А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Город и порт уже пропали из вида, но еще можно было различить очертания резиденции на холме над Каставалой. “Интересно, отчего так?” — лениво шевельнулась мысль в голове Маниакиса. Маги из Чародейской коллегии Видесса наверняка знают ответ. Если он возьмет столицу, надо бы не забыть задать им этот вопрос. Нет, встряхнувшись, поправил он себя. Не если, а когда. Когда.
* * *
Паруса над головой Маниакиса полоскались и громко хлопали под порывами свежего бриза. Ветер, сменивший направление с западного на южное, наконец позволил калаврийскому флоту идти галсами. Но сейчас Маниакис не обращал никакого внимания на издаваемые парусами звуки. Теперь его интересовало только одно: темно-зеленая линия, отделявшая на западе небо от моря.
То были холмы над Опсикионом.
Как раньше постепенно исчезала за горизонтом Калаврия, так теперь из-за него постепенно поднимался материк. Вскоре стали заметны далекие отблески солнечных лучей, отражавшихся от позолоченных куполов храмов Опсикиона. По таким вспышкам любой моряк издалека узнавал, что корабль приближается к одному из городов Видессийской империи.
Если сравнивать с Видессом, Опсикион выглядел довольно невзрачно. Но по сравнению с Каставалой он казался блестящей столицей. В отличие от Каставалы, вокруг него поднимались внушительные, почти неприступные каменные стены. Лет полтораста назад, когда несметные полчища диких кочевников Хамора выплеснулись из бескрайних Пардрайянских степей и принялись опустошать восточные земли империи, их орды проникали далеко на юг. С тех самых пор вокруг видессийских городов начали возводить такие стены.
Ныне хаморы разделились на три части, каждая из которых образовала некое подобие государства. Хатриш, находившийся ближе всего к Опсикиону, полностью подпал под влияние Видессии; Татагуш не имел с империей общих границ; Кубрат лежал на севере, между рекой Астрис и Видесским морем. Кубраты, какими бы дикарями они ни казались цивилизованному человеку, были великолепными воинами и кочевали в степях, лежащих в тревожной близости от столицы империи, города Видесса.
Маниакис издали заметил, что в порту Опсикиона поднялась суматоха. Наверно, дозорные со сторожевых башен заметили приближающийся флот. Хотя на всех калаврийских кораблях были подняты видессийские флаги с золотым кругом солнца на голубом полотнище, ему и в голову не пришло упрекнуть защитников Опсикиона за поднятую тревогу. Во-первых, такие флаги могли поднять пиратские корабли, чтобы под их прикрытием безнаказанно приблизиться к городу. Во-вторых, в нынешнее смутное время даже корабль под видессийским флагом запросто мог оказаться вражеским. Собственно, так оно и было, если Опсикион сохранил верность Генесию.
"Возрождающим” командовал опытный капитан Фракс, человек средних лет с запоминающейся внешностью. Он рано поседел, а солнце и морские ветры, покрывшие его кожу густым темно-коричневым загаром, придали этой седине сверкающий оттенок полированного серебра. Приблизившись к Маниакису, он спросил:
— Величайший, не следует ли опустить мачту и приготовиться к сражению? И не передать ли такой же приказ на остальные корабли? — Будучи капитаном флагмана, Фракс являлся друнгарием всего флота Калаврии.
Маниакис ненадолго задумался, потом покачал головой.
— Не похоже, чтобы они собирались выставить против нас все свои силы, — сказал он, указывая в сторону гавани. Действительно, оттуда к “Возрождающему” направлялись два суденышка, ни одно из которых не шло ни в какое сравнение с калаврийским флагманом. — Пусть наши корабли подготовятся убрать паруса и спустить мачты, но вступают в бой только по приказу или если будет атакован флагман. Мы попробуем вступить в переговоры. Подними на носу “Возрождающего” белый щит, знак наших мирных намерений!
— Да, величайший. — Похоже, Фраксу не очень понравилось это распоряжение, но он повернулся и громко повторил его команде флагмана.
"Возрождающий” продолжал скользить вперед по серо-зеленой воде. Корабли из Опсикиона приближались удивительно быстро. С одного из них донесся ослабленный расстоянием окрик:
— Кто пожаловал в Опсикион во главе этого флота? И с какой целью?
Маниакис поспешил на нос корабля, встал рядом с белым щитом, сложил руки рупором у рта и крикнул в ответ:
— Сюда прибыл я, Маниакис, сын Маниакиса, Автократор Видессии! Моя цель — сбросить Генесия, эту кровожадную гнусную тварь, с трона империи, залитого кровью невинно убиенных! — Ну вот. Дело сделано. Если те, кто вершит делами в Опсикионе, еще не знали о восстании, поднятом на Калаврии, теперь они знают, подумал Маниакис и добавил:
— Кто говорит со мной?
Воцарившееся молчание длилось две долгие минуты. Затем на нос одного из корабликов вышел человек в сверкающей кольчуге.
— Я — Доменций, турмарх Опсикиона! — ответил он. Командир гарнизона, подумал Маниакис. Чтобы прибыть сюда так быстро, турмарх наверняка должен был уже ждать на берегу.
— Что скажешь, Доменций? — требовательно спросил он.
— Слава Маниакису Автократору, победителю! — громовым голосом крикнул в ответ турмарх. Команда его корабля подхватила этот клич. То же сделали люди на втором суденышке и команда “Возрождающего”.
Маниакис испытал головокружительное, пьянящее чувство огромного облегчения. Сражение за Опсикион способно было погубить его даже при удачном исходе, ибо могло внушить вассалам Генесия мысль о его уязвимости. А такие мысли сродни дурным предзнаменованиям — они имеют обыкновение сбываться. С другой стороны, если все эти вассалы сами примкнут к восстанию против Генесия…
— Наш порт — твой порт; наш город — твой город, — сказал Доменций. — До нас доходили слухи, что такой день может настать, но мы не знали, насколько они правдивы. Благодарение Господу нашему, благому и премудрому, сегодня эти слухи подтвердились!
Маниакис всеми силами старался избежать распространения слухов. Но что делать. Наверно, рыбаки из Каставалы или из другого городка Калаврии, где он набирал корабли и людей для своего похода, повстречались в море с рыбаками из Опсикиона. Да разве могли они удержать рты на замке, имея возможность поделиться такими новостями! Но раз уж новости дошли сюда, они вполне могли дойти и до Видесса, до ушей Генесия.
— Будет ли эпаптэс города приветствовать нас столь же радушно, как ты, досточтимый Доменций? — спросил Маниакис.
В административной иерархии гражданские сановники стояли выше военных. Не в последнюю очередь — чтобы оставить провинциальным военачальникам как можно меньше возможностей поднять мятеж. Правда, в свое время Ликиний послал старшего Маниакиса, генерала, управлять Калаврией. Но Калаврия, с одной стороны, находилась очень далеко от центра империи, а с другой — постоянно подвергалась нападениям пиратов. Разделять власть на острове было опасно. К тому же в нормальных обстоятельствах Автократор не имел никаких оснований опасаться мятежа на Калаврии. Если бы Автократором оставался Ликиний или его сын Хосий, Маниакисы так и прожили бы на острове до конца своих дней.
— Старый Самосатий? — спросил Доменций. — Да он тоже здесь, на втором корабле. Чуть не лопнул от натуги, приветствуя тебя. Вон он стоит. — Турмарх показал рукой. Его судно подплыло настолько близко флагману, что Маниакис смог разглядеть, как лицо Доменция растянулось в ухмылке, напоминающей оскал акулы. — Кроме того, величайший, если старик вдруг вздумает дурить, я со своими парнями живо приведу его в чувство.
В спокойные времена командир гарнизона не мог бы вот так, мимоходом, бросить фразу о возможном смещении эпаптэса, градоправителя, назначенного самим императором. Но у гражданской войны свои правила. В мирное время Маниакиса шокировали бы подобные речи; теперь же они звучали для него сладостной музыкой.
— Великолепно, досточтимый Доменций, — ответил он, хотя понятия не имел, есть ли у турмарха титул. Да и какая разница? Если даже этот офицер не является ноблем, но хорошо проявит себя в грядущих сражениях, он получит титул, вот и все. — Мы собираемся высадить здесь пехоту и кавалерию, — продолжил Маниакис, — отсюда они двинутся на Видесс сушей, а флот, объединенный с флотилией Опсикиона, обогнет мыс и направится к Ключу.
Он хотел посмотреть, как капитан отреагирует на сказанное. Если тот лицемерит, то не уступит безропотно, позволив людям Маниакиса войти в Опсикион. Он либо внезапно решит дать бой, либо начнет придумывать всякие отговорки, затягивая ввод войск в город, либо предложит разбить лагерь за городскими стенами. Но Доменций сказал просто:
— Величайший, поступай, как тебе угодно. Против узурпатора все средства хороши, лишь бы они принесли удачу. Я вознес немало молитв, прося у благого и премудрого, чтобы против Генесия выступил достойный противник. Наконец мои молитвы услышаны. Стоит только пожелать, и не одна сотня солдат из Опсикиона почтет за честь присоединиться к тебе.
— Не ко мне лично, — ответил Маниакис. — Солдатами командует мой кузен Регорий, я же веду флот.
Доменций снова продемонстрировал свою акулью ухмылку:
— Кто бы мог подумать, что васпураканец согласится променять армию на флот! Но ты совершенно прав, величайший. Битва с узурпатором будет выиграна или проиграна именно на море.
— Я думаю точно так же, — сказал Маниакис и бросил взгляд в сторону второго суденышка. — Высокочтимый Самосатий! — крикнул он, снова сложив ладони рупором.
На носу суденышка появился человек с такой же седой бородой, как у старшего Маниакиса, но лысый как колено.
— Я слушаю, величайший, — отозвался он. — Чем могу служить? — Самосатий говорил с опаской и не очень разборчиво. Наверно, у него осталось совсем немного зубов.
— Предоставь в мое полное распоряжение город со всеми складами и закромами, — ответил Маниакис. — Теперь, назвав меня своим сувереном, ты не можешь мне в этом отказать.
Отказать Самосатий не мог, зато мог сильно помешать, и Маниакис отлично это понимал. Непокорный или даже пассивно сопротивляющийся эпаптэс был в состоянии доставить массу затруднений. Достаточно намека, и чиновники Опсикиона начнут самостоятельно чинить всяческие помехи в пополнении припасов, создавая сумятицу и неразбериху. А отделить злой умысел от неумышленных ошибок порой очень нелегко.
Но получилось иначе. Самосатия вдруг словно прорвало.
— Город и все, что в нем есть, у твоих ног! — воскликнул он что было сил. — Только переломи хребет Генесию! Пусть узурпатор провалится в ледяную преисподнюю! Может быть, настанет долгожданный миг, и голова этого чудовища, наполненная одними лишь мыслями о кровавых убийствах, наконец окажется на Столпе! — Эпаптэс низко поклонился Маниакису. — Я предан тебе душой и телом!
Разумеется. А как же. После того как он публично осыпал Генесия проклятиями, единственной наградой от Автократора, ныне сидящего в Видессе, ему мог быть только меч палача. Самосатий сделал свой выбор, причем сделал его открыто и честно, проявив решительность, для чиновника подобную чуду.
— Передай сигнал на все корабли, — сказал Маниакис, повернувшись к Фраксу. — Наш флот становится на якоря в гавани Опсикиона.
— Да, величайший, — ответил тот, подавая знак трубачу. Серебряные звуки горна разнеслись над водой. Их подхватили сигнальщики на соседних судах, передавая все дальше и дальше. — Соблюдать осторожность! — добавил Фракс от себя два слова, прозвучавшие в общем сигнале.
— Отлично! — одобрил Маниакис, хлопнув Фракса по плечу. — Вдруг они все-таки замыслили недоброе… В таких делах, как наше, не дожить до преклонных лет, если принимать на веру все, что тебе говорят люди.
Но жители Опсикиона приветствовали флот Маниакиса, его солдат и моряков не менее восторженно, чем Доменций и Самосатий. Само собой, двери всех таверн были распахнуты настежь, а по улицам прогуливались проститутки, одетые в свои лучшие, самые прозрачные наряды, — трактирщики и девицы охотились за прямой выгодой. Но простой люд — плотники и сапожники, рыбаки и крестьяне — тоже соперничали друг с другом за право приветствовать вновь прибывших, угостить стаканчиком вина да куском хлеба, густо намазанным икрой морского ежа с толченым чесноком.
Для Маниакиса это означало только одно: Генесия ненавидели все и каждый. Если бы правитель Видессии пользовался всеобщей любовью, в Опсикион пришлось бы пробиваться с боем; если бы население испытывало к нему смешанные чувства, то сражения, может быть, удалось бы избежать, но двери лавок, домов и таверн закрылись бы перед людьми Маниакиса. А при нынешнем положении дел у него оставалась всего одна забота: не будет ли прием, оказанный его людям, настолько радушным, что тем не захочется покидать город.
Самосатий проводил его, Регория и вельмож из Видесса в центр города, в свою резиденцию, находившуюся неподалеку от главного храма, посвященного Фосу. Крытое красной черепицей здание служило не только жилищем эпаптэса, но и хранилищем для летописей Опсикиона и других документов, охватывавших несколько сотен лет. Сейчас слуги поспешно выносили деревянные ящики со старыми свитками из спалени, готовя место для благородных гостей. Маниакиса эта суета не коснулась — ему сразу же отвели главные гостевые покои, а Регория разместили рядом с ним. На ужин подали тунца, щупальца кальмара и мидий. Обычные блюда; почти такой же ужин мог состояться и в Каставале. Но вина здесь были явно лучше. Самосатий заметил, что вино понравилось Маниакису, и приказал виночерпию следить за тем, чтобы кубок будущего императора был все время полон. Когда слуги принялись убирать со стола, эпаптэс обратился к Маниакису с вопросом:
— Надолго ли ты намереваешься задержаться в Опсикионе, величайший?
Маниакис выпил достаточно, чтобы повеселеть, но недостаточно, чтобы поглупеть.
— На несколько дней, я думаю, — ответил он. — Надо подготовить сухопутные войска к походу на запад. Для того чтобы ввести местные корабли в состав моего флота, тоже нужно время. Но чем обернутся эти несколько дней, я сейчас точно сказать не возьмусь.
"Даже если бы знал, не сказал бы, — подумал он. — Чем меньше людей посвящено в мои планы, тем меньше шансов, что об этих планах станет известно Генесию”.
— Мне вполне понятен ответ, величайший, — сказал Самосатий. — Но я имел в виду другое. Раз уж слухи о восстании, которому по воле Фоса сопутствует успех, дошли до Опсикиона, они вполне могли дойти до столицы. А если так, то, пока ты находишься здесь, весьма благоразумно уделить больше внимания твоей личной безопасности.
— Ты думаешь, Генесий сумеет так быстро подослать убийц? — спросил Маниакис. Его тоже волновало, насколько быстро распространяются слухи к западу от Опсикиона.
— От простых убийц тебя легко уберегут твои собственные храбрость и сила, величайший, — сказал Самосатий. Маниакис прекрасно понимал, что подобные слова — благовоспитанная чушь. Он спрашивал себя, понимает ли это эпаптэс. По-видимому, тот понимал, потому что продолжил:
— Меня не так страшит покушение с ножом под покровом ночи, как возможное нападение издалека, при помощи колдовства. Сопровождают ли тебя маги, достаточно искусные, чтобы противостоять подобной опасности?
— Я взял с собой двоих из Каставалы. Лучших, каких можно найти на всей Калаврии, — ответил Маниакис. Он знал, что в его голосе прозвучало невольное беспокойство. По сравнению с лучшими магами Видесса эти двое — пара жалких медяков против россыпи золотых монет. — Впрочем, не думаю, что мне потребуется серьезная защита от колдовства до тех пор, пока я не доберусь до Ключа. — Маниакис повернулся к столичным сановникам:
— Что скажете, высокочтимые и досточтимые? Остались ли у Генесия действительно сильные колдуны, готовые выполнить любой его приказ?
— Боюсь, что так, величайший, — ответил Трифиллий. — Например, этой весной управляющий монетным двором Филет умер от неизвестной болезни. За пару недель цветущий человек превратился в настоящий скелет. А незадолго до болезни он назвал Генесия кровожадным кретином. Кто-то услышал его неосторожные слова и донес тирану.
— Да. Значит, у него есть по крайней мере один маг, — вздохнул Маниакис. — Высокочтимый Самосатий, есть ли хорошие колдуны в Опсикионе?
— Есть. Самый сильный из них обычно называет себя Альвинием, — ответил эпаптэс. — Он опасается, что его настоящее имя оскорбляет слух видессийцев. При рождении его нарекли Багдасаром.
— Он васпураканец! — радостно воскликнул Маниакис. — Хвала Фосу! Так пошлите же за ним немедленно!
Самосатий махнул рукой слуге; тот поспешно вышел. Маниакис потягивал вино и ждал, когда прибудет маг.
Вельможи из Видесса затеяли немного сумбурную беседу с эпаптэсом, пытаясь показать, что считают его ровней себе. Выглядело это неубедительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60