Никогда. Это понятно?
– Да. Я понял это еще после первой встречи, в августе.
Де Вашер внезапно резко развернулся, оказавшись лицом к лицу с Митчем. Он злобно усмехался.
– У меня есть с собой кое-что, что заставит тебя быть с нами честным.
Он опустил руку в карман своей спортивной куртки и извлек оттуда конверт из плотной бумаги.
– Взгляни-ка, – он с ухмылкой подал конверт Митчу и отошел в сторону.
Митч прислонился к багажнику автомобиля и дрожащими пальцами вскрыл конверт. Внутри лежали четыре черно-белые фотографии восемь на десять дюймов, очень четкие. Пляж. Девушка.
– О Господи! Кто их сделал?
– Какая разница? Ведь на них ты, не так ли?
Не могло быть никаких сомнений в том, кто запечатлен на снимках. Он разорвал карточки в клочья и швырнул их в Де Вашера.
– У меня в кабинете их еще достаточно, – голос Де Вашера был спокоен. – Целая пачка. Нам бы не хотелось ими воспользоваться, но еще одна маленькая встреча с Таррансом или другим фэбээровцем, и мы отошлем их по почте твоей жене. Как тебе это понравится, Митч? Представляю, как твоя очаровательная жена идет к почтовому ящику за своими журнальчиками и каталогами и вытаскивает странный конверт, адресованный именно ей. Подумай об этом, Митч. Когда вы с Таррансом в следующий раз захотите пройтись по дешевым обувным лавкам, подумай и о нас, Митч. Потому что мы будем где-нибудь рядом.
– Кто еще об этом знает?
– Я и тот, кто делал снимки. Теперь вот еще ты. В фирме не знает никто, и я никому не собираюсь говорить об этом. Но если ты еще раз попытаешься нас надуть, боюсь, что снимки пойдут за обеденным столом на пятом этаже по рукам. Я люблю жесткую игру, Митч.
Митч сел на пыльный багажник, стиснув голову ладонями. Де Вашер подошел почти вплотную.
– Послушай, сынок. Ты очень способный, блестящий молодой человек. Ты на пути к большим деньгам. Не обмани самого себя. Делай свое дело, играй с нами, а не против, покупай себе машины, строй дома. Как все остальные. Не старайся стать героем. Мне бы не хотелось воспользоваться этим. – Он кивнул на клочки бумаги.
– О’кей, о’кей.
21
В течение семнадцати дней и семнадцати ночей жизнь четы Макдиров протекала довольно спокойно: ни сам Уэйн Тарранс, ни его коллеги не давали о себе знать. Все вошло в свою обычную колею. Митч работал по восемнадцать часов в день и выходил из здания фирмы по одной-единственной причине – съездить домой. Обедал он за рабочим столом. На судебные слушания или просто с. каким-нибудь поручением Эйвери посылал теперь других сотрудников. Митч почти не выходил из своего кабинета, этой кельи пятнадцать на пятнадцать футов, в которой для Тарранса он был недостижим. Он старался держаться по возможности дальше от залов, туалетных комнат, кухоньки с кофеваркой. Чувство, что за ним наблюдают, не покидало его ни на мгновение. Он плохо представлял себе, кто именно, но было несомненно, что какая-то группа людей проявляла исключительный интерес ко всем его передвижениям. Поэтому Митч предпочитал большую часть времени проводить за своим столом, при закрытой двери, усердно работая, исступленно оформляя счета и пытаясь выбросить из головы, что в здании был пятый этаж с отвратительным жирным подонком Де Вашером, в распоряжении которого была коллекция снимков, способная его, Митча, уничтожить.
С каждым таким тихим, проходившим без всяких событий днем Митч вес более укреплял в себе веру в то, что сцена в обувном магазине послужила уроком Таррансу, что его, возможно, даже уволили из ФБР. А вдруг Войлс просто забыл обо всей операции, и Митчу вновь можно продолжить свое плавное восхождение на вершину богатства к заветному слову – Компаньон. Но все это были только мечты.
Для Эбби ее дом превратился в тюрьму, хотя она и могла позволить себе приходить и уходить когда вздумается. Но и она стала задерживаться в школе, больше проводить времени в прогулках по городу и по меньшей мере раз в день наведываться в небольшой магазин, торгующий бакалейными товарами. Она обращала внимание на каждого смотрящего на нее человека, особенно если тот оказывался мужчиной в темном костюме. Глаза ее постоянно были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков, которые она не снимала, даже когда шел дождь. Поздними вечерами, после ужина в одиночестве, сидя в ожидании прихода мужа, Эбби ходила по комнатам, разглядывая стены и борясь с искушением заняться ими вплотную. Телефоны можно исследовать с помощью увеличительного стекла, а провода и микрофоны не могут же быть невидимыми, говорила она себе. Не раз ей в голову приходила мысль найти книгу, где описывались бы подобные штучки, – это помогло бы в поисках. Но Митч запретил ей и это. “Жучки” в доме есть, уверил он ее, и любая попытка их обнаружить может привести к непредсказуемым последствиям.
Поэтому в своем собственном доме она старалась двигаться беззвучно, чувствовала себя оскорбленной и знала, что долго так продолжаться не может. Оба знали: делать вид, что все в полном порядке, для них является жизненной необходимостью. Они старались поддерживать обычные разговоры о том, как прошел день, о его работе и ее учениках, о погоде, о том и о другом. Но голоса их звучали не очень выразительно, порою казалось, что они заставляют себя говорить, иногда в них слышалось явное напряжение. Когда Митч учился, они занимались любовью каждую ночь, неистово отдавая себя друг дугу. Теперь они практически лишили себя этого. Их кто-то слушал.
В привычку вошли полночные прогулки по кварталу, где они жили. Поздним вечером, съев по сандвичу, Митч и Эбби обходились двумя-тремя фразами о пользе прогулок на свежем воздухе и устремлялись за дверь. Они шагали, держась за руки и делясь мыслями о фирме, о ФБР, о том, какой может быть выход. Они постоянно сходились в одном: выхода нет. Никакого. Все это продолжалось семнадцать дней и семнадцать ночей.
Восемнадцатый день внес некоторое разнообразие. К девяти вечера Митч почувствовал себя обессиленным и решил отправиться домой. Он работал без перерыва пятнадцать с половиной часов. По двести долларов в час. Как обычно, он прошел по коридорам второго этажа, поднялся по лестнице на третий. Он обходил кабинеты просто так, чтобы посмотреть, есть ли еще кто-нибудь в здании работающий. На третьем не было никого. Он поднялся на четвертый: света не было нигде, за исключением офиса Ройса Макнайта – тот работал допоздна. Митч бесшумно проскользнул мимо его двери к кабинету Эйвери, нажал на ручку замка. Замок был заперт. Митч прошел в библиотеку на этом же этаже, как бы в поисках какой-то книги.
Такими ночными обходами он занимался уже две недели и убедился в том, что скрытых камер в кабинетах и библиотеках, равно как и в коридорах, нет. Значит, они только слушают, решил Митч. Видеть они не могут.
У ворот Митч пожелал Датчу Хендриксу спокойной ночи, завел машину и направился к дому. Эбби наверняка удивится столь раннему возвращению. Он тихонько открыл ключом дверь, соединяющую гараж с кухней, и вошел, включив свет. Эбби была в спальне. На пути туда нужно было пройти через прихожую, где на высоком бюро Эбби оставляла полученную за день почту. Положив на крышку бюро свой чемоданчик, Митч сразу увидел его – большой конверт из плотной коричневой бумаги, на котором черным фломастером был написан адрес и имя его жены. Обратного адреса не было. Поперек конверта шла надпись крупными буквами: ФОТОГРАФИИ – НЕ СГИБАТЬ. Сердце у него обмерло, дыхание перехватило. Он протянул руку – конверт был распечатан.
На лбу выступили крупные капли пота, рот пересох, горло свело – не глотнуть. В груди сердце отозвалось вдруг ударами отбойного молотка, каждый вдох и выдох вызывали боль, давались с трудом. Он почувствовал тошноту. С конвертом в руке он осторожно попятился от бюро. Она в постели, подумал он. Оскорбленная, больная, опустошенная и злая до безумия. Он вытер пот на лбу и постарался собраться. Встреть это как мужчина, сказал он самому себе.
Эбби лежала и читала книгу, телевизор был включен. Херси тявкал где-то во дворе. Митч приоткрыл дверь спальни, и Эбби подбросило в постели от ужаса. С губ ее готов был сорваться вопль, но тут она его узнала.
– Как ты напугал меня, Митч!
Глаза ее блестели, сначала от страха, теперь от удовольствия. Но слез в них не было. Они выглядели нормально: ни боли, ни гнева. Митч не мог произнести ни слова.
– Почему ты дома? – потребовала она объяснений, садясь в постели и радостно улыбаясь. Улыбаясь?
– Я здесь живу, – сообщил он слабым голосом.
– Почему ты не позвонил?
– Неужели, прежде чем идти домой, мне нужно тебе звонить?
Дыхание его почти пришло в норму. Но она – она просто великолепна!
– Да, это было бы неплохо. Подойди и поцелуй меня.
Он склонился над женой, поцеловал. Подал ей конверт.
– Что это? – спросил он небрежно.
– Я думала, ты мне объяснишь. Адресовано мне, но внутри – ничего. Просто пустота. – Она закрыла книжку и положила ее на ночной столик рядом.
Ничего! Он улыбнулся и поцеловал жену еще раз.
– Ты ждешь от кого-нибудь фотографий? – спросил Митч как ни в чем не бывало.
– Насколько я знаю, нет. По-видимому, это ошибка.
Митчу показалось, что в этот момент он прямо-таки слышит хохот Де Вашера на пятом этаже. Эта толстая крыса стоит сейчас в какой-нибудь темной комнатке, набитой аппаратурой, стоит в наушниках на своей кочаноподобной голове и заходится от неудержимого хохота.
– Странно, – сказал он.
Эбби натянула на себя джинсы и указала ему рукой на двор. Митч кивнул. Они привыкли к языку жестов: указательный палец или просто поворот головы в сторону двора – этого было достаточно.
Митч положил конверт на прежнее место, прикоснувшись на мгновение к буквам, выведенным фломастером. Наверное, Де Вашер сам писал. Митчу опять послышался его смех, он увидел даже его лицо с омерзительной усмешкой. А фотографии действительно, наверное, компаньоны рассматривали за обеденным столом. Митч представил себе, как гогочут за кофе и десертом Ламберт с Макнайтом и даже Эйвери.
Пусть, черт бы их побрал, повеселятся. Пусть насладятся последними несколькими месяцами карьеры блестящих и преуспевающих юристов.
Он схватил за руку проходящую мимо жену.
– Что у нас сегодня на ужин? – Вопрос был задан исключительно ради тех, кто сидел сейчас на пятом этаже фирмы Бендини.
– Почему бы нам не поужинать в городе? Твой ранний приход необходимо отметить.
– Неплохая мысль.
Они вышли через боковую дверь, пересекли внутренний дворик и зашагали в темноте рядом.
– В чем дело? – спросил Митч.
– Тебе сегодня пришло письмо от Дорис. Она пишет, что находится в Нэшвилле, но двадцать седьмого февраля возвращается в Мемфис. Ей необходимо увидеться с тобой. Это что-то важное. Письмо было очень коротким.
– Двадцать седьмого? Это же вчера!
– Я знаю. По-моему, она уже в городе. Интересно, что ей нужно?
– Да, а еще – где она находится?
– Она писала, что у ее мужа какое-то дело в городе.
– Отлично. Она сама нас разыщет, – ответил Митч.
Натан Лок закрыл дверь своего кабинета и указал Де Вашеру на небольшой стол у окна. Оба откровенно ненавидели друг друга и не пытались проявить хоть каплю любезности. Однако бизнес – это бизнес, ведь приказы они получают от одного хозяина.
– Лазарев велел мне переговорить с тобой один на один, – начал Де Вашер. – Последние два дня я провел рядом с ним в Вегасс, он очень обеспокоен. Они все там обеспокоены, Лок, а тебе он доверяет здесь больше, чем кому бы то ни было. Тебя он любит больше, чем меня.
– Это легко понять, – без улыбки отвечал Лок. Морщинки вокруг его глаз сузились, взгляд устремлен на Де Вашера.
– В общем, он хочет, чтобы мы кое-что обсудили.
– Слушаю.
– Макдир лжет. Ты знаешь, как Лазарев вечно хвастал тем, что в ФБР у него есть свой человек. Я-то никогда этому не верил, не верю и сейчас, по большей части. Но если верить Лазареву, то его источник сообщает, что, когда Макдир в январе был в Вашингтоне, он там тайно встретился с какими-то шишками из ФБР. Там были наши люди, и они ничего не видели, но невозможно следить за человеком двадцать четыре часа в сутки и не попасться при этом ему на глаза. Вполне допустимо, что где-то ненадолго он выпадал из поля нашего зрения.
– Ты веришь этому?
– Неважно, верю ли в это я. В это верит Лазарев – вот что нужно принимать но внимание. Он приказал мне в любом случае заняться подготовкой предварительного плана по, так сказать, умиротворению Макдира.
– К черту, Де Вашер! Мы не можем продолжать убирать людей!
– Всего лишь предварительный план, не более. Я сказал Лазареву, что, по-моему, это несколько рановато, что это может стать ошибкой. Но они там себе места от волнения не находят, Лок.
– Так продолжаться не может, Де Вашер. В конце концов, черт побери, надо думать и о репутации фирмы. Смертность от несчастных случаев у нас выше, чем на разработках нефти. Пойдут разговоры. Мы дойдем до того, что никто из студентов-юристов, если он находится в здравом уме, не согласится у нас работать.
– Я думаю, что об этом и вовсе не стоит беспокоиться. Лазарев решил заморозить прием новых сотрудников. Он велел мне сказать тебе об этом. Ему также нужно знать, как много наших сотрудников еще не посвящены в наши дела.
– По-моему, пять. Сосчитаем: Линч, Соррел, Бантин, Майерс и Макдир.
– О Макдире забудь. Лазарев уверен, что он знает гораздо больше, чем мы предполагаем. Ты убежден, что оставшиеся четверо ни о чем не догадываются?
Лок задумался на минуту, беззвучно шевеля губами.
– Мы им ничего не говорили. Вы у себя там сидите, слушаете и смотрите. Что можете сказать вы?
– Об этих четырех – ничего. Выглядят они абсолютно несведущими и ведут себя соответственно. Их можно уволить?
– Уволить? Они – юристы, Де Вашер. Мы не увольняем юристов. Они – полноправные члены фирмы.
– Фирма меняет свой стиль работы, Лок. Лазарев хочет уволить непосвященных и прекратить прием новых сотрудников. Совершенно ясно, что фэбээровцы изменили свою стратегию, настало время менять и нам нашу. Лазарев собирается замкнуть круг и ликвидировать все утечки. Не можем же мы сидеть сложа руки и смотреть, как ФБР подбирается к нашим парням.
– Уволить, – с недоверием в голосе повторил Лок. – Ни разу еще фирма не уволила юриста.
– Очень трогательно, Лок. Мы избавились от пятерых, но ни разу не уволили ни одного. Это по-настоящему здорово. У тебя в распоряжении месяц, так что начинай обдумывать причину. Я бы советовал уволить всех четверых разом. Скажите им, что у вас большие финансовые потери, вы вынуждены сокращать штат.
– У нас нет финансовых счетов, у нас есть только клиенты.
– Ладно, замечательно. Ваш самый крупный клиент приказывает вам вышвырнуть Линча, Соррела, Бантина и Майерса. Начинайте разрабатывать планы.
– Как можно уволить их, не увольняя Макдира?
– Придумаешь что-нибудь, Нат. У тебя впереди месяц. Избавьтесь от них и не нанимайте больше никого. Лазареву нужен небольшой спаянный коллектив людей, где каждому можно доверять. Он напуган, Нат. Напуган и близок к помешательству. Мне нет нужды говорить тебе, что может случиться, если один из ваших парней выведет его из себя.
– Тебе нет нужды говорить об этом. Что он собирается делать с Макдиром?
– В настоящий момент ничего, кроме того, что сейчас делается. Мы слушаем его круглые сутки, и он ни словом не обмолвился ни о чем жене или еще кому. Ни словом! Дважды Тарранс подстерегал его, и оба раза парень докладывал вам об этом. Вторая его встреча была, что ни говори, подозрительной, поэтому мы сейчас очень осторожны. С другой стороны, Лазарев настаивает на том, что в Вашингтоне имела место тайная встреча. Он пытается найти этому подтверждение. Сказал, что источник его знает немного, но старается накопать еще информации. Если Макдир и на самом деле встречался там с ФБР и не доложил об этом, то я уверен – Лазарев отдаст приказ действовать быстро. Вот почему ему нужен сейчас предварительный план.
– Как ты его себе представляешь?
– Пока еще слишком рано. Я не думал об этом.
– Ты знаешь, что через две недели он собирается с женой в отпуск на Кайманы. Они остановятся в одном из наших бунгало, как и все.
– Повторять то, что было, не годится. Слишком подозрительно. Лазарев советовал мне попытаться сделать так, чтобы она забеременела.
– Жена Макдира?
– Да. Он хочет, чтобы у них родился ребенок, маленький заложник. Она пользуется таблетками, этим-то мы и воспользуемся: заменим пилюли в ее флакончике чем-нибудь безобидным.
Мрачные черные глаза Лока в этот момент подернулись вдруг пеленой грусти, он повернулся к окну.
– Что, черт возьми, в конце концов, происходит, Де Вашер? – тихо спросил он.
– Нас ждут перемены, Нат. Похоже, что ФБР становится все более активным, они ведь так и шныряют вокруг. В один прекрасный день кто-то из ваших парней заглотнет наживку, и всем вам придется бежать из города в ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Да. Я понял это еще после первой встречи, в августе.
Де Вашер внезапно резко развернулся, оказавшись лицом к лицу с Митчем. Он злобно усмехался.
– У меня есть с собой кое-что, что заставит тебя быть с нами честным.
Он опустил руку в карман своей спортивной куртки и извлек оттуда конверт из плотной бумаги.
– Взгляни-ка, – он с ухмылкой подал конверт Митчу и отошел в сторону.
Митч прислонился к багажнику автомобиля и дрожащими пальцами вскрыл конверт. Внутри лежали четыре черно-белые фотографии восемь на десять дюймов, очень четкие. Пляж. Девушка.
– О Господи! Кто их сделал?
– Какая разница? Ведь на них ты, не так ли?
Не могло быть никаких сомнений в том, кто запечатлен на снимках. Он разорвал карточки в клочья и швырнул их в Де Вашера.
– У меня в кабинете их еще достаточно, – голос Де Вашера был спокоен. – Целая пачка. Нам бы не хотелось ими воспользоваться, но еще одна маленькая встреча с Таррансом или другим фэбээровцем, и мы отошлем их по почте твоей жене. Как тебе это понравится, Митч? Представляю, как твоя очаровательная жена идет к почтовому ящику за своими журнальчиками и каталогами и вытаскивает странный конверт, адресованный именно ей. Подумай об этом, Митч. Когда вы с Таррансом в следующий раз захотите пройтись по дешевым обувным лавкам, подумай и о нас, Митч. Потому что мы будем где-нибудь рядом.
– Кто еще об этом знает?
– Я и тот, кто делал снимки. Теперь вот еще ты. В фирме не знает никто, и я никому не собираюсь говорить об этом. Но если ты еще раз попытаешься нас надуть, боюсь, что снимки пойдут за обеденным столом на пятом этаже по рукам. Я люблю жесткую игру, Митч.
Митч сел на пыльный багажник, стиснув голову ладонями. Де Вашер подошел почти вплотную.
– Послушай, сынок. Ты очень способный, блестящий молодой человек. Ты на пути к большим деньгам. Не обмани самого себя. Делай свое дело, играй с нами, а не против, покупай себе машины, строй дома. Как все остальные. Не старайся стать героем. Мне бы не хотелось воспользоваться этим. – Он кивнул на клочки бумаги.
– О’кей, о’кей.
21
В течение семнадцати дней и семнадцати ночей жизнь четы Макдиров протекала довольно спокойно: ни сам Уэйн Тарранс, ни его коллеги не давали о себе знать. Все вошло в свою обычную колею. Митч работал по восемнадцать часов в день и выходил из здания фирмы по одной-единственной причине – съездить домой. Обедал он за рабочим столом. На судебные слушания или просто с. каким-нибудь поручением Эйвери посылал теперь других сотрудников. Митч почти не выходил из своего кабинета, этой кельи пятнадцать на пятнадцать футов, в которой для Тарранса он был недостижим. Он старался держаться по возможности дальше от залов, туалетных комнат, кухоньки с кофеваркой. Чувство, что за ним наблюдают, не покидало его ни на мгновение. Он плохо представлял себе, кто именно, но было несомненно, что какая-то группа людей проявляла исключительный интерес ко всем его передвижениям. Поэтому Митч предпочитал большую часть времени проводить за своим столом, при закрытой двери, усердно работая, исступленно оформляя счета и пытаясь выбросить из головы, что в здании был пятый этаж с отвратительным жирным подонком Де Вашером, в распоряжении которого была коллекция снимков, способная его, Митча, уничтожить.
С каждым таким тихим, проходившим без всяких событий днем Митч вес более укреплял в себе веру в то, что сцена в обувном магазине послужила уроком Таррансу, что его, возможно, даже уволили из ФБР. А вдруг Войлс просто забыл обо всей операции, и Митчу вновь можно продолжить свое плавное восхождение на вершину богатства к заветному слову – Компаньон. Но все это были только мечты.
Для Эбби ее дом превратился в тюрьму, хотя она и могла позволить себе приходить и уходить когда вздумается. Но и она стала задерживаться в школе, больше проводить времени в прогулках по городу и по меньшей мере раз в день наведываться в небольшой магазин, торгующий бакалейными товарами. Она обращала внимание на каждого смотрящего на нее человека, особенно если тот оказывался мужчиной в темном костюме. Глаза ее постоянно были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков, которые она не снимала, даже когда шел дождь. Поздними вечерами, после ужина в одиночестве, сидя в ожидании прихода мужа, Эбби ходила по комнатам, разглядывая стены и борясь с искушением заняться ими вплотную. Телефоны можно исследовать с помощью увеличительного стекла, а провода и микрофоны не могут же быть невидимыми, говорила она себе. Не раз ей в голову приходила мысль найти книгу, где описывались бы подобные штучки, – это помогло бы в поисках. Но Митч запретил ей и это. “Жучки” в доме есть, уверил он ее, и любая попытка их обнаружить может привести к непредсказуемым последствиям.
Поэтому в своем собственном доме она старалась двигаться беззвучно, чувствовала себя оскорбленной и знала, что долго так продолжаться не может. Оба знали: делать вид, что все в полном порядке, для них является жизненной необходимостью. Они старались поддерживать обычные разговоры о том, как прошел день, о его работе и ее учениках, о погоде, о том и о другом. Но голоса их звучали не очень выразительно, порою казалось, что они заставляют себя говорить, иногда в них слышалось явное напряжение. Когда Митч учился, они занимались любовью каждую ночь, неистово отдавая себя друг дугу. Теперь они практически лишили себя этого. Их кто-то слушал.
В привычку вошли полночные прогулки по кварталу, где они жили. Поздним вечером, съев по сандвичу, Митч и Эбби обходились двумя-тремя фразами о пользе прогулок на свежем воздухе и устремлялись за дверь. Они шагали, держась за руки и делясь мыслями о фирме, о ФБР, о том, какой может быть выход. Они постоянно сходились в одном: выхода нет. Никакого. Все это продолжалось семнадцать дней и семнадцать ночей.
Восемнадцатый день внес некоторое разнообразие. К девяти вечера Митч почувствовал себя обессиленным и решил отправиться домой. Он работал без перерыва пятнадцать с половиной часов. По двести долларов в час. Как обычно, он прошел по коридорам второго этажа, поднялся по лестнице на третий. Он обходил кабинеты просто так, чтобы посмотреть, есть ли еще кто-нибудь в здании работающий. На третьем не было никого. Он поднялся на четвертый: света не было нигде, за исключением офиса Ройса Макнайта – тот работал допоздна. Митч бесшумно проскользнул мимо его двери к кабинету Эйвери, нажал на ручку замка. Замок был заперт. Митч прошел в библиотеку на этом же этаже, как бы в поисках какой-то книги.
Такими ночными обходами он занимался уже две недели и убедился в том, что скрытых камер в кабинетах и библиотеках, равно как и в коридорах, нет. Значит, они только слушают, решил Митч. Видеть они не могут.
У ворот Митч пожелал Датчу Хендриксу спокойной ночи, завел машину и направился к дому. Эбби наверняка удивится столь раннему возвращению. Он тихонько открыл ключом дверь, соединяющую гараж с кухней, и вошел, включив свет. Эбби была в спальне. На пути туда нужно было пройти через прихожую, где на высоком бюро Эбби оставляла полученную за день почту. Положив на крышку бюро свой чемоданчик, Митч сразу увидел его – большой конверт из плотной коричневой бумаги, на котором черным фломастером был написан адрес и имя его жены. Обратного адреса не было. Поперек конверта шла надпись крупными буквами: ФОТОГРАФИИ – НЕ СГИБАТЬ. Сердце у него обмерло, дыхание перехватило. Он протянул руку – конверт был распечатан.
На лбу выступили крупные капли пота, рот пересох, горло свело – не глотнуть. В груди сердце отозвалось вдруг ударами отбойного молотка, каждый вдох и выдох вызывали боль, давались с трудом. Он почувствовал тошноту. С конвертом в руке он осторожно попятился от бюро. Она в постели, подумал он. Оскорбленная, больная, опустошенная и злая до безумия. Он вытер пот на лбу и постарался собраться. Встреть это как мужчина, сказал он самому себе.
Эбби лежала и читала книгу, телевизор был включен. Херси тявкал где-то во дворе. Митч приоткрыл дверь спальни, и Эбби подбросило в постели от ужаса. С губ ее готов был сорваться вопль, но тут она его узнала.
– Как ты напугал меня, Митч!
Глаза ее блестели, сначала от страха, теперь от удовольствия. Но слез в них не было. Они выглядели нормально: ни боли, ни гнева. Митч не мог произнести ни слова.
– Почему ты дома? – потребовала она объяснений, садясь в постели и радостно улыбаясь. Улыбаясь?
– Я здесь живу, – сообщил он слабым голосом.
– Почему ты не позвонил?
– Неужели, прежде чем идти домой, мне нужно тебе звонить?
Дыхание его почти пришло в норму. Но она – она просто великолепна!
– Да, это было бы неплохо. Подойди и поцелуй меня.
Он склонился над женой, поцеловал. Подал ей конверт.
– Что это? – спросил он небрежно.
– Я думала, ты мне объяснишь. Адресовано мне, но внутри – ничего. Просто пустота. – Она закрыла книжку и положила ее на ночной столик рядом.
Ничего! Он улыбнулся и поцеловал жену еще раз.
– Ты ждешь от кого-нибудь фотографий? – спросил Митч как ни в чем не бывало.
– Насколько я знаю, нет. По-видимому, это ошибка.
Митчу показалось, что в этот момент он прямо-таки слышит хохот Де Вашера на пятом этаже. Эта толстая крыса стоит сейчас в какой-нибудь темной комнатке, набитой аппаратурой, стоит в наушниках на своей кочаноподобной голове и заходится от неудержимого хохота.
– Странно, – сказал он.
Эбби натянула на себя джинсы и указала ему рукой на двор. Митч кивнул. Они привыкли к языку жестов: указательный палец или просто поворот головы в сторону двора – этого было достаточно.
Митч положил конверт на прежнее место, прикоснувшись на мгновение к буквам, выведенным фломастером. Наверное, Де Вашер сам писал. Митчу опять послышался его смех, он увидел даже его лицо с омерзительной усмешкой. А фотографии действительно, наверное, компаньоны рассматривали за обеденным столом. Митч представил себе, как гогочут за кофе и десертом Ламберт с Макнайтом и даже Эйвери.
Пусть, черт бы их побрал, повеселятся. Пусть насладятся последними несколькими месяцами карьеры блестящих и преуспевающих юристов.
Он схватил за руку проходящую мимо жену.
– Что у нас сегодня на ужин? – Вопрос был задан исключительно ради тех, кто сидел сейчас на пятом этаже фирмы Бендини.
– Почему бы нам не поужинать в городе? Твой ранний приход необходимо отметить.
– Неплохая мысль.
Они вышли через боковую дверь, пересекли внутренний дворик и зашагали в темноте рядом.
– В чем дело? – спросил Митч.
– Тебе сегодня пришло письмо от Дорис. Она пишет, что находится в Нэшвилле, но двадцать седьмого февраля возвращается в Мемфис. Ей необходимо увидеться с тобой. Это что-то важное. Письмо было очень коротким.
– Двадцать седьмого? Это же вчера!
– Я знаю. По-моему, она уже в городе. Интересно, что ей нужно?
– Да, а еще – где она находится?
– Она писала, что у ее мужа какое-то дело в городе.
– Отлично. Она сама нас разыщет, – ответил Митч.
Натан Лок закрыл дверь своего кабинета и указал Де Вашеру на небольшой стол у окна. Оба откровенно ненавидели друг друга и не пытались проявить хоть каплю любезности. Однако бизнес – это бизнес, ведь приказы они получают от одного хозяина.
– Лазарев велел мне переговорить с тобой один на один, – начал Де Вашер. – Последние два дня я провел рядом с ним в Вегасс, он очень обеспокоен. Они все там обеспокоены, Лок, а тебе он доверяет здесь больше, чем кому бы то ни было. Тебя он любит больше, чем меня.
– Это легко понять, – без улыбки отвечал Лок. Морщинки вокруг его глаз сузились, взгляд устремлен на Де Вашера.
– В общем, он хочет, чтобы мы кое-что обсудили.
– Слушаю.
– Макдир лжет. Ты знаешь, как Лазарев вечно хвастал тем, что в ФБР у него есть свой человек. Я-то никогда этому не верил, не верю и сейчас, по большей части. Но если верить Лазареву, то его источник сообщает, что, когда Макдир в январе был в Вашингтоне, он там тайно встретился с какими-то шишками из ФБР. Там были наши люди, и они ничего не видели, но невозможно следить за человеком двадцать четыре часа в сутки и не попасться при этом ему на глаза. Вполне допустимо, что где-то ненадолго он выпадал из поля нашего зрения.
– Ты веришь этому?
– Неважно, верю ли в это я. В это верит Лазарев – вот что нужно принимать но внимание. Он приказал мне в любом случае заняться подготовкой предварительного плана по, так сказать, умиротворению Макдира.
– К черту, Де Вашер! Мы не можем продолжать убирать людей!
– Всего лишь предварительный план, не более. Я сказал Лазареву, что, по-моему, это несколько рановато, что это может стать ошибкой. Но они там себе места от волнения не находят, Лок.
– Так продолжаться не может, Де Вашер. В конце концов, черт побери, надо думать и о репутации фирмы. Смертность от несчастных случаев у нас выше, чем на разработках нефти. Пойдут разговоры. Мы дойдем до того, что никто из студентов-юристов, если он находится в здравом уме, не согласится у нас работать.
– Я думаю, что об этом и вовсе не стоит беспокоиться. Лазарев решил заморозить прием новых сотрудников. Он велел мне сказать тебе об этом. Ему также нужно знать, как много наших сотрудников еще не посвящены в наши дела.
– По-моему, пять. Сосчитаем: Линч, Соррел, Бантин, Майерс и Макдир.
– О Макдире забудь. Лазарев уверен, что он знает гораздо больше, чем мы предполагаем. Ты убежден, что оставшиеся четверо ни о чем не догадываются?
Лок задумался на минуту, беззвучно шевеля губами.
– Мы им ничего не говорили. Вы у себя там сидите, слушаете и смотрите. Что можете сказать вы?
– Об этих четырех – ничего. Выглядят они абсолютно несведущими и ведут себя соответственно. Их можно уволить?
– Уволить? Они – юристы, Де Вашер. Мы не увольняем юристов. Они – полноправные члены фирмы.
– Фирма меняет свой стиль работы, Лок. Лазарев хочет уволить непосвященных и прекратить прием новых сотрудников. Совершенно ясно, что фэбээровцы изменили свою стратегию, настало время менять и нам нашу. Лазарев собирается замкнуть круг и ликвидировать все утечки. Не можем же мы сидеть сложа руки и смотреть, как ФБР подбирается к нашим парням.
– Уволить, – с недоверием в голосе повторил Лок. – Ни разу еще фирма не уволила юриста.
– Очень трогательно, Лок. Мы избавились от пятерых, но ни разу не уволили ни одного. Это по-настоящему здорово. У тебя в распоряжении месяц, так что начинай обдумывать причину. Я бы советовал уволить всех четверых разом. Скажите им, что у вас большие финансовые потери, вы вынуждены сокращать штат.
– У нас нет финансовых счетов, у нас есть только клиенты.
– Ладно, замечательно. Ваш самый крупный клиент приказывает вам вышвырнуть Линча, Соррела, Бантина и Майерса. Начинайте разрабатывать планы.
– Как можно уволить их, не увольняя Макдира?
– Придумаешь что-нибудь, Нат. У тебя впереди месяц. Избавьтесь от них и не нанимайте больше никого. Лазареву нужен небольшой спаянный коллектив людей, где каждому можно доверять. Он напуган, Нат. Напуган и близок к помешательству. Мне нет нужды говорить тебе, что может случиться, если один из ваших парней выведет его из себя.
– Тебе нет нужды говорить об этом. Что он собирается делать с Макдиром?
– В настоящий момент ничего, кроме того, что сейчас делается. Мы слушаем его круглые сутки, и он ни словом не обмолвился ни о чем жене или еще кому. Ни словом! Дважды Тарранс подстерегал его, и оба раза парень докладывал вам об этом. Вторая его встреча была, что ни говори, подозрительной, поэтому мы сейчас очень осторожны. С другой стороны, Лазарев настаивает на том, что в Вашингтоне имела место тайная встреча. Он пытается найти этому подтверждение. Сказал, что источник его знает немного, но старается накопать еще информации. Если Макдир и на самом деле встречался там с ФБР и не доложил об этом, то я уверен – Лазарев отдаст приказ действовать быстро. Вот почему ему нужен сейчас предварительный план.
– Как ты его себе представляешь?
– Пока еще слишком рано. Я не думал об этом.
– Ты знаешь, что через две недели он собирается с женой в отпуск на Кайманы. Они остановятся в одном из наших бунгало, как и все.
– Повторять то, что было, не годится. Слишком подозрительно. Лазарев советовал мне попытаться сделать так, чтобы она забеременела.
– Жена Макдира?
– Да. Он хочет, чтобы у них родился ребенок, маленький заложник. Она пользуется таблетками, этим-то мы и воспользуемся: заменим пилюли в ее флакончике чем-нибудь безобидным.
Мрачные черные глаза Лока в этот момент подернулись вдруг пеленой грусти, он повернулся к окну.
– Что, черт возьми, в конце концов, происходит, Де Вашер? – тихо спросил он.
– Нас ждут перемены, Нат. Похоже, что ФБР становится все более активным, они ведь так и шныряют вокруг. В один прекрасный день кто-то из ваших парней заглотнет наживку, и всем вам придется бежать из города в ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42