Марина, тщательно обдумывая каждый шаг, каждое слово, рыла подкоп под свекровь, чтобы та ушла с работы, только на год, до садика для внучки. А Марина выйдет на работу, поддержит Андрея и компенсирует из своей зарплаты материальные потери свекрови. Обещание «компенсировать» – исключительно точный и стратегически верный ход. Свекровь возмутилась – с родных детей плату брать? И подозрение в корысти на три четверти подвинуло свекровь к цели Марины.
Словом, обе семьи вращались на своих орбитах, комета-Эмилия летала далеко и была им абсолютно безразлична.
Она объявилась в конце июня.
– Здравствуйте, – пропищал взволнованный детский голос. – Это Марина? Тетя Марина?
– Да, кто говорит?
– Таня, вы меня не знаете. Меня бабу… ой, просто Эмилия попросила номер набрать. Я тут на каникулах у своей бабушки, через два дома от бабы Кати.
– Погоди, девочка, не волнуйся! С Эмилий все в порядке? Она жива?
Марина вдруг отчетливо поняла, что очень давно не интересовалась бабулей, вдруг та преставилась.
– Она рядом стоит. Я передаю трубку.
– Марина? Это Эмилия.
– Рада тебя слышать. Как самочувствие?
– Удовлетворительное. Через две недели мой день рождения.
– Правда? Сколько тебе исполнится?
– Что за пошлый вопрос! Я хочу, чтобы вы приехали. В этот день всегда собираются мои почитатели и поклонники.
«Оставшиеся в живых? – чуть не вырвалось у Марины. – И назвать нас почитателями, тем более поклонниками, слишком смело».
Вслух она сказала:
– Не обещаю, но постараемся.
– Ты не поняла, голубушка. Вы обязаны приехать!
– Так уж обязаны?
– Иначе я лишу вас наследства.
– Шкатулки с драгоценностями?
– Это больше, чем всякие драгоценности.
– Мы сделаем все возможное, чтобы вырваться, – примирительно сказала Марина. – Впереди две недели, успеем разгрести дела. Но хотим поздравить тебя не в расчете на наследство, а просто потому… – Марина замялась, понимая, что никаких искренних мотивов для чествования Эмилии не отыскивается, – потому что, в конце концов, ты наша единственная родная бабушка.
– Надеюсь, тебе не нужно напоминать, что праздничный стол должен соответствовать поводу? – Раздался шорох и далекий голос Эмилии, обращавшейся не к Марине: – Девочка, отключи аппарат, я закончила разговор.
Над подарками для Эмили долго не мудрствовали. Обнищавшей актрисе весьма пригодилось бы нижнее белье. Так ведь обидится трусам и панталонам. В доме всегда найдутся нетронутые вещи, которые выбросить жалко, а пользоваться ими не хочется. Марина отряхнула пыль с дамской сумочки, когда-то ей подаренной и совершенно не понравившейся. Лена на верхней полке шкафа раскопала пакет с будуарным гарнитуром – ночной рубашкой и халатиком. Один раз надевала, пять минут красовалась, Антон поморщился, сказал, что прикид отдает публичным домом. Лена взвилась: откуда ты знаешь, во что шлюхи наряжаются? Но гарнитурчик забросила в шкаф.
Две семьи ехали за город в прекрасном настроении, как на пикник. Впервые за лето вырвались на природу, будут жарить шашлыки, валяться на травке, гулять по лесу и предаваться иным удовольствиям на свежем воздухе. Они решили переночевать в деревне, как-нибудь разместятся, чтобы иметь два полноценных дня отдыха, а главное, чтобы Антон, который за рулем, мог выпить вина.
Опасения, что Эмилия затюкала бабу Катю и та потребует увезти капризную дачницу, не подтвердились. Баба Катя получила от Марины набор кухонных полотенец, а от Лены – войлочные тапочки. На эти вещи, пусть и не роскошные, в отличие от презентов для родной бабушки, потратились. Очень боялись, что баба Катя выгонит Эмилию.
Подставив щеку для поцелуев, выслушав поздравления, приняв подарки, Эмилия поджала губы и спросила:
– А где цветы?
– Вокруг, – нахально сказал Антон, разведя руками, тыкая в обильно цветущие палисадники.
– Грузовик с букетами сломался по дороге, – усмехнулся Андрей. – Какая тут благодать! – Сладко потянулся, подпрыгнул, стал в боксерскую стойку и принялся нападать на Антона.
Тот с готовностью включился в «бой».
У Марины мелькнула мысль: «Нехорошо, что мальчики издеваются над бабушкой». Мысль мелькнула и пропала, потому что наблюдать за дурачащимися ребятами было сплошным удовольствием.
– Пацаны и есть пацаны, – улыбалась Лена, которая так же опьянела от деревенского воздуха.
Детей спать не укладывали, они подремали в машине, только покормили. Стол решили накрыть в саду, под яблонями. Баба Катя метала из погреба соленые огурцы и грибы. Накопала молодой картошечки, сорвала пупырчатые огурчики, зеленушку-петрушку. Предложила и самогону на зверобое, но гости предпочитали привезенное сухое вино и пиво.
Солнце светило ярко, но в тени деревьев гулял легкий ветерок, создавая нежную прохладу. Мужчины занялись шашлыками, нанизывали на шампуры мясо, перемежая его толстыми колечками лука, поддерживали огонь в мангале и вели свои футбольно-политические разговоры. Женщины сновали от кухни к столу, который накрывали. Стол получался роскошным. Лилась из приемника музыка, пения птиц не слышалось, но было так хорошо, что казалось, и птицы заливаются. Все были пьяны не столько от вина, сколько от чистого воздуха и мыслей: «Никуда спешить не надо, ничего решать не требуется. Остановка, отдых, благодать».
Про детей забыли. Точнее – переложили ответственность. Семь нянек – каждый рассчитывает, что другой присмотрит. Ведь секунду, минуту назад сестричка с братиком играли на пледе, расстеленном в тени дома, спорили, делили игрушки…
– Вроде кричит кто-то? – прислушался Андрей, нажал на кнопку и выключил приемник.
– А-ааа-аа-ааа…
Не крик о помощи, а протяжный, оперный раскат. Голос хотя и со старческими обертонами, но мощный, классически поставленный и… тревожный.
Пауза, а потом снова:
– А-аа-ааа-аа…
Будто оперную певицу прищемило смертельно и тянет она свои последние ноты. Поет и не сдается. Оперная певица у них имелась, но не о ней вспомнили.
– Где дети?! – воскликнула Марина, оглядываясь.
– Ой, мамочка! – перепугалась Лена.
На пледе валялись игрушки, детей не было.
Вчетвером они рванули на голос, напролом, через колючие кусты, не помня себя от страха.
Рядом с бабой Катей три года назад купил землю какой-то богач. Вырыл котлован глубиной пять метров и сгинул, больше не показывался. В тюрьму, наверное, посадили. Края ямы осыпались, вода стояла круглый год, превратив котлован в болото.
Там и нашли Эмилию с правнуками. Стоя по грудь в воде, Эмилия держала под мышками детей. Задрав голову, выводила рулады. И бабушка, и корчащиеся, бултыхающиеся дети были покрыты коричневой глиняной жижей, точно дикие существа, вынырнувшие из преисподней.
Мужчины с ходу прыгнули вниз. Но, забрав у бабушки детей, не могли выбраться наружу – склоны котлована были скользкими, не зацепиться. Пришлось Марине и Лене бегать за веревками, за лестницей – эта суматоха немного ослабила шок, который едва не кончился у обеих матерей разрывом сердца.
Но и потом их долго била дрожь, не могли унять плач-вой, оторвать от себя детей. Купали малышей бестолково, руки не слушались. Мужья помогали, но суетились чрезмерно, мешали. Всех не отпускал въедливый ужас: твой ребенок находился на волосок от смерти, мог погибнуть, захлебнуться в болоте, когда ты потягивал вино и перебрасывался шутками.
И только Эмилия сохраняла олимпийское спокойствие. От сыпавшихся на нее благодарностей, заверений в любви, почтении, от обещаний все, что угодно, сделать, отмахнулась:
– Не говорите глупостей!
Выглядела Эмилия кошмарно. На лице разводы косметики, череп облепили мокрые жидкие волосики, сдувшийся шиньон съехал набок. По случаю праздника она надела расшитое блестками платье, которое теперь походило на чешую рыбы, вынутой из глиняной болтушки. Но для внуков внешний вид Эмили только подтверждал ее геройский поступок, они смотрели на бабушку с благоговением, как на спасительницу. Она и была спасительницей – уберегла от смерти самое дорогое.
Поняв, что единственное место для мытья у колодца будет долго занято: и внуки, и правнуки перепачкались изрядно, Эмилия посмотрела на бабу Катю и велела:
– Идем в баню. Вы поможете мне привести себя в порядок. Молодые люди, принесите воды.
Развернулась и пошла по тропинке к бане. Она двигалась медленно и неровно, чуть покачиваясь от усталости, слегка разведя руки в стороны, для сохранения равновесия. Грязная, с нетвердой походкой, но с ровной спиной и гордо поднятой головой, Эмилия умудрялась сохранять грациозную царскую поступь. Королева побывала в луже, но осталась королевой.
Через некоторое время баба Катя пришла с жалобами:
– Одёжу, говорит, неси, плаття бархатно. Где его искать? В ее чемоданах рыскать? И на голову этот… тюрбун. Еще намазаться хочет. Сидит голая и командует. Я всегда со всей душой, понимаю, что женщина заслуженная и с претензиями…
– Момент, устроим, – подхватился Антон.
Он сбегал к машине. Постельное белье привезли с собой. Антон вытащил из сумки большую махровую простыню.
Когда он вошел в баню и увидел в тусклом свете Эмилию, у него защемило сердце. Она, свернувшись на лавке, подтянув к подбородку коленки и обхватив их руками, дрожала от холода. Как старенький худенький воробушек, потерявший оперение. Хотела возмутиться приходу Антона, но зубы только дробь выбили.
– Сейчас, сейчас. – Он накрыл спину бабушки простыней. И заговорил с интонациями жены Лены, сюсюкающей с маленьким сыном: – Давай, миленькая, ножки-ручки распрями, я тебя заверну хорошенько, чтобы согрелась. Очень замерзла? Ничего, мы на солнышко выйдем, солнышко теплое.
Эмилия никак не реагировала на ласковые слова внука. Не сразу, но поддалась – дала себя укутать. Антон едва не застонал от жалости, мельком увидев между ног лысый лобок, как у маленькой девочки, как у племянницы, Маринкиной дочки. Стиснул зубы, чтобы совсем уж не раскваситься при виде пустых отвисших грудей, заворачивал в простыню тонкие косточки, легко прощупываемые за дряблыми складками кожи.
Лена и Марина с детьми, Андрей – все ждали у бани. Антон вышел с Эмилией на руках. Лицо его имело выражение необычайное, вдохновенное, прежде не возникавшее. Точно Антон сделал великое открытие, причем открытие не научное, не внешнее, а в самом себе обнаружил нечто прекрасное.
Андрей остро позавидовал, с досадой подумал о том, что первым не догадался броситься к Эмилии. Вспомнил, что тоже носил Эмилию на руках, когда, притворно умирая, та хотела покурить.
Бросив взгляд на родственников, поняв их настроение, Эмилия не попыталась воспользоваться моментом всеобщего благоговения, только фыркнула. Ее нисколько не тешила вдруг вспыхнувшая любовь. Пылкие чувства внуков трогали не более, чем их прежние сарказм и раздражение. На торопливые слова благодарности и вопросы-предложения помощи она закрыла глаза, помотала головой, как на бредни слабоумных.
Только Антон слышал бормотание бабушки, к эскорту не доносился слабый голос Эмилии:
– Кто вас воспитывал? Не объяснили, что женщину, которая пребывает в ненадлежащем виде, следует оставить в покое…
– Бабуля! Эмиличка, – впервые назвал ее Антон по имени, – не бери в голову! Нас воспитывали твои родные дети. Воспитали правильно. Жизнь – не сцена. Герои только в кино все из себя прекрасные. А настоящий подвиг, как твой, в грязи, с матом и проклятиями. Пардон, матом ты не ругалась.
Эмилия умерла так же картинно, как жила.
Сидели за именинным столом, страх отпустил, дети на коленях у родителей. Эмилия в бархатном платье, с тюрбаном на голове. В мягкой тени листвы свежий макияж не уродовал Эмилию, а молодил. Бабушка была непривычно тиха, не болтлива, задумчива. Как всегда грациозна, но теперь – истинно, без пародии. Тосты во здравие Эмилии произносились легко, от сердца. Даже баба Катя внесла лепту, сказала, что «Эмиля» иногда поет по утрам – чисто соловей, и мужикам тоже радость нужна, не всё вкалывать да пьянствовать. Про мужиков не поняли, оказалось, что речь идет о поклонниках – любимых воспоминаниях Эмилии.
Ей предоставили слово.
– Скажите, за что выпьем? – спросил Андрей.
Жена Марина его поправила, сформулировав вопрос культурнее:
– Эмилия! Мы хотели бы услышать твои сокровенные желания.
Бабушка подняла граненый стакан (другой посуды у бабы Кати не имелось) с изяществом, словно изысканный хрустальный фужер. Выдержала паузу: посмотрела сквозь вино на свет, повернула голову, как бы желая увидеть далекое, за горизонт заглянуть, вернулась к присутствующим, оглядела их по очереди, слабо улыбнулась, подарив им одобрение – хорошие дети.
Набрала воздух и сказала:
– Я хочу посвятить тост способности людей…
Замолкла, откинулась назад, прикрыла глаза, сначала нахмурилась, а потом улыбнулась… Секунду, вторую, третью… десять, двадцать прошло, а Эмилия не продолжала тоста. Застыла со слабой улыбкой. Театральные паузы бабушка любила, все знали. Но в немых сценах должна быть мера.
– Эмиличка, ку-ку! – позвал Антон. – Мы здесь, мы ждем про способность людей.
Марина сидела рядом с бабушкой, прикоснулась к ней рукой. Сначала легонько погладила:
– Ты не уснула? – Потом захватила плечо и потрясла: – Эмилия! Что с тобой?
У Марины было ощущение, что тормошит не живого человека, а скульптуру, еще мягкую, только что законченную художником. Фигура из незастывшего гипса. Марина вскрикнула, и все мгновенно поняли, что бабушка умерла. Картинно и красиво: с вином в руке, в бархатном платье, с уместным макияжем, маскирующим старость и смерть, с тюрбаном на голове, скрывавшим редкие седые волосы. И камни в серьгах и перстнях казались настоящими, драгоценными. Эта навеки уснувшая женщина не могла носить подделок.
В момент смерти Эмилия не фальшивила, точно давно репетировала. Хотя никому не дано срежиссировать свою кончину, как ни старайся. Но Эмилия осталась бы довольной и тем, как выглядела, и тем, как искренне выражала горечь потери публика.
Хлопот с перевозкой тела, моргом, оформлением бумаг – никаких документов, начиная с паспорта и кончая свидетельством о рождении, в сумочке Эмилии не обнаружилось – было много. Но у внуков похоронные заботы не вызывали досады, и неблагородное чувство избавления от лишней родственницы отсутствовало. Хотя наверняка, умри Эмилия месяцем раньше, все только бы вздохнули с облегчением.
Вчетвером они стояли у гроба: ни поклонников, ни друзей бабушки – не нашлось даже записной книжки, чтобы позвонить ее приятельницам, пригласить на похороны. Марина и Лена плакали, Андрей и Антон хмурились, когда под траурную музыку гроб уплыл в печь, в небытие.
Поминки в квартире Лены и Антона были грустными. Какими еще могут быть поминки? Как ни странно, обычно в поминальном застолье нет безудержного плача и безысходной тоски. Эти муки в одиночестве терзают. А на поминках вспоминают добрые поступки умершего, рассказывают о нем истории, чаще – смешные. И вот уже вдова улыбается, родные смеются, друзья наперебой спешат рассказать случай, сто раз прежде повторенный на днях рождения, но все равно забавный. Поминки – тот же день рождения, только без именинника. О нем – светлая память. Так и тосты заканчиваются – «Светлая память!»
Внуки о бабушке ничего не знали. Теоретически Эмилия прожила больше восьмидесяти, конечно, бурно и ярко, однако им неведомо. Не вспоминать же ее выкрутасы, когда доводила до белого каления. А единственным героическим поступком – спасением правнуков – восхитились десять раз. Примешивались и подленькие мысли: не свались нам на головы бабуля, мы не оказались бы в деревне, где роют ямы, в которых тонут дети. И как ни была велика их нынешняя благодарность, присутствовало сознание, что, проживи Эмилия в их домах еще месяц-другой, начались бы старые проблемы.
– Мрак! – покачал головой Андрей. – Глупость, идиотизм! Не выпивать же за то, что избавила нас от себя?
– Земля пухом Эмилии! – перебила Лена. – Не чокайтесь, мальчики.
– Все-таки бабушка была удивительной женщиной! – искала Марина правильные слова. – Необычной, неординарной, ее мало кто понимал… никто не понимал, даже родные дети…
Попытка сказать хорошие слова не увенчалась успехом. На помощь пришла Лена:
– Выпьем за упокой души Эмилии. Господи, даже не знаем, как ее зовут по паспорту. Ну, да упокой, Господи! Мальчики, сколько раз повторять? Не чокаясь! Хоть одну волю ее да исполнили. Она мне, когда кого-то важного по телевизору хоронили, сказала четко: «Меня хоронить безо всяких поповских представлений! Отпевание не заказывать, в церковь гроб не таскать! Не выношу театральные штампы!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''


1 2 3 4