялся тороплив” вытирать плиту, обжигая пальцы о горячие прутья решетки и шипя от боли. “Вот дьявольщина, – думал он, орудуя тряпкой со сноровкой бывалого дневального. – Интересно, почему рядом с Забродовым я все время чувствую себя недотепой? Стоял в десяти сантиметрах от плиты и не уследил, потому что пялился в окошко, как второгодник на уроке ботаники. Сейчас придет Забродов и скажет, что из-за таких, как я, Чапаев погиб…"– Ты знаешь, полковник, из-за чего погиб легендарный комдив Василий Иванович Чапаев? – послышалось у него за спиной.– Знаю, знаю, – проворчал Мещеряков, брезгливо бросая в раковину грязную тряпку и споласкивая под краном испачканные кофейной гущей пальцы. – Не бухти, там еще осталось немного. Можешь мне не наливать.– Правда? – Забродов наклонил голову и искоса посмотрел на полковника, высоко задрав брови. – А что, над этим стоит поразмыслить.Благоухая дорогим одеколоном и сверкая гладко выбритыми щеками и подбородком, он вошел в кухню, отодвинул Мещерякова от плиты, налил ему кофе и мигом организовал вторую порцию.– Что-то ты сегодня грустный, – сказал он, одним глазом поглядывая на Мещерякова, а другим на джезву. – Задумчивый какой-то. Чересчур задумчивый, я бы сказал.– Следи за своим кофе, а то окосеешь ненароком, – буркнул полковник. – Станешь тут задумчивым, когда кругом такое творится… Кстати, тебе привет от Сорокина.– Мне очень нравится это “кстати”, – заметил Илларион. – Ну, и как наш полковник?– Тоже задумчивый, – криво ухмыльнувшись, сообщил Мещеряков. – На его орлах очередной “глухарь” повис. Какие-то отморозки замочили нового русского прямо у подъезда.– Заказуха?– Да какое там! Все карманы вывернуты, даже сигареты и зажигалку забрали, не говоря уже о деньгах и ружье. Часы сняли, представляешь?– Представляю, – с пренебрежительной гримасой сказал Илларион и выключил конфорку. – Обыкновенная шпана.– Вряд ли, – с удовольствием нюхая свою чашку, сказал Мещеряков. – У шпаны этот тип ходил в авторитетах.– Гастролеры, – сказал Забродов.– Может быть, и гастролеры, – согласился Мещеряков. – Но что характерно, Илларион, так это то, что потерпевшего буквально забили насмерть, причем не так, как это делает шпана, а точными ударами – двумя или тремя.– Так двумя, тремя или несколькими? – спросил Илларион, начиная понимать, к чему этот разговор.– Возможно, и одним, – ответил полковник. – У него проломлен череп – результат удара головой о край бордюра, – перебита гортань и сломана шея. Каждая из этих травм, сам понимаешь, могла послужить причиной смерти.– Тогда бил не наш, – равнодушно сказал Илларион. – Наши в драке не звереют – по крайней мере, когда приходится иметь дело с заплывшим жиром денежным мешком.– А ты откуда знаешь, что он заплыл жиром? – вкрадчиво поинтересовался Мещеряков. Илларион не принял шутливого тона.– Насчет жира – это я так, к слову, – сказал он. – Но если бы этот-потерпевший сопротивлялся, повреждений на нем было бы больше. Значит, это был наглый и самоуверенный кусок дерьма, давно забывший, что это такое – получать по морде и давать сдачи. Или же он струсил и молча ждал, пока его прикончат голыми руками. Ни то, ни другое не делает ему чести. Но убил его не наш. Можешь так и передать Сорокину, если это он тебя послал.Мещеряков отхлебнул кофе, зажмурился от удовольствия и покачал головой.– Специалист, – похвалил он. – А Сорокин меня никуда не посылал. Я ему то же самое сказал и почти теми же словами. А тебя спросил.., ну, чтобы сравнить наши мнения. Сопоставить, так сказать.– Ну хорошо, – усаживаясь напротив него и закуривая, сказал Илларион. Чашка с кофе курилась горячим ароматным паром у его левого локтя, дым от сигареты тонкой струйкой убегал в открытую форточку. – Ну сопоставил ты. Кстати, я рад, что наши мнения совпали. Растешь, полковник. Но ведь ты же не за этим пришел, правда?– Я что, не могу зайти к тебе просто так, без повода? – изобразил возмущение Мещеряков.– Можешь, – не стал спорить Илларион. – Только редко пользуешься этой возможностью.– Ну знаешь! – На сей раз возмущение Мещерякова было искренним и неподдельным. – Я, между прочим, на службе, и рабочий день у меня ненормированный. Не всем же быть пенсионерами по принципиальным соображениям!– Пенсионер по принципиальным соображениям, – медленно повторил Илларион, смакуя каждое слово. Оскорбление, как всегда, скатилось с него, как с гуся вода. – Красиво. Надо бы написать транспарант с таким текстом и повесить над дверью. Но вернемся к нашим баранам. Значит, человек ты занятой, так? И твой ненормированный рабочий день сейчас, насколько мне известно, в самом разгаре. А ты в это время сидишь у меня, попиваешь то коньячок, то кофе и развлекаешь пенсионера светской беседой. Не стыкуется, а? Не очень это на тебя похоже, занятой полковник Мещеряков.– Много ты понимаешь, Шерлок Холмс занюханный, – буркнул Мещеряков, торопливо поднося к губам чашку так, словно хотел за нее спрятаться. Илларион молча смотрел на него, и под этим спокойным взглядом полковник слегка увял. – Есть такое дело, – сказал он после долгой паузы. – Какая-то сволочь копает под нашу контору.– Ой, – сказал Илларион, изобразив комичный ужас. – Сволочь, да? Копает? Прямо так под ГРУ и копает?– Представь себе, – сердито ответил Мещеряков. – Прямо так и копает. ГРУ, конечно, переживет, но может случиться парочка неприятных моментов, связанных с оглаской некоторых наших секретных операций.– Ну, брат, – качая головой, сказал Илларион, – спасибо тебе. Удивил. Я-то уж, грешным делом, думал, что ко всему привык, но такое… Ну-ка, ну-ка, расскажи, если не секрет.– Пока что секрет, – угрюмо сказал Мещеряков, – но если так пойдет дальше, очень скоро у нас не останется никаких секретов. Дело в том, что в Москве завелся какой-то мелкий сукин сын… Глава 3 Фамилия мелкого сукиного сына, о котором полковник спецназа ГРУ Мещеряков собирался рассказать Иллариону Забродову, была Чеканов. Звали его Николаем, по отчеству он был Анатольевич, но по отчеству его, как правило, никто не называл, и бывали случаи, когда Николаю Чеканову приходилось лезть в паспорт или обращаться к матери, чтобы вспомнить, как звали его исчезнувшего много геологических эпох назад отца.
1 2 3 4 5 6