Теперь нужно было все убрать, чтобы расчистить место для завтрака.
Кофеварка у Маринки была отличная, марки «Филипс». Но крышка чуть треснула, это уж наверняка Сережкины приятели постарались. Они же перебили и половину хрустальной посуды. Но Рита и не думала расстраиваться — у нее было множество более серьезных поводов для расстройства.
Вообще в кухне изначально все было сделано очень красиво — занавески подобраны в тон кафелю, кухонная мебель тоже удачно сочеталась с бытовыми приборами. Да, Маринка умела обустроить свое жилье. Только жизнь свою она устроить не сумела.
Рита тут же устыдилась своих мыслей. Еще один из уроков тети Любы: никогда не критиковать людей за то, чего сама не умеешь. Во-первых, Рита сама пока еще не смогла устроить свою жизнь, а во-вторых, как знать, возможно, именно сейчас Маринка живет неплохо с очередным мужем…
Правда, что-то подсказывало Рите, что и на этот раз у Маринки не все гладко.
Рита была совсем маленькой — лет шести, — когда ее молодые и беспечные родители, возвращаясь из отпуска, не стали ждать рейсового автобуса, а подсели в попутный грузовик. Мама очень торопилась увидеть Риту. Шел дождь, машину занесло на скользкой дороге, она перевернулась. Водитель долго провалялся в больнице, но выжил. Родители Риты умерли на месте.
Похорон Рита не помнит — ее не взяли, а помнит, как сидели в комнате какие-то тетки в черных платочках, а их мужья толпились на лестнице. Родных со стороны отца было много, но никто не торопился вешать на себя дополнительный хомут в виде шестилетнего ребенка. О детском доме заговорили прямо на поминках — чего тянуть, раз все родственники в сборе.
А на следующий день приехала тетя Люба.
Не то ей поздно сообщили, не то что-то там случилось с поездами, но на похороны сестры и ее мужа она не успела. Зато успела к решению вопроса, что делать с Ритой.
— Тут и решать нечего! — сказала тетя Люба, не дослушав сбивчивые резоны родственников, и начала собирать Ритины вещи.
Ритина мама со своей старшей сестрой виделись редко, потому что жили в разных городах, поэтому маленькая Рита тетю Любу помнила смутно. Однако ей сразу понравилось то, что тетка не стала гладить ее по голове и называть сироткой, и еще — что тетя Люба не носила черный платок. У нее была обычная прическа — пышно взбитые волосы, крашенные хной. И платье на ней было не черное, а самое обычное, даже, кажется, в цветочек — по летнему времени.
Родственники отца пытались возражать — исключительно из вредности, как объясняла Рите тетя Люба через много лет. В качестве аргумента они выдвигали тот факт, что тетя Люба никогда не была замужем, но имела дочь.
И где, мол, взять силы еще на одного ребенка, и если, не дай Бог, с Любой что случится, то что будет с Риточкой?
Тетя Люба сразу поставила их на место, сказав, что дочери ее уже скоро восемнадцать лет.
«Вырастила одну, выращу и другую», — твердо заявила она, и родственники отступили.
На следующий день началось хождение по инстанциям. Нужно было оформлять документы на опекунство над Ритой.
— Мне некогда, — сказала тетя Люба в собесе. — Всего на четыре дня с работы отпустили.
— Даже и не думайте! — визгливо закричала огромная тетка в сером «бронированном» костюме. — Это вам не кошка, а ребенок! Одних справок штук двадцать собрать нужно!
Тетя Люба поглядела на нее внимательно и велела Рите выйти из кабинета и подождать в коридоре. Через десять минут ее снова позвали в кабинет, и «бронированная» тетка была сама любезность. Она глядела маслеными глазками и быстро тараторила что-то про документы.
— Мы уезжаем послезавтра, — напомнила тетя Люба, и «бронированная» согласилась выслать документы вслед.
Теперь Рита понимает, что тетя Люба тогда просто дала мерзкой тетке взятку. И Ритина судьба была решена. Тетя Люба увезла ее в свой маленький провинциальный город, и прошло девятнадцать лет, прежде чем они расстались. Рита никогда бы не бросила тетку, которая стала ей матерью, но две недели назад тетя Люба умерла.
Рита очнулась от громкого хрюканья кофеварки. Снова она задумывается о плохом. Нужно взять себя в руки.
В Сережкиной комнате скрипнула дверь, и он возник на пороге — заспанный, лохматый и бледный.
— Ой, — удивился он, — Ритка, ты мне не приснилась? А может, меня глючит?
— Глючит, — передразнила Рита. — Я это, настоящая. Тебе кофе налить? Или лучше чая, а то нехорошо с похмелья-то?
Сережка громко сглотнул и прислушался к себе.
— Пожалуй, лучше чая, — неуверенно проговорил он и скрылся в ванной.
— Ритка, ты только не пропадай! — донеслось сквозь шум душа. — Я ужасно рад тебя видеть!
Рита заварила крепкий чай, себе налила кофе. Всегда у них так было: Сережка ей вроде племянник, а жили как брат с сестрой. Когда тетя Люба привезла ее, шестилетнюю, к себе, Маринки уже не было. Она закончила школу и быстренько упорхнула в Санкт-Петербург якобы поступать в институт. Ни в какой институт она, конечно, не поступила, как и предсказывала тетя Люба, не те у Маринки были интересы. Зато она выскочила замуж и через год родила Сережку. Через некоторое время с первым своим мужем развелась и стала присылать Сережку на лето к матери, а поскольку тетя Люба работала, то Сережку воспитывала Рита. С Маринкой они никогда не были близки — редко виделись, двенадцать лет разницы, а с ее сыном всегда были родными, так уж получилось.
Сережка явился из ванной с зализанными мокрыми волосами. Выглядел он гораздо бодрее.
— Слушай, а я бы съел чего-нибудь! — с воодушевлением сообщил он.
Остатки еды Рита еще вчера выбросила в мусоропровод — не стала разбираться, что уже испортилось, а что еще можно употребить по прямому назначению. В холодильнике сиротливо мерзли полпачки масла и четыре яйца.
Сережка пошарил за кухонным столом и с торжествующим криком извлек оттуда батон, запаянный в полиэтилен.
— Ну, и сколько лет он там лежит? — скептически прищурилась Рита.
— Обижаешь, начальник! Позавчера он туда провалился, а все уже так надрались, что лень нагибаться было.
Рита вскрыла упаковку и критически обнюхала батон:
— Если только тосты сделать…
Через несколько минут яичница, обильно сдобренная перцем, аппетитно скворчала на сковородке. Подсушенные куски батона выпрыгивали из тостера, как чертики из табакерки.
Сережка намазывал тосты неприлично толстым слоем масла, запихивал в рот огромные куски яичницы и выглядел совершенно счастливым Рита выждала некоторое время и начала воспитательную беседу:
— Ты мою телеграмму получил? — строго спросила она.
— Получил… Я, понимаешь, Рит, все время помнил, что тебя нужно встретить, а потом забыл…
— Часто у тебя такое бывает, как вчера? — допрашивала Рита.
— У меня, между прочим, день рождения был, — надулся Сережка. — Восемнадцать лет мне исполнилось, совершеннолетие, между прочим…
— Значит, пьянка эта не вчера началась, — догадалась Рита. — Значит, вы уже три дня гуляли! Сережка, ведь соседи жалуются! Ведь и правда в следующий раз милицию вызовут!
— Да знаю я, все знаю, — вздохнул Сережка, — только тоска такая…
Рита вдруг с болью отметила, какой он худой. Длинная цыплячья шея жалко торчала из воротника рубашки, он был бледный, и синяки под глазами.
«Восемнадцать лет стукнуло, а все равно мальчишка. Его не воспитывать нужно, а кормить как следует…»
— Ладно, об этом после. Ты хоть помнишь, что бабушка умерла две недели назад?
— Конечно. Когда ты позвонила, я хотел поехать, только денег не было на дорогу… Ты не думай, это все, — он махнул рукой, обозначая вчерашнее, — это ребята организовали, в складчину.
— Слушай, а ты вообще-то на что живешь?
Отец деньги дает?
Первый Маринкин муж, отец Сережки, развелся с ней, когда Сережке было года три. Но деньги на сына давал исправно. Причем чем дальше, тем больше. Рита помнит Маринкины рассказы о том, что Сережкин отец оказался деловым, его фирма процветала, и что если бы она, Маринка, в свое время могла такое предугадать, то никогда бы с таким мужем не развелась. Тетя Люба тихонько напоминала Рите, что ушел-то муж от Маринки, а не она от него. Вообще все три Маринкиных мужа уходили от нее сами. Но без скандалов и ссор. От третьего у Маринки родилась Лялька. А второго Рита с тетей Любой и не видели никогда — как-то незаметно он пришел и ушел, хорошо, что ребенка не оставил.
Нет, не складывалась у Маринки семейная жизнь, и дело тут не в невезении, а в ней самой.
Так считала тетя Люба. И Рита с ней согласилась после того, как Маринка прислала письмо, где сообщала, что и с третьим мужем она развелась. Теперь уже на лето Сережка привозил маленькую Ляльку. Девчонка была такая хорошенькая, что незнакомые люди оглядывались на улице и пытались с ней заговорить. Сама Маринка с детства тоже была хорошенькая и потом очень за собой следила, вот мужики и слетались как мотыльки на свет. И выглядела всегда моложе своих лет, спокойно могла лет пять убавить, никому бы и в голову не пришло усомниться. Вот в прошлом году это и сослужило ей службу. Когда ушел третий муж. Ляльке четыре года было. Маринка тогда неплохо зарабатывала — на бензоколонке у финнов. Работа, конечно, тяжелая, утомительная, да ведь образования-то у Маринки только десять классов, так что нужно и этому радоваться. Как тетя Люба расстраивалась, что Маринка без образования осталась! Сама я, говорила, всю жизнь в продавщицах, так раньше в торговле другие отношения были, при всеобщем-то дефиците!
А сейчас кому нужна простая продавщица?
Чуть косо посмотришь на начальство — живо тебя выгонят и другую найдут.
Как в воду тетя Люба глядела: дела у финнов что-то не заладились, бензоколонку у них перекупили и весь персонал уволили. Маринка помаялась без работы. Деньги кончились, и она совсем было пала духом. А после решила вдруг «замуж выйти заграницу». Кто уж ее надоумил, неизвестно, а только Рита с тетей Любой узнали все, когда дело было сделано.
Приезжала Маринка с матерью проститься и Ляльку привезла. Рассказала, что пришло приглашение, какой-то француз откликнулся.
И Ляльку он тоже не против взять. Еще бы ему не согласиться, когда Лялька у них прямо ангелочек: глаза голубые, огромные, волосы светлые, локонами вокруг лица вьются. У самой Маринки волосы тоже хорошие, но гораздо темнее, и глаза серые.
Улетели они, и прислала Маринка только одну открытку, что все прекрасно и подробно она. напишет позже. Так и не написала. А тетя Люба начала болеть, Сережка тоже почти не писал.
И Рите никак нельзя было оставить больную тетку, чтобы съездить в Санкт-Петербург. Да и у нее самой были проблемы в личной жизни, но уж об этом-то сейчас точно думать нельзя.
— Ритка, да ты меня не слушаешь совсем! — теребил ее Сережка. — Ты все о своем думаешь…
Рита думала не совсем о своем, в данном случае она думала о его матери и сестре, но спросить о них решила позже, после завтрака.
Разговор предстоял тяжелый, за едой о таком не говорят.
— Так на что ты живешь? — повторила Рита свой вопрос.
— Отец дает деньги, — неохотно ответил Сережка, — до сих пор давал, пока мне восемнадцати не было.
— А как дела в институте? — заикнулась Рита и по Сережкиному унылому виду поняла, что дела плохи. — Ты не ври, а говори прямо — много хвостов?
— Много, — сознался он, пряча глаза, — на осень перенес.
Рита решила, что обязательно с этим разберется. Надо будет поговорить с его отцом.
А ругать парня не за что — мать оставила его одного в трудный период — как раз он школу закончил. Удивительно еще, что в институт поступил. Она стала убирать со стола и готовиться к трудному разговору о Маринке, как вдруг в замке заскрежетал ключ.
— Кто это? — От неожиданности она выронила чашку в раковину. — Ты давал кому-нибудь ключи от квартиры?
— Легок на помине, — процедил племянник, и в голосе его Рита почувствовала самую настоящую ненависть.
«Неужели он с такой злобой об отце? — успела подумать она. — Да что у них тут происходит?»
Вошедший захлопнул дверь, прошел через прихожую, причем, как машинально отметила Рита, не вытер ноги, и появился на пороге кухни.
Хотя Рита видела Сережкиного отца очень давно, она не могла ошибиться: это был не он.
На пороге стоял здоровый мордатый мужик лет тридцати. Коротко стриженные волосы, бычий затылок и накачанные мускулы говорили о том, что этот тип занимается отнюдь не интеллектуальным трудом.
— Здорово! — протянул парень и окинул Риту наглым взглядом. — Хорошо сидим!
Рита вспомнила, что на ней по утреннему времени простенький халатик с короткими рукавами, а под ним даже нет лифчика, и почувствовала себя очень неуютно.
— Кто это, Сережа? — спросила она, не ответив на приветствие гостя.
Впрочем, по тому, как тот по-хозяйски придвинул себе стул и развалился на нем, было понятно, что гостем он себя здесь не чувствует.
— Это Виктор, — упавшим голосом ответил Сережка.
— Зачем ты дал ему ключи от своей квартиры? — Рита взяла себя в руки, и голос ее теперь звучал твердо.
Сережка как-то затравленно перевел глаза на Риту и вымолвил с трудом:
— Я ему ничего не давал.., это…
— Кончай базарить, малой! — прервал его Виктор. — Вот, получи привет от папочки! — И он швырнул на стол тонкую пачку денег.
— Ах вот ты кто! — протянула Рита.
Конечно, как же она сразу не догадалась!
Это шофер или охранник, в общем, мелкая прислуга. А по-простому говоря, холуй. Сколько она повидала таких у Валерия! Повар готовит еду, горничная убирает — они заняты делом, а эти.., посидеть в машине, пока хозяин гостит у любовницы, отвезти жену в магазин; вот как сейчас передать деньги сыну… Здоровый мужик бегает на посылках. Сам-то он себя гордо именует охранником, да только если что-то серьезное, кто ж такому доверит охранять свою жизнь? Да ему хомяка не доверишь — упустит…
Рита всегда удивлялась, что Валерий, вроде бы умный человек, держит возле себя такую зажравшуюся сволочь. Все его, с позволения сказать, охранники были похожи друг на друга и на этого Виктора, как однояйцевые близнецы.
Как они были любезны и предупредительны с Ритой, пока Валерий находился рядом! Зато потом, когда везли ее домой, хамство перло отовсюду. Они усиленно показывали Рите, что она — никто, просто любовница их хозяина.
Сегодня она есть, а завтра хозяин найдет другую, а Риту вышвырнет коленом под зад, так что им совершенно незачем утруждать себя элементарной вежливостью.
Рита однажды задумалась, отчего они не боятся, что она пожалуется Валерию на их беззастенчивое хамство? И поняла, что их отношение — индикатор отношения самого хозяина. Вся эта челядь безошибочно чувствует, что можно и чего нельзя, и очень редко ошибается.
Однако по тому, как ведет себя этот тип, можно понять, как относится к Сережке отец.
— Папочка велел передать, что это последние! — продолжал мордатый Виктор. — Если бы ты в институте нормально учился, он бы еще подумал, а так, пока хвосты не сдашь… Но судя по тому, что я здесь увидел, вряд ли ты хвосты сдашь. Телка, конечно, у тебя неплохая, все на месте… — Он вытянул шею, чтобы заглянуть Рите за вырез халата, и даже протянул руку, чтобы ущипнуть ее за щеку, как вдруг Сережка резко отвел его руку и закричал:
— Ты, скотина, не смей ее трогать! Это моя сестра!
— Какая еще сестра? Ты как со старшими разговариваешь, малой? — протянул Виктор. — Мало я тебя учил? Мало я тебя из помоек разных вытаскивал? Видно, наука тебе не впрок пошла…
— За такую науку мы еще посчитаемся! — пообещал Сережка.
До сих пор Рита молчала, потому что вспомнила еще один урок тети Любы. «Никогда не хами сразу незнакомому человеку, — наставляла та, — даже если он тебе очень не понравился. Сначала послушай, что он тебе скажет. Бывает, что человек просто расстроен или его до этого рассердили, он и старается на тебе злость сорвать. А когда поймет, что ты ему не отвечаешь в том же духе, ему станет совестно, и он все тебе сделает, что нужно. А если он законченный хам, то ответить ему в том же духе ты всегда успеешь».
Рита уже все поняла про этого типа и теперь решила вмешаться.
— Насколько я поняла, в этом и заключается ваша работа — вытаскивать его из помоек, — заметила она. — Вам именно за это и платят, так что ваши жалобы непонятны. Что касается меня, то я действительно его родственница. И называть меня «телкой» вовсе необязательно. Вы выполнили поручение — можете быть свободны. И еще: если это последние деньги, то вам больше незачем приходить.
1 2 3 4