А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Если Миловидов приходил к вам, как вы говорите, извиняться, то в связи с чем возник шум?– Какой шум?– Соседи из дома двенадцать слышали громкие голоса и крик «помогите!».Этого Горобец не ожидал.– Я ему ничего не сделал… – ошеломленно проговорил он.– А днем ведь грозились. Рассказывают, пришлось вас за руки держать – прямо в зале собрания набросились на Миловидова.– Еще бы не наброситься! Собака!– Тем не менее вечерняя беседа кончилась миром? Или не помните?Горобец ответил после мрачного раздумья:– Побеседовали, и он пошел.Пал Палыч протянул постановление на обыск:– Ознакомьтесь.И тут допрашиваемый по-настоящему испугался.– Чего?! Обыск?.. – он рванулся, вскочил, милиционер ухватил его за шею и повис, осаживая на место. Тотчас рядом оказался готовый помочь Томин. Горобец посмотрел на них обоих, возненавидел секунды на четыре, потом налился тоской и перестал сопротивляться:– А, пропади оно все к такой-то матери…Расписался, где указал Знаменский. Кривовато, будто не проделывал этого движения рукой десятки раз за день на складе. Попросил хрипло:– Покурить бы.Знаменский разрешил, самого тоже тянуло. И милиционер обрадованно полез в карман.– Пошли на волю, тут потом не продохнешь, – позвал некурящий Томин.Вышли. Горобец сел на ступеньку крыльца, затягивался и ворочал шеей.– Свернул? – спросил милиционер. – Ну сам и виноват.Томин двинулся по периметру владений Горобца, чтобы обозреть будущий фронт работ. Не городская квартира, где передней начинается – балконом кончается. Тут хозяйственных построек полно, да вон колодец, да дров поленница неоглядная. Не говоря о доме. Целая бригада упыхается. Вот тебе и отдохнул, поблаженствовал!..Что это там голубеет между сараем и кучей мусора под забором? Мусор после зимы серый, слежавшийся, а голубой комок только припорошен пылью.Ни о чем особенном Томин не думал, рука сама подняла хворостину с развилкой на конце, подцепила и перенесла комок поближе. В воздухе тот развернулся и оказался мужской сорочкой, залитой на полах чем-то темным. Так выглядит примерно недельной давности кровь.– Паша! – крикнул Томин. – Всех сюда!
* * * На «шерстяное дело» Кибрит, конечно, не потащила следственного чемодана. Но таковой, по счастью, оказался (девственно нетронутый) в горотделе.Их обоих (Зину и чемодан) доставили на мотоцикле с коляской. Знаменский и Горобец заняли прежние позиции.– Товарищ эксперт, определите характер пятен на рубашке, – на людях Пал Палыч обычно обращался к Зине официально.Та расстелила на столе сорочку, вынула необходимые препараты.Повисла продолжительная тяжелая пауза.– Это кровь человека, – прервала молчание Кибрит.Иного и не ждали. Зина свернула рубашку, Знаменский зашуршал протоколом обыска.– Слушайте внимательно, гражданин Горобец, и отвечайте точно. Я запишу ваши ответы в протокол слово в слово.Горобец тупо слушал.– Читаю вопрос: «На принадлежащем вам участке за сараем при обыске найдена мужская верхняя сорочка с бурыми пятнами на груди. По заключению эксперта-криминалиста, это кровь. Что вы можете сказать о принадлежности сорочки и происхождении следов крови на ней?»Горобец молчал.– В такой ситуации молчать – плохо.– Нечего мне сказать, – выговорил наконец Горобец, упершись лбом в громадный кулак. – Не моя рубашка. Не знаю чья. Не знаю, почему в крови. Первый раз вижу…
* * * Чтобы молниеносная людская молва не опередила следствия, за Миловидовой послали того же мотоциклиста. Остальных забрал знакомый Томину «козлик». Быстрее дошли бы пешком, но совместное шествие Горобца, московской «команды» и местного работника милиции просто свело бы население с ума.Взбудораженный горотдел поснимал рубашки для процедуры опознания. Кибрит выбрала три похожих на найденную в мусоре, а ее свернула так, чтобы скрыть пятна, и разложила все в кабинете начальника.Миловидовой заранее ничего не объясняли. «На всякий случай посмотрите, нет ли чего из ваших вещей».Она обежала глазами сорочки и схватилась за сердце:– Ой, эта – Сережина… Где вы нашли?!.. Он же в ней ушел!– Только уж, пожалуйста, не ошибитесь, Алена Дмитриевна, – попросил Знаменский. – Стандартный цвет, стандартный фасон. Если бы какая-нибудь примета.– Есть примета! Верхняя пуговица помельче и с желтизной. Я пришила, думала – под галстуком незаметно. Вот, смотрите, – выдернула сорочку из остальных, увидела пятна. – Это кровь? Сережина кровь?!.. Сгубили, проклятые!.. Голубчик мой!.. – и припала к рубашке лицом.Кибрит закусила дрогнувшую губу, осторожно отобрала рубашку.– В соседней комнате я видела аптечку. Пойдемте, Алена Дмитриевна. – Она, поддерживая, увела Миловидову.Пуговица и впрямь была иного размера и с желтизной. Томин вздохнул:– Молодая вдова Алена Дмитриевна…Кибрит возвратилась непривычно суровая, сообщила:– Выпила валерианки, попросила пять минут полежать… – Она аккуратно сворачивала и укладывала в целлофановый пакет окровавленную сорочку.– Так что – убийство? Передаем дело в прокуратуру? – спросил Томин.Знаменский смерил шагами кабинет вдоль и поперек.– Я доложу. Но пока трупа нет. Принадлежность крови Миловидову не доказана. Места убийства мы не знаем.– Ты представляешь, во что выльется обыск?– Загвоздка, Саша, в том, что я вообще слабо себе представляю…Знаменский не договорил, но друзьям было достаточно: Пал Палыч сомневался, что «сюжет» преступления исчерпывается теми фигурами или обстоятельствами, которые уже всплыли на поверхность.– Значит, я тут с вами еще поживу! – повеселел Томин.– Зина, какие у тебя виды на рубашку?– Группа крови, конечно. Но, Пал Палыч, у Горобца может быть та же, сам понимаешь.– И он завтра «вспомнит», что сорочка его собственная, что он на днях брился и порезался, – подхватил Томин. – По-моему, он вообще к завтрему много чего «вспомнит». Из таких.– Ах, как нужна идентификация крови! – посетовал Пал Палыч.Кибрит сделала легкое движение, и Пал Палыч его уловил:– Неужели что-то надумала?– Не исключено. Но для этого надо ехать в Москву. Есть так называемый способ мультгрупп. Если Миловидова скажет, что в тот день ел ее муж… Понимаете, по микроэлементам в крови можно обнаружить остаточные следы пищи, которую человек принимал незадолго до смерти.– Серьезно? – поднял брови Томин. – Кофе и бутерброд с сыром переходят в кровь?– Да, она будет другой, чем если пил чай. Методика опубликована давно, и я все мечтала попробовать.– Хорошо, поезжай в Москву, – решил Пал Палыч.Постучав, вошла Миловидова.– Я еще нужна?– Понимаю, что тяжко, Алена Дмитриевна, но еще несколько вопросов.– Спасибо, что сочувствуете, Пал Палыч… Так мы были счастливы, так счастливы! Зачем мне теперь жить?Все молчали, не находя слов утешения.Если б они видели эту женщину поздним вечером того же дня!
* * * Сияющая, румяная ворвалась она в дачный домик и попала в объятия мужчины, с которым не так давно вела мучительный разговор в аллее за Дворцом культуры.– Милый, Горобца арестовали!– Гора с плеч!– Я опознала рубашку, и его арестовали!– Вот видишь, все развивается по намеченному плану!– Не сглазь, поплюй… Ой, до чего же я соскучилась!– Как прошло с рубашкой и вообще? – Мужчине не терпелось узнать подробности.Миловидова пересказала все, что ей запомнилось из последних событий. Он жадно слушал.– Ты знаешь, я очень красиво страдаю, – похвасталась она. – Плачу горючими слезами. Нет, правда, до того натурально, даже милиционеры жалеют!– Я же говорил, что справишься! Про группу крови спрашивали?– Спрашивали.– А еще что?– Много непонятного: например, что ваш муж ел в тот день. И так добивались, чтоб я вспомнила!– Наверно надеются: ужо найдем тело и проверим, что там в животе.– Ой, перестань, ну как ты можешь! Даже замутило…– Доехала нормально? – сменил он тему.– Полная конспирация. Фоминичне-дуре я сказала, что у мамы заночую. А у мамы посидела, пока она не стала укладываться, и укатила. Мне, говорю, захотелось побыть одной. И на последнем автобусе – сюда… Но в этот раз ничего не смогла привезти вкусненького. Только смену белья.– Ерунда!Он принес полбутылки вина и рюмки.– Чокнемся за счастливое завершение.Она выпила глоток, он до дна. Осунулся, бедненький, думала Миловидова. Небось и спит плохо. Ей хотелось приласкаться, отогреться возле него душой, его отогреть. Придвинулась, погладила по щеке. Он обхватил ее за плечи.– Ленушка, золото ты мое…Но беспокойство заставило вернуться к прежнему разговору.– Что люди-то говорят?– Ой, чего только не плетут! Ты не представляешь, как мне трудно!– По-твоему, мне весело? – возразил он. – Торчу тут, сатанею от разных мыслей. – Мужчина обвел комнату глазами, задержался на фотографии молодой женщины в купальнике. – От Татьяны вестей нет?– Прислала открытку из Кисловодска. Через восемь дней они возвращаются.– И первым делом – копать грядки. Значит, моего житья здесь – от силы неделя.Он с облегчением налил и выпил еще рюмку. Миловидова отставила свою, произнесла с упреком:– Тебе бы только удрать. С первой минуты рвался!– Но я же уступил. Сидел рядом, пока мог.– А как я одна буду? Ни поделиться, ни посоветоваться… Сколько следствие продлится?– Не знаю, Ленушка. Тебе еще, бедной, много сил потребуется.Снова они обнялись. Миловидова заговорила почти по-детски:– Когда все кончится, какое будет счастье! Начать все сначала, среди людей, которые про нас ничего не знают… Посмотрим разные города… Будут новые друзья… виноград, арбузы… Ты станешь летчиком в отставке, согласен?– Попробую.– И поселиться где-нибудь у моря. И купить лодку с парусом. Ужасно хочется с парусом, как в сказке!Ее «ковбой» оттаял, тревога отпустила, тоже настроился помечтать.– Я буду ловить неводом рыбу, что нам стоит научиться? – усмехнулся он. – Вечерами стану чинить сети, а ты будешь петь «Не уходи ты, мой голубчик».Вспомнили первую встречу, у обоих забилось сердце, и уже манила кое-как прибранная постель, но Миловидова вдруг шепнула:– Милый… а Горобца не расстреляют?– Фу, черт! – отшатнулся мужчина. – Да кто его расстреляет, у нас добрые. Посадят, конечно. Ему за решеткой самое место!.. Тянет тебя за язык некстати!Миловидова заплакала – он нахмурился.– Алена, перестань!.. Да перестань же! Ну что ты, спрашивается, ревешь? Ведь не на следствии.– Ты меня разлюбил.– Здрасте!– Разве раньше ты так относился? Раньше бы я заплакала – ты бы кинулся утешать, ты бы меня зацеловал… а теперь…– Нам сейчас только не хватает выяснять отношения! Ну возьми же себя в руки, развела сырость. Оба устали, издерганы, впереди вагон сложностей. Давай не трепать друг другу нервы.– Как их не трепать! Я все время в напряжении, жутко боюсь что-нибудь выдать, ошибиться. Вдобавок фабричные одолевают. И еще я боюсь… пойми, вот я дождаться не могла этого свидания, приехала… а мы даже ни о чем больше не способны разговаривать, только об одном. Засело в уме как гвоздь… Что-то с нами происходит…Мужчина помолчал, выпил третью рюмку.– Когда все минует, Алена, будет как раньше. Лучше, чем раньше. Вместе такое пережить – это связывает крепче крепкого!Она задумалась над его словами, в сомнении покачивая головой.– Откуда ты знаешь? А если это будет и дальше стоять между нами? Нам захочется все забыть, чувствовать себя как все люди… А вдвоем мы же не сможем забыть… пока вместе, будем помнить. И если ты пойдешь забываться на сторону?– А ты на другую?– Я не знаю. Мне страшно.Он взял в ладони ее лицо:– Ленушка, обратная дорога закрыта. Что сделано – то сделало. Обратная дорога – в тюрьму.– Ой, нет! Нет!– Надо верить: все будет хорошо. Ведь пока же сбывается! Верно?– Да, ты удивительно рассчитал.– Ну вот. И все впереди. Будет тебе сказка. Будет парус.– И будем счастливы?– Будем! Что нам люди, что какой-то Горобец? Плюнь! Будем жить как хотим. И будет любовь. Ради этого ты должна выдержать. Ты выдержишь!
* * * С арестом Горобца рабочее место следователя переместилось в горотдел. Здесь же Томин докладывал Знаменскому о новостях:– Никто из родных и друзей не слыхал, чтобы Миловидов собирался уезжать из города. На прежнем месте жительства его остались кое-какие родственники, но, после женитьбы он с ними почти не общался. Пока все, Паша. Чем богаты, тем и рады… При допросе Горобца я тебе не нужен? Вопрос справа, вопрос слева, темп?– Я бы не стал на него давить. Подойду сегодня на мягких лапах.– Смотри, не набиваюсь.Привели Горобца.– Опять вам говорю и повторяю: про Миловидова мне ничего неизвестно! Так и записывайте! – с порога объявил он.– Непременно запишу, но чуть погодя. Сначала давайте уточним круг ваших обязанностей на фабрике.Повинуясь приглашению Пал Палыча, Горобец сел.– Моя обязанность заведовать. Если теоретически.– А на практике?– На практике весь склад на мне. Даже погрузка часто своим горбом.– Отчего так? Не хватает рабочих рук?– Совести у начальства не хватает. Пользуются, что я здоровый как лошадь. Горобец – ко всякой дырке затычка. Оборудование получить – Горобец. Харчи для столовой – опять же Горобец.– Учет на складе ведете тоже вы?– На то Захаров есть, инвалид.– И как он фиксирует поступление ткани из сушильного цеха?– Обыкновенно, – буркнул Горобец. – Чернилами.– Понятно, что чернилами, меня интересует процедура. Ведь ткань впервые метруют при передаче на склад. Тут и возникает метраж, который потом учитывается по документам.– А я при чем?– А при том, что неучтенные излишки, минуя ваш склад, не реализуешь. Тихо, тихо! – усмирил он вскочившего было Горобца.– Миловидову поверили, да? – сжал тот кулаки. – Да почему ж вы ему, собаке, верите?! Пускай бы он попробовал чего доказать! Вы ж ничего не знаете!– Боюсь, доказать он уже ничего не сумеет. Жена рубашку опознала. Кровь на рубашке совпадает с кровью Миловидова. – Пал Палыч положил на стол акт экспертизы, показал, где прочесть. – Заодно прочтите вот эти показания… Теперь эти… И еще эти.Не нашлось друзей у Горобца. Даже и собутыльников, потому что предпочитал пить один. Досаждал он окружающим своей грубостью, бранчливым нравом. И хотя, действительно, вкалывал крепко, но симпатии ни у кого не вызывал. А во хмелю бывал агрессивен и многих успел разобидеть. Теперь ему припоминали одно худое, возможно, с преувеличениями: причина ареста его, само собой, не утаилась от горожан и бросила черную тень на все его прошлое.Горобец, предыдущими вопросами настроенный опровергать свою причастность к хищениям, от внезапного поворота разговора потерялся. Кряхтя и постанывая, читал он отмеченные места в протоколах допросов сослуживцев и соседей.– Ну это уж… Нет, чего говорят, а? Жена ушла по причине побоев. Да она – две лучинки, соплей склеенные, где ее бить? Мать больную она поехала выхаживать!.. Ну люди, ну злыдни…Дочитав, поднял на Знаменского ошалелые глаза:– Выходит, я кругом виноват? Он, значит, меня уличил. Я его с умыслом к себе зазвал. И, значит, пустил ему кровь, пока он доказать не успел. Так оно получается?!Поведение Горобца, интонации, жесты в чем-то не соответствовали самочувствию человека, знающего за собой страшную вину. Отчасти потому и одолевало Пал Палыча некое сомнение относительно расследуемого «сюжета». Но факты пока однозначно свидетельствовали против Горобца.– Получается, я сволочь, каких земля не рожала, да?!Знаменский развел руками:– Сами видите, как складываются улики.– Да тут все наизнанку вывернуто! Слушайте, что было. Он нахально приперся. Извини, говорит, днем погорячился. И кадушку попросил под огурцы. Ну, понятно, я его послал. Хотел в зубы дать. Но… вроде удержался, не дал… Вспомнил я, отчего шум был: он стал рассказывать анекдоты какие-то. И тут начал кричать «караул!». Из анекдота это, про бабу, которую насилуют.– Вам кажется достоверным, что Миловидов пришел за кадушкой?– А что?– Весной кто же солит огурцы?– А… почем я знаю… попросил…– Видите ли, Горобец, то, что вы говорите, противоречит и логике, и всем остальным показаниям.– Да чего стоят их показания! Коли на то пошло, зачем меня Миловидов обозвал? Чтоб от себя подозрение отвести! Он сам первый казнокрад и есть!– Вот как? – скептически усмехнулся Пал Палыч.Нескладный сидел перед ним человек и защищался нескладно, неуклюже.– А за что ж я от него каждый месяц пять червонцев имел? – в запале выкрикнул Горобец.«Гм… Похоже, действительно имел. Интересно».– И что вы должны были за эту сумму делать?– Смеетесь, гражданин следователь. За такие деньги разве делают? Кто делает, тот вдесятеро имеет.«Возражение резонное».– Хорошо, чего вы не должны были делать?– Ничего лишнего. Дальше склада не смотреть.– Если вы обязались чего-то не замечать, то знаете, чего именно.– Не задумывался, – явно соврал. – Ихняя каша, им и хлебать.– Допустим, Миловидов платил, вы не задумывались. За что тогда ругали его почем зря? Говорят, с языка у вас не сходил.Горобец помялся.– Из-за денег… хотел больше…– Так вот – ни за что?
1 2 3 4 5 6 7