Вы можете легко себе представить, что в этом случае я неохотно изменю свое мнение, потому что в моем семействе был уже подобный несчастный пример преждевременного замужества и.., разные медицинские неудобства. Словом, все это относится к тому, что я никогда не дам согласия на замужество Маргреты ранее чем по истечении года.., ровно год от нынешнего дня. В продолжение этого года вам позволяется ухаживать за ней, стараться ей понравиться, а между тем ее образование усовершенствуется, и здоровье укрепится.., понимаете, она сформируется.
Ждать целый год! Любовь примиряется с необходимостью и наставляется надеждой, но несмотря на этих учителей, в ней все же прорывается первобытная ее сила, она вся — пыл и живой порыв. Ждать целый год? Сначала это мне показалось долгим, нестерпимым испытанием, но минуту спустя я взглянул на эту отсрочку совсем с другой точки зрения. Какого же счастья мне желать, если мне можно будет видеть Маргрету каждый день, может быть, по несколько часов подряд?.. Не довольно ли счастья в возможности наблюдать за формированием ее характера, видеть в ней зарождение чистой девственной любви, видеть, как она будет расти духовно, крепнуть здоровьем по мере нашего сближения? Прикинув все это, я без всякого колебания отвечал Шервину:
— Тяжелое испытание вы предлагаете для моего нетерпения, но не для моего постоянства и не для силы моей любви. Будем ждать год.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Шервин. — Я и не ожидал иного ответа от прямодушия и благоразумия такого изящного юноши, как вы… Теперь перейдем к самому затруднительному пункту… Это.., по совести сказать.., это только в некотором отношении…
Он остановился и стал тормошить свои волосы во все стороны, все мускулы на его лице подергивались и корчились, пока он глядел на меня.
— Сделайте одолжение, мистер Шервин, объяснитесь скорее. Уверяю вас, что ваше молчание в эту минуту жестоко мучит меня.
— Действительно, я понимаю.., у меня не было намерений во время нашего разговора… Теперь вы должны дать мне слово не сердиться и не оскорбляться, что бы ни было мною сказано.
— Разумеется, этого не будет.
— Очень хорошо… Итак.., это может показаться странным.., но во всяком случае, то есть в том случае, если вы решитесь сами, без согласия вашего батюшки, то я считаю неизбежным, чтобы брак ваш с моей дочерью был совершен теперь же, не ожидая истечения года. Не знаю, поняли ли вы меня?
— Признаюсь, что не понял.
В замешательстве он раскашлялся, подошел к столу и налил себе еще рюмку хереса, его рука немного дрожала. Он выпил залпом рюмку вина, потом раза три-четыре откашливался.
— Итак, чтобы говорить яснее, вот что я должен вам сказать: если б вы были равная партия для моей дочери и сделали бы ей предложение с позволения ваших родителей, тогда, согласившись отложить свадьбу на год, мы условились бы во всех пунктах и действиях с обеих сторон, и торг был бы покончен.
Но зная, в каком положении вы находитесь, я никак не могу тем ограничить моих требований, то есть таковые требования не могут быть именно нашими условиями.
Вероятно, он заметил, что вино придает ему силу красноречия, потому что снова наполнил свою рюмку.
— А вот, любезный сэр, я укажу вам на цель мою в немногих словах. Положим, например, что вы в продолжение года ухаживали за моей дочерью, положим, что ваш батюшка как-нибудь проведал о нашей тайне, — само собой разумеется, мы добросовестно будем сохранять нашу тайну, однако на свете всегда так бывает, что все тайны как-то узнаются, Бог ведает какими судьбами — положим, говорю, что ваш батюшка придумает план, чтобы расстроить предполагаемый брак, неужели вы думаете, что репутация Маргреты не пострадает от того? В подобном случае, будь жених одного с нами звания, мы объяснили бы по-своему, в чем дело, и нам поверили, но в отношении вас это совсем другое дело. Что скажут люди и поверит ли нам свет, что вы имели намерение на ней жениться?.. Вот вопрос! Да, вот именно в этом вопрос!
— Но подобного случая не будет, я удивляюсь, как вы можете предполагать подобную несбыточность. Я вам сказал, что мои годы…
— Вы правы.., это несбыточное дело.., по крайней мере, надо надеяться. Но, если припомните, вы также сказали мне в первый раз, как я имел удовольствие вас видеть, что ваш батюшка, узнав об этом союзе, не пожалеет никаких средств, чтобы воспрепятствовать тому. Узнав об этом, мой любезный сэр, хоть я и питаю полное доверие к вашей чести, к вашей твердой решимости исполнить данное слово, однако я не могу так легко поверить, чтобы вы заранее были готовы воспрепятствовать всем усилиям и гонениям, которые ваш батюшка применит против вас в случае открытия тайны, потому что вы не знаете, да и один Господь только может знать, какие средства употребит ваш батюшка и к влиянию какой силы прибегнет он против вас. Вы скажете, может быть, что невероятно, чтобы отец ваш прибегнул к какому-нибудь злому умыслу… Но если подобные козни могут существовать и если есть год впереди, то, ей-Богу, очень естественно, что я хочу оградить себя от случайностей, ради интересов моей дочери это необходимо, по совести.
— Ради Бога, растолкуйте мне скорее все эти преграды невозможностей, которые вы предвидите. С нетерпением хочу я знать, чего наконец вы желаете от меня.
— Потише, любезный сэр, потише, потише, потише! Вот мои первоначальные предложения: вы женитесь на моей дочери тайно, только между нами, сроком через неделю, потом.., сделайте одолжение, воздержитесь!..
Я смотрел на него, онемев от удивления и восторга.
— Не оскорбляйтесь, не приходите в негодование! Соглашаясь на брак, я ставлю только одно условие. Я требую у вас честного слова, что вы расстанетесь с ней у порога церкви с тем, что можете видеться с ней в течение года, но не иначе как в присутствии постороннего лица. По истечении этого времени я обещаю вам вручить ее как вашу жену и по имени, и на деле. Вот что! Ну что вы на это скажете?
Я был так ошеломлен, словно поражен громом, что ничего не нашелся ответить в эту минуту.
Мистер Шервин продолжал:
— Как видите, этим планом все уладится, таким образом, мы все устроим. Если случится какое-нибудь несчастье, если мы будем открыты, ну что ж такого? Ваш батюшка ничего уже не сможет сделать, чтобы воспрепятствовать браку, который уже заключен, а между тем я выиграю еще год для усовершенствования образования, данного ей мною, и для ее физического формирования, не говоря уж об остальном. С одной стороны, она не будет женой преждевременно, с другой же стороны, она тотчас выйдет замуж. Притом обдумайте, как тогда легко вам будет ловить случай и мало-помалу открываться вашему батюшке, не страшась уже последствий в случае его неумолимости. Клянусь честью, любезный сэр, этот план вполне заслуживает вашего одобрения, он удобно прилаживается ко всему и, само собою разумеется, удовлетворяет желаниям всех партий. Едва ли нужно повторять, что вы будете иметь все удобства видеться с Маргретой, под условием, вы знаете, под условием… Люди всегда мешаются в чужие дела и станут сплетничать насчет ваших посещений, но, имея брачное свидетельство в руках и принимая должные меры предосторожности, я не стану тем тревожиться. Нет, нет! Мы станем сохранять нашу тайну, а они пускай себе болтают. Придет день ровно через год, когда они сильно озадачатся, бьюсь об заклад! Ну, что же вы на это скажете? Подумайте о том, если хотите, помните только, что я вполне доверяю вашей чести и действую так по долгу отца, который обязан ограждать интересы милой дочери.
Он остановился, задыхаясь от необыкновенной скороговорки своей длинной речи.
Люди, не столь ослепленные любовью, как я, увидели бы на моем месте в этом предложении требование, достойное порицания, и некоторое оскорбление себе, другие поняли бы эгоистические побуждения, владевшие им, открыли бы в нем низкую недоверчивость к моей чести, справедливости и твердости моих намерений, поняли бы, наконец, беспокойную и низкую поспешность Шервина заключить выгодный для него торг из страха, чтобы его покупатель не успел одуматься, — все это непременно поразило бы всякого другого на моем месте. Но не так было со мной: придя в себя от невольного удивления, я видел в этом странном плане только гарантию, обеспечивавшую мне обладание Маргретою, и уверенность, что моя любовь восторжествует во что бы то ни стало, какие ни потребовались бы жертвы, неудачи или отсрочки.
Когда Шервин кончил, я мог произнести только следующие слова:
— Я принимаю ваши условия и соглашаюсь на них от всего сердца.
По-видимому, он никак не ожидал, что я так скоро и беспрекословно соглашусь на его условия, потому что чрезвычайное изумление ярко выразилось на его лице. Однако он тотчас опомнился и с иезуитским присутствием духа, свойственным, видимо, ему во всех делах, вскочил и дружески пожал мне руку.
— Я в восторге, мой любезный сэр, в восторге, что вы так скоро согласились и что наши мнения так хорошо сходятся! Выпьемте-ка еще по рюмочке. Черт возьми! Да ведь теперь именно время чокнуться.., знаете, выпьем за предлагаемый мной тост, от которого вам никак нельзя отказаться: за здоровье вашей жены!.. Ха-ха-ха! Я очень хорошо знал, что доведу-таки вас до этого!.. Милая Маргрета! Милое дитя! Да благословит ее Господь!
— Стало быть, теперь можно считать, что все затруднения устранены, — сказал я, сильно желая скорее положить конец свиданию с мистером Шервином.
— Точно так, решительно устранены. Это факт, двоякий факт, можно сказать. Я еще обращаюсь к вам с маленькой просьбой: застрахуйте вашу жизнь, хоть на небольшую сумму, в пользу моей дочери и, может быть.., просто только для памяти расписочку, подписанную вами, в которой вы передадите часть имения, впоследствии вами наследуемого, на имя дочери моей и будущих ее детей. Видите ли, я заранее уже думаю о том времени, когда буду дедушкой. Вот как я буду дедушкой.., но мы отложим все это до будущего раза, дня через два…
— Надеюсь, что теперь нет препятствий моему свиданию с мисс Шервин?
— Никаких, совершенно никаких! Вот сюда, пожалуйте сюда!
И он провел меня через коридор в столовую.
Не с такою роскошью, как гостиная, но, если можно, еще с большим безвкусием была убрана столовая. Маргрета сидела у окна — у того самого окна, где я видел ее в тот вечер, когда блуждал по скверу после встречи в омнибусе. Клетка с канарейкой висела на том же месте. Я тотчас же и с мгновенным удивлением заметил, что мистрис Шервин сидела далеко от своей дочери, на другом конце комнаты. Я подошел к Маргрете и сел подле нее. На ней было светло-желтое платье, от которого еще ярче выделялись темный колорит ее лица и роскошные волосы. Еще раз все мои сомнения исчезли. Тревога совести, неопределенное чувство тяжести, угнетавшее мою душу, уступили место сладостному чувству счастья, пламенному ослеплению блаженства, надежды и любви, когда я взглянул на нее, мне казалось, что сердце у меня хотело выпрыгнуть из груди.
Мистер Шервин побыл в столовой минут пять, шепнул что-то на ухо жене и ушел. Мистрис Шервин осталась на своем месте, но ничего не говорила и едва ли взглянула на нас раза два. Может быть, она была занята собственными мыслями, может быть, из своей деликатности она не хотела показывать вид, что подсматривает за дочерью и даже за мной. Но я и не старался давать себе отчета в чувствах, ее обуревавших. Довольно того, что я имел счастье говорить с Маргретой, прямо, без всякой помехи мог объясниться ей в любви.
Как много надо было мне передать ей, а как мало времени оставалось мне в этот вечер, чтобы все ей рассказать! Так мало времени, чтобы передать ей все новые мысли, которые она возбудила во мне, все личные жертвы, на которые я с радостью согласился для нее, все планы будущего счастья, которые я строил для нее и которые исполнятся, если только она будет мне платить взаимностью за мою любовь. Но если б даже несколько дней дано мне было для этого свидания, успел ли бы я передать все обилие дум и планов, проистекающее из таких богатых источников, каковы молодость и счастье?
Маргрета говорила мало, но и от этих немногих слов я был в восторге. Теперь она улыбалась мне, позволяла мне брать свою руку и не отнимала ее. Вечер был на исходе. Сумерки окружали нас, почти не видно уже было спокойного, но печально-спокойного лица мистрис Шервин, сидевшей на одном месте и все в том же положении, но ни разу мне в голову не приходила мысль, что уже поздно и меня ждут дома. С радостью оставался бы я на целую ночь у окна, разговаривая с Маргретой и не считая часов.
Но мистер Шервин на замедлил вернуться в столовую и возвратил меня к действительности своим приближением и голосом. Я понял, что уже достаточно оставался у него в доме и что нам не позволят еще так посидеть. Я встал и простился, осведомившись наперед, в котором часу могу видеть завтра Маргрету. Шервин провожал меня с большими церемониями до самого подъезда. Когда я прощался с ним, он пожал мне руку и весело сказал:
— Зайдите завтра часом раньше, так мы с вами добудем письменное позволение… Ведь препятствий, конечно, не будет… А свадьба? Не назначить ли ее в такой же день на будущей неделе? Впрочем, это совершенно от вас зависит.., вы понимаете, что не мне вам навязывать… А! Так вы ничего не имеете против? Очень хорошо! Маргрета тоже возражать не станет. Уж я ручаюсь за нее. Что касается до позволения, в этом мы вполне согласны, не правда ли? До свидания! Желаю вам всех благ!
XIII
В эту ночь я возвращался домой, не испытывая никакого сильного отвращения, ни предчувствий, терзавших меня в последний раз, когда я готовился встретиться со своими. Уверенность в успехе, решившем мою участь, давала мне силу. Давно уже я не чувствовал такой уверенности в самом себе, такой уверенности в своем искусстве уклоняться от опасных вопросов. Я не чувствовал уже страха находиться в обществе с Клэрой или отцом. Большим счастьем было для моей тайны, что я был в таком прекрасном расположении духа, потому что, отворив дверь в свой кабинет, я нашел их обоих у себя.
У Клэры в руках был сверток лент, которыми она вымеряла длину полок в моей библиотеке, заставленной книгами, и в эту самую минуту прикладывала ленту к пустому пространству смежной перегородки. Увидев меня, она остановилась и бросила значительный взгляд на отца, стоявшего подле нее с связками бумаг в руках.
— Вы имеете право, Сидни, удивляться нашему нашествию на ваши земли, — сказал он с обычным спокойствием, но с нотками какой-то особенной доброты. — В этом вините домашнего министра (он указал на Клэру) и обратитесь к нему, если хотите получить объяснение. Я не что иное, как только орудие домашней интриги, а вот ее макиавелльский автор.
На одну минуту Клэра как будто заколебалась. В первый еще раз заметил я в ее глазах, устремленных на меня, выражение замешательства и скрытности. Неужели откровенность наших отношений начала портиться скрытностью и с ее стороны? На этот вопрос сердце мое отвечало скорее и отчетливее, чем я того желал.
— Мы открыты, папа, — сказала Клэра, помолчав с минуту, — следует нам объясниться, но вы знаете, что чаще всего я вам предоставляю обязанность объясняться за меня.
— Слушаю, — сказал отец, улыбаясь. — В таком случае моя обязанность незатруднительна. Я шел в мой кабинет, где ждал меня управляющий, по дороге остановила меня ваша сестрица и привела сюда затем, чтобы посоветоваться, как поставить новую этажерку для книг, тогда как мне придется добрую часть ночи просидеть за проверкой счетов. Клэра желала потихоньку от вас устроить новую библиотеку в тот день, когда вас не будет дома. Но так как вы захватили ее на месте преступления снимающей размеры не хуже любого плотника и с горячностью домашнего деспота, предписывающего свои повеления всему дому, то и приходится отложить в сторону всякое притворство. Вот мы и проявляем по необходимости добродетель и каемся во всем.
Бедная Клэра! Так вот как она мстила за десять дней совершенного забвения! И она же еще боится говорить! Я подошел к ней, поблагодарил ее — боюсь не довольно горячо, потому что от замешательства затруднялся говорить. Мне казалось это роковым предопределением. Чем больше действовал я втайне против своих родных и против их фамильных убеждений, тем больше мои родные проявляли ко мне любви в лице моей сестры.
— Разумеется, — продолжал отец, — я не стал возражать против предполагаемой библиотеки, потому что очень видно, что у вас не хватает места для всех книг, которые вы забираете в свой кабинет. Я только посоветовал не спешить с выполнением задуманного плана. Во всяком случае библиотека понадобится вам только через пять месяцев, потому что ровно через неделю, в этот же самый день, мы уедем в деревню.
Я не мог удержаться от судорожного движения при этой роковой вести. Мне следовало бы предвидеть это затруднение, но я сам не мог понять, как это мне ни разу не пришла в голову мысль об этом отъезде, так как наступило именно то время, когда мы обыкновенно уезжали из Лондона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Ждать целый год! Любовь примиряется с необходимостью и наставляется надеждой, но несмотря на этих учителей, в ней все же прорывается первобытная ее сила, она вся — пыл и живой порыв. Ждать целый год? Сначала это мне показалось долгим, нестерпимым испытанием, но минуту спустя я взглянул на эту отсрочку совсем с другой точки зрения. Какого же счастья мне желать, если мне можно будет видеть Маргрету каждый день, может быть, по несколько часов подряд?.. Не довольно ли счастья в возможности наблюдать за формированием ее характера, видеть в ней зарождение чистой девственной любви, видеть, как она будет расти духовно, крепнуть здоровьем по мере нашего сближения? Прикинув все это, я без всякого колебания отвечал Шервину:
— Тяжелое испытание вы предлагаете для моего нетерпения, но не для моего постоянства и не для силы моей любви. Будем ждать год.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Шервин. — Я и не ожидал иного ответа от прямодушия и благоразумия такого изящного юноши, как вы… Теперь перейдем к самому затруднительному пункту… Это.., по совести сказать.., это только в некотором отношении…
Он остановился и стал тормошить свои волосы во все стороны, все мускулы на его лице подергивались и корчились, пока он глядел на меня.
— Сделайте одолжение, мистер Шервин, объяснитесь скорее. Уверяю вас, что ваше молчание в эту минуту жестоко мучит меня.
— Действительно, я понимаю.., у меня не было намерений во время нашего разговора… Теперь вы должны дать мне слово не сердиться и не оскорбляться, что бы ни было мною сказано.
— Разумеется, этого не будет.
— Очень хорошо… Итак.., это может показаться странным.., но во всяком случае, то есть в том случае, если вы решитесь сами, без согласия вашего батюшки, то я считаю неизбежным, чтобы брак ваш с моей дочерью был совершен теперь же, не ожидая истечения года. Не знаю, поняли ли вы меня?
— Признаюсь, что не понял.
В замешательстве он раскашлялся, подошел к столу и налил себе еще рюмку хереса, его рука немного дрожала. Он выпил залпом рюмку вина, потом раза три-четыре откашливался.
— Итак, чтобы говорить яснее, вот что я должен вам сказать: если б вы были равная партия для моей дочери и сделали бы ей предложение с позволения ваших родителей, тогда, согласившись отложить свадьбу на год, мы условились бы во всех пунктах и действиях с обеих сторон, и торг был бы покончен.
Но зная, в каком положении вы находитесь, я никак не могу тем ограничить моих требований, то есть таковые требования не могут быть именно нашими условиями.
Вероятно, он заметил, что вино придает ему силу красноречия, потому что снова наполнил свою рюмку.
— А вот, любезный сэр, я укажу вам на цель мою в немногих словах. Положим, например, что вы в продолжение года ухаживали за моей дочерью, положим, что ваш батюшка как-нибудь проведал о нашей тайне, — само собой разумеется, мы добросовестно будем сохранять нашу тайну, однако на свете всегда так бывает, что все тайны как-то узнаются, Бог ведает какими судьбами — положим, говорю, что ваш батюшка придумает план, чтобы расстроить предполагаемый брак, неужели вы думаете, что репутация Маргреты не пострадает от того? В подобном случае, будь жених одного с нами звания, мы объяснили бы по-своему, в чем дело, и нам поверили, но в отношении вас это совсем другое дело. Что скажут люди и поверит ли нам свет, что вы имели намерение на ней жениться?.. Вот вопрос! Да, вот именно в этом вопрос!
— Но подобного случая не будет, я удивляюсь, как вы можете предполагать подобную несбыточность. Я вам сказал, что мои годы…
— Вы правы.., это несбыточное дело.., по крайней мере, надо надеяться. Но, если припомните, вы также сказали мне в первый раз, как я имел удовольствие вас видеть, что ваш батюшка, узнав об этом союзе, не пожалеет никаких средств, чтобы воспрепятствовать тому. Узнав об этом, мой любезный сэр, хоть я и питаю полное доверие к вашей чести, к вашей твердой решимости исполнить данное слово, однако я не могу так легко поверить, чтобы вы заранее были готовы воспрепятствовать всем усилиям и гонениям, которые ваш батюшка применит против вас в случае открытия тайны, потому что вы не знаете, да и один Господь только может знать, какие средства употребит ваш батюшка и к влиянию какой силы прибегнет он против вас. Вы скажете, может быть, что невероятно, чтобы отец ваш прибегнул к какому-нибудь злому умыслу… Но если подобные козни могут существовать и если есть год впереди, то, ей-Богу, очень естественно, что я хочу оградить себя от случайностей, ради интересов моей дочери это необходимо, по совести.
— Ради Бога, растолкуйте мне скорее все эти преграды невозможностей, которые вы предвидите. С нетерпением хочу я знать, чего наконец вы желаете от меня.
— Потише, любезный сэр, потише, потише, потише! Вот мои первоначальные предложения: вы женитесь на моей дочери тайно, только между нами, сроком через неделю, потом.., сделайте одолжение, воздержитесь!..
Я смотрел на него, онемев от удивления и восторга.
— Не оскорбляйтесь, не приходите в негодование! Соглашаясь на брак, я ставлю только одно условие. Я требую у вас честного слова, что вы расстанетесь с ней у порога церкви с тем, что можете видеться с ней в течение года, но не иначе как в присутствии постороннего лица. По истечении этого времени я обещаю вам вручить ее как вашу жену и по имени, и на деле. Вот что! Ну что вы на это скажете?
Я был так ошеломлен, словно поражен громом, что ничего не нашелся ответить в эту минуту.
Мистер Шервин продолжал:
— Как видите, этим планом все уладится, таким образом, мы все устроим. Если случится какое-нибудь несчастье, если мы будем открыты, ну что ж такого? Ваш батюшка ничего уже не сможет сделать, чтобы воспрепятствовать браку, который уже заключен, а между тем я выиграю еще год для усовершенствования образования, данного ей мною, и для ее физического формирования, не говоря уж об остальном. С одной стороны, она не будет женой преждевременно, с другой же стороны, она тотчас выйдет замуж. Притом обдумайте, как тогда легко вам будет ловить случай и мало-помалу открываться вашему батюшке, не страшась уже последствий в случае его неумолимости. Клянусь честью, любезный сэр, этот план вполне заслуживает вашего одобрения, он удобно прилаживается ко всему и, само собою разумеется, удовлетворяет желаниям всех партий. Едва ли нужно повторять, что вы будете иметь все удобства видеться с Маргретой, под условием, вы знаете, под условием… Люди всегда мешаются в чужие дела и станут сплетничать насчет ваших посещений, но, имея брачное свидетельство в руках и принимая должные меры предосторожности, я не стану тем тревожиться. Нет, нет! Мы станем сохранять нашу тайну, а они пускай себе болтают. Придет день ровно через год, когда они сильно озадачатся, бьюсь об заклад! Ну, что же вы на это скажете? Подумайте о том, если хотите, помните только, что я вполне доверяю вашей чести и действую так по долгу отца, который обязан ограждать интересы милой дочери.
Он остановился, задыхаясь от необыкновенной скороговорки своей длинной речи.
Люди, не столь ослепленные любовью, как я, увидели бы на моем месте в этом предложении требование, достойное порицания, и некоторое оскорбление себе, другие поняли бы эгоистические побуждения, владевшие им, открыли бы в нем низкую недоверчивость к моей чести, справедливости и твердости моих намерений, поняли бы, наконец, беспокойную и низкую поспешность Шервина заключить выгодный для него торг из страха, чтобы его покупатель не успел одуматься, — все это непременно поразило бы всякого другого на моем месте. Но не так было со мной: придя в себя от невольного удивления, я видел в этом странном плане только гарантию, обеспечивавшую мне обладание Маргретою, и уверенность, что моя любовь восторжествует во что бы то ни стало, какие ни потребовались бы жертвы, неудачи или отсрочки.
Когда Шервин кончил, я мог произнести только следующие слова:
— Я принимаю ваши условия и соглашаюсь на них от всего сердца.
По-видимому, он никак не ожидал, что я так скоро и беспрекословно соглашусь на его условия, потому что чрезвычайное изумление ярко выразилось на его лице. Однако он тотчас опомнился и с иезуитским присутствием духа, свойственным, видимо, ему во всех делах, вскочил и дружески пожал мне руку.
— Я в восторге, мой любезный сэр, в восторге, что вы так скоро согласились и что наши мнения так хорошо сходятся! Выпьемте-ка еще по рюмочке. Черт возьми! Да ведь теперь именно время чокнуться.., знаете, выпьем за предлагаемый мной тост, от которого вам никак нельзя отказаться: за здоровье вашей жены!.. Ха-ха-ха! Я очень хорошо знал, что доведу-таки вас до этого!.. Милая Маргрета! Милое дитя! Да благословит ее Господь!
— Стало быть, теперь можно считать, что все затруднения устранены, — сказал я, сильно желая скорее положить конец свиданию с мистером Шервином.
— Точно так, решительно устранены. Это факт, двоякий факт, можно сказать. Я еще обращаюсь к вам с маленькой просьбой: застрахуйте вашу жизнь, хоть на небольшую сумму, в пользу моей дочери и, может быть.., просто только для памяти расписочку, подписанную вами, в которой вы передадите часть имения, впоследствии вами наследуемого, на имя дочери моей и будущих ее детей. Видите ли, я заранее уже думаю о том времени, когда буду дедушкой. Вот как я буду дедушкой.., но мы отложим все это до будущего раза, дня через два…
— Надеюсь, что теперь нет препятствий моему свиданию с мисс Шервин?
— Никаких, совершенно никаких! Вот сюда, пожалуйте сюда!
И он провел меня через коридор в столовую.
Не с такою роскошью, как гостиная, но, если можно, еще с большим безвкусием была убрана столовая. Маргрета сидела у окна — у того самого окна, где я видел ее в тот вечер, когда блуждал по скверу после встречи в омнибусе. Клетка с канарейкой висела на том же месте. Я тотчас же и с мгновенным удивлением заметил, что мистрис Шервин сидела далеко от своей дочери, на другом конце комнаты. Я подошел к Маргрете и сел подле нее. На ней было светло-желтое платье, от которого еще ярче выделялись темный колорит ее лица и роскошные волосы. Еще раз все мои сомнения исчезли. Тревога совести, неопределенное чувство тяжести, угнетавшее мою душу, уступили место сладостному чувству счастья, пламенному ослеплению блаженства, надежды и любви, когда я взглянул на нее, мне казалось, что сердце у меня хотело выпрыгнуть из груди.
Мистер Шервин побыл в столовой минут пять, шепнул что-то на ухо жене и ушел. Мистрис Шервин осталась на своем месте, но ничего не говорила и едва ли взглянула на нас раза два. Может быть, она была занята собственными мыслями, может быть, из своей деликатности она не хотела показывать вид, что подсматривает за дочерью и даже за мной. Но я и не старался давать себе отчета в чувствах, ее обуревавших. Довольно того, что я имел счастье говорить с Маргретой, прямо, без всякой помехи мог объясниться ей в любви.
Как много надо было мне передать ей, а как мало времени оставалось мне в этот вечер, чтобы все ей рассказать! Так мало времени, чтобы передать ей все новые мысли, которые она возбудила во мне, все личные жертвы, на которые я с радостью согласился для нее, все планы будущего счастья, которые я строил для нее и которые исполнятся, если только она будет мне платить взаимностью за мою любовь. Но если б даже несколько дней дано мне было для этого свидания, успел ли бы я передать все обилие дум и планов, проистекающее из таких богатых источников, каковы молодость и счастье?
Маргрета говорила мало, но и от этих немногих слов я был в восторге. Теперь она улыбалась мне, позволяла мне брать свою руку и не отнимала ее. Вечер был на исходе. Сумерки окружали нас, почти не видно уже было спокойного, но печально-спокойного лица мистрис Шервин, сидевшей на одном месте и все в том же положении, но ни разу мне в голову не приходила мысль, что уже поздно и меня ждут дома. С радостью оставался бы я на целую ночь у окна, разговаривая с Маргретой и не считая часов.
Но мистер Шервин на замедлил вернуться в столовую и возвратил меня к действительности своим приближением и голосом. Я понял, что уже достаточно оставался у него в доме и что нам не позволят еще так посидеть. Я встал и простился, осведомившись наперед, в котором часу могу видеть завтра Маргрету. Шервин провожал меня с большими церемониями до самого подъезда. Когда я прощался с ним, он пожал мне руку и весело сказал:
— Зайдите завтра часом раньше, так мы с вами добудем письменное позволение… Ведь препятствий, конечно, не будет… А свадьба? Не назначить ли ее в такой же день на будущей неделе? Впрочем, это совершенно от вас зависит.., вы понимаете, что не мне вам навязывать… А! Так вы ничего не имеете против? Очень хорошо! Маргрета тоже возражать не станет. Уж я ручаюсь за нее. Что касается до позволения, в этом мы вполне согласны, не правда ли? До свидания! Желаю вам всех благ!
XIII
В эту ночь я возвращался домой, не испытывая никакого сильного отвращения, ни предчувствий, терзавших меня в последний раз, когда я готовился встретиться со своими. Уверенность в успехе, решившем мою участь, давала мне силу. Давно уже я не чувствовал такой уверенности в самом себе, такой уверенности в своем искусстве уклоняться от опасных вопросов. Я не чувствовал уже страха находиться в обществе с Клэрой или отцом. Большим счастьем было для моей тайны, что я был в таком прекрасном расположении духа, потому что, отворив дверь в свой кабинет, я нашел их обоих у себя.
У Клэры в руках был сверток лент, которыми она вымеряла длину полок в моей библиотеке, заставленной книгами, и в эту самую минуту прикладывала ленту к пустому пространству смежной перегородки. Увидев меня, она остановилась и бросила значительный взгляд на отца, стоявшего подле нее с связками бумаг в руках.
— Вы имеете право, Сидни, удивляться нашему нашествию на ваши земли, — сказал он с обычным спокойствием, но с нотками какой-то особенной доброты. — В этом вините домашнего министра (он указал на Клэру) и обратитесь к нему, если хотите получить объяснение. Я не что иное, как только орудие домашней интриги, а вот ее макиавелльский автор.
На одну минуту Клэра как будто заколебалась. В первый еще раз заметил я в ее глазах, устремленных на меня, выражение замешательства и скрытности. Неужели откровенность наших отношений начала портиться скрытностью и с ее стороны? На этот вопрос сердце мое отвечало скорее и отчетливее, чем я того желал.
— Мы открыты, папа, — сказала Клэра, помолчав с минуту, — следует нам объясниться, но вы знаете, что чаще всего я вам предоставляю обязанность объясняться за меня.
— Слушаю, — сказал отец, улыбаясь. — В таком случае моя обязанность незатруднительна. Я шел в мой кабинет, где ждал меня управляющий, по дороге остановила меня ваша сестрица и привела сюда затем, чтобы посоветоваться, как поставить новую этажерку для книг, тогда как мне придется добрую часть ночи просидеть за проверкой счетов. Клэра желала потихоньку от вас устроить новую библиотеку в тот день, когда вас не будет дома. Но так как вы захватили ее на месте преступления снимающей размеры не хуже любого плотника и с горячностью домашнего деспота, предписывающего свои повеления всему дому, то и приходится отложить в сторону всякое притворство. Вот мы и проявляем по необходимости добродетель и каемся во всем.
Бедная Клэра! Так вот как она мстила за десять дней совершенного забвения! И она же еще боится говорить! Я подошел к ней, поблагодарил ее — боюсь не довольно горячо, потому что от замешательства затруднялся говорить. Мне казалось это роковым предопределением. Чем больше действовал я втайне против своих родных и против их фамильных убеждений, тем больше мои родные проявляли ко мне любви в лице моей сестры.
— Разумеется, — продолжал отец, — я не стал возражать против предполагаемой библиотеки, потому что очень видно, что у вас не хватает места для всех книг, которые вы забираете в свой кабинет. Я только посоветовал не спешить с выполнением задуманного плана. Во всяком случае библиотека понадобится вам только через пять месяцев, потому что ровно через неделю, в этот же самый день, мы уедем в деревню.
Я не мог удержаться от судорожного движения при этой роковой вести. Мне следовало бы предвидеть это затруднение, но я сам не мог понять, как это мне ни разу не пришла в голову мысль об этом отъезде, так как наступило именно то время, когда мы обыкновенно уезжали из Лондона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35