– Ну, ты, конечно, преувеличиваешь! – скромно проговорил Леша и снова ткнул кистью картину. – Но кое-кого, конечно, знаю… если, конечно, их можно считать художниками…
– Тебе никогда не попадались такие картины – на фоне тщательно выписанного городского пейзажа изображены какие-то чудовища, монстры?..
– Чудовища, говоришь? – Топорков покосился на приятеля, почесал переносицу ручкой кисти и снова шагнул к картине. – Это смотря какие чудовища… вот, к примеру, Лиза Липецкая, хозяйка галереи «Велюр», настоящий монстр! Две мои картины продала, а денег не отдает! Не знаю, что делать…
– Или взять, допустим, мою свекровь… – задумчиво проговорила натурщица.
– Во-во! – вскинулся Леша. – Думай про свекровь! У тебя сразу лицо делается такое выразительное! – Он сделал еще несколько быстрых мазков и повернулся к Старыгину. – Так, говоришь, чудовища?
– Ну да, – смущенно ответил Дмитрий Алексеевич. – Например, посреди колоннады Казанского собора лежит огромный осьминог с кабаньей головой и длинными клыками… или на стрелке возле самых Ростральных колонн разгуливает огромная птица с лапами льва и козлиными рогами…
– Ну-ка, ну-ка… – Топорков задумался. – А ведь что-то подобное я видел лет десять назад…
– Леш, мне холодно! – капризным голосом проговорила натурщица. – Может, закончим на сегодня?
– Да ты что! – огрызнулся Топорков. – Лежи! Когда еще будет такое классное освещение? – Он снова набросился на картину, ткнул кистью в нескольких местах и отскочил, любуясь результатом. – Чудовища, говоришь? Осьминоги с рогами?
– Леш, я такую хрень у Никанорыча видела! – подала голос Лера. – Посреди Дворцовой площади холодильник с женской грудью и огромными зубами! Ужас!
– О, точно! – оживился художник. – У Никанорыча на его выставках пару раз мелькали такие картины. Ну, особенного успеха не имели – обычный сюр…
– Не скажи! – возразила натурщица. – Я после этого неделю спать не могла!
– Я тебе про свекровь велел думать! – оборвал ее Топорков. – Так что, Дима, тебе надо к Никанорычу. Он все тебе про эти картины расскажет… а вообще, тебе это зачем?
– Да так… – неопределенно отозвался Старыгин. – Покупатель один интересовался…
Это был необдуманный ответ.
Топорков сразу сделал стойку:
– Покупатель? Что за покупатель? Приводи его ко мне! Зачем твоему покупателю архитектурные чудовища? Покупать нужно настоящую живопись! – И он выразительным взглядом обвел стены мастерской, обвешанные собственными работами. – Самые лучшие инвестиции – это инвестиции в подлинное искусство! Оно никогда не упадет в цене, в отличие от модных коммерческих поделок! Сам знаешь – жизнь коротка, искусство вечно!..
– Да какой-то странный покупатель… – Старыгин пошел на попятную. – Вот вынь да положь ему те картины, ничего другого не хочет… а кто такой Никанорыч?
– Ты Никанорыча не знаешь? – удивился Леша и переглянулся с натурщицей. – Кто ж его не знает?
– Вот я, например, – ответил Старыгин.
– Старик такой, – сообщила натурщица. – У него большой дом в Комарове, он в этом доме раньше выставки устраивал. Когда-то куча народу у него собиралась.
– Ну да, начал еще в восьмидесятые годы, когда все современное искусство было под запретом. Приглашал к себе художников-авангардистов и любителей искусства. Что-то вроде галереи у него было. Потом, в девяностые, когда все это разрешили, он по старой памяти еще устраивал у себя вернисажи, но народ к нему реже выбирался – в городе появилось много официальных галерей. Да и он уже состарился, так что не стало прежнего куража. Но я точно лет десять назад видел у него похожие картины. Так что Никанорыч тебе поможет…
– А у тебя нет его телефона?
– Телефона? – Леша переглянулся с натурщицей, и они дружно расхохотались. – Ты, Дим, Никанорыча не знаешь! Мобильников он в упор не признает, а городской телефон у него в Комарове уже лет пять как за неуплату отключен. Так что поезжай к нему прямо так, без звонка. Тем более Никанорыч почти никуда не выходит. Говорит, ему дома хорошо…
В это время дверь с тихим скрипом открылась, и на пороге появилась Лешина жена Лена.
Судя по всему, она домыла окна и даже успела переодеться. Вместо тренировочного костюма на ней теперь была длинная темно-серая юбка и вязаная кофта неопределенного цвета.
– Не хотите ли чаю? – спросила она голосом радушной, гостеприимной хозяйки.
– Лена, ты окна помыла? – строго спросил ее муж.
– Помыла, Лешенька… – ответила жена смиренным тоном, сложив руки на груди.
– Я тебе мешал?! – выпалил Леша возмущенно. – Ты видишь – мы работаем! Лера, разогни левую ногу! Это придаст образу большую целеустремленность и экспрессию! А левую руку вытяни и подложи под голову…
– Так, может, Дима хочет чаю?
– Леночка, извини, я уже ухожу! – Старыгин двинулся к выходу, но перед самой дверью задержался:
– Так как же мне найти этого Никанорыча?
– Поселок Комарово, Советская улица, дом 4-Б! – крикнула Лера и тут же испуганно осеклась, покосившись на Лешу. Тот сделал зверское выражение лица и замахал рукой своему другу, чтобы поскорее убирался вон.
Старыгин не обиделся, он и сам терпеть не мог, когда мешают работать.
Дачный поселок Комарово расположен на берегу Финского залива. До революции он находился на территории Великого княжества Финляндского и назывался Келломяки. Как и в соседнем поселке Куоккала (который теперь называется Репино), летом здесь собирался весь цвет артистического и художественного Петербурга. Здесь жили знаменитые писатели, художники, артисты. На лесных дорожках и на каменистом морском берегу можно было встретить Федора Шаляпина и Корнея Чуковского, Илью Репина и Леонида Андреева…
Впрочем, и сейчас значительную часть старожилов Комарова составляют представители творческих профессий – писатели, переводчики, киносценаристы.
Старыгин остановил машину неподалеку от вокзала и спросил проходившего мимо интеллигентного старичка:
– Извините, уважаемый, как проехать на Советскую улицу?
Старичок громко запыхтел, как рассерженный еж, и ответил Старыгину:
– Никакой Советской улицы здесь давно нет! Историческая справедливость восстановлена!
– И это вы называете восстановлением справедливости? – выпалил второй старичок, невесть откуда появившийся и почти такой же интеллигентный. – Назвать Советскую улицу именем махрового белогвардейца! Такое могло присниться только в страшном сне! Как известно, сон разума рождает чудовищ!
– Не махрового белогвардейца, а выдающегося деятеля отечественной культуры! – ответил первый старичок. – Тот, кто не помнит прошлого, недостоин будущего!
Старыгин понял, что своим невинным вопросом возобновил старый спор и теперь уж точно не дождется ответа: старички наступали друг на друга, как бойцовые петухи, и обменивались оскорблениями, перемежая их цитатами из классики.
Дмитрий Алексеевич припарковал машину возле станции и подошел к магазину.
И в самой захолустной деревне, и в таком элитном поселке, как Комарово, магазин является важным культурным центром и основным местом распространения информации. Поэтому Старыгин не сомневался, что получит здесь все необходимые сведения.
Перед входом в магазин стояли несколько весьма ухоженных дам пенсионного возраста и оживленно обсуждали рецепты крыжовенного варенья. Старыгин подошел к ним, откашлялся и вежливо задал тот же вопрос.
– Советская? – переспросила первая дама. – Ну как же, она теперь Архиерейская. Это вам нужно сейчас идти по Вокзальной, потом свернуть налево на Садовую, потом направо на Лесную, потом еще раз налево, и будет Архиерейская…
– Ну что вы говорите, Марианна Сергеевна! – перебила ее вторая дама. – Архиерейская – это бывшая Коммунистическая, а молодому человеку нужна бывшая Советская! Так она теперь называется улица Барона Врангеля. Только это не того Врангеля, который белогвардеец, а того, который искусствовед…
Старыгин в свое время много читал о знаменитом русском искусствоведе Николае Врангеле, родном брате генерала Петра Врангеля, возглавлявшего Белое движение в конце Гражданской войны, но его сейчас интересовало совсем другое. Ему нужно было найти пресловутого Никанорыча…
В это время в разговор вмешалась третья дама:
– Молодой человек, вы лучше скажите, чей дом вы ищете. Мы здесь, в Комарове, всех старожилов знаем.
– Может быть, вы знаете Никанорыча?.. – проговорил Старыгин неуверенно. Вряд ли одного отчества достаточно, чтобы найти человека в большом поселке.
– Ну, так бы сразу и сказали! – радостно выпалили все три дамы в один голос. – Кто же его не знает?
– Костик! – окликнула одна из них мальчика лет десяти, который шел мимо, вдумчиво облизывая эскимо. – Покажи мужчине дом Никанорыча, ты ведь как раз туда идешь!
Юный абориген бросил на Старыгина оценивающий взгляд, подхватил языком повисшую на мороженом шоколадную каплю и задумчиво проговорил:
– Фараон!
– Что? – переспросил Дмитрий Алексеевич. – Да нет, с чего ты взял? Я вовсе не из милиции!
– При чем тут милиция? – Мальчик захлопал глазами. – Купите мне эскимо «Фараон», и я вас отведу к Никанорычу. Мы живем в эпоху рыночной экономики, значит, всякий труд должен быть оплачен. Лично я считаю, что это справедливо.
– Но ты же еще свое эскимо не доел!
– Оно уже кончается, и меня ждет тусклое, безрадостное существование!..
– Какая, однако, у нас продвинутая, прагматичная молодежь! – вздохнул Дмитрий Алексеевич и купил сообразительному мальчику требуемое мороженое.
Получив свое, Костик зашагал по обсаженной елками улице, не оглядываясь на Старыгина и подбивая ногой еловые шишки. Через несколько минут они миновали дорожный указатель «Осторожно, ежики» и свернули влево.
К этому времени Костик прикончил второе эскимо и с сожалением оглянулся на своего спутника:
– Ну вот, видите тот зеленый дом с башенкой? Вот там он и живет, ваш Никанорыч. Только я дальше не пойду, у меня с ним напряженные отношения.
– На какой почве? – поинтересовался Старыгин.
– На почве красной смородины. Я так считаю, что раз он ее все равно не собирает, значит, справедливо будет поделиться с соседями, а он меня крапивой…
С этими словами Костик свернул с дорожки и скрылся за высоким забором.
Дом Никанорыча представлял собой большое, запущенное, слегка покосившееся строение, расположенное в глубине неухоженного участка. Когда-то, несомненно, и дом, и участок были красивыми, но с тех пор прошло много лет. Краска на доме облупилась и утратила первоначальный цвет, окна кое-где были разбиты и вместо стекол заколочены кусками фанеры. Дорожки сада заросли крапивой и лопухами, и на всем ощущалась печать запустения.
Впрочем, как встречаются старые люди со следами былой красоты, так и этот дом носил на себе несомненный отпечаток былой привлекательности. Крышу его увенчивала затейливая башенка, на окнах кое-где сохранились нарядные резные наличники, рамы веранды были застеклены красными, зелеными и синими стеклами.
Старыгин остановился у калитки и окликнул хозяина.
Откуда-то из глубины сада донесся хриплый, каркающий, надтреснутый голос:
– Заходите! Я сейчас приду!
Дмитрий Алексеевич толкнул калитку и вошел в сад.
Он тут же оказался по пояс в высокой траве, вокруг него дружно гудели и жужжали насекомые. Кое-как пробившись сквозь густые заросли бурьяна к шаткому крыльцу, Старыгин снова остановился. Наконец откуда-то сбоку, из-за разросшихся кустов, вынырнул высокий старик в черном кителе без погон и галошах на босу ногу. В руке у него было пустое ведро.
– Здравствуйте, – проговорил Дмитрий Алексеевич, с интересом разглядывая хозяина. – Извините, я знаю только ваше отчество. Вы ведь Никанорыч?
Старик взглянул на гостя из-под густых седых бровей и пробормотал неприязненно:
– А вам-то зачем? Возьмете свое, расплатитесь – и поминай как звали…
– О чем это вы? – удивленно переспросил Старыгин.
– Да известно о чем… заходите! – Хозяин поднялся по крыльцу, которое жалобно заскрипело под его ногами, открыл входную дверь и прошел в сени, придержав дверь перед Старыгиным.
В сенях, громко кряхтя и потирая поясницу, он снял галоши и переобулся в огромные войлочные тапки без задника. Затем ткнул пальцем куда-то в угол:
– Ну, вот оно!
Там, куда он показал, валялись на дощатом полу несколько старых оловянных подсвечников и помятая медная сковорода.
– Что – оно? – недоуменно переспросил Старыгин.
– Ну, вы же пришли за цветным металлом? – сухо осведомился хозяин. – Забирайте, платите, сколько положено, и проваливайте. Мне с вами беседы разводить некогда…
– Извините, но вы меня с кем-то перепутали! – перебил его Старыгин. – Я пришел вовсе не за металлом!
– А за чем же еще? – Старик пристально взглянул на гостя, седые брови удивленно поднялись.
– Ведь вы раньше устраивали в этом доме выставки современного искусства. Я хотел бы поговорить с вами об этом.
– Вспомнили! – проговорил Никанорыч насмешливо. – Видать, медведь в лесу умер или рак на горе свистнул! Ну ладно, раз так – проходите в дом, я вас чаем напою.
Он толкнул дверь и вошел в большую полупустую комнату.
В центре комнаты стоял круглый стол, накрытый полуистлевшей бархатной скатертью, возле него – пара шатких венских стульев. Стены комнаты были когда-то оклеены зеленоватыми обоями, но они давно выцвели и протерлись, а кое-где свисали рваными лоскутами. Правда, тут и там на стенах виднелись более яркие прямоугольники, сохранившие первоначальный цвет обоев, – должно быть, в тех местах, где на стенах висели картины.
– Где стол был яств, там гроб стоит! – процитировал старик классику.
– Где пиршеств раздавались лики,
Надгробные там воют клики
И бледна смерть на всех глядит! – продолжил Дмитрий Алексеевич цитату.
– Вот как? – Старик с интересом взглянул на гостя. – А вы, видать, достаточно начитанный молодой человек! Мало кто сейчас помнит эти стихи!
– Гаврила Романович Державин, «На смерть князя Мещерского». Кстати, меня здесь уже не первый раз называют молодым человеком. В моем возрасте это лестно…
– Какие ваши годы! – Взгляд Никанорыча заметно потеплел, узкие губы сложились в улыбку. – Для меня вы действительно молодой человек! Сколько вам – лет сорок?
– Сорок три, – вздохнул Дмитрий Алексеевич.
– Совсем мальчишка! – покровительственно усмехнулся хозяин. – Присаживайтесь…
Старыгин опустился на один из стульев, и тот подозрительно заскрипел.
– Так что вас ко мне привело? – осведомился хозяин, усаживаясь напротив Старыгина. – Неужели какая-то газета решила написать о моих былых выставках?
– Нет, к сожалению… – Старыгин потупился. – Это интерес скорее личного плана. Я хотел спросить вас об одном художнике, который у вас выставлялся.
– О ком именно? – Никанорыч склонил голову, пристально глядя на гостя выцветшими от возраста, но все еще живыми и пронзительными глазами. – Не думайте, что я в полном маразме. Внешность обманчива. Память у меня хорошая, в особенности в том, что касается современной живописи. Я помню не только каждого художника, который у меня выставлялся, но почти каждую картину! И скажу вам честно – это единственное, что меня по-прежнему интересует. Тем более если находится такой собеседник, который помнит наизусть стихи Гаврилы Романовича Державина…
Старыгин обрадовался: ему удалось найти ключ к этому вздорному старику, верный тон. И если он, как говорит, действительно так хорошо все помнит, сейчас прояснится все, ради чего Дмитрий Алексеевич проделал эту дорогу…
– Замечательно! – Старыгин придвинулся чуть ближе, доверительно понизил голос и проговорил:
– На одной из ваших выставок были представлены довольно странные картины…
– Современная живопись многим кажется странной! – хмыкнул Никанорыч. – Талант всегда немного странный… только посредственность понятна и привычна каждому. Не могли бы вы выразиться несколько поконкретнее?
– Разумеется… на этих картинах были достаточно подробно и реалистично изображены виды города – Дворцовая площадь, Смольный, Казанский соборы, но рядом с ними находились какие-то кошмарные чудовища – осьминог с кабаньей головой и огромными лопастями, птица с львиными лапами…
Старика как будто подменили. Он вскочил, опрокинув стул, побагровел, замахал руками, как лопастями ветряной мельницы, и двинулся на Старыгина:
– Вон! Убирайтесь вон! Чтоб ноги вашей здесь больше не было! Сейчас же вон из моего дома!
– Но в чем дело? – Дмитрий Алексеевич вскочил со стула и попятился, невольно заслоняясь от рук старика, беспорядочно метавшихся в воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10