Первым, но далеко не последним персонажем дюнной саги, он прошел по ее страницам, будучи гораздо моложе своих реальных лет.
Тщательно оберегавший свободу и молодость для грядущего блистательного союза, герцог Атридес слыл, по всем свидетельствам, человеком замкнутым и жестким. Собственную жизнь и жизнь своих близких он загнал в некое подобие военного устава, расписав весь домашний распорядок почти по минутам, и требовал неукоснительного выполнения. Пунктуальность его доходила до жестокости, и всякая вольность – опоздание к обеду или не в соответствии с этикетом поданный сервиз – сурово каралась. По воспоминаниям современников, подобных строгостей они не встречали и при императорском дворе. Но Лето Атридес, видимо, поставил задачей показать всему миру, что он-то как раз и есть настоящий, подлинный Коррино.
Именно такую цель он преследовал и в своей административной деятельности. Императорские указы, постановления и просто рекомендации каладанский Угрюм-Бурчеев вводил с фанатичным рвением, прибегая к суду и взысканиям. Пожалуй, как раз бесчисленными тяжбами с таможенными комитетами и рыбацкими гильдиями и запомнилась эпоха его правления, да еще, наверное, беспрецедентными мерами безопасности, сопровождавшими владыку везде, где бы он ни появился, – герцог постоянно опасался покушения на свою жизнь.
* * *
Детских или юношеских фотографий герцога Атридеса практически не сохранилось. По слухам, вступив в зрелые годы, Лето сам уничтожил все альбомы, зато имеется довольно много его парадных портретов. Судя по всему, герцог желал оставить о себе память как о мудром авторитетном вожде, который стал таковым сразу из пеленок, счастливо миновав стадии неразумного младенчества и беззаботной юности.
Увы, все доступные на сегодня его изображения скорее разочаровывают, нежели сообщают что-то интересное об оригинале. На них мы неизменно видим знаменитый атридесовский ястребиный профиль, ежик седеющих волос, затуманенный взгляд маловыразительных глаз, устремленный в неопределенную даль, и всегда великолепно выписанный мундир с положенными парадными регалиями. Все это, как правило, на фоне кораблей, корабельной утвари или всевозможного оружия – словом, салонный романтизм провинциального разлива. Взгляду предстает стареющий вельможа, безнадежно закованный в сознание собственного величия, – но не более того. Тщетна всякая попытка отыскать на этих полотнах свидетельства ума, черт характера или каких-то любопытных особенностей натуры.
Император, надо сказать, никогда не забывал о своем дальнем кузене. Даже если не слишком доверять писаниям принцессы (а впоследствии императрицы) Ирулэн о том, что ее отец питал к каладанскому герцогу почти отеческие чувства, то высочайшие симпатии все равно очевидны: не имея никакой государственной должности и будучи достаточно скромным по рангу, Лето Атридес, например, постоянно фигурирует в списках приглашенных на все мало-мальски значимые официальные церемонии – подобным вниманием могли похвастать немногие. В конце восьмидесятых Шаддам приблизил к себе Атридеса еще заметнее. Приискивал ли дальновидный монарх преемника, крылся ли за этим замысел грандиозной брачной сделки – мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Однако напомню, что к тому времени у Шаддама было пять незамужних дочерей и ни одного наследника мужского пола – появление в таком райском саду первого жениха Империи наводит на размышления. Суровый Атридес ни разу не проронил слова на эту деликатную тему, да и император тоже унес свои неосуществленные планы в могилу, а самая знаменитая из принцесс по странной прихоти судьбы вместо Атридеса-отца вышла замуж за сына.
Итак, в ожидании некого феерического взлета карьеры Вечный Жених так никогда и не женился, но закон позволял ему иметь наложниц, и наш ревностный поборник этих самых законов двадцать лет, до смертного часа, прожил с одной и той же женщиной, не дав ей своего имени. Леди Джессика, дама удивительной красоты и обаяния, одна из умнейших жриц ордена Бене Гессерит, мать будущего императора Пола Муад’Диба. Орден подарил ее герцогу на его сорокалетие; ей в ту пору было неполных шестнадцать. Действительно ли Преподобные Матери затевали какую-то хитроумную генетическую комбинацию или просто посчитали необходимым приставить на всякий случай смышленую девочку к многообещающему императорскому родственнику – неизвестно, почва для самых смелых фантазий тут велика. Но то, что леди Джессика сыграла в судьбе своего господина огромную, главенствующую роль – это непреложный факт.
В отличие от герцога Лето, снимков и видеозаписей леди Джессики – как протокольных, так и случайных, любительских – сохранилось довольно много. Кроме ее действительного редкого очарования, эти изображения со всей несомненностью выдают родство с Харконненами – удлиненный овал лица, высокие северные скулы, необычные светло-рыжие волосы, – в ее облике будто проступает память о земле предков, крае валунов, мхов, сосен и бесчисленных озер под серым, неприветливым небом. Но что поражает еще больше – это удивительное сходство с дочерью, с еще не рожденной в каладанскую пору Алией, которая, в свою очередь, еще больше, чем в мать, пошла в бабку, Эрику Харконнен, двоюродную сестру барона, в точности воспроизведя даже ее характерный, под прямым углом срезанный нос, а также атлетическую стать. Мать и дочь, Джессика и Алия, в полной мере унаследовали харконненский баскетбольный рост и ширину в кости, что всегда смотрелось контрастом рядом с хрупким, нервным сложением невысоких Атридесов.
Бог весть, любил ли Атридес свою подругу, было ли ему вообще знакомо это чувство, но Джессика была единственным человеком, к мнению которого меднолобый каладанский властитель не просто прислушивался, но очевидно не мог без него обойтись. Каким-то волшебством (как тут не вспомнить о чарах Бене Гессерит) леди Джессика овладела волей герцога и по мере сил направляла его поступки. Кроме того, несмотря на молодость, ее образованность, даже можно сказать ученость, а также посвященность в механику скрытых пружин высшего света часто помогали ему в принятии решений – известно, скажем, что большинство писем Атридеса к императору написано под ее диктовку. Несомненно также, что здесь существенную роль играла информация, поступавшая по каналам ордена.
Однако власть леди Джессики была далеко не абсолютной. Некое извращенное чувство собственного достоинства вкупе с чисто аристократической спесью заставляло герцога Атридеса бунтовать и рваться на свободу из-под опеки юной наставницы. Ссоры и скандалы были ужасны, дело порой доходило до рукоприкладства, и на прелестную головку Джессики обрушивались немилость, опала и изгнание. Но обойтись без своей феи герцог был уже не в состоянии, и скоро все возвращалось на круги своя. Тем не менее с возрастом их отношения все более ухудшались и, по воспоминаниям домочадцев, озлобленность герцога против его бессменной и всевластной любовницы достигала опасного предела.
И уж вовсе ненавидели «проклятую ведьму Гессерит» ближайшие слуги и соратники Лето Атридеса – Дункан Айдахо, Зуфир Хават, Гарни Холлек и другие. Согласно естественному порядку вещей они не желали делить свое влияние на герцога с кем-то еще, тем более – с явной лазутчицей, засланной коварными предводительницами наводящего ужас ордена. Все эти происки, рассуждали верные сподвижники, ведут к одному: поставить могущество и жизнь их господина на кон в какой-то подозрительной, никому не ведомой политической игре, а сие есть путь к несомненной погибели. И, возможно, леди Джессике пришлось бы круто, но Атридес, как, кстати, и император, испытывал к ордену Бене Гессерит не то боязнь, не то уважение, а скорее и то и другое вместе, и эти опасения служили жрице лучшей защитой.
Вот в такой семье, очень мало похожей на семью, в атмосфере честолюбия, интриг и ненависти появился на свет Пол Атридес. Когда?
И тут мы впервые вступаем в столкновение с официальной версией. Как часто потом придется выписывать два этих слова! Правда, на Каладане эта особа ведет себя как нельзя более примерно, соблюдает закон, и под ее позицию трудно подкопаться, но тем не менее наше любопытство отнюдь не праздное.
Согласно преданию, Пол Атридес попадает на Арракис в возрасте пятнадцати лет и там потрясает фрименов своим боевым искусством, разя ножом и раскидывая голыми руками самых бывалых и опытных бойцов. Но сколько же лет было ему тогда на самом деле?
На первый взгляд подобный вопрос представляется смешным. Дата рождения императора Муад’Диба общеизвестна – сто семьдесят шестой год, это утверждает бесспорный документ – величественных размеров каладанский пергамент с подписями самого Лето Атридеса, почтенных глав магистрата и серебряными герцогскими печатями на витых шнурах. Там – так и хочется сказать: черным по белому, но в действительности красным по желтому (впрочем, попадается и черный шрифт) – назван именно семьдесят шестой год, в стандартном овале впечатан стандартный персональный код Пола, подделка исключена – казалось бы, здесь официальная версия неуязвима. Однако проблема в том, что этот документ не единственный.
Второй, хотя и заметно уступает по размерам и оформлению, тоже вне всяких сомнений является подлинным, тоже с печатями и подписями. Он никогда не покидал Каладана, хранится все в той же библиотеке Сената и по исполнении элементарных формальностей доступен любому исследователю. Этот пергамент в бесхитростных выражениях извещает о рождении у леди Джессики сына от ее официального господина – герцога Лето Атридеса. Сопоставление персональных кодов на первом и втором документах безусловно доказывает, что речь идет об одном и том же человеке – будущем императоре Поле Муад’Дибе. Загвоздка лишь в том, что если верить датам (а не верить им нет никаких оснований), второй пергамент старше первого на шесть лет. Таким образом, выходит, что во время появления Пола на Дюне, его удивительного спасения и начала подвигов юному герцогу было вовсе не трогательных пятнадцать лет, а двадцать один год с лишним. Как могло возникнуть подобное противоречие?
Увы, на поверку выясняется, что никакой особенной загадки тут нет. Как это сплошь и рядом встречается в истории Муад’Диба, всему виной, с одной стороны, невнимательность, с другой – беззастенчивая подтасовка фактов.
Для начала еще раз вчитаемся в тот, первый, столь широко разрекламированный документ, напечатанный на обложке многих книг и показанный в заставках кинофильмов. Это весьма и весьма объемистый манускрипт – целый рулон в шигавировом тубусе, каким его и сегодня можно видеть в Арракинском архиве – убористо исписанный сверху донизу. Тут и торжественная присяга городских глав, и цветные миниатюры, и пышная клятва самого герцога Лето, и какая-то обширная цитата из еще довоенного устава Коррино, и еще бог знает что. Суть же всех этих словес довольно скупа – документальное свидетельствование проведенного в означенный день и час обряда, как сказали бы теперь, крещения младенца мужского пола и официальное признание его наследником имени и имущества герцогов Атридесов. Ни слова о дате рождения, а леди Джессика не упоминается вовсе.
Второй акт, как я уже говорил, намного суше и даже строже. Если первый – шедевр каллиграфического искусства придворных художников, то второй – бездушное произведение казенного принтера. Здесь нет подписи герцога, он лишь формально не отрекается от отцовства, и только. Все предельно просто: у наложницы родился сын. Не наследник, не будущий владыка, даже еще не Пол Атридес, вообще пока никто – просто случайный ребенок при дворе Атридесов. Городская печать с герцогским ястребом, росчерк второразрядного чиновного священника. Персональный код, число, год. Точка.
Не могу не упомянуть здесь об одной как будто бы совсем неприметной детали второго документа. Полторы строчки в свидетельской графе, которым много десятилетий спустя, за тридевять земель от Каладана суждено отозваться жутковатым, зловещим эхом. Ничего экстраординарного: присутствующая здесь в качестве крестной матери дама местного гражданства по имени Мириам Нидаль согласно обычаю первого имени нарекает младенца Ильнуром, что собственноручно и свидетельствует.
Ильнур. Редкое в ту пору имя. Запомните его. Нам еще предстоит к нему вернуться.
Итак, шесть лет жестоковыйный блюститель традиций Дома Коррино решал, признавать ему сына, или нет. Еще бы – в преддверии свадьбы с дочерью падишаха-императора вдруг оказаться отцом! Конфуз, может быть, и не столь уж великий, а все же явно не украшает картину эпохального воссоединения домов Коррино и Атридесов. И лишь когда подготовка великой сделки окончательно села на мель, герцог Лето уступив, наконец, давлению Джессики, торжественно возвестил о появлении юридически полномочного наследника.
Но то, что было для Атридеса-отца неприятной помехой, досадным недоразумением, обернулось настоящей трагедией для сына. Каково это в шесть лет, когда у человека есть уже и ум, и характер, быть и чувствовать себя никем и ничем, без поддержки семьи и близких? Незаконный сын от незаконной жены, бастард, никому не нужный прихлебатель – подобные комплексы уродуют душу на всю оставшуюся жизнь, детские страдания помнятся до конца дней. Принцесса Ирулэн пишет, что Каладан можно смело вычеркивать из биографии Атридеса-младшего, что как личность он полностью сформировался на Дюне. Сущий вздор. Дюна лишь проявила то, что было заложено на Каладане, в пустынях и дворцах Арракиса только проступило наружу и патологически разрослось рожденное страхом и унижением маниакальное стремление к власти, невероятная жажда самоутверждения. Мальчишка с Каладана, став по воле случая императором Муад’Дибом, больше всего на свете боялся вновь оказаться ничем, пустым местом. Нет, пусть уж лучше смерть, но на троне, лучше уж сложить голову, чем корону.
Нечего и говорить, что Пол никогда не простил отцу своих ребяческих кошмаров и шестилетнего позора. Весьма далекая от какого-либо эдипова чувства, из слез ребенка выкристаллизовалась мстительная ненависть к надменному деспоту, столько времени не считавшего сына за человека. Много позже Муад’Диб точно так же не смог простить матери ее попыток заставить его отказаться от престола.
Но вот осенью девяносто первого года император явил герцогу Атридесу очередную милость, подписав указ о назначении каладанского правителя на Дюну, в обход многих других достойных кандидатов. Шаддам никак не прокомментировал свое решение, но логика его вполне понятна и без пояснений. По спайсовому коридору большого дома Империи загуляли нехорошие сквозняки.
Экономический спад набирал скорость, а вслед за ним расширялся и антиимператорский заговор. Отношения с Домом Харконненов, управляющими добычей бесценного арракинского наркотика, становились все хуже и хуже; это горластое и зубастое семейство подступало к трону все смелей и напористей, а наглость барона Владимира, их предводителя и бывшего друга императора, росла день ото дня. В такое время очень недурно иметь возле главного сокровища Вселенной, становой жилы миропорядка верного сторожевого пса – преданного и честолюбивого бедного родственника; прекрасно, что он педант и зануда, каких свет не видывал, зато уж точно не допустит ничего лишнего и не поддастся ни на какие посулы врагов.
Похоже, император заодно хотел присмотреться к Атридесу еще внимательней, испытав того на одном из самых ответственных постов. Шаддам, несмотря на всю свою неумолимость и непреклонность, умение примерно наказать виновного, предпочитал тем не менее выждать и выбрать подходящий случай; политика его по большей части отличалась вязкой медлительностью и тягучестью. Начисто лишенный какой бы то ни было героичности, он правил Империей пятьдесят три года – почти столько же, сколько его отец, дед и прадед вместе взятые, и за этот немалый срок прекрасно усвоил, что самое грозное оружие – это терпение и выдержка: лучше гнуть, чем ломать. Увы, эта мудрая осмотрительность в итоге все же не спасла Шаддама, но в этом нет его вины – движение мировой сцены неодолимо даже для таких выдающихся актеров.
На Каладане императорский указ был встречен с ликованием, словно великая победа, и Дом Атридесов погрузился в суматоху сборов. Герцог Лето так спешил прибыть к месту новой службы, что, во избежание проволочек, заказал сразу двенадцать шаттлов для погрузки вещей на лихтер Космического Союза. Сравните: даже для перевозки императорского двора обычно хватало четырех катеров-контейнеровозов. Но Атридес и впрямь вывозил с Каладана невероятное количество скарба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Тщательно оберегавший свободу и молодость для грядущего блистательного союза, герцог Атридес слыл, по всем свидетельствам, человеком замкнутым и жестким. Собственную жизнь и жизнь своих близких он загнал в некое подобие военного устава, расписав весь домашний распорядок почти по минутам, и требовал неукоснительного выполнения. Пунктуальность его доходила до жестокости, и всякая вольность – опоздание к обеду или не в соответствии с этикетом поданный сервиз – сурово каралась. По воспоминаниям современников, подобных строгостей они не встречали и при императорском дворе. Но Лето Атридес, видимо, поставил задачей показать всему миру, что он-то как раз и есть настоящий, подлинный Коррино.
Именно такую цель он преследовал и в своей административной деятельности. Императорские указы, постановления и просто рекомендации каладанский Угрюм-Бурчеев вводил с фанатичным рвением, прибегая к суду и взысканиям. Пожалуй, как раз бесчисленными тяжбами с таможенными комитетами и рыбацкими гильдиями и запомнилась эпоха его правления, да еще, наверное, беспрецедентными мерами безопасности, сопровождавшими владыку везде, где бы он ни появился, – герцог постоянно опасался покушения на свою жизнь.
* * *
Детских или юношеских фотографий герцога Атридеса практически не сохранилось. По слухам, вступив в зрелые годы, Лето сам уничтожил все альбомы, зато имеется довольно много его парадных портретов. Судя по всему, герцог желал оставить о себе память как о мудром авторитетном вожде, который стал таковым сразу из пеленок, счастливо миновав стадии неразумного младенчества и беззаботной юности.
Увы, все доступные на сегодня его изображения скорее разочаровывают, нежели сообщают что-то интересное об оригинале. На них мы неизменно видим знаменитый атридесовский ястребиный профиль, ежик седеющих волос, затуманенный взгляд маловыразительных глаз, устремленный в неопределенную даль, и всегда великолепно выписанный мундир с положенными парадными регалиями. Все это, как правило, на фоне кораблей, корабельной утвари или всевозможного оружия – словом, салонный романтизм провинциального разлива. Взгляду предстает стареющий вельможа, безнадежно закованный в сознание собственного величия, – но не более того. Тщетна всякая попытка отыскать на этих полотнах свидетельства ума, черт характера или каких-то любопытных особенностей натуры.
Император, надо сказать, никогда не забывал о своем дальнем кузене. Даже если не слишком доверять писаниям принцессы (а впоследствии императрицы) Ирулэн о том, что ее отец питал к каладанскому герцогу почти отеческие чувства, то высочайшие симпатии все равно очевидны: не имея никакой государственной должности и будучи достаточно скромным по рангу, Лето Атридес, например, постоянно фигурирует в списках приглашенных на все мало-мальски значимые официальные церемонии – подобным вниманием могли похвастать немногие. В конце восьмидесятых Шаддам приблизил к себе Атридеса еще заметнее. Приискивал ли дальновидный монарх преемника, крылся ли за этим замысел грандиозной брачной сделки – мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Однако напомню, что к тому времени у Шаддама было пять незамужних дочерей и ни одного наследника мужского пола – появление в таком райском саду первого жениха Империи наводит на размышления. Суровый Атридес ни разу не проронил слова на эту деликатную тему, да и император тоже унес свои неосуществленные планы в могилу, а самая знаменитая из принцесс по странной прихоти судьбы вместо Атридеса-отца вышла замуж за сына.
Итак, в ожидании некого феерического взлета карьеры Вечный Жених так никогда и не женился, но закон позволял ему иметь наложниц, и наш ревностный поборник этих самых законов двадцать лет, до смертного часа, прожил с одной и той же женщиной, не дав ей своего имени. Леди Джессика, дама удивительной красоты и обаяния, одна из умнейших жриц ордена Бене Гессерит, мать будущего императора Пола Муад’Диба. Орден подарил ее герцогу на его сорокалетие; ей в ту пору было неполных шестнадцать. Действительно ли Преподобные Матери затевали какую-то хитроумную генетическую комбинацию или просто посчитали необходимым приставить на всякий случай смышленую девочку к многообещающему императорскому родственнику – неизвестно, почва для самых смелых фантазий тут велика. Но то, что леди Джессика сыграла в судьбе своего господина огромную, главенствующую роль – это непреложный факт.
В отличие от герцога Лето, снимков и видеозаписей леди Джессики – как протокольных, так и случайных, любительских – сохранилось довольно много. Кроме ее действительного редкого очарования, эти изображения со всей несомненностью выдают родство с Харконненами – удлиненный овал лица, высокие северные скулы, необычные светло-рыжие волосы, – в ее облике будто проступает память о земле предков, крае валунов, мхов, сосен и бесчисленных озер под серым, неприветливым небом. Но что поражает еще больше – это удивительное сходство с дочерью, с еще не рожденной в каладанскую пору Алией, которая, в свою очередь, еще больше, чем в мать, пошла в бабку, Эрику Харконнен, двоюродную сестру барона, в точности воспроизведя даже ее характерный, под прямым углом срезанный нос, а также атлетическую стать. Мать и дочь, Джессика и Алия, в полной мере унаследовали харконненский баскетбольный рост и ширину в кости, что всегда смотрелось контрастом рядом с хрупким, нервным сложением невысоких Атридесов.
Бог весть, любил ли Атридес свою подругу, было ли ему вообще знакомо это чувство, но Джессика была единственным человеком, к мнению которого меднолобый каладанский властитель не просто прислушивался, но очевидно не мог без него обойтись. Каким-то волшебством (как тут не вспомнить о чарах Бене Гессерит) леди Джессика овладела волей герцога и по мере сил направляла его поступки. Кроме того, несмотря на молодость, ее образованность, даже можно сказать ученость, а также посвященность в механику скрытых пружин высшего света часто помогали ему в принятии решений – известно, скажем, что большинство писем Атридеса к императору написано под ее диктовку. Несомненно также, что здесь существенную роль играла информация, поступавшая по каналам ордена.
Однако власть леди Джессики была далеко не абсолютной. Некое извращенное чувство собственного достоинства вкупе с чисто аристократической спесью заставляло герцога Атридеса бунтовать и рваться на свободу из-под опеки юной наставницы. Ссоры и скандалы были ужасны, дело порой доходило до рукоприкладства, и на прелестную головку Джессики обрушивались немилость, опала и изгнание. Но обойтись без своей феи герцог был уже не в состоянии, и скоро все возвращалось на круги своя. Тем не менее с возрастом их отношения все более ухудшались и, по воспоминаниям домочадцев, озлобленность герцога против его бессменной и всевластной любовницы достигала опасного предела.
И уж вовсе ненавидели «проклятую ведьму Гессерит» ближайшие слуги и соратники Лето Атридеса – Дункан Айдахо, Зуфир Хават, Гарни Холлек и другие. Согласно естественному порядку вещей они не желали делить свое влияние на герцога с кем-то еще, тем более – с явной лазутчицей, засланной коварными предводительницами наводящего ужас ордена. Все эти происки, рассуждали верные сподвижники, ведут к одному: поставить могущество и жизнь их господина на кон в какой-то подозрительной, никому не ведомой политической игре, а сие есть путь к несомненной погибели. И, возможно, леди Джессике пришлось бы круто, но Атридес, как, кстати, и император, испытывал к ордену Бене Гессерит не то боязнь, не то уважение, а скорее и то и другое вместе, и эти опасения служили жрице лучшей защитой.
Вот в такой семье, очень мало похожей на семью, в атмосфере честолюбия, интриг и ненависти появился на свет Пол Атридес. Когда?
И тут мы впервые вступаем в столкновение с официальной версией. Как часто потом придется выписывать два этих слова! Правда, на Каладане эта особа ведет себя как нельзя более примерно, соблюдает закон, и под ее позицию трудно подкопаться, но тем не менее наше любопытство отнюдь не праздное.
Согласно преданию, Пол Атридес попадает на Арракис в возрасте пятнадцати лет и там потрясает фрименов своим боевым искусством, разя ножом и раскидывая голыми руками самых бывалых и опытных бойцов. Но сколько же лет было ему тогда на самом деле?
На первый взгляд подобный вопрос представляется смешным. Дата рождения императора Муад’Диба общеизвестна – сто семьдесят шестой год, это утверждает бесспорный документ – величественных размеров каладанский пергамент с подписями самого Лето Атридеса, почтенных глав магистрата и серебряными герцогскими печатями на витых шнурах. Там – так и хочется сказать: черным по белому, но в действительности красным по желтому (впрочем, попадается и черный шрифт) – назван именно семьдесят шестой год, в стандартном овале впечатан стандартный персональный код Пола, подделка исключена – казалось бы, здесь официальная версия неуязвима. Однако проблема в том, что этот документ не единственный.
Второй, хотя и заметно уступает по размерам и оформлению, тоже вне всяких сомнений является подлинным, тоже с печатями и подписями. Он никогда не покидал Каладана, хранится все в той же библиотеке Сената и по исполнении элементарных формальностей доступен любому исследователю. Этот пергамент в бесхитростных выражениях извещает о рождении у леди Джессики сына от ее официального господина – герцога Лето Атридеса. Сопоставление персональных кодов на первом и втором документах безусловно доказывает, что речь идет об одном и том же человеке – будущем императоре Поле Муад’Дибе. Загвоздка лишь в том, что если верить датам (а не верить им нет никаких оснований), второй пергамент старше первого на шесть лет. Таким образом, выходит, что во время появления Пола на Дюне, его удивительного спасения и начала подвигов юному герцогу было вовсе не трогательных пятнадцать лет, а двадцать один год с лишним. Как могло возникнуть подобное противоречие?
Увы, на поверку выясняется, что никакой особенной загадки тут нет. Как это сплошь и рядом встречается в истории Муад’Диба, всему виной, с одной стороны, невнимательность, с другой – беззастенчивая подтасовка фактов.
Для начала еще раз вчитаемся в тот, первый, столь широко разрекламированный документ, напечатанный на обложке многих книг и показанный в заставках кинофильмов. Это весьма и весьма объемистый манускрипт – целый рулон в шигавировом тубусе, каким его и сегодня можно видеть в Арракинском архиве – убористо исписанный сверху донизу. Тут и торжественная присяга городских глав, и цветные миниатюры, и пышная клятва самого герцога Лето, и какая-то обширная цитата из еще довоенного устава Коррино, и еще бог знает что. Суть же всех этих словес довольно скупа – документальное свидетельствование проведенного в означенный день и час обряда, как сказали бы теперь, крещения младенца мужского пола и официальное признание его наследником имени и имущества герцогов Атридесов. Ни слова о дате рождения, а леди Джессика не упоминается вовсе.
Второй акт, как я уже говорил, намного суше и даже строже. Если первый – шедевр каллиграфического искусства придворных художников, то второй – бездушное произведение казенного принтера. Здесь нет подписи герцога, он лишь формально не отрекается от отцовства, и только. Все предельно просто: у наложницы родился сын. Не наследник, не будущий владыка, даже еще не Пол Атридес, вообще пока никто – просто случайный ребенок при дворе Атридесов. Городская печать с герцогским ястребом, росчерк второразрядного чиновного священника. Персональный код, число, год. Точка.
Не могу не упомянуть здесь об одной как будто бы совсем неприметной детали второго документа. Полторы строчки в свидетельской графе, которым много десятилетий спустя, за тридевять земель от Каладана суждено отозваться жутковатым, зловещим эхом. Ничего экстраординарного: присутствующая здесь в качестве крестной матери дама местного гражданства по имени Мириам Нидаль согласно обычаю первого имени нарекает младенца Ильнуром, что собственноручно и свидетельствует.
Ильнур. Редкое в ту пору имя. Запомните его. Нам еще предстоит к нему вернуться.
Итак, шесть лет жестоковыйный блюститель традиций Дома Коррино решал, признавать ему сына, или нет. Еще бы – в преддверии свадьбы с дочерью падишаха-императора вдруг оказаться отцом! Конфуз, может быть, и не столь уж великий, а все же явно не украшает картину эпохального воссоединения домов Коррино и Атридесов. И лишь когда подготовка великой сделки окончательно села на мель, герцог Лето уступив, наконец, давлению Джессики, торжественно возвестил о появлении юридически полномочного наследника.
Но то, что было для Атридеса-отца неприятной помехой, досадным недоразумением, обернулось настоящей трагедией для сына. Каково это в шесть лет, когда у человека есть уже и ум, и характер, быть и чувствовать себя никем и ничем, без поддержки семьи и близких? Незаконный сын от незаконной жены, бастард, никому не нужный прихлебатель – подобные комплексы уродуют душу на всю оставшуюся жизнь, детские страдания помнятся до конца дней. Принцесса Ирулэн пишет, что Каладан можно смело вычеркивать из биографии Атридеса-младшего, что как личность он полностью сформировался на Дюне. Сущий вздор. Дюна лишь проявила то, что было заложено на Каладане, в пустынях и дворцах Арракиса только проступило наружу и патологически разрослось рожденное страхом и унижением маниакальное стремление к власти, невероятная жажда самоутверждения. Мальчишка с Каладана, став по воле случая императором Муад’Дибом, больше всего на свете боялся вновь оказаться ничем, пустым местом. Нет, пусть уж лучше смерть, но на троне, лучше уж сложить голову, чем корону.
Нечего и говорить, что Пол никогда не простил отцу своих ребяческих кошмаров и шестилетнего позора. Весьма далекая от какого-либо эдипова чувства, из слез ребенка выкристаллизовалась мстительная ненависть к надменному деспоту, столько времени не считавшего сына за человека. Много позже Муад’Диб точно так же не смог простить матери ее попыток заставить его отказаться от престола.
Но вот осенью девяносто первого года император явил герцогу Атридесу очередную милость, подписав указ о назначении каладанского правителя на Дюну, в обход многих других достойных кандидатов. Шаддам никак не прокомментировал свое решение, но логика его вполне понятна и без пояснений. По спайсовому коридору большого дома Империи загуляли нехорошие сквозняки.
Экономический спад набирал скорость, а вслед за ним расширялся и антиимператорский заговор. Отношения с Домом Харконненов, управляющими добычей бесценного арракинского наркотика, становились все хуже и хуже; это горластое и зубастое семейство подступало к трону все смелей и напористей, а наглость барона Владимира, их предводителя и бывшего друга императора, росла день ото дня. В такое время очень недурно иметь возле главного сокровища Вселенной, становой жилы миропорядка верного сторожевого пса – преданного и честолюбивого бедного родственника; прекрасно, что он педант и зануда, каких свет не видывал, зато уж точно не допустит ничего лишнего и не поддастся ни на какие посулы врагов.
Похоже, император заодно хотел присмотреться к Атридесу еще внимательней, испытав того на одном из самых ответственных постов. Шаддам, несмотря на всю свою неумолимость и непреклонность, умение примерно наказать виновного, предпочитал тем не менее выждать и выбрать подходящий случай; политика его по большей части отличалась вязкой медлительностью и тягучестью. Начисто лишенный какой бы то ни было героичности, он правил Империей пятьдесят три года – почти столько же, сколько его отец, дед и прадед вместе взятые, и за этот немалый срок прекрасно усвоил, что самое грозное оружие – это терпение и выдержка: лучше гнуть, чем ломать. Увы, эта мудрая осмотрительность в итоге все же не спасла Шаддама, но в этом нет его вины – движение мировой сцены неодолимо даже для таких выдающихся актеров.
На Каладане императорский указ был встречен с ликованием, словно великая победа, и Дом Атридесов погрузился в суматоху сборов. Герцог Лето так спешил прибыть к месту новой службы, что, во избежание проволочек, заказал сразу двенадцать шаттлов для погрузки вещей на лихтер Космического Союза. Сравните: даже для перевозки императорского двора обычно хватало четырех катеров-контейнеровозов. Но Атридес и впрямь вывозил с Каладана невероятное количество скарба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28