А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

За годы существования фирма ни разу не подвергалась такой массированной и оскорбительной атаке прессы, не испытывала столь жестокого унижения. Артур очень искренне говорил о безысходном отчаянии и стыде, в коих пребывают все сотрудники.
Мордехай слушал.
Затем речь зашла о мерах, предпринятых фирмой. Во-первых, уволен Брэйден Ченс, и без всяких почестей. Он нес персональную ответственность за дела фирмы, хоть как-то связанные с компанией “Ривер оукс”. Ему были известны сделки последней с корпорацией ТАГ до мельчайших подробностей, и, санкционировав выселение, Ченс, по-видимому, сознательно пошел на нарушение служебного долга.
– По-видимому? – уточнил Мордехай.
– Хорошо, – ответил Артур, – пусть наверняка.
При решении вопроса о выселении Ченсу не хватило чувства профессиональной ответственности. Он позволил себе подтасовать факты. Он прибег к фальсификации. Он лгал фирме, откровенно признался Артур. Будь Брэйден человеком порядочным, после кризиса с Мистером и заложниками он сообщил бы исполнительному комитету о причинах трагедии, и ее мало сказать неприятных – чудовищных последствий можно было бы избежать. Ченс, безусловно, скомпрометировал доброе имя фирмы.

* * *

– Каким образом он подтасовал факты? – спросил Мордехай.
Артур поинтересовался, не заглядывал ли Мордехай в досье. Между прочим, где оно? Мордехай промолчал, и его собеседнику пришлось объяснить, что некоторые документы были изъяты.
– А вы читали служебную записку Гектора Палмы от двадцать седьмого января?
У Артура с Рафтером вытянулись физиономии.
– Нет.
Значит, Ченс действительно вытащил докладную из дела вместе с распиской Джонни о получении денег от Лонти Бертон – и сжег.
Неторопливо, наслаждаясь каждым движением, Мордехай извлек из кейса несколько ксерокопий. Скользнув по полированной поверхности стола, листки легли перед онемевшим противником.
Тот в гробовом молчании принялся изучать слово за словом в надежде обнаружить менее убийственное толкование фактов. Тщетно. Слишком точны были формулировки Гектора Палмы, слишком четкая вырисовывалась картина.
– Могу я осведомиться, как эти бумаги попали вам в руки? – чересчур вежливо спросил Артур.
– Не важно. Во всяком случае, сейчас не имеет значения.
Похоже, записка Палмы их сразила наповал. Уничтожив оригинал, Брэйден Ченс выдал свою версию событий походя, уверенный, что уличить его во лжи невозможно. О копиях он не подумал.
И вот они лежат на столе.
Однако четверо сидевших напротив Мордехая мужчин не были бы закаленными бойцами, если б позволили себе больше чем минутное замешательство.
– В принципе данные бумаги возвращают нас к вопросу об исчезнувшем досье, – заметил Артур, нащупав под ногами твердую почву.
Конечно! Ведь кто-то видел меня у дверей Ченса ночью.
Имелись и отпечатки моих пальцев, и папка с запиской о ключах. Они знали, что я ходил к Ченсу просить материалы о выселении.
Все это Артур выложил Мордехаю.
– Бывают совпадения, – парировал тот.
– Вам известно, где находится досье?
– Нет.
– Поверьте, мы не хотим, чтобы Майкл Брок вновь угодил за решетку.
– Именно поэтому вы обвиняете его в краже?
– Карты раскрыты, мистер Грин. Если нам удастся решить проблему с иском, фирма отзовет свое заявление из суда.
– Рад слышать. Что вы предлагаете?
Рафтер зашелестел десятистраничным документом. Перед Мордехаем запестрели великолепно выполненные цветные диаграммы и графики.
С присущей солидной юридической фирме основательностью высококлассные профессионалы “Дрейк энд Суини”, затратив бессчетное количество драгоценных часов, подготовили подробнейший обзор последних тенденций в разрешении такого деликатного вопроса, как компенсация ущерба от смерти истца, вызванной действиями ответчика.
Данные за последний год, пять лет, десять. Восточное побережье, западное. Штаты. Крупные города. Какую сумму жюри присяжных присуждает за смерть ребенка дошкольного возраста? Довольно скромную. В среднем по стране она составляет сорок пять тысяч долларов, значительно меньше на Юге и Среднем Западе и чуточку больше в Калифорнии и больших городах.
Дети не приносят в семью деньги, а потенциальные заработки суд, как правило, в расчет не принимает. Фирма выразила готовность заплатить за смерть каждого ребенка по пятьдесят тысяч.

* * *

Оценка потерянных доходов Лонти Бертон оказалась весьма либеральной. Зная, что молодая женщина на протяжении жизни почти не работала, фирма проявила редкостное великодушие. Имея от роду лишь двадцать два года, Лонти в ближайшее время так или иначе нашла бы постоянную работу, пусть с минимальным окладом, рассудили грамотные юристы. До естественной кончины она оставалась бы человеком разумным и свободным от пороков пьянства, наркомании и распутства.
Повысив на каких-нибудь курсах квалификацию, она получала бы оклад, скажем, вдвое превышающий минимальный, усердно трудилась бы до шестидесяти пяти лет. Пересчитав гипотетические доходы с учетом инфляции, Рафтер определил, что Лонти Бертон понесла убытков на пятьсот семьдесят тысяч долларов.
Ран или ожогов на телах не зафиксировано, семья умерла во сне, значит, боль и страдания компенсации не подлежат.
Итого общая сумма семьсот семьдесят тысяч долларов.
Вывод: жизнь молодой, не успевшей получить образование матери и ее детей не дорого стоит.
– Дудки! – заявил Мордехай. – Эти деньги я выбью из присяжных за одного мертвого ребенка.
В самых недвусмысленных выражениях он и камня на камне не оставил от тщательно скалькулированных аргументов “Дрейк энд Суини”. Его нисколько не интересовало решение жюри в Далласе или Сиэтле. Ему не было дела до процессуальных тонкостей в Омахе. Мордехай хорошо знал свою силу здесь, в Вашингтоне, и этим определялось все.
Если противная сторона надеется дешево откупиться, то ему не о чем с ней разговаривать.
Артур принялся убеждать Мордехая в чистоте намерений фирмы, а Рафтер моментально нашел лазейку:
– Итоговая цифра поддается корректировке. Мы всегда сможем договориться.
Мордехай обратил внимание ответчиков на отсутствие в выкладках штрафных санкций:
– Состоятельный юрист, компаньон богатой фирмы, сознательно закрывает глаза на незаконное выселение, в результате которого мои клиенты оказываются выброшенными на улицу и гибнут. Честно говоря, джентльмены, это классический пример ситуации, когда суд просто обязан наложить на виновного штраф в пользу потерпевшего. Тем более в нашем округе.
Слова “в нашем округе” означали только одно: чернокожее жюри.
– Мы можем договориться, – повторил Рафтер. – Какая сумма вас устроит, сэр?
Мы с Мордехаем обсуждали этот вопрос. Цифра в десять миллионов была взята с потолка. С не меньшим успехом мы могли назвать и сорок, пятьдесят, даже сто миллионов.
– По миллиону за каждого, – без колебаний отчеканил Мордехай.
Требование не сразу дошло до сознания присутствовавших.
– Пять миллионов? – пролепетал ошеломленный Рафтер.
– Пять жертв – пять миллионов.
По блокнотам забегали ручки. После продолжительной паузы Артур попытался доказать Мордехаю некоторую несостоятельность нашей теории. Доля ответственности за гибель пяти человек, заметил он, лежит и на разыгравшейся стихии.
Мордехай прервал возникшую было содержательную дискуссию о погоде:
– Присяжные с интересом узнают, что в Вашингтоне в феврале стоят морозы и время от времени случаются снежные бури.
Для меня ссылку на жюри он пояснил так: “Они панически боятся суда”.

* * *

Наши доводы, сказал Мордехай Артуру, выдержат любые атаки ответчиков. Выселение – заранее спланированная акция или результат непростительной небрежности – состоялось. Его последствие для наших клиентов, то есть жизнь под открытым небом в самое холодное время года, было абсолютно предсказуемым. Никакого труда не составит довести эту восхитительную по простоте идею до сознания любого жюри присяжных, а уж у наших добрых сограждан она встретит особое понимание.
Устав от споров насчет ответственности, Артур удалился в область, где чувствовал себя наиболее уверенно. Разговор зашел обо мне, точнее, о моей краже. Позиция фирмы по данному вопросу осталась непоколебимой. Если мы отзовем иск, то они откажутся от уголовного обвинения, однако дисциплинарное наказание я должен понести в любом случае.
– И чего же они хотят?
– На два года лишить тебя лицензии, – сообщил помрачневший Мордехай.
Согласиться было немыслимо.
– Я сказал, что они сошли с ума, но мои слова не произвели на них впечатления, – повинился Грин.
Я промолчал. Два года. Два года!
Разговор в кабинете Артура вернулся к деньгам, но сколько-нибудь значительного прогресса Мордехаю добиться не удалось. Фактически ни на одно из его предложений фирма не согласилась. Решили в самое ближайшее время встретиться еще раз. Под конец Мордехай вручил им копию искового заявления Маркуса Диза, которое только предстояло зарегистрировать в суде. Позже будут и другие, заверил он собравшихся. Мы планировали еженедельно оформлять по два иска – до тех пор, пока не разыщем всех выселенных.
– Вы и газетам собираетесь передавать каждую копию? – осведомился Рафтер.
– А почему бы нет? После регистрации в суде иск может быть обнародован.
– Пресса и так избаловала нас вниманием.
– Первыми кидаться грязью начали вы.
– Что?
– Вы организовали публикацию об аресте Майкла Брока.
– Ложь.
– Откуда в таком случае “Вашингтон пост” взяла его фотографию?
Артур приказал Рафтеру заткнуться.
Больше часа я просидел в кабинете за запертыми дверями, уставясь в голую стену, прежде чем у меня выстроилась относительно стройная схема конфликта. Фирма готова расстаться с кучей денег, лишь бы избежать дальнейшего унижения в глазах общества и огласки, которая неминуемо ведет ее к разорению. Если я верну досье, фирма снимет обвинение в краже. Но требование морального удовлетворения останется в силе.
По их мнению, я не только перебежчик, на мне полностью лежит ответственность за происходящее. Я связующее звено между их грязными секретами, спрятанными в башне из слоновой кости, и обрушившимся на фирму позором. За одно это меня следует ненавидеть, а угроза лишиться накопленных и грядущих богатств вообще взывает к беспощадной мести.
Опозорил я фирму исключительно благодаря похищенной служебной информации. (Похоже, о помощи Гектора Палмы они не догадывались.) Склеил по кусочкам отвратительную картину и притащил в суд.
Иуда.
Грустно, но я понял их.

Глава 36


София и Абрахам давно ушли. Я сидел в полутемном кабинете. Внезапно дверь открылась, и грузной поступью вошел Мордехай. Он тяжело опустился на один из двух складных стульев. Прежний хозяин выкрасил их в отвратительно коричневый цвет, отчего они стали более уродливыми, нежели были. Тем не менее я купил их по дешевке – за шесть долларов, дабы не опасаться, что клиент на полуслове рухнет на пол – старые стулья предоставляли такую возможность.
Я знал, всю вторую половину дня Мордехай просидел на телефоне, поэтому к нему не заглядывал.
– Сегодня было много звонков, – сообщил Мордехай. – События развиваются куда быстрее, чем мы предполагали.
Я не отреагировал.
– Сначала Артур, затем Де Орио, судья. Ты знаешь Де Орио?
– Нет.
– Крутого нрава, но порядочный. Довольно либеральных взглядов, справедлив. Начинал много лет назад в крупной юридической фирме, потом плюнул на хорошие деньги и решил, бог весть почему, стать судьей. За месяц рассматривает больше дел, чем любой судья в городе: умеет заставить подчиненных работать. Рука у него тяжелая. Всегда старается примирить стороны, а когда не получается, вершит быстрый суд. У него дела не задерживаются.
– По-моему, я слышал о нем.
– Надеюсь. Не зря же семь лет занимался юриспруденцией в этом городе.
– Антитрестовское законодательство слишком далеко от судов.
– Да ладно. Мы договорились с ним встретиться завтра в час у него. Будут ответчики со своими адвокатами, я, ты, Уилма Фелан – в общем, все, кто имеет отношение к иску.
– И я?
– Де Орио настаивает на твоем присутствии. Говорит, ты можешь сидеть в сторонке и слушать, но быть должен обязательно. С досье.
– Пожалуйста.
– Некоторые считают Де Орио фигурой одиозной – наверное, из-за его антипатии к прессе. Из зала суда он выбрасывает журналистов за шиворот, как нашкодивших котят, а телерепортерам запрещает приближаться к дверям ближе чем на тридцать метров. Широкая огласка нашего дела его просто бесит, он твердо решил пресечь всякую утечку информации в газеты.
– Гражданский иск не является секретом для общества.
– Да, но судья вправе объявить слушание закрытым. Не думаю, чтобы Де Орио пошел на это, но прикрикнуть для порядка он любит.
– Значит, он хочет решить дело миром?
– Именно так. Ведь он судья, а какой судья против, если стороны договорятся сами? У него же останется время на лишнюю партию в гольф.
– Что он думает о нашем деле?
– Карт Де Орио не раскрывает, однако требует, чтобы явились те, кто может принять решение на месте, а не какие-то пешки.
– И Гэнтри?
– И он. Я говорил с его адвокатом.
– А Гэнтри знает про металлодетектор?
– Наверное. В суде ему бывать приходилось. Артур и я поставили Де Орио в известность о нашей встрече. Мне показалось, особого впечатления на него это не произвело.
– А что обо мне?

* * *

Последовала долгая пауза. Мордехай подыскивал слова.
– Судья будет придерживаться жесткой линии.
Утешительного мало.
– Ты же говорил о его справедливости, Мордехай. Где она? Моя голова в петле. Я не вижу перспективы.
– Это не вопрос справедливости, Майк. Ты взял досье, чтобы исправить причиненное людям зло. У тебя не было намерения совершать кражу – ты просто позаимствовал документы на час-другой. Поступок благородный, что и говорить, и все-таки кража есть кража.
– Так считает Де Орио?
– Да. Я повторяю его выражения.
Значит, в глазах судьи я вор. Похоже, данная точка зрения становится общепринятой. Я не спросил у Мордехая о его мнении – побоялся услышать правду.
Стул жалобно вздохнул под мощным телом, но выдержал. Я мог гордиться удачной покупкой.
– Хочу сказать тебе следующее, – внушительно произнес Мордехай. – Только мигни – и я все брошу. Мировая никому, по сути, не нужна. Жертвы похоронены, их наследники либо неизвестны, либо сидят за решеткой. Даже самое благоприятное разрешение конфликта не изменит мою жизнь ни на йоту. Дело это целиком твое. Решай сам.
– Все далеко не так просто, Мордехай.
– Почему?
– Меня пугает обвинение в уголовном преступлении.
– Естественно. Но они готовы снять его. Они даже забудут о твоей лицензии. Могу хоть сейчас позвонить Артуру и сказать, что мы отзываем свой иск – если они поступят так же.
Противники расходятся, дуэль отменяется. Да он обеими руками ухватится за мое предложение. Оно для него – спасение.
– Пресса разорвет нас на части.
– Ну и пусть. Думаешь, нашим клиентам важно, что об их адвокатах кричат газеты?
Сейчас Мордехай выступал в качестве адвоката дьявола, а не бездомных, пытался и меня защитить, и фирму покарать.
Но как уберечь человека от него самого?
– Хорошо, мы уйдем в сторону. И чего достигнем? Убийство останется безнаказанным. Людей будут продолжать выбрасывать на улицы. Фирма несет безусловную ответственность за незаконное выселение и смерть наших клиентов, и ей это сойдет с рук? Речь об этом?
– Иного способа сохранить твою лицензию не существует.
– Не дави на меня, Мордехай.
Но он был прав. Я шлепнулся в лужу, и мне из нее выбираться. Я унес из фирмы чужое досье – дурацкий поступок, преступление с юридической и моральной точек зрения.
Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную, Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается в поддержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущие пустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол. Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными с деятельностью гигантских частных предприятий.
Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак не меняет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мысли урегулировать проблему мирным путем –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34