Испытания прошли спокойно, установка и не думала "грохать". Женька довольно хмыкал, он предсказывал эта заранее.
- Гони из резервуарных парков, - сказал он весело. - Много их?
- Нужных шесть.
- Ясно. Нам вдвое легче, чем Остапу Бендеру.
Стульев, как известно, было двенадцать.
И первая, и вторая, и третья пробы ничего не дали.
- Это всегда так, - ворчал Женька. - Обязательно найдешь портсигар в последнем кармане. Ничего, шестая сработает.
- М-да, - сказал он мрачно, когда и шестая проба окончилась неудачей. М-да, придется перекинуться на промысла.
Валерий вставал в пять, торопился на электричку.
Ехать позднее не имело смысла, промысловое начальство исчезало на "объект". Найти его там было невозможно. Конечно, "лес вышек" - метафора. Леса нет, каждая вышка сама по себе. Но промысел занимал огромную площадь, и начальство имело привычку непрерывно двигаться: пешком, на попутных машинах, на тракторах, на трубовозках, даже на агрегатах для гидроразрыва.
Он много читал. Дома - толстые книги по эксплуатации нефтяных месторождении, в электричке - брошюры о промысловом хозяйстве, о работе лабораторий, о мероприятиях: геологических, технических, геологотехнических...
Но в книгах, наверное, чего-то не было. И по документам, и на глаз (он пробовал их осматривать) скважины как будто ничем не отличались. Металлическая вышка. Неуклюжая махина, равнодушно отвешивающая поклоны станок-качалка. Трубы и задвижки. Попробуй угадай, которая из этих сотен близнецов имела отношение к взрыву.
Скважины в его списке росли, как грибы. Выбирая, он мучительно боролся с ощущением, что именно эта, пропущенная, вызвала взрыв. Вписывал. С остервенением вычеркивал. Снова вписывал. В конце недели Женькин начальник сказал ядовито:
- Вы думаете, молодой человек, мы тут блины печем? Анализ требует времени. А у нас свой план. Если вы собираетесь испытывать нефть со всех скважин объединения, попросите организовать специальный институт.
Через каких-нибудь десять лет...
- Все понимаю, - выслушав его, заметил прокурор. - Но нужна торопиться. Вы же знаете, сроки...
- Придется брать разрешение Генерального прокурора Союза?
- Уже запросили. Думаю, еще на месяц продлят, хотя и не очень охотно, их тоже бьют. А дальше... дальше и над 1енеральным есть прокурор - закон
Эту ночь он почти не спал. Собственная судьба его не оеспокоила. Человек он в прокуратуре случайный.
Годом раньше, годом позже - все равно уйдет. Но подводить он никого не собирался. Для Генерального он, понятно, не фигура, отвечать будет прокурор. Просил продлить, об-ьясняй. Прокуратура республики союзная...
С начальником из объединения тоже не ладно. Все будет вежливо: "Не огорчайтесь, Гасан Махмудович, случается..." А подтекст: "Несолидно, товарищ прокурор, увлеклись фантазиями. С мальчишки какой спрос...
но вы?.."
И эта Таирова... Нервничает. И в глубине души надеется. Не вызывают может быть, все кончено. Ничего не кончено, товарищ Таирова. Ничего. Наверно, вам просто не повезло со следователем. Для него нефтяные дела все еще темный лес - не лес вышек. Настоящий, густой. Вроде Беловежской пущи.
Он проснулся с больной головой и с твердым намерением кончать. Как и что кончать, он еще не решил. Но этот день, 31 августа, должен стать переломным.
Он принял сразу две таблетки пирамеина, взял бумагу и быстро записал:
1. Обдумать дело.
2. Вторично допросить обвиняемую.
3. Принять окончательное решение ("окончательное"
он подчеркнул) и доложить прокурору 4. Отдыхать.
Думать было трудно, в ушах шумело. И настроение было решительное: кончать сейчас же, немедленно. Он переставил второй пункт на место первого и поехал на завод.
В диспетчерской ему сказали, что Таирова больна, грипп. Он взял ее адрес в отделе кадров - на всякий случаи - ехать к ней, конечно, не собирался. Вышел за ворота и вдруг понял, что план развалился, что делать ему, в сущности, нечего, а впереди долгий и мучительный день.
Надо кончать. Если бы не эта болезнь, допросил бы сейчас Таирову. Ему уже казалось, что от допроса зависит все. Память услужливо подсказала, что именно он должен выяснить. Без этих сведений идти дальше немыслимо.
"Ну, что же, - сказал он себе. - В конце концов следователь имеет право..." Но дело было не в правах.
Ему просто необходимо было действовать. Он, как сжатая пружина, не мог не распрямиться.
Она жила в Крепости - в самом древнем районе города. Валерий долго плутал по узким, мощенным плитами переулкам, где дома по обе стороны улицы почги касались балконами, где мальчишки катались на самокатах у построек XIV, XV, XVI веков с табличками;
"Памятник архитектуры. Охраняется законом".
Наконец, нашел. Маленький двухэтажный дом - не но.вый, но и не старинный. Вход был самый обычный:
парадное, лестница, на двери номер квартиры и даже звонок.
Валерий позвонил. Открыла женщина, уже пожилая.
Поздоровалась и, ничего не спрашивая, пригласила войти. Он оказался в небольшой, очень чистой кухне.
разделенной занавеской.
- Зайдите, пожалуйста, - хозяйка открыла дверь в комнату. Она с трудом говорила по-русски, но это нисколько не мешало Валерию чувствовать, что гостей здесь любят и уважают. Если бы он был просто гостем...
- Мне надо видеть Таирову... Назиму Таирову.
- Извините, она немножко кашляет, - сказала хозяйка. Она чувствовала себя виноватой.
- Я из прокуратуры. По делу.
- Да-да...
Ни испуга, ни настороженности, ни суетливой любезности. Лицо такое же спокойное и ласковое. Не поняла?..
- Назима очень переживает. Она из села, далеко за Кировабадом. В город приехала, училась. Работает - такая радость. Это несчастье... Хорошая девочка, добрая.
Племянница...
- Я вас прошу быть при разговоре.
- Да-да...
Назима сидела на низком стуле у печки. Когда он вошел, встала, положила книгу. С необычной для него наблюдательностью (пружина распрямлялась) Валерий увидел все: и похудевшее лицо, и зябкое движение плеч, и название книги - "Каталитический крекинг".
- Вы болели?
- Немного.
- Немного тяжело, - вздохнула женщина. Валерий понял; болезнь была серьезной.
- Может быть, мы тогда отложим? Вам трудно.
- Нет,-сказала она.-Пожалуйста, нет.
Женщина кивнула.
- Хорошо.
Вопросы были подготовлены заранее. Он не заглядывал в бумажку и не записывал ответы. Не забыл бы, даже если бы хотел. Это было его собственное дело.
Он попросил:
- Подумайте еще раз. Припомните. Не ошиблись ли вы с задвижками. Это очень важно.
И она старательно, по-детски, нахмурила лоб - вспоминала.
- По-моему - нет, - сказала она виновато. - Я же подождала, когда температура снизилась, и потом закрыла задвижку. И открыла правую... И уж совсем потом отошла, села, взяла журнал. Задумалась, вот не помню о чем, и сразу взрыв...
Валерий поднялся. Конечно, она говорит правду. Дело не удастся кончить сегодня. И вообще неизвестно, кончится ли оно когда-нибудь. По крайней мере обвинительного заключения он не подпишет.
Он вышел на бульвар. Прямо за пожелтевшей травой газона начиналось море. Мысли ясные. Этот взрыв, 17-го, явление уникальное, на протяжении десятков лет взрывов не было. Значит и скважина, которая его вызвала, должна быть необычной. Ну да, необычной. Скажем, глубже пяти тысяч метров - таких раньше не бурили.
Или новая, с недавно открытого месторождения. Или, наоборот, очень старая. Случается, что промысловики возвращаются на нефтяные горизонты, которые эксплуатировались полвека назад. Тогда и крекинга не было...
Итак, первое - скважина исключительная.
Второе условие. Вступить в строй она должна была незадолго до взрыва. Скорее всего, в этом году... Больше взрывов не было. Очевидно, вскоре после 17-го скважина перестала давать нефть, вышла из строя. Это третье. Очень хорошо. Скважин, которые удовлетворяли бы всем трем условиям, наберется, наверное, не так уж много.
Валерий хлопнул в ладоши. Хорошая или плохая, но это уже система. Вспомнил Левина: "Неизвестное науке - это же очень серьезно, это же чрезвычайно!" Стоп, не увлекаться. И все-таки лед тронулся, тронулся, господа присяжные заседатели...
Он научился экономить минуты. Знал наизусть расписание электричек, места остановок служебных автобусов, приспособился ездить на чем придется, даже на подводах. И все равно времени не хватало. Дни исчезали, просачивались сквозь пальцы, терялись в бумагах, в пробах, в беготне.
Он понимал, что до срока не успеет. А дальше? Выход был один: не думать. Вертеться в колесе ежедневных дел. Вставать в пять. Без четверти шесть выходить из дому. В электричке читать сегодняшние газеты и брошюры. На промысле - листать паспорта скважин, наблюдать за взятием проб. Везти очередную партию в лабораторию. Забегать или звонить в прокуратуру. Вечеромкниги и центральные газеты, их приносят в конце дня.
Ложиться и думать о чем-нибудь постороннем - скажем, о футболе. И засыпать.
Впрочем, по совести, все не так мрачно. С хитрым промысловым делом он как будто освоился. Может, поэтому девушки, берущие пробы, считают его своим.
Вчера вечером Марутин, заведующий третьим промыслом, сказал: "Кидай свою бюрократию и иди ко мне оператором. Свежий воздух, простор. Оклад не ниже, и премии, и будущее. Станешь мастером, кончишь заочно". Сказано было в шутку, а запомнилось - пожалуй, возьмет.
Но дела шли плохо. Давно и как-то очень уж быстро кончилась главная его надежда: глубокие скважины.
Одну за другой он вычеркнул из списка скважины, пробуренные на новых площадях. Остались наименее перспективные.
Он просыпался ночью и лежал, мучительно тасуя в памяти номера скважин. Ему чудилось, что сеть, которую он забросил-частая, прочная сеть, порвалась, и та, проклятая, скважина, ушла, выскользнула, как рыба.
Он зажигал настольную лампу, брал до боли знакомые книги.
Но нет, ошибки не было. Рыба не могла уйти. И всетаки - Валерий чувствовал - она ушла...
Он освободился рано и решил съездить к Женьке.
Последнее время они почти не виделись. Он попадал в институт поздно, когда лаборатория уже не работала, и оставлял бутылку у старика-сторожа. Старику было скучно. Растягивая беседу, он смотрел бутылку на свет, нюхал и, весело качая головой, говорил одно и тоже:
- Опять "Юбилейный"?
Уже садясь в трамваи, он вспоминал, что вчерашние пробы остались в прокуратуре. Делать крюк не хотелось, но в этом деле он с несколько даже суеверным чувством избегал малейшей небрежности. Бутылок было всего восемь, и в сумке они чувствовали себя слишком свободно. Когда он влезал в троллейбус, бутылки так дребезжали, что на него стали оглядываться.
- Привет паукам-эксплуататорам! - встретил его Женька. - Баста! Сегодня кончаю в четыре, домой и в кино. Присоединяешься?
- А то в остальные дни трудишься до восьми...
- По крайней мере до пяти, иногда и до шести.
- Что-то не наблюдал.
- Ясно. Эксплуататорам не доставляет удовольствия видеть как на них гнут спины. Что принес? Нефть с горизонтов моей бабушки?
- Совсем наоборот.
- Ну-ну! - Женька заинтересовался.
Три дня назад на своем столе в прокуратуре Валерий нашел записку: номер телефона и короткая просьба; "Позвоните в объединение Рустамову".
Он удивился: что-нибудь случилось? Позвонил.
- Товарищ Крымов? Да-да.., - мягкий, почти не искаженный телефоном голос показался давно знакомым, хотя Валерий слышал его лишь однажды. Ну, как дела? Ничего нового? Расскажите, пожалуйста, подробно. - И еще несколько раз, пока он рассказывал: - Подробнее... Подробнее...
Потом трубка надолго замолкла: на той стороне провода думали, а, может быть, и советовались.
- Ход рассуждений верный, - услышал он наконец. - Если основная мысль правильна и такая скважина есть, вы должны ее найти. Только одно уточнение.
Вы брали скважины, которые вышли из строя 17-го?
Правильнее было бы с 10-го. Ведь проходят дни, прежде чем нефть попадает в резервуар. Скважина может выйти из строя, но нефть-то будет идти. Согласны?
- Да,-сказал Валерий. - Снова десятки промыслов, а где взять время?..
Но Рустамов учитывал, кажется, все.
- Вам одному будет трудно. Поэтому сделаем так.
Поручим собрать данные. А завтра... нет, послезавтра...
возьмете машину и объедете промысла. Договорились?
И вот эти бутылки.
- Неплохо придумано, - заметил Женька. - Эти самые? Давай поставлю отдельно. Мой шеф, кстати, опять в командировке. Часа два есть. Хочешь попробую? А вдруг...
- Пробуй, - вяло сказал Валерий. Он не притворялся. Все это уже было: и новые идеи, и надежды, и вечный Женькин оптимизм.
- Ого! С глубины в 6 километров, - Женька взял бутылку и довольно долго возился около установки. Вернулся, сел поудобнее.
- Что с аспирантурой?
Валерий махнул рукой.
- Скоро придется подавать в индустриальный...
- Идея неплохая. Специальность у тебя, прямо скажем, вымирающая. Вроде кучера. Только индустриальный не то. Надо на физический. Я сижу над анализами, а у Мишки Громова уже пара статей в "Успехах".
Статья в "Успехах физических наук" это, знаешь, поважнее диссертации. А что ты решил с делом? Если, конечно, не сверхсекретно.
- Не знаю. Факт, что обвинительного я не подпишу.
- Выгонят.
- Буду драться. В общем, увидим. Я... Погоди! Чтото щелкнуло! Может, предохранитель?
Женька прислушался.
- Чепуха, показалось. А предохранители, запомни, не щелкают. Они перегорают - тихо и мирно.
Все-таки он слез со стула и подошел к установке.
- Черт!
- Испортилось?
- Ничего подобного... Все нормально. Я скоро. Да возьми ты там что-нибудь, почитай.
Валерий лениво полистал книгу. Что-то очень специальное-по природе катализа. От нечего делать стал следить за Женькой. Тот возился с приборами: щелкал по крышке, смотрел на свет длинную зеленоватую ленту. Отложил, взял новую. Валерий встал, прошелся полаборатории.
- Чего ходишь? - сказал Женька нервно. - Садись.
- А что, мешаю?
- Нет, - Женька поморщился. - Сбиваюсь, когда смотрят.
- Ладно, закругляйся. Скоро четыре.
- Это почему?
- Ты же в кино...
- Ради бога, не мешай!-зашипел Женька. - Без тебя собьюсь.
Он взял бутылку ("Ту же самую" - удивился Валерий) и залил в установку остаток нефти.
- Вот и все, - сказал он с облегчением. - А ты здорово похудел. И почернел- Целый день на солнце?
- Хватает.
- Ты "Иванове детство" видел? Технично сделано.
Бабочка летит, садится - все слышно. Интересно, как это они... - Он вскочил и бросился к установке.
Валерий остался сидеть. Щелчок, как в первый раз.
Может, чуть громче. Словно пробка вылетела из бутылки.
- Что случилось? Чего ты молчишь? Женька!
- Случилось, - сказал Женька. - Взрыв.
- Это взрыв?
- А ты что, хотел, чтобы пол-лаборатории разнесло?
К опытам, опасным для жизни, посторонние граждане не допускаются.
- Скажи по-человечески...
- Да. Да. Да. Ясно? Пойдем, уже пять.
- Домой?
Женька презрительно фыркнул.
- Я, например, в лабораторию.
Зачем это нужно, Валерий не понял. Сейчас он вообще плохо соображал. Они спустились на первый этаж к сторожу. Женька взял ключи, поговорил о коньяке.
"Значит, "Юбилейного" не будет? - старик почему-то вздохнул. Женька рассмеялся. Они поднялись опять на второй этаж. Вошли в лабораторию.
Женька зажег горелку, что-то поставил. Хотел снять и обжегся. Ругался, дул на пальцы. Белая жидкость бурлила, пенилась. Женька улыбался глупо и счастливо. "Перекись,-бормотал он.-Ацетилен... Аммиак..."
Он сел и вытер платком пот.
102
- Неудача? Сначала ты ошибся? Да?
Женька дернулся в его сторону, бережно положил гробирку на стол. Бледно-розовые капли сочились из нее и падали на пол.
- Наоборот, удача, - сказал Женька глухо. - Большая, невероятная удача.
- Значит, она не виновата?
- Боже мой, о чем он думает! Я тебе говорю - успех. Не понимаешь? К этой нефти примешан сильнейший катализатор. Он ускорил реакцию крекинга в сотни, может быть, в тысячи раз. Сделал ее взрывной. Главное, он действует на самые различные вещества. Я проверил: аммиак, ацетилен, перекись...
- Подожди. Ты можешь доказать?
- Даже тебе... Разумеется, я могу доказать.
- И дать заключение?
- Конечно, институт даст заключение. Ты можешь ее выпустить, или взять на поруки, или порвать дело.
Как угодно - она не виновата. А это природный катализатор очень сильного и широкого действия. Вероятно, вызовет переворот в современной... Ладно, скажем скромнее: ускорит многие процессы. Понимаешь значение?
- Чего ты привязался с этим дурацким: "Понижаешь?" Что я, идиот?!
- Уже лучше. Гораздо лучше. Сейчас пойду и позвоню, чтобы перекрыли скважину. А теперь... - он церемонно поклонился. - Теперь, коллега Крымов, позвольте поздравить вас с открытием.
1 2 3
- Гони из резервуарных парков, - сказал он весело. - Много их?
- Нужных шесть.
- Ясно. Нам вдвое легче, чем Остапу Бендеру.
Стульев, как известно, было двенадцать.
И первая, и вторая, и третья пробы ничего не дали.
- Это всегда так, - ворчал Женька. - Обязательно найдешь портсигар в последнем кармане. Ничего, шестая сработает.
- М-да, - сказал он мрачно, когда и шестая проба окончилась неудачей. М-да, придется перекинуться на промысла.
Валерий вставал в пять, торопился на электричку.
Ехать позднее не имело смысла, промысловое начальство исчезало на "объект". Найти его там было невозможно. Конечно, "лес вышек" - метафора. Леса нет, каждая вышка сама по себе. Но промысел занимал огромную площадь, и начальство имело привычку непрерывно двигаться: пешком, на попутных машинах, на тракторах, на трубовозках, даже на агрегатах для гидроразрыва.
Он много читал. Дома - толстые книги по эксплуатации нефтяных месторождении, в электричке - брошюры о промысловом хозяйстве, о работе лабораторий, о мероприятиях: геологических, технических, геологотехнических...
Но в книгах, наверное, чего-то не было. И по документам, и на глаз (он пробовал их осматривать) скважины как будто ничем не отличались. Металлическая вышка. Неуклюжая махина, равнодушно отвешивающая поклоны станок-качалка. Трубы и задвижки. Попробуй угадай, которая из этих сотен близнецов имела отношение к взрыву.
Скважины в его списке росли, как грибы. Выбирая, он мучительно боролся с ощущением, что именно эта, пропущенная, вызвала взрыв. Вписывал. С остервенением вычеркивал. Снова вписывал. В конце недели Женькин начальник сказал ядовито:
- Вы думаете, молодой человек, мы тут блины печем? Анализ требует времени. А у нас свой план. Если вы собираетесь испытывать нефть со всех скважин объединения, попросите организовать специальный институт.
Через каких-нибудь десять лет...
- Все понимаю, - выслушав его, заметил прокурор. - Но нужна торопиться. Вы же знаете, сроки...
- Придется брать разрешение Генерального прокурора Союза?
- Уже запросили. Думаю, еще на месяц продлят, хотя и не очень охотно, их тоже бьют. А дальше... дальше и над 1енеральным есть прокурор - закон
Эту ночь он почти не спал. Собственная судьба его не оеспокоила. Человек он в прокуратуре случайный.
Годом раньше, годом позже - все равно уйдет. Но подводить он никого не собирался. Для Генерального он, понятно, не фигура, отвечать будет прокурор. Просил продлить, об-ьясняй. Прокуратура республики союзная...
С начальником из объединения тоже не ладно. Все будет вежливо: "Не огорчайтесь, Гасан Махмудович, случается..." А подтекст: "Несолидно, товарищ прокурор, увлеклись фантазиями. С мальчишки какой спрос...
но вы?.."
И эта Таирова... Нервничает. И в глубине души надеется. Не вызывают может быть, все кончено. Ничего не кончено, товарищ Таирова. Ничего. Наверно, вам просто не повезло со следователем. Для него нефтяные дела все еще темный лес - не лес вышек. Настоящий, густой. Вроде Беловежской пущи.
Он проснулся с больной головой и с твердым намерением кончать. Как и что кончать, он еще не решил. Но этот день, 31 августа, должен стать переломным.
Он принял сразу две таблетки пирамеина, взял бумагу и быстро записал:
1. Обдумать дело.
2. Вторично допросить обвиняемую.
3. Принять окончательное решение ("окончательное"
он подчеркнул) и доложить прокурору 4. Отдыхать.
Думать было трудно, в ушах шумело. И настроение было решительное: кончать сейчас же, немедленно. Он переставил второй пункт на место первого и поехал на завод.
В диспетчерской ему сказали, что Таирова больна, грипп. Он взял ее адрес в отделе кадров - на всякий случаи - ехать к ней, конечно, не собирался. Вышел за ворота и вдруг понял, что план развалился, что делать ему, в сущности, нечего, а впереди долгий и мучительный день.
Надо кончать. Если бы не эта болезнь, допросил бы сейчас Таирову. Ему уже казалось, что от допроса зависит все. Память услужливо подсказала, что именно он должен выяснить. Без этих сведений идти дальше немыслимо.
"Ну, что же, - сказал он себе. - В конце концов следователь имеет право..." Но дело было не в правах.
Ему просто необходимо было действовать. Он, как сжатая пружина, не мог не распрямиться.
Она жила в Крепости - в самом древнем районе города. Валерий долго плутал по узким, мощенным плитами переулкам, где дома по обе стороны улицы почги касались балконами, где мальчишки катались на самокатах у построек XIV, XV, XVI веков с табличками;
"Памятник архитектуры. Охраняется законом".
Наконец, нашел. Маленький двухэтажный дом - не но.вый, но и не старинный. Вход был самый обычный:
парадное, лестница, на двери номер квартиры и даже звонок.
Валерий позвонил. Открыла женщина, уже пожилая.
Поздоровалась и, ничего не спрашивая, пригласила войти. Он оказался в небольшой, очень чистой кухне.
разделенной занавеской.
- Зайдите, пожалуйста, - хозяйка открыла дверь в комнату. Она с трудом говорила по-русски, но это нисколько не мешало Валерию чувствовать, что гостей здесь любят и уважают. Если бы он был просто гостем...
- Мне надо видеть Таирову... Назиму Таирову.
- Извините, она немножко кашляет, - сказала хозяйка. Она чувствовала себя виноватой.
- Я из прокуратуры. По делу.
- Да-да...
Ни испуга, ни настороженности, ни суетливой любезности. Лицо такое же спокойное и ласковое. Не поняла?..
- Назима очень переживает. Она из села, далеко за Кировабадом. В город приехала, училась. Работает - такая радость. Это несчастье... Хорошая девочка, добрая.
Племянница...
- Я вас прошу быть при разговоре.
- Да-да...
Назима сидела на низком стуле у печки. Когда он вошел, встала, положила книгу. С необычной для него наблюдательностью (пружина распрямлялась) Валерий увидел все: и похудевшее лицо, и зябкое движение плеч, и название книги - "Каталитический крекинг".
- Вы болели?
- Немного.
- Немного тяжело, - вздохнула женщина. Валерий понял; болезнь была серьезной.
- Может быть, мы тогда отложим? Вам трудно.
- Нет,-сказала она.-Пожалуйста, нет.
Женщина кивнула.
- Хорошо.
Вопросы были подготовлены заранее. Он не заглядывал в бумажку и не записывал ответы. Не забыл бы, даже если бы хотел. Это было его собственное дело.
Он попросил:
- Подумайте еще раз. Припомните. Не ошиблись ли вы с задвижками. Это очень важно.
И она старательно, по-детски, нахмурила лоб - вспоминала.
- По-моему - нет, - сказала она виновато. - Я же подождала, когда температура снизилась, и потом закрыла задвижку. И открыла правую... И уж совсем потом отошла, села, взяла журнал. Задумалась, вот не помню о чем, и сразу взрыв...
Валерий поднялся. Конечно, она говорит правду. Дело не удастся кончить сегодня. И вообще неизвестно, кончится ли оно когда-нибудь. По крайней мере обвинительного заключения он не подпишет.
Он вышел на бульвар. Прямо за пожелтевшей травой газона начиналось море. Мысли ясные. Этот взрыв, 17-го, явление уникальное, на протяжении десятков лет взрывов не было. Значит и скважина, которая его вызвала, должна быть необычной. Ну да, необычной. Скажем, глубже пяти тысяч метров - таких раньше не бурили.
Или новая, с недавно открытого месторождения. Или, наоборот, очень старая. Случается, что промысловики возвращаются на нефтяные горизонты, которые эксплуатировались полвека назад. Тогда и крекинга не было...
Итак, первое - скважина исключительная.
Второе условие. Вступить в строй она должна была незадолго до взрыва. Скорее всего, в этом году... Больше взрывов не было. Очевидно, вскоре после 17-го скважина перестала давать нефть, вышла из строя. Это третье. Очень хорошо. Скважин, которые удовлетворяли бы всем трем условиям, наберется, наверное, не так уж много.
Валерий хлопнул в ладоши. Хорошая или плохая, но это уже система. Вспомнил Левина: "Неизвестное науке - это же очень серьезно, это же чрезвычайно!" Стоп, не увлекаться. И все-таки лед тронулся, тронулся, господа присяжные заседатели...
Он научился экономить минуты. Знал наизусть расписание электричек, места остановок служебных автобусов, приспособился ездить на чем придется, даже на подводах. И все равно времени не хватало. Дни исчезали, просачивались сквозь пальцы, терялись в бумагах, в пробах, в беготне.
Он понимал, что до срока не успеет. А дальше? Выход был один: не думать. Вертеться в колесе ежедневных дел. Вставать в пять. Без четверти шесть выходить из дому. В электричке читать сегодняшние газеты и брошюры. На промысле - листать паспорта скважин, наблюдать за взятием проб. Везти очередную партию в лабораторию. Забегать или звонить в прокуратуру. Вечеромкниги и центральные газеты, их приносят в конце дня.
Ложиться и думать о чем-нибудь постороннем - скажем, о футболе. И засыпать.
Впрочем, по совести, все не так мрачно. С хитрым промысловым делом он как будто освоился. Может, поэтому девушки, берущие пробы, считают его своим.
Вчера вечером Марутин, заведующий третьим промыслом, сказал: "Кидай свою бюрократию и иди ко мне оператором. Свежий воздух, простор. Оклад не ниже, и премии, и будущее. Станешь мастером, кончишь заочно". Сказано было в шутку, а запомнилось - пожалуй, возьмет.
Но дела шли плохо. Давно и как-то очень уж быстро кончилась главная его надежда: глубокие скважины.
Одну за другой он вычеркнул из списка скважины, пробуренные на новых площадях. Остались наименее перспективные.
Он просыпался ночью и лежал, мучительно тасуя в памяти номера скважин. Ему чудилось, что сеть, которую он забросил-частая, прочная сеть, порвалась, и та, проклятая, скважина, ушла, выскользнула, как рыба.
Он зажигал настольную лампу, брал до боли знакомые книги.
Но нет, ошибки не было. Рыба не могла уйти. И всетаки - Валерий чувствовал - она ушла...
Он освободился рано и решил съездить к Женьке.
Последнее время они почти не виделись. Он попадал в институт поздно, когда лаборатория уже не работала, и оставлял бутылку у старика-сторожа. Старику было скучно. Растягивая беседу, он смотрел бутылку на свет, нюхал и, весело качая головой, говорил одно и тоже:
- Опять "Юбилейный"?
Уже садясь в трамваи, он вспоминал, что вчерашние пробы остались в прокуратуре. Делать крюк не хотелось, но в этом деле он с несколько даже суеверным чувством избегал малейшей небрежности. Бутылок было всего восемь, и в сумке они чувствовали себя слишком свободно. Когда он влезал в троллейбус, бутылки так дребезжали, что на него стали оглядываться.
- Привет паукам-эксплуататорам! - встретил его Женька. - Баста! Сегодня кончаю в четыре, домой и в кино. Присоединяешься?
- А то в остальные дни трудишься до восьми...
- По крайней мере до пяти, иногда и до шести.
- Что-то не наблюдал.
- Ясно. Эксплуататорам не доставляет удовольствия видеть как на них гнут спины. Что принес? Нефть с горизонтов моей бабушки?
- Совсем наоборот.
- Ну-ну! - Женька заинтересовался.
Три дня назад на своем столе в прокуратуре Валерий нашел записку: номер телефона и короткая просьба; "Позвоните в объединение Рустамову".
Он удивился: что-нибудь случилось? Позвонил.
- Товарищ Крымов? Да-да.., - мягкий, почти не искаженный телефоном голос показался давно знакомым, хотя Валерий слышал его лишь однажды. Ну, как дела? Ничего нового? Расскажите, пожалуйста, подробно. - И еще несколько раз, пока он рассказывал: - Подробнее... Подробнее...
Потом трубка надолго замолкла: на той стороне провода думали, а, может быть, и советовались.
- Ход рассуждений верный, - услышал он наконец. - Если основная мысль правильна и такая скважина есть, вы должны ее найти. Только одно уточнение.
Вы брали скважины, которые вышли из строя 17-го?
Правильнее было бы с 10-го. Ведь проходят дни, прежде чем нефть попадает в резервуар. Скважина может выйти из строя, но нефть-то будет идти. Согласны?
- Да,-сказал Валерий. - Снова десятки промыслов, а где взять время?..
Но Рустамов учитывал, кажется, все.
- Вам одному будет трудно. Поэтому сделаем так.
Поручим собрать данные. А завтра... нет, послезавтра...
возьмете машину и объедете промысла. Договорились?
И вот эти бутылки.
- Неплохо придумано, - заметил Женька. - Эти самые? Давай поставлю отдельно. Мой шеф, кстати, опять в командировке. Часа два есть. Хочешь попробую? А вдруг...
- Пробуй, - вяло сказал Валерий. Он не притворялся. Все это уже было: и новые идеи, и надежды, и вечный Женькин оптимизм.
- Ого! С глубины в 6 километров, - Женька взял бутылку и довольно долго возился около установки. Вернулся, сел поудобнее.
- Что с аспирантурой?
Валерий махнул рукой.
- Скоро придется подавать в индустриальный...
- Идея неплохая. Специальность у тебя, прямо скажем, вымирающая. Вроде кучера. Только индустриальный не то. Надо на физический. Я сижу над анализами, а у Мишки Громова уже пара статей в "Успехах".
Статья в "Успехах физических наук" это, знаешь, поважнее диссертации. А что ты решил с делом? Если, конечно, не сверхсекретно.
- Не знаю. Факт, что обвинительного я не подпишу.
- Выгонят.
- Буду драться. В общем, увидим. Я... Погоди! Чтото щелкнуло! Может, предохранитель?
Женька прислушался.
- Чепуха, показалось. А предохранители, запомни, не щелкают. Они перегорают - тихо и мирно.
Все-таки он слез со стула и подошел к установке.
- Черт!
- Испортилось?
- Ничего подобного... Все нормально. Я скоро. Да возьми ты там что-нибудь, почитай.
Валерий лениво полистал книгу. Что-то очень специальное-по природе катализа. От нечего делать стал следить за Женькой. Тот возился с приборами: щелкал по крышке, смотрел на свет длинную зеленоватую ленту. Отложил, взял новую. Валерий встал, прошелся полаборатории.
- Чего ходишь? - сказал Женька нервно. - Садись.
- А что, мешаю?
- Нет, - Женька поморщился. - Сбиваюсь, когда смотрят.
- Ладно, закругляйся. Скоро четыре.
- Это почему?
- Ты же в кино...
- Ради бога, не мешай!-зашипел Женька. - Без тебя собьюсь.
Он взял бутылку ("Ту же самую" - удивился Валерий) и залил в установку остаток нефти.
- Вот и все, - сказал он с облегчением. - А ты здорово похудел. И почернел- Целый день на солнце?
- Хватает.
- Ты "Иванове детство" видел? Технично сделано.
Бабочка летит, садится - все слышно. Интересно, как это они... - Он вскочил и бросился к установке.
Валерий остался сидеть. Щелчок, как в первый раз.
Может, чуть громче. Словно пробка вылетела из бутылки.
- Что случилось? Чего ты молчишь? Женька!
- Случилось, - сказал Женька. - Взрыв.
- Это взрыв?
- А ты что, хотел, чтобы пол-лаборатории разнесло?
К опытам, опасным для жизни, посторонние граждане не допускаются.
- Скажи по-человечески...
- Да. Да. Да. Ясно? Пойдем, уже пять.
- Домой?
Женька презрительно фыркнул.
- Я, например, в лабораторию.
Зачем это нужно, Валерий не понял. Сейчас он вообще плохо соображал. Они спустились на первый этаж к сторожу. Женька взял ключи, поговорил о коньяке.
"Значит, "Юбилейного" не будет? - старик почему-то вздохнул. Женька рассмеялся. Они поднялись опять на второй этаж. Вошли в лабораторию.
Женька зажег горелку, что-то поставил. Хотел снять и обжегся. Ругался, дул на пальцы. Белая жидкость бурлила, пенилась. Женька улыбался глупо и счастливо. "Перекись,-бормотал он.-Ацетилен... Аммиак..."
Он сел и вытер платком пот.
102
- Неудача? Сначала ты ошибся? Да?
Женька дернулся в его сторону, бережно положил гробирку на стол. Бледно-розовые капли сочились из нее и падали на пол.
- Наоборот, удача, - сказал Женька глухо. - Большая, невероятная удача.
- Значит, она не виновата?
- Боже мой, о чем он думает! Я тебе говорю - успех. Не понимаешь? К этой нефти примешан сильнейший катализатор. Он ускорил реакцию крекинга в сотни, может быть, в тысячи раз. Сделал ее взрывной. Главное, он действует на самые различные вещества. Я проверил: аммиак, ацетилен, перекись...
- Подожди. Ты можешь доказать?
- Даже тебе... Разумеется, я могу доказать.
- И дать заключение?
- Конечно, институт даст заключение. Ты можешь ее выпустить, или взять на поруки, или порвать дело.
Как угодно - она не виновата. А это природный катализатор очень сильного и широкого действия. Вероятно, вызовет переворот в современной... Ладно, скажем скромнее: ускорит многие процессы. Понимаешь значение?
- Чего ты привязался с этим дурацким: "Понижаешь?" Что я, идиот?!
- Уже лучше. Гораздо лучше. Сейчас пойду и позвоню, чтобы перекрыли скважину. А теперь... - он церемонно поклонился. - Теперь, коллега Крымов, позвольте поздравить вас с открытием.
1 2 3