Только вот проблема заключалась в том, что беременность эту пока что никто не подтвердил. Пока это были одни слухи. Поскольку Летчеры никогда не выезжали со своей фермы, было очень затруднительно обнаружить конкретные улики. А поскольку мы были их самыми близкими соседями, по всей видимости, именно на долю моей мамы и выпало провести расследование и все выяснить.
К решению этой задачи она привлекла меня. Пересказала мне кое-какие из этих слухов, а поскольку я всю жизнь наблюдал, как спариваются и размножаются животные на нашей ферме, то знал все основное об этом деле. И все же мне не хотелось в это вмешиваться. К тому же я не был полностью уверен в том, зачем вообще нужно удостовериться в том, что Либби беременна. Об этом уже столько говорили, что весь город давно поверил, что бедная девушка ждет ребенка. Единственная тайна — имя будущего папаши. «Ну, уж мне это никогда не пришьют!» — заявил однажды Паппи в правлении кооператива — я сам слышал. И все старики тут же заржали.
— Как хлопок? — спросил я у Перси. Прямо беседа двух настоящих фермеров.
— Да еще там, — ответил он, кивнув в сторону поля, которое начиналось всего в паре футов от нас.
Я повернулся в ту сторону и взглянул на их хлопок — он смотрелся точно так же, как наш. Мне платили доллар шестьдесят за каждую сотню собранных фунтов. Детям издольщиков не платили ничего.
Потом я перевел взгляд обратно на дом, на окна и рваные занавески, на просевшие доски пола. Поглядел на задний двор, где на веревке сохло их стираное белье. Осмотрел полоску пыльной тропинки, что вела мимо их сортира в сторону реки, но нигде не заметил и следа Либби Летчер. Видимо, она сидит взаперти, а мистер Летчер охраняет дверь, вооружившись охотничьим ружьем. Однажды она там и родит, и никто об этом не узнает. Просто появится еще один Летчер и тоже будет голышом бегать вокруг дома.
— Сестры там нету, — сказал Перси, по-прежнему глядя куда-то вдаль. — Ты ведь ее высматриваешь, а?
У меня аж челюсть отвисла, а щеки запламенели. Все, что я сумел из себя выдавить, было:
— Чего-о?
— Ее там нету. А теперь вали к своему грузовику.
Отец уже выставил все продукты на крыльцо, так что я пошел прочь от Перси.
— Ты ее видел? — шепотом спросила меня мама, когда мы отъезжали. Я отрицательно мотнул головой.
Мы поехали обратно, а Летчеры все сгрудились вокруг наших двух коробок и нависли над ними, как будто не ели целую неделю. Через несколько дней мы к ним еще раз заедем с новым запасом продуктов и сделаем вторую попытку выяснить, насколько верны слухи. Так что пока Летчеры держат Либби взаперти, они будут хорошо есть.
* * *
Сент-Франсис-Ривер была, как уверял отец, глубиной пятнадцать футов, а возле основания мостового быка водились сомики фунтов по шестьдесят весом, которые жрали все, что проплывало мимо. Они были огромные и мерзкие — сущие падальщики, они двигались, только когда рядом появлялось что-то съедобное. Некоторые жили лет по двадцать. Согласно семейной легенде, Рики поймал одно такое чудище, когда ему было тринадцать. Оно весило сорок четыре фунта, а когда ему вспороли ножом брюхо, то на дно кузова пикапа Паппи хлынула всякая дрянь: свеча зажигания, мраморный шарик, кучка полупереваренных пескарей, пара мелких рыбок, две монетки по одному центу и еще нечто подозрительное, которое позднее определили как человеческое дерьмо.
После этого Бабка уже никогда не жарила сомиков. А Паппи вообще перестал есть речную рыбу.
Я обычно ловил рыбу на дождевого червя, а рыбачил на мелком месте возле песчаной отмели. Там было много подлещиков и краппи — эти два вида небольших рыб легко ловить. Я брел босиком, заходя все глубже в теплую, медленно крутящуюся воду, и время от времени слышал мамин окрик: «Не заходи так глубоко, Люк!» Вдоль берега рядами росли дубы и ивы, и солнце сейчас было за ними. Родители сидели в тени, на одном из тех стеганых одеял, которые зимой во множестве производили все наши знакомые дамы из церковной общины, и ели дыню-канталупу с нашего огорода.
Они тихонько о чем-то разговаривали, почти шепотом, но я и не прислушивался, потому что для них во время уборки хлопка редко выдавался момент побыть вдвоем. Ночью, после целого дня в поле, все сразу погружались в тяжелый сон, и я редко слышал, чтобы они разговаривали в постели. Иногда они сидели на веранде, в полной темноте, дожидаясь, когда спадет жара, но не одни — вокруг всегда болтался кто-то еще.
Река меня отпугивала, и этого вполне хватало для моей полной безопасности. Плавать я еще не научился — дожидался возвращения Рики. Он обещал следующим летом научить меня, когда мне исполнится восемь. Так что я держался поближе к берегу, где вода едва покрывала мои ступни.
Тонули у нас нередко, я всю жизнь слышал красочные истории о взрослых мужчинах, попавших в зыбучий песок или плывун и унесенных при его смещении в глубину вод на глазах остолбеневших от ужаса остальных членов семьи. В тихой заводи мог вдруг возникнуть водоворот. Я, правда, такого никогда не видел. Все несчастья такого рода якобы происходили в Сент-Франсис-Ривер, однако точное место варьировало в зависимости от того, кто о нем рассказывал. Например, однажды некий маленький ребенок сидел себе тихо-мирно на песчаной отмели, и та вдруг начала сползать в реку. Ребенок очутился в воде и стал тонуть. Его старший братец увидел, что случилось, и бросился в крутящуюся воду, но был подхвачен мощным течением и его тоже понесло на стремнину. Далее, их сестра, возрастом чуть постарше, услышала крики первых двоих и тоже бросилась в реку и, только очутившись по пояс в воде, вспомнила, что не умеет плавать. Тем не менее она продолжала продвигаться вперед, крича двоим младшим, чтобы держались и что она до них сейчас доберется. Но тут плывун обрушился в воду, вроде как при землетрясении, и во все стороны стремительно понеслись новые потоки воды.
Троих детей уносило все дальше и дальше от берега. Их мать, которая вроде бы была (а может, и не была) беременна и которая, кажется, не умела (а может, и умела) плавать, в это время раскладывала еду в тени под деревом. Услыхав крики своих детишек, она тоже рванула в воду, где вскоре тоже оказалась в беде.
А их папаша удил рыбу с моста, когда услышал весь этот шум-гам. И, решив не терять зря времени, не побежал на берег, чтобы кинуться в воду оттуда, а нырнул в реку прямо с моста, головой вперед. И сломал себе шею.
Погибло все семейство. Несколько тел потом нашли, но не все. Некоторых, видимо, пожрали сомики, а других могло унести дальше, в море, где бы оно ни было, это море. Не было недостатка и в теоретических предположениях насчет того, что могло в итоге произойти с этими ненайденными телами, однако на протяжении десятилетий фамилия этих несчастных так и оставалась неизвестной.
Историю эту повторяли часто, чтобы дети вроде меня могли должным образом оценить таящуюся в реке опасность. Рики любил попугать меня этим рассказом, но часто запутывался в деталях. А мама утверждала, что все это выдумки.
Даже брат Эйкерс умудрился как-то вставить эту историю в одну из своих проповедей, чтобы проиллюстрировать, как Сатана творит свои гнусные дела, наполняя мир несчастьями и горем. Я тогда не спал и слушал очень внимательно, и когда он ни словом не упомянул о сломанной шее, решил, что он тоже сильно преувеличивает.
Но я-то сам тонуть не собирался. Рыба клевала хорошо, я то и дело подсекал и выбрасывал на берег небольших подлещиков. Потом нашел себе удобное местечко на пеньке возле небольшой заводи и стал таскать одну рыбину за другой. Это было почти такое же удовольствие, как игра в бейсбол. День тянулся медленно, и я был рад, что остался в одиночестве. Наша ферма сейчас битком набита чужаками. Поля ждут уборки и обещают тяжкий труд до боли в спине. А еще я видел, как убили человека, и сам каким-то образом оказался в этом замешан.
Легкий плеск волн на мелководье успокаивал. Почему мне нельзя целями днями ловить рыбу? Сидел бы я себе у реки, в тени... Да все, что угодно, лишь бы хлопок не собирать. Нет, я точно не буду фермером! Мне это дело совершенно не нужно.
— Люк! — раздался с берега голос отца.
Я выдернул леску из воды и пошел туда, где они сидели.
— Да, сэр? — сказал я.
— Сядь, — велел он. — Поговорить надо.
Я сел на самый краешек одеяла, как можно дальше от них. Они вроде бы не сердились на меня; по правде говоря, мамино лицо было вполне добрым.
Но вот тон отца был достаточно жестким, чтобы я забеспокоился.
— Ты почему нам ничего не сказал про эту драку? — спросил он.
Да, видать, мне никак не отделаться от этой драки.
Его вопрос меня не особенно удивил.
— Боялся, наверное.
— Боялся чего?
— Боялся, что меня застукают там, позади кооператива, когда я смотрел на драку.
— Потому что я запретила тебе, верно? — спросила мама.
— Да, мам. Извини.
Смотреть на драку было не самым вопиющим актом непослушания, и мы все трое это прекрасно понимали. Что еще делать ребятам в воскресенье после обеда, когда в городе битком народу и все веселятся и развлекаются? Она улыбнулась, потому что я извинился. А я старался выглядеть как можно более жалко.
— Да в общем-то это не слишком важно, что ты смотрел на драку, — сказал отец. — Но если будешь скрытничать, недолго и до беды. Надо было рассказать нам, что ты видел.
— Я видел драку. Я ж не знал, что Джерри Сиско умрет.
Моя логика на минутку сбила его с толку. Потом он сказал:
— Ты Стику Пауэрсу правду сказал?
— Да, сэр.
— Один из Сиско действительно первым пустил в ход эту палку? Или это был Хэнк Спруил?
Если я сейчас скажу правду, то это будет признанием, что я солгал, когда выдал свою первую версию событий. Сказать правду или солгать — этот вопрос всегда оставался без ответа. И я решил немного смухлевать:
— Если честно, пап, там все было так быстро... Настоящая свалка, все разлетаются в стороны, падают... Хэнк всех их раскидал как детские игрушки... И толпа вся бурлила и двигалась все время из стороны в сторону. Я эту палку только потом заметил.
К моему удивлению, этот ответ его вполне удовлетворил. В конце концов, мне ведь было только семь лет, я был зажат в толпе зрителей позади кооператива, там все пялились на этот ужасный мордобой. И кто станет меня обвинять, если я не совсем уверен в том, что там видел?
— Никому больше об этом не рассказывай, хорошо? Ни единой живой душе!
— Да, сэр.
— Маленькие мальчики, которые что-то скрывают от собственных родителей, попадают в большую беду, — сказала мама. — Ты же всегда можешь нам все рассказать, верно?
— Да, мама.
— Ну ладно, можешь еще немного порыбачить, — разрешил отец, и я бегом отправился обратно к своему месту.
Глава 11
Неделя началась с темного рассвета утром в понедельник. Мы забрались в прицеп, чтобы опять ехать в поле; эти поездки день ото дня становились все короче по мере того, как сбор урожая перемещался все дальше от реки и все ближе к дому.
Никто не произнес ни слова. Впереди нас ждали пять дней изнурительного труда на жаре, и только потом будет суббота, которая нынче, в понедельник, казалась такой же далекой, как Рождество.
Я смотрел вниз со своего высоко поднятого места на тракторе и молился, чтобы поскорее настал тот день, когда Спруилы покинут нашу ферму. Они сидели сейчас все вместе, такие же сонные и вялые, как я. Трота с ними не было, значит, в поле он нынче не выйдет. Поздно вечером в воскресенье миссис Спруил спросила у Паппи, не возражает ли тот, если Трот поболтается весь день во дворе. «Он жары не выносит», — сказала она. Паппи было безразлично, что будет делать Трот. В поле от него все равно никакого толку.
Когда трактор остановился, мы разобрали свои мешки и углубились в заросли хлопчатника. И опять никто не произнес ни слова. А час спустя солнце уже вовсю поджаривало нас. Я думал о Троте, который сидит себе целый день в тени, спит, когда захочет и, без сомнения, счастлив, что вся эта работа его не касается. Может, в голове у него действительно не все в порядке, но в смысле работы он самый умный из всех Спруилов.
Когда собираешь хлопок, время словно останавливается. Дни тянутся и тянутся, страшно медленно уступая место один другому.
* * *
За ужином во вторник Паппи объявил:
— В субботу в город не поедем.
Я чуть не заплакал. И без того достаточно тяжело всю неделю вкалывать в поле, но не иметь в субботу такой награды, как поп-корн и кино, было уж совсем жестоко. А моя еженедельная кока-кола?
Последовало длительное молчание. Мама внимательно, смотрела на меня. Она вроде бы и не удивилась, и у меня сложилось впечатление, что взрослые все давно уже обсудили и сейчас просто делают вид, что только что об этом услышали — исключительно для меня.
Терять мне было нечего, так что я, скрипнув зубами, спросил:
— А почему?
— А потому, что я так сказал! — рявкнул в ответ Паппи, и я понял, что зашел слишком далеко.
Я посмотрел на маму. У нее на лице играла странная улыбка.
— Ты братьев Сиско, что ли, боишься, а? — спросил я, вполне ожидая, что кто-то из мужчин может мне врезать.
На минуту повисло молчание. Потом отец прочистил горло и сказал:
— Спруилам лучше некоторое время не соваться в город. Мы все обсудили с мистером Спруилом и решили, что пока всем нам лучше сидеть здесь. Даже мексиканцам.
— Никого я не боюсь, сынок, — пробурчал Паппи. Я не смотрел на него. — И нечего меня подначивать! — добавил он для пущей важности.
Мама все еще улыбалась, а глаза ее блестели. Она явно мной гордилась.
— Мне кое-что надо бы купить, — сказала Бабка. — Муки и сахару.
— Я съезжу, — ответил Паппи. — Мексиканцам, надо думать, тоже что-нибудь понадобится.
Позднее, когда все переместились на переднюю веранду, соблюдая свой вечерний ритуал, я не пошел туда — чувствовал себя слишком обиженным. Я улегся на полу в комнате Рики, в полной темноте, и стал слушать репортаж о матче «Кардиналз», доносившийся сквозь открытое окно, пытаясь одновременно не прислушиваться к тихому разговору взрослых. И старался придумать, как мне отомстить этим Спруилам. Но очень скоро отступил под давлением огромного количества их преступлений. Ночь еще не пришла, но я лежал так тихо, что незаметно заснул прямо на полу.
* * *
Ленч в субботу обычно был самым счастливым временем. Рабочая неделя позади. И мы собираемся в город. И если мне удавалось пережить субботнее отскребывание на задней веранде, тогда жизнь вообще становилась прекрасной, пусть хоть на несколько часов.
Но в эту субботу никаких радостей не предвиделось. «Работаем до четырех», — сказал Паппи, как будто делал нам огромное одолжение. Тоже мне облегчение! Ну, закруглимся на час раньше. Я даже хотел было спросить его, не будем ли мы работать еще и в воскресенье, но я уже слишком много говорил вечером в четверг. Он старался не замечать меня, а я старался не замечать его. Так дуться друг на друга можно было хоть несколько дней.
Так что вместо того, чтобы ехать в Блэк-Оук, мы отправились обратно в поле. Даже мексиканцы, кажется, были недовольны. Когда трактор остановился, мы молча разобрали свои мешки и скрылись в зарослях. Я собирал мало и часто останавливался передохнуть, а когда увидел, что рядом никого нет, завалился поспать. Можно лишить меня поездки в город, можно выгнать меня в поле, но никто не заставит меня вкалывать изо всех сил. Думаю, в этот субботний полдень поспать заваливался не я один.
Мама нашла меня в поле, и мы вместе пошли домой, вдвоем. Она не очень хорошо себя чувствовала и также хорошо понимала, что по отношению ко мне была допущена несправедливость. Мы собрали некоторое количество овощей в огороде, но совсем немного. Потом я прошел через испытание мытьем и как-то пережил это. А когда надел чистое, то выбрался на передний двор, где Трот проводил все дни, охраняя лагерь Спруилов. Никто не знал, чем он занимается целыми днями, да и наплевать всем было. Мы были слишком заняты и слишком уставали, чтобы беспокоиться о Троте. Я обнаружил, что он сидит за рулем их грузовика и делает вид, что ведет его, издавая при этом губами странные звуки. Он только глянул на меня и вернулся к своему занятию — крутить руль и пускать пузыри.
Когда я услышал приближение трактора, то пошел в дом. И обнаружил, что мама лежит в своей постели, чего она днем никогда не делала. Снаружи доносились голоса, усталые голоса, с переднего двора, где возились Спруилы, и с заднего, где мексиканцы тащились к себе в амбар. Я на некоторое время укрылся в комнате Рики и, держа в одной руке бейсбольный мяч, а в другой перчатку, думал Деуэйне и двойняшках Монтгомери, которые сейчас сидят в кинотеатре «Дикси», смотрят субботний фильм и жуют попкорн.
Тут дверь отворилась, и на пороге возник Паппи:
— Я еду к Перл и Попу кое-чего купить. Хочешь со мной?
Я отрицательно мотнул головой, не глядя на него.
— Я тебе кока-колу куплю, — пообещал он.
— Нет, спасибо, — сказал я, глядя в пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
К решению этой задачи она привлекла меня. Пересказала мне кое-какие из этих слухов, а поскольку я всю жизнь наблюдал, как спариваются и размножаются животные на нашей ферме, то знал все основное об этом деле. И все же мне не хотелось в это вмешиваться. К тому же я не был полностью уверен в том, зачем вообще нужно удостовериться в том, что Либби беременна. Об этом уже столько говорили, что весь город давно поверил, что бедная девушка ждет ребенка. Единственная тайна — имя будущего папаши. «Ну, уж мне это никогда не пришьют!» — заявил однажды Паппи в правлении кооператива — я сам слышал. И все старики тут же заржали.
— Как хлопок? — спросил я у Перси. Прямо беседа двух настоящих фермеров.
— Да еще там, — ответил он, кивнув в сторону поля, которое начиналось всего в паре футов от нас.
Я повернулся в ту сторону и взглянул на их хлопок — он смотрелся точно так же, как наш. Мне платили доллар шестьдесят за каждую сотню собранных фунтов. Детям издольщиков не платили ничего.
Потом я перевел взгляд обратно на дом, на окна и рваные занавески, на просевшие доски пола. Поглядел на задний двор, где на веревке сохло их стираное белье. Осмотрел полоску пыльной тропинки, что вела мимо их сортира в сторону реки, но нигде не заметил и следа Либби Летчер. Видимо, она сидит взаперти, а мистер Летчер охраняет дверь, вооружившись охотничьим ружьем. Однажды она там и родит, и никто об этом не узнает. Просто появится еще один Летчер и тоже будет голышом бегать вокруг дома.
— Сестры там нету, — сказал Перси, по-прежнему глядя куда-то вдаль. — Ты ведь ее высматриваешь, а?
У меня аж челюсть отвисла, а щеки запламенели. Все, что я сумел из себя выдавить, было:
— Чего-о?
— Ее там нету. А теперь вали к своему грузовику.
Отец уже выставил все продукты на крыльцо, так что я пошел прочь от Перси.
— Ты ее видел? — шепотом спросила меня мама, когда мы отъезжали. Я отрицательно мотнул головой.
Мы поехали обратно, а Летчеры все сгрудились вокруг наших двух коробок и нависли над ними, как будто не ели целую неделю. Через несколько дней мы к ним еще раз заедем с новым запасом продуктов и сделаем вторую попытку выяснить, насколько верны слухи. Так что пока Летчеры держат Либби взаперти, они будут хорошо есть.
* * *
Сент-Франсис-Ривер была, как уверял отец, глубиной пятнадцать футов, а возле основания мостового быка водились сомики фунтов по шестьдесят весом, которые жрали все, что проплывало мимо. Они были огромные и мерзкие — сущие падальщики, они двигались, только когда рядом появлялось что-то съедобное. Некоторые жили лет по двадцать. Согласно семейной легенде, Рики поймал одно такое чудище, когда ему было тринадцать. Оно весило сорок четыре фунта, а когда ему вспороли ножом брюхо, то на дно кузова пикапа Паппи хлынула всякая дрянь: свеча зажигания, мраморный шарик, кучка полупереваренных пескарей, пара мелких рыбок, две монетки по одному центу и еще нечто подозрительное, которое позднее определили как человеческое дерьмо.
После этого Бабка уже никогда не жарила сомиков. А Паппи вообще перестал есть речную рыбу.
Я обычно ловил рыбу на дождевого червя, а рыбачил на мелком месте возле песчаной отмели. Там было много подлещиков и краппи — эти два вида небольших рыб легко ловить. Я брел босиком, заходя все глубже в теплую, медленно крутящуюся воду, и время от времени слышал мамин окрик: «Не заходи так глубоко, Люк!» Вдоль берега рядами росли дубы и ивы, и солнце сейчас было за ними. Родители сидели в тени, на одном из тех стеганых одеял, которые зимой во множестве производили все наши знакомые дамы из церковной общины, и ели дыню-канталупу с нашего огорода.
Они тихонько о чем-то разговаривали, почти шепотом, но я и не прислушивался, потому что для них во время уборки хлопка редко выдавался момент побыть вдвоем. Ночью, после целого дня в поле, все сразу погружались в тяжелый сон, и я редко слышал, чтобы они разговаривали в постели. Иногда они сидели на веранде, в полной темноте, дожидаясь, когда спадет жара, но не одни — вокруг всегда болтался кто-то еще.
Река меня отпугивала, и этого вполне хватало для моей полной безопасности. Плавать я еще не научился — дожидался возвращения Рики. Он обещал следующим летом научить меня, когда мне исполнится восемь. Так что я держался поближе к берегу, где вода едва покрывала мои ступни.
Тонули у нас нередко, я всю жизнь слышал красочные истории о взрослых мужчинах, попавших в зыбучий песок или плывун и унесенных при его смещении в глубину вод на глазах остолбеневших от ужаса остальных членов семьи. В тихой заводи мог вдруг возникнуть водоворот. Я, правда, такого никогда не видел. Все несчастья такого рода якобы происходили в Сент-Франсис-Ривер, однако точное место варьировало в зависимости от того, кто о нем рассказывал. Например, однажды некий маленький ребенок сидел себе тихо-мирно на песчаной отмели, и та вдруг начала сползать в реку. Ребенок очутился в воде и стал тонуть. Его старший братец увидел, что случилось, и бросился в крутящуюся воду, но был подхвачен мощным течением и его тоже понесло на стремнину. Далее, их сестра, возрастом чуть постарше, услышала крики первых двоих и тоже бросилась в реку и, только очутившись по пояс в воде, вспомнила, что не умеет плавать. Тем не менее она продолжала продвигаться вперед, крича двоим младшим, чтобы держались и что она до них сейчас доберется. Но тут плывун обрушился в воду, вроде как при землетрясении, и во все стороны стремительно понеслись новые потоки воды.
Троих детей уносило все дальше и дальше от берега. Их мать, которая вроде бы была (а может, и не была) беременна и которая, кажется, не умела (а может, и умела) плавать, в это время раскладывала еду в тени под деревом. Услыхав крики своих детишек, она тоже рванула в воду, где вскоре тоже оказалась в беде.
А их папаша удил рыбу с моста, когда услышал весь этот шум-гам. И, решив не терять зря времени, не побежал на берег, чтобы кинуться в воду оттуда, а нырнул в реку прямо с моста, головой вперед. И сломал себе шею.
Погибло все семейство. Несколько тел потом нашли, но не все. Некоторых, видимо, пожрали сомики, а других могло унести дальше, в море, где бы оно ни было, это море. Не было недостатка и в теоретических предположениях насчет того, что могло в итоге произойти с этими ненайденными телами, однако на протяжении десятилетий фамилия этих несчастных так и оставалась неизвестной.
Историю эту повторяли часто, чтобы дети вроде меня могли должным образом оценить таящуюся в реке опасность. Рики любил попугать меня этим рассказом, но часто запутывался в деталях. А мама утверждала, что все это выдумки.
Даже брат Эйкерс умудрился как-то вставить эту историю в одну из своих проповедей, чтобы проиллюстрировать, как Сатана творит свои гнусные дела, наполняя мир несчастьями и горем. Я тогда не спал и слушал очень внимательно, и когда он ни словом не упомянул о сломанной шее, решил, что он тоже сильно преувеличивает.
Но я-то сам тонуть не собирался. Рыба клевала хорошо, я то и дело подсекал и выбрасывал на берег небольших подлещиков. Потом нашел себе удобное местечко на пеньке возле небольшой заводи и стал таскать одну рыбину за другой. Это было почти такое же удовольствие, как игра в бейсбол. День тянулся медленно, и я был рад, что остался в одиночестве. Наша ферма сейчас битком набита чужаками. Поля ждут уборки и обещают тяжкий труд до боли в спине. А еще я видел, как убили человека, и сам каким-то образом оказался в этом замешан.
Легкий плеск волн на мелководье успокаивал. Почему мне нельзя целями днями ловить рыбу? Сидел бы я себе у реки, в тени... Да все, что угодно, лишь бы хлопок не собирать. Нет, я точно не буду фермером! Мне это дело совершенно не нужно.
— Люк! — раздался с берега голос отца.
Я выдернул леску из воды и пошел туда, где они сидели.
— Да, сэр? — сказал я.
— Сядь, — велел он. — Поговорить надо.
Я сел на самый краешек одеяла, как можно дальше от них. Они вроде бы не сердились на меня; по правде говоря, мамино лицо было вполне добрым.
Но вот тон отца был достаточно жестким, чтобы я забеспокоился.
— Ты почему нам ничего не сказал про эту драку? — спросил он.
Да, видать, мне никак не отделаться от этой драки.
Его вопрос меня не особенно удивил.
— Боялся, наверное.
— Боялся чего?
— Боялся, что меня застукают там, позади кооператива, когда я смотрел на драку.
— Потому что я запретила тебе, верно? — спросила мама.
— Да, мам. Извини.
Смотреть на драку было не самым вопиющим актом непослушания, и мы все трое это прекрасно понимали. Что еще делать ребятам в воскресенье после обеда, когда в городе битком народу и все веселятся и развлекаются? Она улыбнулась, потому что я извинился. А я старался выглядеть как можно более жалко.
— Да в общем-то это не слишком важно, что ты смотрел на драку, — сказал отец. — Но если будешь скрытничать, недолго и до беды. Надо было рассказать нам, что ты видел.
— Я видел драку. Я ж не знал, что Джерри Сиско умрет.
Моя логика на минутку сбила его с толку. Потом он сказал:
— Ты Стику Пауэрсу правду сказал?
— Да, сэр.
— Один из Сиско действительно первым пустил в ход эту палку? Или это был Хэнк Спруил?
Если я сейчас скажу правду, то это будет признанием, что я солгал, когда выдал свою первую версию событий. Сказать правду или солгать — этот вопрос всегда оставался без ответа. И я решил немного смухлевать:
— Если честно, пап, там все было так быстро... Настоящая свалка, все разлетаются в стороны, падают... Хэнк всех их раскидал как детские игрушки... И толпа вся бурлила и двигалась все время из стороны в сторону. Я эту палку только потом заметил.
К моему удивлению, этот ответ его вполне удовлетворил. В конце концов, мне ведь было только семь лет, я был зажат в толпе зрителей позади кооператива, там все пялились на этот ужасный мордобой. И кто станет меня обвинять, если я не совсем уверен в том, что там видел?
— Никому больше об этом не рассказывай, хорошо? Ни единой живой душе!
— Да, сэр.
— Маленькие мальчики, которые что-то скрывают от собственных родителей, попадают в большую беду, — сказала мама. — Ты же всегда можешь нам все рассказать, верно?
— Да, мама.
— Ну ладно, можешь еще немного порыбачить, — разрешил отец, и я бегом отправился обратно к своему месту.
Глава 11
Неделя началась с темного рассвета утром в понедельник. Мы забрались в прицеп, чтобы опять ехать в поле; эти поездки день ото дня становились все короче по мере того, как сбор урожая перемещался все дальше от реки и все ближе к дому.
Никто не произнес ни слова. Впереди нас ждали пять дней изнурительного труда на жаре, и только потом будет суббота, которая нынче, в понедельник, казалась такой же далекой, как Рождество.
Я смотрел вниз со своего высоко поднятого места на тракторе и молился, чтобы поскорее настал тот день, когда Спруилы покинут нашу ферму. Они сидели сейчас все вместе, такие же сонные и вялые, как я. Трота с ними не было, значит, в поле он нынче не выйдет. Поздно вечером в воскресенье миссис Спруил спросила у Паппи, не возражает ли тот, если Трот поболтается весь день во дворе. «Он жары не выносит», — сказала она. Паппи было безразлично, что будет делать Трот. В поле от него все равно никакого толку.
Когда трактор остановился, мы разобрали свои мешки и углубились в заросли хлопчатника. И опять никто не произнес ни слова. А час спустя солнце уже вовсю поджаривало нас. Я думал о Троте, который сидит себе целый день в тени, спит, когда захочет и, без сомнения, счастлив, что вся эта работа его не касается. Может, в голове у него действительно не все в порядке, но в смысле работы он самый умный из всех Спруилов.
Когда собираешь хлопок, время словно останавливается. Дни тянутся и тянутся, страшно медленно уступая место один другому.
* * *
За ужином во вторник Паппи объявил:
— В субботу в город не поедем.
Я чуть не заплакал. И без того достаточно тяжело всю неделю вкалывать в поле, но не иметь в субботу такой награды, как поп-корн и кино, было уж совсем жестоко. А моя еженедельная кока-кола?
Последовало длительное молчание. Мама внимательно, смотрела на меня. Она вроде бы и не удивилась, и у меня сложилось впечатление, что взрослые все давно уже обсудили и сейчас просто делают вид, что только что об этом услышали — исключительно для меня.
Терять мне было нечего, так что я, скрипнув зубами, спросил:
— А почему?
— А потому, что я так сказал! — рявкнул в ответ Паппи, и я понял, что зашел слишком далеко.
Я посмотрел на маму. У нее на лице играла странная улыбка.
— Ты братьев Сиско, что ли, боишься, а? — спросил я, вполне ожидая, что кто-то из мужчин может мне врезать.
На минуту повисло молчание. Потом отец прочистил горло и сказал:
— Спруилам лучше некоторое время не соваться в город. Мы все обсудили с мистером Спруилом и решили, что пока всем нам лучше сидеть здесь. Даже мексиканцам.
— Никого я не боюсь, сынок, — пробурчал Паппи. Я не смотрел на него. — И нечего меня подначивать! — добавил он для пущей важности.
Мама все еще улыбалась, а глаза ее блестели. Она явно мной гордилась.
— Мне кое-что надо бы купить, — сказала Бабка. — Муки и сахару.
— Я съезжу, — ответил Паппи. — Мексиканцам, надо думать, тоже что-нибудь понадобится.
Позднее, когда все переместились на переднюю веранду, соблюдая свой вечерний ритуал, я не пошел туда — чувствовал себя слишком обиженным. Я улегся на полу в комнате Рики, в полной темноте, и стал слушать репортаж о матче «Кардиналз», доносившийся сквозь открытое окно, пытаясь одновременно не прислушиваться к тихому разговору взрослых. И старался придумать, как мне отомстить этим Спруилам. Но очень скоро отступил под давлением огромного количества их преступлений. Ночь еще не пришла, но я лежал так тихо, что незаметно заснул прямо на полу.
* * *
Ленч в субботу обычно был самым счастливым временем. Рабочая неделя позади. И мы собираемся в город. И если мне удавалось пережить субботнее отскребывание на задней веранде, тогда жизнь вообще становилась прекрасной, пусть хоть на несколько часов.
Но в эту субботу никаких радостей не предвиделось. «Работаем до четырех», — сказал Паппи, как будто делал нам огромное одолжение. Тоже мне облегчение! Ну, закруглимся на час раньше. Я даже хотел было спросить его, не будем ли мы работать еще и в воскресенье, но я уже слишком много говорил вечером в четверг. Он старался не замечать меня, а я старался не замечать его. Так дуться друг на друга можно было хоть несколько дней.
Так что вместо того, чтобы ехать в Блэк-Оук, мы отправились обратно в поле. Даже мексиканцы, кажется, были недовольны. Когда трактор остановился, мы молча разобрали свои мешки и скрылись в зарослях. Я собирал мало и часто останавливался передохнуть, а когда увидел, что рядом никого нет, завалился поспать. Можно лишить меня поездки в город, можно выгнать меня в поле, но никто не заставит меня вкалывать изо всех сил. Думаю, в этот субботний полдень поспать заваливался не я один.
Мама нашла меня в поле, и мы вместе пошли домой, вдвоем. Она не очень хорошо себя чувствовала и также хорошо понимала, что по отношению ко мне была допущена несправедливость. Мы собрали некоторое количество овощей в огороде, но совсем немного. Потом я прошел через испытание мытьем и как-то пережил это. А когда надел чистое, то выбрался на передний двор, где Трот проводил все дни, охраняя лагерь Спруилов. Никто не знал, чем он занимается целыми днями, да и наплевать всем было. Мы были слишком заняты и слишком уставали, чтобы беспокоиться о Троте. Я обнаружил, что он сидит за рулем их грузовика и делает вид, что ведет его, издавая при этом губами странные звуки. Он только глянул на меня и вернулся к своему занятию — крутить руль и пускать пузыри.
Когда я услышал приближение трактора, то пошел в дом. И обнаружил, что мама лежит в своей постели, чего она днем никогда не делала. Снаружи доносились голоса, усталые голоса, с переднего двора, где возились Спруилы, и с заднего, где мексиканцы тащились к себе в амбар. Я на некоторое время укрылся в комнате Рики и, держа в одной руке бейсбольный мяч, а в другой перчатку, думал Деуэйне и двойняшках Монтгомери, которые сейчас сидят в кинотеатре «Дикси», смотрят субботний фильм и жуют попкорн.
Тут дверь отворилась, и на пороге возник Паппи:
— Я еду к Перл и Попу кое-чего купить. Хочешь со мной?
Я отрицательно мотнул головой, не глядя на него.
— Я тебе кока-колу куплю, — пообещал он.
— Нет, спасибо, — сказал я, глядя в пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44