Флоран Пеллегрини поднимает руку.
– Э-э-э… Наследственный ген? Франк, я, конечно, не ученый, но мне кажется, что… гомосексуалисты не размножаются.
Раздаются смешки, и это выводит заведующую из себя.
– Отличный сюжет, – резко говорит она. – Эта статья привлечет многих гомосексуалистов. Просто потому, что они захотят узнать, правда это или нет.
Франк Готье решает, что пора представить новую стажерку. Он сообщает, что Лукреция Немро работала в ежедневном издании на севере Франции и получила отличные рекомендации главного редактора.
Кристиана Тенардье окидывает новенькую взглядом, задерживается на округлой груди и длинной рыжей шевелюре. У самой заведующей волосы короткие и обесцвеченные. Пожилая самка сразу же видит в молодой соперницу. Обоняние подтверждает, что она не ошибается. Лукреция Немро благоухает свежими гормонами, а Кристиана Тенардье вынуждена обильно поливаться дорогими духами.
Кроме того, Лукреция от природы грациозна. Но больше всего задел Кристиану наглый взгляд.
Тенардье сдерживается. Она помнит статью Пеллегрини о женских тюрьмах. Когда в тюрьме появляется слишком хорошенькая новая заключенная, старожилки царапают ей лицо острыми краями кусков сахара. Почему сахар? Потому что шрамы от кусков рафинада остаются навсегда.
– Региональные ежедневники действительно великолепная школа, – снисходительно говорит она. – Какой сюжет предлагаете?
Лукреция встает.
– Утром, выходя из квартиры, я заметила скопление людей этажом ниже. Произошло убийство. Моего соседа убили ледорубом в живот, когда он принимал ванну.
Тенардье снова раскуривает сигару, которая едва не погасла, и выпускает несколько клубов дыма во все стороны, словно напоминая, что обладает властью отравлять легкие присутствующих.
– Преступление? Это к Флорану Пеллегрини.
– Жертва – человек известный. Это профессор Аджемьян, один из ведущих мировых экспертов в области антропологии. Он поставил себе целью найти недостающее звено.
– Найти что?
Недостающее звено. Раскрыть тайну происхождения человека. Однажды обезьяна превратилась в человеческое существо. Но была переходная фаза. Ученые обычно называют это промежуточное существо «недостающим звеном». Профессор Аджемьян посвятил всю жизнь поискам недостающего звена, и я убеждена, что его убийство не случайно, как думает полиция, а напрямую связано с тем, что он открыл этот секрет и собирался поведать о нем миру. Его хотели заставить замолчать. Я предлагаю статью о последних открытиях, касающихся происхождения человека, и расследование обстоятельств смерти профессора Аджемьяна. Что-то вроде палеонтологического детектива.
Заведующая отвечает не сразу. Она обрезает обмусоленный кончик сигары, снова смотрит на стажерку и решает, что та действительно чересчур хорошенькая.
– Нет.
– Нет?!
– Нет. Ваш сюжет меня не интересует.
– Но почему? – настаивает Лукреция.
– Вы слишком молоды и работали только в провинции, поэтому у вас несколько наивное представление о нашей профессии. В еженедельнике нельзя разрабатывать такую горячую новость, как смерть ученого. Мы всегда будем отставать от ежедневных изданий. Я, кстати, совершенно уверена, что это дело уже достаточно широко освещено в ежедневной прессе.
Франк Готье подтверждает, что прочел в сегодняшних газетах несколько некрологов, посвященных профессору Аджемьяну.
– Ваш профессор не годится для СМИ, – важно заявляет Тенардье. – Актер, певец, топ-модель – только такие люди интересуют публику. Смерть ученого – скучный сюжет для рубрики « Происшествия ».
Лукреция с вызовом смотрит своими изумрудными глазами в карие глаза начальницы.
– Именно поэтому я предлагаю исследование, посвященное происхождению человека. Это один из трех главных вопросов, которые задает себе каждый. Кто мы? Куда идем? Откуда пришли?
Заведующая рубрикой рада, что сумела вывести красотку из себя. Устроившись поудобнее в директорском кресле из кожи буйвола, она наносит последний удар.
– Деточка, не надо дерзить. Я обламывала и более упрямых. Вас должны мучить не три вопроса, а один-единственный: «Как найти сюжет, который понравится главному редактору?».
Снова раздаются смешки. Присутствующие чувствуют, что напряжение растет, и стараются продемонстрировать единодушное одобрение существующего порядка.
– Вот и все! – бормочет Максим Вожирар.
– Но… – пытается возразить Лукреция.
Франк Готье изо всех сил наступает на ногу стажерке, чтобы заставить ее замолчать. Это больно, как удар током, девушка открывает рот, но не может закончить фразу.
– Следующий! – бросает начальница, закрывая прения.
После редколлегии журналисты раздела «Общество», как обычно, переместились в «Эльзасское кафе» в нижнем этаже здания и начали заказывать пиво – кружка за кружкой, пока не почувствовали, что мир начал чуть-чуть покачиваться.
– Будь осторожнее, – посоветовал Лукреции Франк Готье. – Зря ты ей так отвечаешь. Тенардье – крутая тетка. Если она тебя невзлюбит, то все жилы вытянет.
Она думает, что если ее не будут бояться, то перестанут уважать. В прошлом году она одну девчонку так унижала на собраниях, что той пришлось уволиться, – добавил Кевин Абитболь.
– Она жестокая. Беспричинная жесткость – роскошь истинных начальников, – важно изрек Максим Вожирар.
Вопреки своим сатирическим статьям, в которых он высмеивал человеческие пороки, этот журналист необычайно угодлив с любым начальством.
– За это их и уважают, – заключил Жислен Бержерон, завидовавший Вожирару, ходившему у Тенардье в любимчиках.
– Раз так, я лучше уйду из этой редакции, – мрачно сказала Лукреция.
– Не стоит. Если ты не будешь продолжать упираться, все будет хорошо, – ответил Франк Готье. – Она отвергла бы любое твое предложение просто потому, что любит ставить новичков на место. Особенно женщин. Она женщин не любит. Но я хорошо знаю Тенардье. Она быстро вспыхивает и быстро остывает. Брось ты это недостающее звено, найди другую тему. Типа «надо ли сводить бородавки со ступней». Об этом она тебе не помешает написать. К тому же ей ужасно нравятся такие статьи.
Лукреция обвела взглядом присутствующих.
– Бедные мои друзья, вы так трепещете перед ней? Я вас действительно не понимаю! Вам неинтересно узнать правду о происхождении человека?
– Нет, – признал Жислен Бержерон.
– Мне тоже, – подтверждает Флоран Пеллегрини. – Мой отец был алкоголиком. Возвращаясь из пивной, он осыпал меня затрещинами. И я совершенно не хочу знать, кто его породил. Они наверняка были еще хуже.
Лукреция стучит ладонью по столу.
– Эй, ребята! Я серьезно! Происхождение человечества – это главный вопрос. Откуда мы? Почему люди появились на этой земле? Почему ты, Максим, и ты, Жислен, почему вы здесь, в одежде, пишете статьи вместо того, чтобы голыми собирать с деревьев зрелые фрукты? Откуда мы? Более потрясающей темы и не существует. Мне наплевать на бородавки на ступнях. Меня не волнует наследственная гомосексуальность. Мне чихать на сотню самых богатых французов. Сейчас, кстати, я нахожусь среди самых отсталых представителей человечества и с изумлением констатирую, что они почему-то называют себя журналистами. Я всегда считала, что к этой профессии по праву принадлежат самые любознательные и передовые люди. А вас, я вижу, интересуют только отношения с властью внутри вашей редакции.
Франк Готье большими глотками осушил кружку и счел нужным осадить юную стажерку:
– Так, малышка, давай-ка вспомним об уважении к старшим. Кто ты такая, чтобы нас судить? Здесь ты никто и ничто. Если хочешь, чтобы тебя приняли как полноправного члена в наш журналистский круг, пригнись и сиди тише воды, ниже травы.
Лукреция встала, чтобы уйти.
– Ладно, я поняла. Предложу эту тему в другой еженедельник.
Флоран Пеллегрини схватил ее за локоть.
– Подожди, не будь такой чувствительной. Если все будешь принимать так близко к сердцу, долго в журналистике не продержишься. Дай подумать, может быть, есть способ выйти из положения.
Лукреция высвободила руку, поскольку Пеллегрини успел как бы ненароком коснуться ее груди.
– Ну, и в чем твоя идея?
Ее коллега произнес лишь одно имя:
– Исидор Катценберг.
Все стали рыться в памяти, пытаясь вспомнить человека с таким именем.
– Вы не помните Катценберга?
Жислен Бержерон нахмурился.
– Катценберг? Которого прозвали «научным Шерлоком Холмсом»?
– Он самый.
– Он ни слова не написал за последние десять лет, – напомнил Максим Вожирар. – Говорят, он живет отшельником в каком-то замке.
– Возможно, но это не имеет значения. Он писал о науке так, как пишут детективы. А это ведь именно то, что ты хочешь сделать?
– Катценберг? Да он выбыл из игры, – пренебрежительно сказал Франк Готье.
Флоран Пеллегрини сделал еще один большой глоток пива и отеческим жестом положил руку на плечо девушки. На этот раз она его не оттолкнула.
– Я убежден, что если малышка сумеет пообщаться с ним и заразить его своим энтузиазмом по поводу недостающего звена, то он сможет помочь. Прямо скажем, не каждое утро убивают палеонтологов с мировым именем. Катценберг точно на это клюнет. А если он согласится влезть в это дело, то его подписи будет достаточно, чтобы убедить Тенардье.
Изумрудно-зеленые глаза Лукреции засияли. Она достала записную книжку:
– И где живет ваш Шерлок Холмс?

7. ЗАПРЕТНЫЕ ПОМЫСЛЫ

Прямо за ним.
Гиена прямо за ним.
ОН знает, что она не прекратит преследование.
В этой игре обязательно должен быть победитель и побежденный.
Гиена набирает скорость. Переходит с рыси на галоп. ОН делает то же самое. Его пересохшие ноздри быстро втягивают воздух, который ОН резко выдыхает ртом. Кровь, бешено пульсирующая в мышцах, кипит.
Гиена мчится во весь дух. Она собирается схватить его, собирает все свои силы. Его молекулы напрягаются в поиске глюкозы, способной увеличить энергию бега. Но страх замедляет поступление углеводов. ОН чувствует, как паника, его вечный враг, поднимается от пальцев ног к голове. Узнает пощипывание в венах, признак поступления чистого адреналина.
А собратья все не приходят ему на помощь, гиена побеждает. Паника захлестывает его. И тут происходит нечто странное. На пике отчаяния ОН словно слышит щелчок в мозгу…
Словно в его разуме открывается дверь. Ему кажется, что ОН покидает тело. ОН видит себя со стороны. Ему кажется, будто весь этот ужас происходит с кем-то другим, ОН лишь наблюдатель.
В пароксизме паники ОН полностью отрешается от происходящего. Как будто его тело уже не существует, как будто ОН покинул его. ОН перестает ставить во главу угла собственное спасение. Его жизнь кажется ему обычным явлением в ряду тысяч других. Не менее, но и не более интересным, чем другие.
Страх перед гиеной совершенно исчезает. ОН думает, что не имеет ничего против нее лично. Животное должно кормить своих детей. Оно также обессилено и возбуждено, как и ОН сам. ОН понимает, как ему страшно упустить добычу. Чувствует панический ужас гиены перед возвращением к детенышам без пищи.
Обычно гиены питаются только сильно разложившимися останками. То, что эта особь атакует движущееся мясо, является признаком большого честолюбия. ОН вспоминает, как наблюдал издалека за стаями гиен. ОН видел, как они отрыгивают мясо и кормят детей, помнил тошнотворную вонь, сопровождавшую их пиры. Если ешь сгнившие трупы, пропитываешься их запахом.
Может быть, его преследовательница так упорно гонится за ним, чтобы вывести свое племя из мира гнили, принеся ему свежего мяса.
ОН должен гордиться участием в таком прорыве сознания. Короче говоря, думает ОН, и сам ОН, и гиена преследуют одну и ту же цель – они стремятся к тому, чтобы их вид эволюционировал. Они хотят, чтобы дети жили лучше, чем родители.
Гиена надеется добиться этого охотой. ОН пытается добиться того же, заманивая хищника в ловушку.
Эволюция вида. Это гораздо интереснее, чем старания «выжить любой ценой, чтобы пробыть здесь на день дольше». ОН задумывается, не лучше ли позволить себя съесть. Это будет новый тип поведения. Самоотречение добычи для улучшения качества жизни хищника. Эта мысль заставляет его чуть замедлить бег.
Ладно. Так или иначе, пора заканчивать. ОН притормаживает еще сильнее. Но именно в эту минуту ОН замечает какое-то движение на холме. Будто какие-то птицы на ветках размахивают руками. Руками?
ОН вышел к старому дереву! А эти странные птицы – его сородичи, жестами сообщающие ему о готовности к атаке.
И ОН устремляется к ним.

8. ХОЗЯИН ВЫСОКОЙ БАШНИ

Лукреция гнала во весь опор, вцепившись в руль мотоцикла «Гуччи». Пластиковые очки, кожаный шлем и развевающиеся по ветру рыжие волосы: она напоминала первых летчиц, покорительниц небес.
Она с ревом обошла грузовик. Помахала, извиняясь, водителю и выжала газ.
В коляске мотоцикла свалена куча разнообразных предметов: тросы, веревки, одеяла, матрасные пружины, держатели для занавесок, куски картона, звякающие на каждом вираже железки. Издалека могло показаться, что она перевозит хозяйственный или строительный мусор.
На баке мотоцикла нарисован Ганди, курящий косячок. На номерной табличке надпись: «Я вернулась. В аду слишком тесно».
На кольцевой она выжала акселератор и включила магнитофон, разразившийся варварской, почти первобытной мелодией «Thunder» старой рок-группы «AC/DC», которая снова вошла в моду. Сунула в рот жвачку и стала жевать в ритме музыки. Вскоре Лукреция миновала ворота Лила и помчалась дальше в пригород.
Она добралась наконец до мест, где должен жить Исидор Катценберг. По указанному адресу находился пустырь. Она выключила музыку, заглушила двигатель, осмотрелась при помощи бинокля, реликвии войны 1914-1918 годов, и все поняла. Замком, обителью Исидора Катценберга, была… водонапорная башня. Это была огромная бетонная конструкция, напоминавшая песочные часы.
Посмотрев в зеркальце заднего вида, Лукреция освежила на губах темную помаду. Просто привычка. Она знала, что при первом знакомстве экономишь десять минут, если хорошо выглядишь. Она спрыгнула на землю и пошла через пустырь.
Чем больше она рассматривала здание, тем больше понимала, насколько остроумной была идея поселиться здесь. Водонапорные башни настолько сливаются с пейзажем, что никто не обращает на них внимания. Трудно представить, что кто-то может здесь жить.
Она оказалась среди сорняков, старых кастрюль и выброшенных холодильников. Прошла мимо нескольких ржавых остовов автомобилей, в которых жили стаи крыс.
У Исидора Катценберга не было телефона, и девушка была вынуждена идти к нему, не назначив времени встречи. Вблизи водонапорная башня выглядела заброшенной. Политические плакаты и реклама клубов знакомств в Интернете покрывали круглые стены толстым разноцветным ковром, который обрывался там, куда уже не мог дотянуться расклейщик, встав на плечи приятеля. Были здесь и граффити, свидетельствовавшие о стремлении подростковых банд обозначить свою территорию.
Обогнув здание, Лукреция нашла наконец ржавую дверь, также наполовину заклеенную толстым слоем афиш. Ни имени, ни молоточка, ни звонка – ничего, что говорило бы о том, что здесь кто-то живет.
Она постучала. Ответа не было. Лукреция отбросила сомнения. Достав спрятанный на груди швейцарский нож, она выдвинула лезвие. Пора выяснить, есть ли кто в этой консервной банке, или коллеги надули ее. Замок оказался прочным, и ей пришлось повозиться, прежде чем стальной язычок поддался.
– Есть тут кто-нибудь?
Лукреция очутилась в большом зале со сводчатым потолком. Что-то вроде индейского типи из бетона. Она прошла вперед. А может быть, подумала она, профессора Аджемьяна действительно убил серийный убийца, который взломал дверь так же, как это только что сделала она. Тогда молодой инспектор окажется прав.
– Есть тут кто-нибудь? – снова спросила она, осторожно двигаясь дальше.
Она едва не споткнулась. Пол был завален книгами. Вся его поверхность была полностью покрыта томами самого разного размера и толщины. С потолка свисали лампы на длинных шнурах, то здесь, то там прорезавшие темноту кругами яркого желтого света. Остальное помещение тонуло во мраке.
Лукреция буксовала среди книг. Тут были сборники эссе, словари, комиксы, фотоальбомы, но особенно много было романов. Она ступала по Эдгару По, Франсуа Рабле, Джонатану Свифту, Филиппу К. Дику. Раздавила Виктора Гюго, поскользнулась на Флобере. Александр Дюма заставил ее потерять равновесие, а Ежи Косински помог обрести его.
В центре зала она прислонилась к большой колонне, подпиравшей верхнюю часть здания.
– Есть тут кто-нибудь? – повторила она.
В ответ раздался шум спускаемой воды и стук двери. Журчание воды из крана, кто-то мыл руки. Наконец на потолке появилась огромная тень.
– Исидор Катценберг?
1 2 3 4 5