А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Дикий обычай, хоть вреда от него почти никакого. Достоинство этого сорта крови в том, что Золотистая всегда выдерживает посвящение и становится членом Семьи. Но то, что случилось на этот раз – высосать всю кровь, не знаю… – Он не закончил фразу, потом удрученно добавил: – Впрочем, уже ничего не поделаешь.
– Может быть, в Сцеживании больше смысла, чем вам представляется, – предположил Бехайм. – Не хотелось бы вас обидеть, но поскольку вы не испытали его эффекта на себе, возможно…
– Видел я их, вкусивших от Золотистой, – перебил его Агенор. – Поверь, никаких чудес не было. Зато мне довелось быть свидетелем не одного Озаряющего Жертвоприношения, и, несмотря на то, что ритуалу подвергаются осужденные за преступления против Семьи, есть что-то величественное в этом действе. Там жизнь отдается за то, чтобы узнать наше будущее. Я верю, что приговоренные понимают это, что они получают некую высшую радость, когда их приносят в жертву.
Когда Агенор произносил эти слова, его лицо приняло выражение нездешнего блаженства, как будто он самого себя видел святой жертвой. Бехайму снова стало не по себе – старик вел себя очень странно. Он решил не обращать на это внимания и сосредоточиться на неотложном. Он присел на край кровати, положил ладони плашмя на колени и стал рассматривать узор на кусочке ковра у себя между ботинками.
– Что скажешь? – обратился к нему Агенор.
– Пытаюсь понять, зачем кому-то понадобилось пойти на такое опасное преступление.
– Тебе ли спрашивать, чем манит Золотистая?
Бехайм пропустил мимо ушей намек на его давешнюю несдержанность.
– Не поверю, чтоб кто-нибудь решился на такое, только чтобы попробовать ее крови.
– Думаю, ты переоцениваешь некоторых представителей нашего племени. Например, де Чегов.
– Сомнительно, чтобы даже де Чеги были способны совершить преступление со столь незамысловатым мотивом. Заявить о себе, в знак протеста – пожалуй. Но не просто чтобы откушать крови.
– Ну, не буду спорить. В конце концов, тебе разгадывать эту загадку.
Старик прошел через комнату к кровати, положил руку на плечо Бехайму.
– И принимайся за дело не мешкая. Патриарх не сможет долго удерживать тут всех.
Бехайм кивнул, но восторга но поводу поручения он не испытывал: преступление, конечно, весьма интересное, но привлекательность задачи меркла перед ее сложностью.
– Возможно, мне не стоило предлагать тебя, – сказал Агенор.
– Нет, нет, – поспешил возразить Бехайм. – Я…
Агенор остановил его, подняв руку.
– Я не должен был предлагать тебя, ради нашей дружбы. Может оказаться, что я принес тебя в жертву, ибо ты подвергнешься страшной опасности, и хотя за тобой Патриарх, многие с огромным негодованием отнесутся к твоему расследованию. А если тебе удастся разоблачить преступников, они, разумеется, будут стоять насмерть, лишь бы их не обрекли на Озаряющее Жертвоприношение. Но речь идет не только о дружбе, ставки в этой игре очень высоки.
Он сделал несколько шагов к середине комнаты и остановился, сцепив руки за спиной и глядя в сторону.
– В случае успеха ты заручишься огромным влиянием на Патриарха и тех, к кому он прислушивается. Я о таком мог бы только мечтать. Может быть, это станет событием, которое склонит общественное мнение на нашу сторону, добавит недостающий голос к хору здравого смысла, и мы сможем направлять действия Семьи, к вящему ее благоденствию и укреплению могущества. Итак, – он развернулся на каблуках, – что сделано, то сделано. Но позволь мне заверить тебя, друг мой, – ты не один. Твое падение будет и моим падением. Я не стал бы рисковать твоим бессмертием, не разделив опасность с тобой.
Отдавая теперь себе отчет во всех страшных ловушках, подстерегающих его в этом деле, Бехайм почувствовал себя опутанным по рукам и ногам, его охватила слабость.
– Постараюсь оправдать ваше доверие, – сказал он, но сам услышал всю фальшь своих слов и добавил дрожащим голосом: – С трудом представляю себе, с чего начинать.
Он встал и потер пальцем щеку.
– Подозреваемых – тьма, всех за пару дней не допросишь.
– Ну, их круг можно сузить, – сказал Агенор. – Во-первых, сегодня вечером я заключил некий союз, – думаю, совсем скоро это окажется нам полезным. Кроме того, я позволил себе отправить слуг к каждому члену Семьи и поручил им поставлять тебе сведения об их передвижениях. Некоторые, вероятно, откажутся отвечать из высокомерия, другие скорее солгут, чем согласятся скомпрометировать близких. Но при всем нашем могуществе мы существа весьма предсказуемые, и я верю, что кое-кто из моих родственников удивит меня своей откровенностью. Большинство подозреваемых мы сможем исключить одним махом.
– Даже если нам это удастся, даже если под подозрением у нас останется, скажем, всего десять человек, найти среди них виновного – непосильный труд. В лучшем случае мы можем надеяться обнаружить улики на теле или рядом с ним.
– Тогда идем немедля на место преступления.
– Мой господин, при всем моем уважении и притом, что я весьма высоко ценю ваше содействие и, несомненно, буду обращаться к вам за помощью в ходе расследования, я предпочел бы, чтобы во время работы никто не заглядывал мне через плечо. Тогда я сумею лучше сосредоточиться.
Агенор наклонил голову.
– Ну что ж. Но я настаиваю – держи меня в курсе… ради твоей и моей безопасности.
– Постараюсь…
– Нет, Мишель, ты будешь мне обо всем сообщать! Это приказ.
Хотя в голосе старика прозвучала лишь строгость, Бехайм мог бы поклясться, что в его глазах мелькнуло отчаяние и чуть ли не мольба, и это вконец смутило его – никогда еще Агенор так не давал волю чувствам, даже когда нападали на него лично.
– Если вы недоговорили, – сказал Бехайм, – теперь я вправе попросить вас выложить все.
Аристократическое лицо Агенора напряглось от гнева – но лишь на миг, вслед за тем кожа на его черепе обвисла, свидетельствуя о долгих годах его неестественной жизни. Ввалившимися глазами он уставился на Бехайма, словно не понимая, чего от него хотят. Наконец он повторил:
– Я совершил нечто.
Бехайм ждал продолжения, но его не последовало.
– Ну же! Вы совершили нечто, и…
Голова Агенора дернулась, он моргнул, глядя на Бехайма, как будто только сейчас осознал, что тот рядом.
– Союз, о котором я упомянул… Я посчитал его необходимым, чтобы дать тебе некоторое преимущество, но у меня нет уверенности – поможет он тебе в конечном счете или помешает. – Он устало вздохнул. – Время покажет.
– И что же это за союз?
– Мне не хотелось бы говорить об этом сейчас.
Бехайм знал – настаивать бесполезно.
– Прошу предоставить в мое распоряжение нескольких слуг, – сказал он немного погодя. – Разумеется, мне будет помогать Жизель, но, принимая во внимание масштабы расследования, понадобится дополнительное содействие.
– Как тебе будет угодно.
Бехайм встал, все еще ощущая некоторую слабость в коленях, но уже чувствуя, как возвращается знакомое по парижской жизни предвкушение охоты.
– Помни о том, что поставлено на карту, – сказал Агенор. – Что бы ты ни узнал, какими бы высокими связями ни обладали виновные, ты должен неколебимо сохранять свою решимость довести истину до сведения Патриарха.
– Я сделаю все, чтобы не обмануть ваших ожиданий.
– Моих ожиданий ты обмануть не можешь, – сказал Агенор, обеими руками стиснув правую руку Бехайма и испытующе вглядываясь ему в лицо. – Они уже обмануты. Я больше не наперсник Патриарха. Я для него – старый дурак, писака, Кассандра, несущая бред о будущем. Но ты, Мишель, сможешь с лихвой компенсировать мои неудачи. В твоих силах возжечь победу из пепла моего поражения. Не обманись сам. Вот мое тебе наставление.
ГЛАВА 4
Нагое тело несчастной Золотистой лежало на вершине восточной башни замка Банат. Опущенные веки примерзли к глазам девушки, почерневшие камни рядом с ней были покрыты потрескавшейся красной глазурью. Агенор сказал «изувечена», но Бехайм не ожидал увидеть ран, нанесенных с таким зверством. На шее сбоку была рваная дыра такой величины, что в нее вошел бы кулак, такая же рана зияла на животе. Раны меньших размеров, но не менее страшные покрывали ее лицо, груди и бедра. Тело сковало морозом, но Бехайм заметил уже появившийся мертвенно-бледный оттенок и признаки окоченения – это означало, что убийство, видимо, было совершено в предутренние часы прошлой ночи – тогда было довольно тепло, и началось разложение. И все же его удивило, что процесс не зашел дальше. Очевидно, днем было кратковременное похолодание, замедлившее его, решил он. Но даже если и так, это не объясняет столь малую степень распада. Может быть, перед самым рассветом ненадолго потеплело, а потом, при первых лучах солнца, подморозило. Версия вполне вероятная, хотя вряд ли ее докажешь, ведь, скорее всего, никто из слуг не отважился выбраться наружу днем, так как все они в это время ни на шаг не отходили от своих хозяев, охраняя их от предательства.
Восковые кисти рук девушки скрючились клешнями, открытый рот застыл в немом крике. Ни следа не осталось от ее свежести и красоты, лишь блеск белокурых волос и едва уловимый, мучительный запах крови, поднимавшийся от пятен, покрывавших камни башни. Тот, кто это сделал, должен был просто выкупаться в крови, подумал Бехайм. Несмотря на предположение Агенора об участии в преступлении нескольких лиц, Бехайм считал, что убийца действовал в одиночку. Для столь необузданного насилия требовалось уединение, как при половом акте, тут просматривалось злодеяние, совершенное с крайней скрытностью. Ему ни разу не встречались убийцы, действовавшие в сговоре, которые до такой степени потеряли бы контроль над собой, – они устыдились бы сообщников.
Закрыв глаза, он напряг все способности ума, позволившего ему, среди прочего, стремительно взлететь по служебной лестнице в парижской полиции, и слился с минувшим, впитывая все намеки, мельчайшие улики и свойства атмосферы, дабы войти в шкуру убийцы, в состояние его сознания и увидеть, как он убивал, вернуться к моменту преступления на этой башне, такой, какой она была прошлым утром. На востоке, над насыпными холмами, окружавшими замок, нависла распухшая желтая луна. Она освещает непроходимую чащобу, приземистые дубы с карликовыми ветвями, наполняя овраги глубокими озерами тени. Тишина, ветер. Со скрипом открывается дверь, ведущая на площадку башни, появляется темный мужской силуэт – а может быть, не мужской? На миг Бехайму как будто открылось, что такая жажда, как у этого убийцы, могла пробудиться только в мужчине, эдакое мускулистое безумие. Но нет, мелькнуло что-то еще, какая-то утонченность движений, колебания, и его подозрения метнулись в другую сторону. Все же условно, для построения гипотезы, он решил считать убийцу мужчиной. Высоким. Высокий мужчина выводит девушку на башню. Зябко. Ее светлые волосы чуть треплет ветерок. Тонкая ночная сорочка облепила груди, живот, длинные бедра. Лицо ее неподвижно, она ступает, как лунатик. Послушная силе взгляда, который вперил в нее вампир, она не чувствует холода. Убийца поворачивает девушку лицом к себе, наклоняется к ее шее и впивается. Она роняет голову набок, из-под ее полуопущенных век видны полумесяцы белков. Проходит немало времени, прежде чем вампир отрывается от нее, с его губ падают темно-красные капли, одной рукой он поддерживает девушку. Вкус крови вскружил ему голову. Никогда еще не было в его жизни такого сводящего с ума аромата, никогда не возгорался он таким исступленным восторгом. Ему не остановиться, он припадает к ней снова, и скоро упоение перерастает в свирепую звериную жажду, пир первобытного существа. Как будто в его сознании отверзлась дыра – скважина, из которой хлынул поток диких, низких желаний. И вот он уже не пьет – он рвет нежную плоть клыками, продираясь к источнику жгучего наслаждения, истребляющего остатки его здравого смысла, пожирающего его душу, и теперь ему хочется лишь одного – вгрызаться, терзать, раздирать ее, пока не доберется до самой артерии, чтобы прижаться к ней губами и высосать ее содержимое, такое прелестное. Девушка падает, он покрывает ее собой – черный, сгорбившийся, пиявкой прилипший к ее бьющемуся в судорогах телу. Потом он вспарывает ей живот, щеку, кромсает уже без всякой цели, не разбирая частей тела, сдирая оболочки тканей, прячущие под собой красный жидкий наркотик. Потом…
Что-то не так.
Его мысли разлетаются от вспышки ужаса. Он поднимает глаза к небу. Луна горит, пылает, на миг это пламенеющее уродливое пятно как будто кажется ограненным, потом колышется волнами, как сквозь знойное марево. Небо приобрело ядовитый оттенок, все вокруг словно раскалила докрасна какая-то неземная сила. Так действует на зрение ее кровь, решает он. Это все кровь, опьянение. Или что-то еще? Может быть, не кровь, а что-то другое? Никак не вспомнить. И тут он видит, что сделал с девушкой.
Отвращение борется с гордостью: какой он сильный, беспощадный, властный! У него кружится голова. Но это не то веселое головокружение, что он испытал минуту назад, нет, теперь это мутный гадкий дурман. Все вокруг стало необыкновенно ярким. Кровь искрится, как лава, быстро струящаяся по камню, от ее капель, луж, из щелей между каменными плитами паром поднимается свет. На него накатывает волна тошноты, он, шатаясь, поднимается. Что-то не то он сделал, и все, что чувствует и видит, – все не то. Так много света, свет взрывается у него в черепе, вытекает из его глаз, из ран девушки, из разодранного мяса ее грудей, кровавый свет стрелами взмывает вверх, чтобы покрыть его виной, заразить на всю жизнь. К горлу поднимается горячая жидкость, его рвет красным, выворачивает наизнанку. В голове причудливый звон, душераздирающий скрежет ногтей по стеклу. Он пытается заткнуть уши, но какофонию эту никак не заглушить. С его подбородка капает покрасневшая желчь, сердце бешено колотится. Двигаясь наугад, в объятиях непостижимого страха, он скрывается в темноте замка…
Придя в себя, Бехайм обнаружил, что крепко вжался в стену башни и смотрит вдаль, на Карпатские горы, над которыми, к его немалому удивлению, висела небольшая серебристая луна, так не похожая на чудовищный раздутый желтый шар, который ему привиделся. Ему почудилось, что кто-то стоит за спиной, но, круто развернувшись, он увидел лишь тело Золотистой, – правда, ощущение чьего-то присутствия не исчезло. Он прислушался к этому чувству в надежде вычленить его составляющие, уверенный, что напал на ментальный след, оставленный убийцей, столь же осязаемый, как пятно крови или отпечаток ботинка. Но след быстро улетучился, и больше Бехайму ничего не удалось узнать. Он попробовал собрать воедино все впечатления об убийце и составить его портрет, но его умственному взору явилась лишь фигура, лишенная индивидуальности, как силуэт, вырезанный из черной бумаги. Вероятно, это мужчина. Самонадеянный, но не начисто бессовестный. Упился кровью Золотистой до галлюцинаций. В безумном порыве совершил убийство, потом устыдился до тошноты и убежал. И это все.
Бехайм опустился на колени – осмотреть тело. Нашлась единственная улика – обрывок черной нитки, застрявший под сломанным ногтем. Но это ни о чем не говорит. Кто из съехавшихся мужчин не одет в черное? Собравшись с силами, Бехайм чуть подвинул тело. Плоть примерзла к камню, и, когда он стал отрывать ее, раздался жуткий хлюпающий звук. Под телом не нашлось ничего, заслуживающего внимания. Снова кровь, клочки изодранной сорочки. Он изучил их, но без микроскопа трудно было что-либо определить. Чувствуя себя беспомощным, загнанным в тупик, он встал и принялся осторожно обследовать каменные плиты, залитые лунным светом. Тщательно осмотрев освещенную часть башенной площадки, он опустился на четвереньки и обыскал темные участки вдоль стены, проверяя щели ногтями. Он уже исследовал почти половину всей площади, когда наткнулся на осколок стекла. Рядом валялось еще несколько стекляшек, в том числе горлышко небольшого флакона с закрученной серебряной пробкой. Рассмотрев его вблизи, он установил, что флакон очень старый, возможно, антикварная вещь, а судя по размеру, его содержимым, видимо, были духи. На пробке была затейливо выгравирована заглавная буква, правда почти полностью стертая временем – уцелели одни завитушки, что это за буква, понять было нельзя. Вероятно, «U» или «N». Может быть, «V». Повертев пробку, он сунул ее в карман и продолжил поиски. Но больше ничего найти не удалось.
Три улики. Пробка от флакона, кровь – где-то в замке должен быть спрятан забрызганный ею вечерний костюм – да тот факт, что убивал мужчина. Оттолкнуться в расследовании почти не от чего. Бехайм понимал, что ему остается полагаться на везение и еще на упорный, неустанный труд, львиную долю которого нужно будет поручить слугам Семьи. Он немедленно отправит их на поиски окровавленной одежды и владельца пробки, выяснит, чем закончились попытки Агенора установить, где находился каждый из членов Семьи ранним утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29