– Еще понять бы, что ты сказала… – принялся выкручивать ухо Борис. – По-прежнему увлекаешься психологией?
– Да. Наш педагогический институт превратили в университет. Открыли факультет психологии. На фоне развода я поступила на вечернее отделение.
– И преподаватели помогли тебе избавиться от чесотки?
– Перестань выкручивать уши, не нервничай. Преподаватели у нас так себе. Они хороши как погонялка перед экзаменами. Сама справилась. Приказала себе: «Заруби на носу: ты приобрела ценный опыт, продолжаешь жить, у тебя новые интересы, увлечения, и все у тебя будет отлично, потому что теперь тебя на кривой козе не объехать». Кстати, «заруби на носу» – это конкретно. Как только подкатывало желание поплакаться на судьбу, я подходила к зеркалу и била себя по носу: «У тебя новая жизнь…» – и далее по тексту.
Борис рассмеялся.
– Что смешного? – спросила Инна.
– Представил тебя перед зеркалом, как бьешь себя по носу и приговариваешь кодирующую установку. Нос не распухал?
– Бывало. Зато экзема прошла. Ваня, сыночек, очень тосковал без отца, все время ждал папу. Приходилось его развлекать, отвлекать и всячески изображать, что жизнь наша прекрасна. В какой-то момент обнаружила, что мама в мое отсутствие клеймит Олега, бывшего зятя, на чем свет стоит. Прихожу домой, а Ванька мне заявляет: «Мой папа нехороший, его надо гнать поганой метлой». Мамина терминология. Пытаюсь ей объяснить, что нельзя маленького сына настраивать против отца, она упорно стоит на своем: метлой и точка. Словом, тоже конфликт, требовалось урегулировать.
– Сколько Ване?
– Скоро четыре. А твоей дочери?
– Пять лет.
– Скучаешь без нее?
Инна спросила из вежливости. Она считала, что мужчины проявляют любовь к детям, только если видят чадушек постоянно, живут с ними. А с глаз долой, из сердца – вон. Тому подтверждение не только Олег, который был неплохим отцом, а после развода не допросишься погулять с сыном, алименты платит с «белой» зарплаты, хотя «черная» в три раза больше. У многих разведенных женщин та же ситуация: папы «выходного дня» редкий выходной проведут с ребенком.
– Безумно скучаю, – ответил Борис. – Моя Ксюха – это чудо. Млею и рассиропливаюсь, когда дочка рядом, бери меня голыми руками, на сопротивление не способен. Ксюха такая… прекрасная, потешная, трогательная, волшебная…
– Но ради нее ты не стал сохранять семью?
– Это было не мое решение. Долго рассказывать, да и не хочется трясти грязным бельем. Печально, что Ксюше не повезло с матерью.
– Так ты полагаешь, – ухмыльнулась Инна, выделив «ты».
– Полагаю верно. Есть животные, медведицы например, которые долго заботятся о потомстве. А есть те, у которых период материнства очень короткий, и сожрать могут с аппетитом собственное дитя. Морская Свинка, когда принесли Ксюху из роддома, знаешь, что сказала? «Она вырастет и будет выдавать мой возраст». Каково? Малышке семь дней от роду, а Свинку заботят не кормление, не уход за младенцем, а то, что через двадцать лет дочка станет ее краше. И далее – в том же ключе пошло-поехало. Мама есть, но мамы нет, очень занята подгонкой своей внешности под мировые гламурные стандарты. Няни – какие попало, случайные личности. Одна – алкоголичка, за две недели вылакала весь коньяк и виски из бара, чай в бутылки налила. Другая… Да, что там вспоминать! Ксюха для Свинки – инструмент давления на меня. Инструмент был задействован на полную катушку при разводе. Адвокаты постарались ободрать меня как липку. Если бы все дочери досталось, не столь обидно было бы.
– Но ты-то пару-тройку миллиончиков наверняка заныкал?
Инна назвала, по ее представлениям, несусветную сумму – в качестве шутки. Но Борис посмотрел на Инну внимательно, развел руками: возможно – угадала, возможно – ошибаешься.
– Борис, почему ты решил вернуться домой, на родину? Из Москвы по доброй воле не уезжают. Все стремятся в столицу, когтями цепляются. Сколько с нашего двора уехало. Галя, помнишь, из двадцатой квартиры, окончила педагогический, по специальности учитель истории, в Москве работает в пункте обмена валюты. Сережка Никитин водителем устроился, Маша Кравцова подъезды моет. И никакими калачами их обратно не заманишь.
– До уборки подъездов я не докатился, но общипали меня изрядно. Решил начать все заново, тут. Буду строить цементный завод, государство поможет.
– Я слышала, что в бизнесе очень выгодно присосаться к госбюджету.
– Оказывается, ты не только в психологии разбираешься, но и в бизнесе, – насмешливо похвалил Борис, отсекая продолжение разговора о его делах.
* * *
Пока ремонтировалась квартира Бориса, он жил в гостинице.
Мама Инны, Анна Петровна, сокрушалась:
– Это ж какие деньги! У нас бы остановился, в тесноте да не в обиде.
– Спасибо, тетя Аня, – отказывался Борис. – Работаю с утра до ночи, суетой и бесконечными телефонными звонками замучил бы вас. В гостинице и сорочки постирают-погладят, кровать застелют и уборку сделают.
– А я не постирала бы тебе? И бесплатно. Деньги на ветер швыряешь.
Инна, когда мама вышла, сказала Борису:
– Кажется, она не оставляет надежды нас поженить.
– Я теперь в ЗАГС только под дулом пистолета.
– Да и у меня карантин. Не приведи Господи! – перекрестилась Инна.
За ходом ремонта следила Анна Петровна. Хотя Борис ее не уполномочивал, тетя Аня каждый вечер отчитывалась: циклевали паркет – в большой комнате под окном темные пятна остались; положили плитку в ванной – криво, сразу не заметно, но если присесть, отчетливо видно; потолок красили по мокрой шпаклевке, обои в спальне клеили – три рулона остались, а потом испарились.
Борис приезжал и устраивал строителям разнос.
Мама восхищенно передавала Инне:
– Из Боречки настоящий строгий начальник вырос. Не кричит, не ругается, но говорит жестко, почтение вызывает, даже меня пробирает. Мол, циклевку повторить, даром что уже первый раз лаком покрыли, плитку снять, положить заново, стоимость материала вычитается из оплаты. Сказал как отрезал. Ах, какой славный мальчик!
– Мамочка, ремонт Бориной квартиры только благодаря тебе по высшему разряду проходит. Сомневаюсь, чтобы Боря приседал в ванной или заглядывал под радиаторы в большой комнате.
– Он мне теперь деньги оставляет, чтобы рассчитываться за вывоз мусора или доставку материалов, – хвасталась Анна Петровна.
– Намекнуть, чтобы платил тебе как прорабу?
– Фу, Инна, что говоришь! Боря мне родной. А как славно он с Ванечкой общается! Последний раз приезжал и рассказывал Ване… про млекопитающих… пресмыкающихся…? Словом, про разных гадов, змей и ужей. Такой мужчина у тебя под боком, лучшего и не надо, с детства…
– Мамуля! Мы с Борей уже обсудили возможность нашего союза.
– И что? – замерла Анна Петровна.
– Сошлись во мнении, – специально тянула Инна.
– В каком?
– Матримониальные планы не интересуют ни меня, ни его. Совместные – тем более. Лучше быть хорошими друзьями, чем плохими…
– Погоди! Материальную сторону обсуждали? Да я, пока в силе…
– Не материальную, а матримониальную, что означает – супружескую, с браком связанную.
– Инна! Скажи мне по-человечески!
– Мы никогда не станем мужем и женой. Мамочка, смирись с данным фактом.
– Нет, то есть – да! Можно подумать, что я вас сводила.
– Разве нет?
– Вы на горшках сидели, а мы уже мечтали… – навернулись слезы на глаза Анны Петровны.
– Родная моя, не печалься, – обняла Инна маму, – ведь никто не страдает. Не сходится у людей, что ж тут поделаешь.
И в соответствии с канонами психологической науки Инна перевела разговор на другую тему, для Анны Петровны не менее важную. Завела речь о возможных коммуникативных проблемах у Вани, который некоторых людей на дух не переносит. Может заявить взрослому человеку, например доктору: «Я тебя не люблю и разговаривать не буду!»
– Да, этот доктор! – мгновенно реагировала мама. – У него из носа волосы растут! Не пугал бы детей, подстриг.
Мебель Борис заказал в Италии. Хотя Анна Петровна болезненно реагировала, когда старые, еще родительские, диваны и шкафы оказались на помойке, все-таки вынуждена была признать: квартиру Боря обставил замечательно. За сборкой мебели, монтажом кухни следила, естественно, Анна Петровна.
Борис не сходил у нее с языка. Каждый вечер Инна слышала от мамы восхищенные отзывы: Боречка в высших сферах вращается – заглянул на минутку, торопился на ужин к губернатору; Боречка телевизор купил в полстены; Боречка за свои деньги подъезд покрасил и перила на лестнице починил…
Инна про Борины успехи слушала вполуха. У Инны свои проблемы неожиданно возникли. Бывший муж вознамерился вернуться в семью. Захотел – и точка. Будто не было развода, будто Инна только и грезила получить его обратно. Инна мечтала забыть Олега как страшный сон, никогда не видеть, вычеркнуть из памяти унижения, капризы, придирки, которыми славен Олег.
Он способен легко вскружить девушке голову, но когда вращение останавливается, оказывается, что рядом с тобой самовлюбленный болван, к тому же сильно пьющий, зарабатывающий крохи, которые пускает исключительно на собственные нужды, влезающий в бесконечные долги, расплачиваться по которым должна ты.
С Инной он разговаривал едва ли не как благодетель: мол, радуйся, что я возвращаюсь. Олег никогда не слушал и не слышал того, чего не желал слышать. Инна привела массу доводов против его возвращения, а Олег сказал, что у него на нескольких сорочках пуговицы отлетели, надо пришить.
Инна твердо заявила:
– Ноги твоей не будет в нашем доме!
Олег процедил сквозь зубы:
– Я там прописан, имею право жить, воспитывать своего сына.
Вспомнил о сыне!
Олег назначил дату своего переселения. Инна ждала этого дня как конца света. Что ей делать? Милицию приглашать? Но по закону Олег имеет право на площадь. Следовательно, имеет право превратить ее жизнь в перманентный кошмар. Она не могла сдаться и не знала, как бороться. В конце концов, решила забаррикадироваться. Глупо, конечно, завалить входную дверь тумбой, не открывать на звонки Олега, из-за двери просить его уйти. С другой стороны, бывший муж отчаянно труслив и не станет вызывать милицию, перед которой дрожит как заяц. Позвонит, позвонит – и уберется восвояси.
Ее планам помешал Борис. Явился к ним вечером, мама ужином гостя накормила, а потом ушла в комнату и Ваню забрала. Хоть маме и было интересно наблюдать общение Инны и Бориса, старалась оставлять их наедине.
– У тебя неприятности? – спросил Борис, потягивая чай.
– Нет, все в порядке. А ты не торопишься? – в свою очередь и не очень вежливо спросила Инна.
– Не тороплюсь.
– Странно. Обычно ты спешишь.
– Не сегодня. Ладно, Инка, колись. Что там с луговой собачкой?
– Тявкает, как водится.
– И собирается лаять тут? – Борис ткнул пальцем в пол.
– Мама донесла?
– Угу, – кивнул Борис. – Могу чем-либо помочь?
«Если уберешься поскорее», – мысленно ответила Инна, но вслух только поблагодарила, отказалась от помощи, выразительно посмотрела на часы.
Борис и не думал уходить, продолжил расспросы:
– Твой бывший здесь прописан? Зачем ты это сделала? У него нет собственной площади?
– В свое время о таких пошлых реалиях, как прописка, я не думала, поскольку витала в облаках. Площадь у Олега есть, однокомнатная квартира, бабушкино наследство. Олег хочет квартиру сдать, поскольку бедствует – с работы выгнали, на водку не хватает, доверчивые барышни с жилплощадью и некоторым материальным доходом в нашем городе, похоже, закончились. Боря, ты не обидишься, если я попрошу тебя уйти?
– Не обижусь. Просто не уйду. Извини. Женская душа – потемки. Ты абсолютно уверена, что не хочешь слышать тявканье луговой собачки? Может, в тебе только гордость бушует?
– Не строй из себя психоаналитика. Если моего бывшего мужа убить, высушить, стереть в порошок, то получится отличное рвотное средство.
– В порошок я тебе не обещаю, но…
Инна забыла, что у Олега есть ключ от их квартиры.
Они услышали тревожный голос Анны Петровны:
– Что это? Чемоданы? Куда ты вносишь?
И голос Вани:
– Папа, ты к нам приехал жить?
Инна и Борис выскочили в прихожую. Олег от лифта носил свой скарб – коробки, чемоданы.
– Нет! Нет! – испуганно воскликнула Инна.
– Через мой труп! Через труп! – твердила Анна Петровна.
– Отойдите, подвиньтесь, – велел Олег, вещи которого уже не помещались в начале прихожей.
На пассивное сопротивление женщин он внимания не обратил.
– Щ-щ-щас! – нажимая на «щ», прошипел Борис и добавил раскатисто: – Р-р-разбежались!
Он шагнул вперед, схватил Олега за грудки и рванул на себя. Олег не удержался на ногах и упал коленями на близстоящую коробку.
Получилось: Олег стоит на коленях перед Борисом, пытается вырваться.
– Ты, собачка луговая, – мотал Борис Олега из стороны в сторону, – опять чуму сюда хотел принести? Тебя здесь ждали? Звали?
– Какая собачка? – растерялся в первые секунды Олег. – Кто это? Пусти, козел!
– За «козла» ответишь.
Боря с силой припечатал голову Олега к зеркалу. Раздался неприятный звук, стекло едва не треснуло.
«Как грубо!» – мысленно ужаснулась Инна. «Молодец, Боречка!» – подумала Анна Петровна.
Олегу наконец удалось вырваться, стать на ноги.
– Кого ты привела? – кричал он на Инну. – Бандита, я сейчас милицию…
– Чего ж сразу милицию? – насмешливо спросил Боря. – Ты мне сам вмажь, давай, не дрейфь! – Боря развел руки в стороны, повернув голову, подставив щеку, как бы приглашая ударить. – Ну? Герой? Или ты только против баб герой?
– Кто это, я спрашиваю? – верещал Олег. – Что тут делает? Как он смеет?
– Не твое собачье дело, – ответил Борис. – Пошел вон, и чтоб ноги твоей здесь не было. Еще раз заявишься, кости переломаю.
Борис принялся футболить вещи Олега, пинками выкидывая их из квартиры. Олег невольно отступал.
И тут раздался крик Вани, о котором все забыли:
– Не смей бить моего папу! Ты плохой!
Инна испуганно ахнула. Борис резко повернулся к мальчику, который бросился на него с кулаками.
– Тихо, Ваня, тихо! – Борис легко подавил сопротивление ребенка, обнял его и понес в комнату.
Инна бросилась за ними. Анна Петровна, поднатужившись, продолжила начатое Борей – выталкивала вещи Олега на лестничную клетку.
– Не вздумай появляться, – твердила она, – Борис точно тебя покалечит, он настоящий мужик, не тебе чета.
– Я тут прописан, имею право жить, в суд подам, – дрожал от бессильного гнева Олег.
– Не выйдет: и суд, и милиция, и прокуратура у Боречки в кармане. Он с самим губернатором вась-вась. Убирайся, Олег, по-хорошему, пока цел. А из квартиры мы тебя выписываем, уже документы подали, – приврала Анна Петровна.
Инна была в шоке. Получилось хуже, чем с баррикадой. Все – из-за Бориса, грубого тупого мужлана. Избивать отца при сыне! Нанести Ванечке страшную душевную травму! Мальчик не скоро избавится от потрясения, если вообще избавится.
Она кружила вокруг Бориса, который силой подавлял Ванину истерику, и не знала, что делать.
Ваня выкрикивал детские проклятия:
– Ты плохой, гадкий! Ненавижу!
Борис ловил руки мальчика, прижимал к себе и уговаривал:
– Тихо, успокойся, все хорошо. Мы сейчас поговорим, все выясним.
– Борис! Отдай мне ребенка и немедленно уходи! – потребовала Инна.
– Не мешай! – повернув на секунду к ней голову, приказал Борис. – Мы с Ваней поговорим по-мужски. Ванька, ты мужик? Значит, перестань вопить. Давай разбираться.
«Истерика у Вани, – невольно отметила Инна, – без слез. Кричит, но не плачет».
– Хватит, я сказал! – тряхнул Борис мальчика. – Что ты как девчонка? Замолкни. Так, хорошо. Теперь спрашивай.
– Зачем ты моего папу не пускал и бил?
– Во-первых, бил не сильно. Во-вторых, твой папа – дерьмо.
– Борис! – ужаснулась Инна. – Как ты смеешь? Немедленно прекрати!
– Почему дерьмо? – спросил Ваня.
Ни сын, ни Борис не обращали на нее внимания.
– Потому что если бы он здесь поселился, то мучил бы твою маму и бабушку. Они чахли бы, чахли и скоро умерли. Ты хочешь, чтобы мама и бабушка умерли?
– Не хочу. Но папа не злой.
– Это еще не доблесть. Кстати, за то, что сегодня твоего папу немного потрепал и плохо обозвал, я готов извиниться. Но не сейчас, а через несколько лет. Ты мне напомни, я попрошу прощения. Ваня, я тебе объясню на примере волчьей стаи. Когда подрастают волчата, их отец…
– Не хватало моего ребенка воспитывать на примере животных! – Инна решительно потянула Ваню за руку. – Иди ко мне, дорогой. Иди, мы сейчас с тобой…
– Инка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19