Какоето странное чувство навеяло на Бэнсона это полутёмное, тёплое, тихое помещение. Ему почудилось на минуту, что всявся жизнь протекает именно тут, в укромном полумраке, гулком шёпоте, безмятежности. Независимый, маленький мир, ограниченный вот этими стенами из старого, почерневшего дуба. А бессовестный Стив, и гадполицейский, и ноженосцы, и пираты, и страшная шайка Цинногвера, и йоркский палач – всего лишь придуманная на потеху детям страшилка. Сказка, с которой переусердствовали. Можно лежать в этой тёплой воде, ни о чём не думать, не ждать, не гнать, не бояться. Тихо, темно, хорошо… А как пахнет… И рядом, негромко и гулко – из бочки – смеётся радостный Симеон… Как же тянет уснуть.


ГЛАВА 3. СТАРЫЙ ТОПОР

Потерявший много жизненных сил организм Бэнсона требовал отдыха и покоя. С этим желанием мучительно боролось понимание того, что они находятся среди врагов и в любую минуту рядом могут оказаться помощники мёртвого Регента. Зазвенит железо, взметнутся яростные вопли – надо, очень надо бы быть настороже. Но боль из затылка ушла, и кровь уже не бьётся там мучительным молоточком, а толкается мягко… Как же сладко, когда можно просто вот так отдохнуть! Прикрыть бы глаза на минутку. Этото ведь ничем не грозит?

ДВЕРЬ

Коричневый, узловатый, словно поверхность прочной старинной мебели, мокрый, благодушный Альба колдовал над рукой Симеона.
– Рана затянулась, – бормотал он негромко, – больше перевязывать не будем. Теперь на открытом воздухе пусть сохнет. Хорошо, что кровяные жилки не тронуты, а струпик – он разгладится. Рукето ещё расти и расти.
Голенький, довольный Симеон сполз с лавки, сел верхом на порожек, в прохладу. Сел, положил ручонку на колени перед собой, принялся с осторожным любопытством рассматривать рану. Альба мокрой ладонью пошлёпал по краю Бэнсоновой бочки. Тревожно вскинувшемуся и поднявшему волну Носорогу он жестом показал на пустую скамью. Потом подошёл к купельному слуге и мягко, но решительно отнял у него парикмахерский инструмент. Взял в горсть несколько бритв. По очереди осматривал, трогал пальцем остриё. Две бритвы отдал назад, сказал коротко:
– Эти – выбросить.
Ещё одну вернул со словами:
– Эту – править.
И с последней подошёл к Бэнсону. Залепил ему голову мыльной пеной, плавно, с хрустом, повёл узкую сталь от лба наверх и назад. Быстро всё снял до глянцевой кожи, оставил лишь клок рыжих волос вокруг раны. Здесь принялся водить медленно, осторожно, самым кончиком острия. Выбрил, окатил блестящий бугорчатый шар водой, всмотрелся в затылок.
– Да, – сказал озадаченно, – господин Сундук Сокрушающий. Есть у тебя ангелхранитель, есть.
Потом поменялись местами, и Бэнсон, ровными, плавными взмахами в полминуты соскоблил с головы монаха короткую седую щетину. (Один только раз остановился, чтобы шлёпнуть себя мыльной рукой по сведённому рту: чуть было не изрёк вслух, что именно он брил всех на острове Локк.)
Собрались было уже уходить, Альба напялил отмытый мокрый свой балахон, Бэнсон – чистые, широкие чьито штаны… Где Симеон? Оглянулись. Мальчишка сидел под окном, в полосе света, на лавке, и одной горсткой старательно насаживал себе в волосы клочки мыльной пены. Бэнсон широко улыбнулся, посмотрел на Альбу, – у того в уголках глаз заплясали морщинки, – и монах снова взялся за бритву.
В столовую вошли, словно сказочные персонажи: лысая троица – тролль, человек и гномик. Гном всё время поднимал ручку вверх, выпрастывая из длинного рукава пропадающую там, с красными бугорками кисть. Он сел рядом с Бэнсоном и, поглядывая на его покрытый шрамамирубцами левый кулак, всё махал и махал своей, тоже раненой, тоже левой.
Завтракали в одиночестве и молчании. Альба всем своим видом показывал, что спешить некуда, так что ели неторопливо. Маленький Симеон, сидя на колене у Бэнсона, доставал из его чашки и старательно, поднимая и откладывая в сторонку упадающие крошки, жевал кубики распаренных овощей. Бэнсон же набрал на блюдо хлеба, луку и жареных перепёлок, и их прокалённые косточки, словно сухарикикналлеры, громко похрустывали на его крепких зубах. Альба ел овощи и рыбный пирог и запивал сильно разбавленным кислым подогретым вином, добавив в него сахара и гвоздики. Прислуживал им всё тот же купельный слуга. Подал пудинг. Подал брусничный кисель. Яблочную пастилу. И чистую, холодную воду.
После трапезы встали за столом, склонили головы в молчаливой молитве. Симеон, просто подражая, шевелил бессвязно губами, прижав привычным жестом руки к середине груди.
Чёрной горестной птицей неслышно вошла хозяйка. Остановилась у дверей, сложила, как бы переняв жест у мальчика, руки.
– Теперь пора, – сказал Альба, растянув в пальцах, словно чётки, цепочку с ключом.
Оставив в гостевой комнате Симеона, пошли по темнеющим коридорам за медленной чёрной фигурой. Бэнсон нёс зажжённый фонарь. В руках у девушки был неуклюжий и неудобный посох, короткий и толстый. Бэнсон рассеянно подумал: “зачем бы ей такой посох”?
Галереи и переходы явственно уводили всё ниже, и когда, наконец, подошли к двери, было уже понятно, что они под землёй.
Дверца вздорная, незаметная, узенькая – в полроста. Вот только бугрилось на ней наклёпанное железо, и отсутствовали ручка и замочная скважина. Отверстие для ключа оказалось в стороне, в самом конце тёмного тупика. Небольшая железная дверь в камне, и вот здесьто уже – скважина. Альба вставил ключ, захрустели пружины. Неслышно, на хорошо смазанном шарнире отворилось окошко в стене. Бэнсон сообразил, что там, внутри этого окошка, и находится тайный рычаг, который отпирает дверь.
– Ты видела когданибудь, как он открывал? – спросил Альба хозяйку, повернув в её сторону чёрный треугольный провал под капюшоном.
Та отрицательно покачала головой. Склонила лицо, потёрла веко дрогнувшим пальцем в ажурном перчаточном кружеве. Достала из рукава такой же платок, промокнула глаза.
– Я понимаю, – не спеша почемуто запускать руку в окошко, проговорил Альба. – Понимаю, он так велел говорить, и иначе ты поступить не можешь. Ну а если предположить, что он мог не успеть сказать мне всего, ведь в какой ситуации это происходило – известно! Да он и не успел. Хорошо, что я увидел, следы каких зубов оставлены на ненужном твоём посохе, дочь моя. А если бы не рассмотрел, что бы стало с моей рукой?
Он взял изпод её локтя дубиё, перевернул нижним концом кверху.
Древесные волокна в нескольких местах были смяты и вдавлены. Бэнсон, светя фонарём, начал понимать; холодок прошёл у него по затылку. Альба, качнувшись, приблизился к девушке, мягко обнял её, прикоснулся щекой капюшона к траурным кружевам.
– Не лги мне больше, – произнёс незнакомо мягким голосом, грустно и нежно.
Девушка всхлипнула, закивала. Сомкнула ладони на посохе. Альба шагнул в сторону, и она, подойдя к чернеющему в стене окошку, дрожащими руками отправила в него побитый конец. Там, в каменной пустоте, чтото щёлкнуло, и в дубиё тотчас ударило гулко, так, что свободный конец его вздрогнул и загудел. Девушка, прикрыв лицо краем платка, отошла. Альба вывернул посох из чёрного злого провала, до самого плеча сунул в него руку. Послышался звон и шелест цепи, и сразу же за их спинами, совсем близко, чтото тихо заскрипело.
“Открывается дверь”, – уверенно сказал себе Бэнсон.
Да, так и было. Встали у разверстого проёма, помолчали.
– Останься здесь, – проговорил задумчиво Альба, поворачивая капюшон в сторону девушки. – Если там чтото случится не так и дверь захлопнется, – открой, когда мы постучим.
Она, задавливая плач, ещё раз кивнула, прижала руки к груди. Альба взял фонарь, пригнулся и исчез в могильном провале. Сопя и постанывая, Бэнсон с неимоверным трудом протиснулся следом.
– Всё обычно, как во всех подземельях, – осторожно пробираясь впереди с фонарём, вполголоса сообщал Альба. – Низкий свод, стены на известковом растворе. Судя по влажности, вольного воздуха нет. Стало быть, проход впереди тоже закрыт. Хорошо, если без замка… Да тамто он зачем был бы нужен?
Точно, вторая дверь обнаружилась в конце тесной подземной галереи, и точно – без замка. Такая же маленькая, и так же пришлось продираться сквозь узкий проём.
Вошли в обширное, круглое, с кольцом колонн вдоль стен, помещение. Здесь был полумрак – рассеянный свет проникал сквозь световые колодцы откудато сверху.
– Ну что, – с причудливым эхом прокатился под потолком голос Альбы. – Если б ты сам устраивал всё, что мы видим, и мозг твой был бы измучен мыслью о том, что ктото может незаметно проникнуть сюда, где бы ты соорудил на такой случай ловушку?
Бэнсон внимательно, и теперь уже по другому , всмотрелся.
– Там, куда проникший пошёл бы прежде всего.
– А тебе самому куда хочется пойти? Ведь тебя, как только ты вошёл, поманило к себе какоето место? Вспомни.
– Да, поманило. Вот туда, где стоит в ряд старинное оружие.
– Точно. Выставлено напоказ. Это одна из ловушек. Но есть ли ещё?
Бэнсон неуверенно переступил с ноги на ногу.
– Кажется – есть.
– Неужели? И где?
– Вот там, ровно с другой стороны. Монеты и золото, и тоже положены так, что тянет подойти и потрогать.
– Молодец. Вот смотри, что он сделал. Подходишь к стене, а там, за стеной, в ещё одной комнатке, взведённый стоит арбалет. Именно арбалет, ведь ему не нужен порох, который может отсыреть. Подходишь, берёшь и тянешь к себе чтонибудь из оружия. Арбалет делает “щёлк”… Через дырку в стене прямо в грудь тебе летит болт. То же – с другой стороны. Это если проникнет тот, кто к оружию равнодушен, а прежде возьмётся за золото. Там тоже комнатка и тоже – болт в арбалете. Хорошо. Ну а если проникнувших – двое, и один пойдёт к оружию, второй – к сокровищам, и один из них попадёт в ловушку первым. Что тогда, второй – уцелел?
– Да, наверное… Ведь он же тогда – предупреждён!
– Не совсем. Что ещё может он предпринять, как не броситься к пострадавшему, чтобы или помочь ему, или определить, с чем предстоит иметь дело!
– Это что же…– Бэнсон взглядом повёл через центр круглого зала. – Он и это предусмотрел? Тогда что же, – вот здесь?!
Вместо ответа Альба подхватил стоящий неподалёку запечатанный и залитый воском бочонок, положил его набок и, примерившись, запустил через зал, к стоящим напротив колоннам. Дробно тарахтя ребристыми дощатыми боками, бочонок весело добежал до центра помещения – и вдруг пропал. Послышались стук и щелчок и, несколько после, – тяжёлый и тихий удар гдето внизу, далеко. В центре зала, в полу, теперь чернел люк, – объёмный, квадратный.
– Вот теперь всё, – утвердительно сказал Альба. – Теперь можно пройти и разрядить арбалеты.
– Но каким же, – изумлённо повёл головой Бэнсон, – каким же нужно быть умным, чтобы такое придумать!
– И умелым, чтобы всё это сделать. Но придумал и сделал всё это не Регент. У него был хороший учитель. Старик. Ты его видел, с Симеоном, на поляне. И хорошие мастера. Вот ихто увидеть тебе никогда уже не придётся.
– Тот старик? – свёл брови и потрогал себя за затылок озадаченный Носорог. – Тот старик? И это он же придумал прибить Симеона к дереву?!
– Да. Это он.
Молчали, обходя стороной люк в полу. (Бэнсон опасливо заглянул в чёрную пропасть.) Молча отыскали ещё одну дверь, прошли сначала в левую, потом в правую галереи – невысокие, узкие. Они вели в каменные приделы, где, точно, – стояли в деревянных станках натянутые, с железными, хорошо смазанными маслом дугами, арбалеты. Альба зажёг огонь, аккуратно вынул из их желобов тяжёлые, остро заточенные болты. Внимательно осмотрел пропитанную оружейным маслом нить, но трогать не стал, вернулся назад, в зал с колоннами.
– Хочу посмотреть, – пояснил он сопящему рядом Бэнсону, – как спуск насторожен. Можно узнать, какой мастер делал – европеец, охотник с севера или азиат. А если европеец – то какой школы, немецкой или голландской. А может быть – из местных, из англичан.
– А почему ты сказал, – ещё не веря своей догадке, произнёс напряжённо Бэнсон, – что мастеров я больше уже не увижу?
– Так ведь убили мастеров. Сразу, как только работу исполнили. Это у патера первое правило: секреты лучше всего хранит мёртвый.
Бэнсон медленными шагами ходил вокруг люка, постукивая друг о друга тяжёлыми сжатыми кулаками.
– Тот старик, – бормотал сам себе. – Тот, значит, самый? Старый старик? Вот его я совсем не запомнил. Как же так? Как же так?

ГРАНИЛЬЩИК АЛМАЗОВ

Правильным кругом, словно циркулем отчерченная, стояла рукотворная пещера. С усмирёнными, сокрытыми в тайниках, арбалетами и чёрным дуплом люка в самом центре она напоминала коварного дикого зверя с вырванными клыками. Обездвижен и связан стерегущий дракон, и ничто не мешает теперь запустить руки в кучи сокровищ. Но всё же ещё не время.
Обойдя с зажжённым факелом по кругу всё помещение, высмотрел Альба в стороне, между колоннами, ещё одну дверь. Закрыта на засов, открывается внутрь. Что ж думать? Убрали засов, отворили. Альба встал у проёма, на мгновение замер. Потом повернулся к Бэнсону, спросил:
– Ты чувствуешь запах?
– Запах? – переспросил непонимающе Бэнсон.
– Там человек. Живой человек. И находится там очень долго.
– Может, взять один арбалет? – спокойно и рассудительно произнёс Бэнсон, внимательно вглядываясь в чёрную глубину открывшегося за дверью коридора.
– Не нужно. Этот человек там, похоже, просто живёт. От него не исходит опасности.
Пошли, ступая неторопливо и мягко. Альба молча показал пальцем вверх, на потолок. Бэнсон, придержав шаг, вскинул глаза. А, понятно. Жирная, висящая хлопьями сажа от факела. Много раз проходил здесь хозяин, много. Тянется сажа непрерывной и ровной дорожкой, и это значит, что на своём пути хозяин нигде не задерживался, шёл ровно. Значит, ловушек в коридоре нет.
Прошли поворот, и обнаружились ступени, уводящие вверх. Потускнел огонь факела: потёк спереди свет белого дня. Вышли в просторное каменное помещение, без потолка, с высоченными стенами. Квадратный, огромный колодец. Солнце стоит высоко, так что лучи его заполняют всё до самого дна. А на дне, в середине, помещён какойто причудливый столикстанок, а за ним восседает, согнувшись, худой человек с собранными сзади в пучок волосами. Спиной к вошедшим. Станок перед ним жужжит и поскрипывает.
– Здравствуйте, мой господин, – произнёс человек, не поднимая лица. – Минутку мне дайте, я гранчик закончу. Скол здесь был неприятный, так я его до конца зашлифую, чтоб уже не возвращаться.
Спустя ровно минуту скрипучий шумок прекратился, человек привстал, вынул изпод себя и отставил в сторону табурет. Повернулся. На лице его светилась улыбка, – счастливая, чистая.
– Мой господин, – проговорил было он, но, натолкнувшись взглядом на вошедших, вздрогнул и переменился в лице.
– Кто вы?! – испуганно выкрикнул он, пятясь и закрываясь рукой.
– Мы – друзья, – быстро произнёс Альба. – Не тревожься, тебе ничего не грозит. Не грозит, но ты всё же вернись к своей скамейке и сядь. Сядь! Мы принесли тяжёлые вести.
Человек торопливо и часто закивал, робко приблизился к своему столику, сел.
– Какие тяжёлые вести? – подняв брови “домиком”, проговорил, почти простонал он. – Что ещё может случиться в моей горестной жизни? Какие ещё несчастья может послать мне судьба? Ей, кажется, уже нечем меня удивить!
– Цинногвер убит.
И человек вдруг тихо заплакал. Горько, с неброским отчаянием, открыто и безутешно, словно ребёнок. Он прижался грудью к краю стола, его дрожащие пальцы бесцельно хватали лежащие на нём стальные блестящие инструменты и тут же роняли. Инструменты печально звенели. Альба подошёл к нему, положил ладонь на плечо, склонил скорбно голову. Плачущий человек поднял лицо и, дрожа как в лихорадке, прерывисто заговорил:
– Почему на земле такое возможно?! Зачем умирают такие прекрасные люди?! Откуда берутся убийцы?!..
Он вытер глаза, быстро и глубоко вздохнул. Положил свою ладонь на руку Альбы и торопливо спросил:
– Им отомстили?
– Да, – твёрдо ответствовал Альба. – Рядом с Цинногвером легли и затихли навечно девять злодеев. Можешь не сомневаться. Мы (кивок в сторону массивной фигуры Бэнсона) были там и приложили к этому руку.
– Отомстить – это главное, – закивал заплаканный человек, и глаза его чуточку посветлели.
– Но, – Альба развёл в стороны руки, – остался ещё один виновник того, что случилось с Цинногвером. Один уцелел. И мы сейчас идём по его следу.
– Найдите его! – закричал, вскочив, человек и вцепился в собственные волосы. – Найдите его! Убийца должен лежать в земле!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мастер Альба'


1 2 3 4 5 6 7