Раздались звуки музыки, через двор шла королева, строгая, но улыбающаяся
милостиво, одета для дороги в пурпурный плащ, золотая пряжка разбрасывает
солнечные блики. Голубое платье искрится мелкими блестками, такие же
голубые платья и на придворных, почти все моложе королевы, а двое совсем
маленькие девочки с большими букетами цветов в обеих руках.
Я остановился, любуясь лучом света в темном королевстве терминаторов, где
все лязгает, звякает, грохочет, грюкает, земля вздрагивает под тяжелыми
шагами, будто во все стороны расхаживают гуляющие экскаваторы.
Королева Шартреза остановилась, заприметив нас с Бернардом. Бернард
почтительно преклонил колено. Я поколебался, совсем недавно разговаривали
с нею запросто, но Бернард прав: на людях надо вести себя иначе.
Я преклонил колено. Шартреза улыбнулась - похоже, понимает.
- Бернард, - сказала она певучим голосом, - я вижу, не оставляешь молодого
рыцаря заботой. Наверное, смотришь далеко в будущее... где сэру Ричарду
придется очень непросто?
Бернард поднялся, сказал густым сильным голосом:
- Ваше высочество! В сражениях смерть настигает всякого. Но для рыцаря
сложить голову за короля, за королеву, за даму сердца - славная гибель,
мужская гибель. Ричард молод годами, но рука его крепка, а сердце закалено
в боях, как железо в горне кузнеца, а потом в кипящем масле. Неизвестно,
кем бы он стал, но Тьма пришла в наши земли... и вот он выучился биться и
по-рыцарски, и по-степняцки, копьем и мечом! Ему уже нет равных среди
наших воинов в бою на секирах, а на алебардах я готов выставить его против
любого из королевских воинов...
Шартреза рассмеялась:
- Ты так горячо его расхваливаешь!.. Это потому, что не можешь похвалить
себя?
Бернард снова поклонился.
- Я человек простой, могу похвалить и себя. Но в Ричарда я так много
вложил, что это почти что я!
Она осмотрела нас обоих демонстративно внимательно, за ее спиной
захихикали придворные дамы.
- Спасибо, славный Бернард, - сказала она наконец тепло. - Спасибо.


Глава 2


Третий день я бродил по городу в тщетной надежде, что Лавиния выйдет за
покупками или по каким-то еще делам. Здесь нет городского сада, но есть
костел, сегодня пятница, дожить бы до воскресенья, а потом можно будет
увидеть ее по дороге на воскресную проповедь...
Прямо на площади меня перехватил мальчишка в наряде королевского
оруженосца.
- Сэр Ричард! - закричал он еще издали. - Сэр Ричард!
Он подбежал, но прохожие уже обратили внимание, что сэр Ричард - это я, а
что он, такой счастливец, вот сейчас будет общаться с самим сэром Ричардом.
- Что случилось?
- Сэр Ричард, - повторил он громко и счастливо, - мой король послал меня
за вами, сэр Ричард!
- А что стряслось? - повторил я.
- Не знаю, сэр Ричард, - ответил он честно и добавил уже серьезнее: - Но
его высочество велели прибыть в его покои немедленно!
Я вздохнул, оглянулся на мрачное массивное здание, в котором, по слухам,
поселилась по приезде благородная леди Лавиния.
- Ну что ж, пойдем...
- Можно мне пойти с вами рядом? - спросил он живо. И, не дожидаясь ответа,
спросил быстро: - Это и есть тот самый молот?..
- Да, - ответил я на ходу.
Он быстро-быстро шагал справа, торопился, забегал даже вперед, быстрые
глаза обшаривали молот, на хорошенькой румяной мордашке отразилось
сильнейшее разочарование.
- Он такой простой!
- Сила рыцаря не в перьях на шлеме, - сказал я. - Еще не знаешь?
Его чистые детские щеки залила густая краска.
- Простите меня, сэр Ричард, - сказал он голосом, полным раскаяния. - Но
об этом молоте рассказывают такое, что я представил его размером с
наковальню, на нем должны быть таинственные колдовские знаки!
- Они там, - сказал я, - внутри.
- О, - сказал он почтительно, глаза округлились. - Я о таком даже не
слышал...
Стражи у королевских покоев отсалютовали копьями. Оруженосец не успел
сделать им повелительный жест, показывающий мне, что и он здесь
распоряжается... на пару с Беольдром, стражи заулыбались и распахнули
ворота. Три дня тому или четыре - не помню, они с огромным удовольствием
выносили из этого зала Сира де Мертца, который возжелал поставить нашего
короля на колени... И еще помнили мою роль.
В глубине зала на троне я увидел роскошную белую пену, выступающую из
пурпурного плаща, и лишь потом вычленил из этого великолепия бледное худое
лицо короля. Седые волосы падают на глаза, опускаются пышными прядями на
плечи, а седые усы и борода полностью скрывают не только нижнюю часть
лица, но и всю грудь.
За спинкой кресла и чуть справа монах - я узнал отца Гарпага, - а перед
троном высится сверкающая серебром статуя из металла. Шарлегайл говорил
слабым прерывающимся голосом, статуя почтительно слушала. На широкой
перевязи длинный рыцарский меч с позолоченной рукоятью, уже по нему я
узнал бы сэра Ланселота. Меч Ланселота и его серебряные доспехи известны
всему Зорру.
Ланселот не обернулся, хотя явно ощутил открывшуюся за его спиной дверь.
Шарлегайл сделал слабый жест высохшей дланью:
- Сэр Ричард... подойди поближе.
Я приблизился, надо бы опуститься на одно колено и ждать, пока король
изволит позволить встать, но Ланселот уже стоит, да и король у нас -
настоящий король, ему дешевые церемонии по фигу, я лишь поклонился и
уставился на него в ожидании.
Ланселот нахмурился, что-то проворчал, а Гарпаг суетливо перекрестился.
Оба чувствительны к нарушению этикета. Шарлегайл сказал слабым
прерывающимся голосом:
- Еще ближе... оба...
Шагнув вперед, мы остановились перед королем. Я с глубоким сочувствием
смотрел в его изможденное лицо, подумал внезапно, что король не так уж и
стар, это жизнь, как говорят, состарила преждевременно.
- Сэр Ланселот, - проговорил Шарлегайл. Он остановился, перевел дыхание,
сказал снова: - Сэр Ланселот... На тебя возлагаю великую задачу. Надлежит
тебе отправиться в королевство Алемандрию. К славному и почтенному королю
Конраду. Поздравь его с великой победой над собой, что есть самая великая
из побед, кою может одержать человече. Поговори, очаруй, ты это умеешь.
Покажи свою удаль на турнире, в поединках, на скачке, в метании молота...
Это первое. Второе - хорошо бы склонить его оказать нам помощь людьми. У
него целая армия томится без дела!..
Ланселот с достоинством поклонился.
- Все сделаю, ваше высочество.
- Отправляйся немедленно, - велел король. - Сегодня отдохни, а завтра с
утра в путь. Да, еще... тебя будет сопровождать отряд рыцарей, как и
надлежит послу. Сам отберешь, кого считаешь достойным такой чести. Но
одного я тебе сам посоветую.
Ланселот смотрел прямо в глаза Шарлегайла.
- Слушаю, ваше высочество.
- Обязательно возьми с собой Ричарда, - сказал король. - Ричарда Длинные
Руки.
Я поклонился, лучше молчать и кланяться, Ланселот тоже поклонился, но я
видел в его серых глазах недоумение.
- Ваше высочество... я понимаю, вы только что посвятили его в рыцари... и
все еще помните... это... этого человека. Но не будет ли Конрад оскорблен?
Ведь Дик единственный, у кого нет поместья, у кого нет земель, крестьян...
Еще вчера он был простолюдином... Такой человек в посольстве вызовет
ненужные вопросы. А то и подозрения.
Гарпаг выступил из-за трона, встал рядом, его худое лицо было неподвижно,
но в глазах я прочел тщательно упрятанную неприязнь.
- Хуже того, - сказал он внятно. - Хуже того...
Шарлегайл попросил слабым голосом:
- Отец Гарпаг, нить ваших мыслей от меня ускользает.
- Хуже того, - повторил Гарпаг, - это вызовет насмешки.
Король покачал головой:
- Конрад - воин. Ему важнее, кто как держит меч. А Ричард уже успел
показать себя умелым и отважным воином. Но еще важнее другое...
Он вздохнул, покосился на священника. Гарпаг нахмурился, что-то зашептал
ему на ухо. Король отмахнулся.
- Видишь, сэр Ланселот, отец Гарпаг настоятельно не советует посылать туда
Ричарда. Почему? Да потому, что церковь ему не доверяет. Не осудила, но и
не оправдала. Инквизиция все еще решает, на каком огне его сжечь: быстром
или медленном... Однако что плохо для нас, может быть хорошо для Конрада.
Он не в ладах со святой церковью, хотя не в ладах и с армией Тьмы. А
Ричард как раз тот, у кого на поясе боевой молот язычников. У него на шее
амулет, который носили идолопоклонники... Королю Конраду такой человек
ближе и понятнее! Пусть он думает, что мы все такие, как сэр Ричард... ну,
пусть не все, но в наших рядах рыцарства есть такие, что вольно трактуют
Священное Писание, пропускают службы в церкви, общаются с нечистыми
созданиями леса, как то эльфы и гномы...
Гарпаг начал усиленно креститься, бормотал молитвы, на меня смотрел с
ужасом и отвращением, даже попытался брызнуть святой водой, но, похоже,
фляга оказалась пуста. Или в ней не вода. Ланселот тоже хмурился, с каждым
словом посматривал в мою сторону все неприязненнее.
- Ваше высочество, - сказал он почтительно, когда король умолк. - А не
слишком ли уж паршивую овцу мы запустили в свое христианское стадо?..
Стараясь показать королю Конраду, что мы все такие... запятнанные, не
нанесем ли урон своей чести, имени, достоинству?
Король вздохнул:
- Это... политика. Нельзя перейти болото, не испачкав ноги. Кто боится
испачкаться - остается на том берегу. Мы же перейдем, там очистимся...
молитвами, епитимьей. Принесем жертвы, в смысле, воскурим ладан и
пожертвуем на церковь что-то из найденного и... пойдем дальше. Идите, мои
друзья. Я сказал!
Мы вышли с Ланселотом вроде бы вместе, но в то же время и врозь, а от
ворот замка сразу пошли в разные стороны. Я, понятно, в полной готовности
отторчать и эту ночь перед домом леди Лавинии. Днем вроде бы само собой,
но зачем-то и ночью. Что за дурь - никогда она не выйдет гулять ночью,
здесь женщины даже днем не появляются в одиночку, но когда однажды на
втором этаже на фоне занавески мелькнул женский силуэт, из меня от
ликования брызнули золотыми фонтанами бенгальские искры, и я сидел там,
затаившись в тени, до утра...
Сейчас я замедлил шаг, уже забыв о посольстве к жестокому королю, смотрел
на окна, на ворота, что вдруг заскрипели, словно повинуясь давлению моего
тяжелого взгляда, и медленно стали распахиваться. По двору к воротам ехала
на гнедой лошадке женщина в голубом платье, впереди шел слуга и вел коня
на коротком поводе.
Сердце мое всхлипнуло и застыло, а потом, убедившись, что не глюки,
застучало часто и взахлеб. На леди Лавинии обычный головной убор женщины
знатного происхождения: очень высокий шпиль, похожий на верх Спасской
башни, с кончика на спину падает нечто длинное и полупрозрачное голубого
цвета. Шелковый платок укрывает голову так, что оставляет на виду только
лицо, даже шея укутана. С плеч ниспадает легкий плащ, он положен по рангу
знатным особам, но абсолютно нелеп в этот теплый солнечный день.
Гнедая лошадка, невысокая, как пони, но очень грациозная, словно выточена
из дерева и покрыта лаком, гордясь такой всадницей, помахивала гривой,
нервно переступала с ноги на ногу, косила на всех огненным глазом:
оценили, какое сокровище она везет? На этот раз леди Лавиния сменила
запыленный дорожный костюм из грубого полотна на нечто легкое, но тоже
непривычно простое, без дурацких рюшек и финтифлюшек, все-таки дают себя
знать прирожденный вкус и такт.
Она сидела на коне очень непривычно для моего глаза, даже дико, но, как
понимаю, только так и ездят порядочные женщины: на особом женском седле,
что и не седло вовсе, а просто-напросто широкая подушечка, обе ноги на
одну сторону, зад слегка на другую, для равновесия, это очень красиво,
даже эротично, но как-то несерьезно. Страшно подумать, что случится, если
конь вдруг поскачет...
Непроизвольно я зашел с той стороны, чтобы подхватить ее, такую нежную и
легкую, подхватить на обе мои широкие длани. Она вскинула брови,
поинтересовалась ядовито:
- Что, захотелось на кружку эля?
- Ага, - сказал я и добавил мечтательно: - А если бы еще на две...
- Харя не треснет? - спросила она. - Впрочем, у меня есть работа. Надо
вывезти навоз...
- Из ваших покоев? - спросил я. - Дык я завсегда!.. С умилением и
счастьем... А ежели прямо из вашей спальни, то я задурно, только для вас!
Не зная, что придумать еще, я принялся освобождать в носу квартиру,
рассматривая то добытые сокровища с детским любопытством, что есть
постоянное состояние простолюдина, как и вечная угрюмость, то ее - такую
нежную, воздушную, небесную. Леди Лавиния фыркнула, выудила монету из
мешочка на поясе и бросила мне.
- Лови!.. Только не напивайся до привычного тебе состояния.
- Не стану, - пообещал я. - Только до благородного, когда рылом в салат.
В ее глазах метнулся запоздалый страх, вспомнила, но поздно. Я, нагло
ухмыляясь, выудил из кармана золотой. Бросил хорошо - ей пришлось всего
лишь разжать пальцы. Она инстинктивно сжала кулак, ее щеки покраснели, а
глаза гневно заблистали.
- Сдача, - пояснил я.
Она швырнула монету слуге, тот поймал, увидел, какого достоинства монета у
него в грязной пятерне, едва не упал под копыта ее лошадки.
- Это тебе на пропой, - сказала она слуге громко. Тот икнул, побагровел,
ноги его начали разъезжаться. Она послала коня вперед, слугу потащило, он
кое-как забежал вперед, но все оглядывался на меня расширенными глазами.
- Дык как насчет навоза? - прокричал я вдогонку. Она обернулась на ходу,
наши взгляды встретились. Конь ее прибавил шагу, ей пришлось повернуться и
направить его посреди улицы, чтобы не мешать пешеходам, те пугливо жались
к стенам домов. Уже у самого выезда на площадь она зачем-то обернулась
снова.
Я стоял на том же месте. Наши взгляды столкнулись в воздухе с легким
серебряным звоном. Незримая нить возникла из ничего и соединила наши души.
Это я ощутил с такой же определенностью, как гравитацию или плотность
воздуха. И щенячий восторг ударил в сердце с такой силой, что я завизжал
исступленно и громко... но, правда, про себя: здесь же улица, добежать бы
поскорее до своей квартиры, там похожу, нет - побегаю на ушах... Даже по
стенам побегаю, каратэка несчастный.
Она меня увидела наконец-то! Она меня заметила!..
Она меня выделила из общей массы. И, боюсь об этом даже каркнуть, она
ощутила ко мне нечто...

* * *

Ланселот ехал молчалив, задумчив. Крупные холодные глаза навыкате
неотрывно смотрели вперед. Мне показалось, что он не знает, как держаться
со мной, вчерашним простолюдином. Еще неделю тому все было легко и просто,
но теперь как с простолюдином уже нельзя, а как с равным себе... тоже
вроде бы чересчур.
Легкий ветерок слегка шевелил его золотые кудри. Они рассыпались по
плечам, как тугие локоны из золотой проволоки. Длинное вытянутое лицо за
время рейда за доспехами святого Георгия Победоносца похудело, черты лица
заострились, а нижняя выдвинутая вперед массивная челюсть, казалось, уже
вовсе выступает, как у экскаватора. Мне всегда хотелось двинуть по ней
ногой, никак не привыкну, что здесь это подается как признак
мужественности, высокого рождения и осознания собственного достоинства.
От него и сейчас несет чистотой, фаянсовостью, а на солнце он весь
вспыхнул, заблистал, разбросал солнечные зайчики, словно был из серебра и
золота. Да и сам, в мире нечесаных и немытых рыцарей, выделяется просто
стерильностью, как хирург перед операцией. Это не рейнджер, что для успеха
скрытности операции вымажется в любом дерьме, да еще и закусит им, чтобы
пахло дерьмом, отбивая человечий запах. Ланселот едет всегда прямо, всегда
открыто, а жив лишь потому, что некоторые рождаются с музыкальным или
математическим слухом, а Ланселот родился с даром владеть мечом, копьем и
всеми прочими атрибутами воина.
Сейчас за ним гремели оружием, шутили и гарцевали на сытых конях отпрыски
знатнейших родов, лучшие рыцари и герои Зорра, прославленные победители
турниров, а он ехал тихий, задумчивый, посматривал на пташек в лесу и на
белочек.
На второй день пути он подъехал ближе, наши кони пошли бок о бок, Ланселот
косо взглянул в мою сторону, предупредил холодным четким голосом:
- Дик, в зал меня будут сопровождать двенадцать рыцарей. Меньше нельзя -
урон моей чести, а больше нет смысла - и так будет тесно. Там своих
достойных и славных хватает, прославленных во многих сражениях, турнирах и
застольях. Ты будь от меня по правую руку. Я поразмыслил, вижу, Шарлегайл
прав, как у него получается почти всегда. Ты рубашку распахни пошире,
пусть Конрад увидит твой нечестивый амулет. И молот на поясе подвесь
спереди, чтоб Конрад увидел сразу...
- Что это будет за видок? - удивился я. Ланселот подумал, поморщился.
- Да, это будет зрелище.
1 2 3 4 5 6 7 8