А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мигающие желтые огоньки вывески у „Франсиз“, уютные столики на тротуаре так и манили зайти выпить. Что мы и сделали. В кафе было полно публики, собравшейся здесь после спектакля, в том числе знаменитые актеры и журналисты. При появлении Банколена все замолчали. Разумеется, известие об убийстве уже широко распространилось, но, хотя мы поздоровались с несколькими репортерами, я обрадовался, что они и не подумали нападать на нас со своими вопросами. Они только вежливо улыбнулись и вернулись к своему вермуту и игре в кости. Вопросы к полиции служители пера оставили для рабочего времени. Мы уселись в закутке на кожаном полукруглом диване и часов до трех обсуждали ход расследования. Скорее этим занимались мы с Графенштайном, потому что Банколен хранил молчание, крутя в руках потухшую сигару и время от времени подзывая официанта, чтобы он наполнил его бокал.Наконец мы закурили. Завеса табачного дыма повисла в неподвижном ночном воздухе. Стоя среди опустевших столиков, Графенштайн разглагольствовал о пиве, а я вспоминал Суинберна, но почему мы с такой страстью обсуждали именно эти темы, понятия не имею.Доставив Банколена домой на авеню Георга Пятого, буквально за углом, а Графенштайна в его отель на Елисейских Полях, я поехал к себе. В каком-то рассеянном опьянении я обогнул Ронпуан и свернул на авеню Монтеня к своей квартире.Я был не в состоянии размышлять. Долго стоял в гостиной у высокого окна, выкурив в темноте несколько трубок. Но таинственные обрывки видений, то и дело тревожившие мое сознание, заставляли чувствовать себя необъяснимо несчастным.Когда я проснулся, комнату заливал веселый солнечный свет – это было такое утро, которое заполняет тебя безотчетной радостью, когда хочется петь и прыгать козликом. Высокие окна сияли в лучах ослепительного солнца, на небе искрились белоснежные облака. Подобные ангелам, они плыли вереницей над серыми крышами Парижа. За одну ночь деревья оделись прозрачной зеленой листвой. В комнату проникал тихий шелест молодых листочков… Короче, это был чудный весенний день. И хотелось смеяться над циничным отрывком из прочитанной накануне книги. Я вскочил и сладко потянулся, услышав, как в ванной уже льется вода, улавливая запах кофе, готовящегося в кофеварке. Томас – я говорил о своем неоценимом слуге? – оживленно хлопотал в комнате, выбирая мне одежду на сегодняшний день, и улыбался в глубине своей уравновешенной, английской души, посматривая за окно.Я сидел за завтраком у окна, когда Томас доложил о визитере. Это был Банколен. Он появился в сияющем цилиндре и в визитке – на вид слишком француз. Бородка его была, судя по всему, аккуратно подстрижена только что.Шеф полиции, как наступивший день, искрился весельем и насмешливостью. Но тени под глазами словно подсказывали, что ночью он почти не спал. Усевшись напротив меня за столом, Банколен сложил руки на набалдашнике трости с задумчивым видом.– Кофе? – предложил я.– Бренди, – рассеянно отозвался он.Он выбрал абрикотин, и не одобряющий прием спиртного с утра Томас принес графин. Золотистый цвет напитка сиял на солнце. Банколен поднял маленькую рюмку и рассматривал ее. Его взгляд казался ушедшим в себя, как будто он заглядывал в глубину магического кристалла. Я подумал, что мой друг, вероятно, и ночью пил. Он осушил рюмку и задумчиво отодвинул ее в сторону.– Мне не нравится тон утренних газет, – наконец сказал он. – Думаю, придется мне закончить расследование уже завтра… Я обещал твоему отцу, – помолчав, продолжил детектив, – позаботиться о тебе, когда ты приедешь в Париж, что обязательно должно было произойти. Думаю, теперь это включает твое участие в теперешних событиях. И все же ты слишком похож на него, чтобы быть полезным, – в вас обоих слишком много ирландского. С другой стороны, именно поэтому ты и можешь оказаться полезным.Он внимательно изучал меня, как режиссер, выбирающий актера на определенную роль. А может, как генерал, рассуждающий о предстоящем бое в цифрах и планах, не задумываясь о своих подчиненных, то есть всего лишь солдатах. Тонкая улыбка Борджиа пряталась у него в усах.– Сегодня днем будут получены результаты вскрытия тела и отчет о проверке некоторых людей. До этого у нас будет работа. Заканчивай завтрак. Мы идем поговорить с месье Киларом.– Отлично! А где доктор?– Заедем за ним по дороге. Я приехал на машине, но хочу, чтобы ты взял и свою… Присутствие доктора будет очень важно. Мне интересно послушать, как он объяснит ход размышлений убийцы, когда мы его возьмем.– Банколен, – медленно произнес я, – вы, видимо, считаете, что, кроме вас, никто ничего не замечает.– А, наконец-то мы к этому пришли! Давай послушаем, что ты думаешь об этом деле.– Я не претендую на то, что во всем разобрался. Но не надо недооценивать Графенштайна. Он далеко не глупец. Вчера вечером он заметил нечто… и это настолько его потрясло, что он старается не думать о своем открытии. Оно казалось слишком тупым, чтобы быть правдой.– И как ты думаешь, что же он заметил?– Не знаю. Но подозреваю, что это такой момент, о котором никому и в голову не приходило подумать. Доктор счел этот факт слишком невероятным, чтобы говорить о нем. И было еще множество других фактов, которые мы не рассматривали…– Например?– Две особы, а именно наш буйный друг Голтон и та англичанка, которую я обнаружил наверху. Они говорили о том, что беседовали с Салиньи по-английски. Затем – не знаю, что заставило вас задать такой вопрос, – вы спросили об этом у Вотреля. По его словам, Салиньи не говорил на английском. Кто-то из них взял на себя труд солгать.Банколен довольно усмехнулся:– Ты делаешь заметные успехи, друг мой. Ты вполне способен понять очевидное. Так можешь ли предположить причину, по которой кто-то из них лжет?– Нет. Казалось бы, это совершенно не имеет значения. И вместе с тем странно, что этот пункт заставляет кого-то лгать. Я только хотел приложить доктрину „ложного факта“.– К кому?– Кажется, к Вотрелю. Затем, что касается этой книги – „Алиса в…“…Банколен вдруг оставил свои насмешливые манеры. Весело смеясь, он стукнул по набалдашнику.– Отлично! Ты становишься интересным. Продолжай.– У меня есть теория. Вчера вечером курительная комната практически пустовала. Поэтому стюард и заметил, как из нее вышел Салиньи. Так что мало кто мог забыть в ней „Алису“. Более того, никто не признался, что именно он оставил ее. С другой стороны, Вотрель и Салиньи провели там очень много времени – они занимали кабинку более получаса… Предполагаю, что книгу случайно забыл там Салиньи. Предполагаю также, что он хотел захватить ее для леди на третьем этаже, которая разделяла его литературные вкусы. – Неосознанно я вложил достаточную долю язвительности в это замечание. – В любом случае почему все-таки Вотрель не сказал нам, что книгу забыл Салиньи?– Друг мой, этим вопросом ты выдвигаешь великолепное противоречие своей теории. Следовательно, ты считаешь, что у Вотреля были веские причины убедить нас в том, что Салиньи не говорит по-английски?– Если книгу оставил Салиньи, Вотрель должен был это знать. Но он промолчал. Значит, это он сам забыл ее…– Да… если только не согласиться с твоим первоначальным допущением, что больше никто не мог это сделать. Что ж, Вотрель не сказал нам об этом, возможно, потому, что не заметил, как Салиньи оставил там книгу; это же вполне допустимо.– А мне кажется, – сурово заметил я, – что Салиньи назначил подозрительно много свиданий на вечер. Одно – с молодой англичанкой, а другое – с убийцей. Похоже, он собирался очень оживленно провести свою брачную ночь, при этом совершенно не принимая во внимание новобрачную. Тогда возникает вопрос какая связь между Лораном и любовницей Салиньи, мисс Грей? Этот таинственный тип, Лоран, наносит визит мисс Грей, пачкает ей руку кровью и сообщает, что Салиньи не придет к ней на свидание… Что, Лоран так отечески заботится обо всех женщинах, которые имеют отношение к этому делу?– Спокойнее! – смеясь, воскликнул Банколен. – В своих усилиях раскрыть убийство тебе почти удалось доставить мне головную боль. Точно так же ты можешь спросить, не было ли у Салиньи личного интереса ко всем женщинам, замешанным в этом деле. Tiens! Здесь: вот так! (фр.)

Это был хладнокровный тип, Салиньи! По мере расследования характер нашего выдающегося спортсмена становится все непонятнее. В своей спокойной, простодушной и откровенной манере он назначает на вечер после своего бракосочетания свидание с любовницей своего лучшего друга. Согласно твоим рассуждениям, он так продумывает свидание, что берет с собой „Алису в Стране чудес“, дабы не тратить напрасно времени. Diable! Ловкий парень! У вас в Америке таких называют делягами.Пока Томас вызывал по телефону мою машину, Банколен прошел в гостиную. Я слышал, как он бегло и небрежно пробежался по клавишам, как хороший пианист. Мне вовсе не по душе была его манера снисходительно относиться к идеям других. Но когда я вошел в комнату, он взглянул на меня и криво усмехнулся:Послушай, старина. Может, тебе будет интересно знать… я боюсь, что ты прав. – Пожав плечами, он несколько раз нажал клавиши в верхнем регистре. Затем встал, готовый идти.На улице меня уже ожидала доставленная из гаража моя машина. Банколен в своем „вуазане“ поехал впереди. Мы сделали круг, и он забрал у отеля Графенштайна, после чего я поехал за ним по Елисейским Полям, через площадь Согласия и за реку. Затем мы свернули на бульвар Сен-Жермен. Остановились у старого серого здания недалеко от известного ресторана, примыкающего к бульвару как дополнительное привлечение публики. Через арку, перекрытую толстой дверью, мы попали в туннель, где консьерж с чудаковатым лицом проводил нас подозрительным взглядом, пока мы проходили в заросший сорняками четырехугольный двор, окруженный мрачными серыми стенами.Мы наконец нашли контору месье Килара. Угрюмый клерк проводил нас в длинную приемную с зарешеченными окнами, украшенную картиной знаменитого доктора Гийотэна. Вскоре нас пригласили в кабинет адвоката.Судя по его вдохновенному и оживленному виду, он или репетировал речь, или распекал клерка. Это настолько высокий и худой человек, что его тело, казалось, могло складываться. У него был вытянутый голый череп с крючковатым носом и холодными глазами под изогнутыми веками. Белки его глаз казались неожиданно ослепительными на его пепельном лице. Облаченный в черную адвокатскую мантию, он стоял за широким столом в кабинете, полном книг, и величественно кивнул нам, когда мы вошли.– Вы пришли по делу Салиньи, – приглашающе взмахнул рукой он. – Очень печально. Присаживайтесь, пожалуйста.Месье Килар казался похожим на дантиста, который вот-вот возьмет свои щипцы. Мы опустились в кресла, которые в унисон скрипнули под нами. Но самый громкий скрип издало кресло месье Килара. Адвокат вопросительно посмотрел на каждого из нас.– Я уверен, месье Килар, – начал Банколен, – что вы не нарушите профессиональной этики, если ответите на несколько вопросов… Вы, конечно, хорошо знали месье де Салиньи?Склонив лысую голову, адвокат задумался.– Нет, месье, не могу так сказать. Я вел его дела, но хорошо знал не его, а его отца. Я познакомился с его отцом весной 1892 года, нет, это было в 1893-м, а именно 7 апреля, если говорить точно. Это было в пасмурный день, когда то и дело принимался идти дождь и когда я защищал Жюля Лефера, обвиняемого в краже со взломом. – Он откашлялся и строго посмотрел на нас, будто вопрошая: „Сообщите жюри, а где вы находились 7 апреля 1893 года?“ Официально я был советчиком Рауля со дня его рождения, но редко его видел. Он был из тех юношей, которые не интересуются денежными вопросами. Во всяком случае, они его не интересовали, пока он мог спокойно выписывать чеки.– Но насколько я понял, вчера вы праздновали вместе с ним?– Да. Как вы понимаете, это естественно – чтобы я принес свои поздравления и благословение новобрачным. Кроме того, это была идея мадам Килар… И должен сказать, – он вдруг поскучнел и заморгал странно изогнутыми веками, уставившись в угол потолка, – что, несколько раз переговорив с Раулем по мере приближения дня его женитьбы, я составил себе гораздо более высокое мнение об этом молодом человеке. Да, именно так.– Следовательно, он с вами советовался?– Естественно, месье! Он был обеспокоен, и я его не виню. Он хотел обеспечить будущее. – Неожиданно его взгляд остановился на нас. Килар высоко поднял плечи под черной мантией.– Значит, он составил завещание?– Да. Он также попросил меня достать в банке наличными сумму в миллион франков.Наступила гробовая тишина. Банколен пробормотал:– Tiens! Вот как? Это не показалось вам несколько необычным?– Если бы мне не приходилось иметь дело с необычными делами, месье, я избрал бы другую профессию. Когда месье де Салиньи изъявил желание иметь наличными миллион франков, состояние его банковского счета и мои связи были таковы, что банк не нашел в этом ничего странного. – Неожиданно Килар добавил: – Может, лучше все вам объяснить, как это сделал для меня месье де Салиньи. Его намерение провести медовый месяц в тишине дома было лишь для отвода глаз. Он хотел, чтобы об этом сообщили в газетах, чтобы обмануть… скажем, какие-то злонамеренные силы, следящие за ним. Он планировал сегодня же отбыть с мадам в неизвестном направлении и с достаточной суммой наличными, чтобы они могли жить на эти деньги, не вступая ни с кем в контакт, пока полиция не схватит… преступника. (Конечно, я употребляю это слово не в общепринятом юридическом значении.) И я задаю вопрос: достаточно ли миллиона франков на расходы в такой период…Все противоречит друг другу! Все, с кем мы встречались, казалось, настороженно обнажали клыки. Но был еще один момент в смутных сомнениях, который равно тревожил и старого высохшего грифа в черной мантии. Он говорил, это чувствовалось, не из желания быть откровенным. Скорее чтобы проверить эффект, который его показания произвели на нас. Оголенный череп подался вперед, локти согнулись на столе, а длинные сухие пальцы ловко стали вращать стальной нож для разрезания бумаг.Мы молчали. Ветерок, врывающийся в окно, шелестел бумагами, птицы радостно щебетали во дворе. На солнце набежало облачко, и тень от него медленно накрыла напряженную фигуру месье Килара. Наконец Банколен подал голос:– Скажите, месье Килар, может, вам, случайно, известно, не находила ли ваша супруга в шкафчике для лекарств, что у вас в ванной, совок?Эффект от вопроса был ужасающ. Килар весь напрягся и резко положил нож на стол.– Боюсь, не совсем понял смысл вашей шутки, месье. Совок! Совок?! – Он повторял это слово, а его глаза широко распахнулись, костлявое тело заскрипело, словно погремушка гремучей змеи. – Да как там мог оказаться совок?– Значит, вы понимаете, о чем я говорю?– Да. Я не первый раз слышу о совке.Я не думал, что вчерашнее ощущение ужаса может возвратиться. Но по мере того как длинная тень ползла по комнате, заполненной запыленными книгами, казалось, будто вновь появилась зловещая тень Лорана. Килар медленно продолжал говорить:– Я вам все расскажу. Это меня буквально преследует… Итак, – он взмахнул широким рукавом, – позапрошлым вечером, в четверг 22 апреля, месье де Салиньи устраивал у себя дома холостяцкий прием. Это был прием в совершенно ином духе, чем его прежние вечеринки. Мадам Килар говорит, что одно время он часто собирал у себя друзей, и они веселились просто неприлично, можно даже сказать, разгульно, и среди гостей были спортсмены-профессионалы, автогонщики, фехтовальщики, боксеры и прочие, с которыми в наше время нам приходится сталкиваться, – с горечью отметил он, – как с равными благородным семействам Франции…Его костлявая фигура выпрямилась. Я затаил дыхание. В глазах Килара сверкнула гордость пополам с горечью, как при взгляде на повергнутые боевые знамена. Он напоминал солдата, восклицающего „Да здравствует император!“, при этом отдавая честь, хотя знамя с орлом распростерто на земле.– Мы принадлежим к старой школе. Мы – вымирающее поколение… Я помню тот серый дом в Буа, из которого открывается вид на Триумфальную арку, когда он принадлежал его отцу, и куда хаживали на прием государственные мужи. Его отец был великим человеком… – Килар задумался, затем быстро заговорил: – Вы не поймете, каково для нас видеть, как последние аристократы один за другим покидают этот мир. Словно одна за другой задуваются свечи в шато, пока весь дом не погрузится в темноту. Силы небесные! Это разрушает дом! Мы остаемся одинокими и потерянными! Я был свидетелем того, как в этом самом доме умирал отец Рауля; как еще долго в его просторных комнатах держался запах лекарств и смерти…Он судорожно сжимал и разжимал кулак, и его слова падали подобно балкам старинного здания, вздымая пыль и кирпичную крошку, обнажая скрытые предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22