Сын теплого Средиземноморья, он плохо был подготовлен к бесконечным милям по льду и снегу. Они страшили его больше, чем внезапная смерть на поле боя. Ничего удивительного, если видессиане изображают обиталище Скотоса эдаким ледяным логовом.
Повернувшись к Аргуну, грек спросил:
– Эти бураны у вас всегда такие свирепые?
Лицо кагана, как и его собственное, было смазано таким густым слоем жира, что лоснилось даже в пасмурном свете.
– Я видел несколько таких же сильных буранов за жизнь, – ответил каган. – Но не помню, чтобы ураган длился так долго. И он становится все хуже, чем дальше мы двигаемся на восток. Это очень странно. И непонятно. Обычно самая суровая зима – на западе.
Метель осыпала Аргуна снегом. Каган закашлялся, плотнее заворачиваясь в длинную шубу из овечьей шерсти. После отравления Аргун ощущал холод сильнее, чем его соотечественники. Но с губ владыки не сорвалось ни единой жалобы. Он ни разу не попросил, чтобы армия замедлила продвижение.
Двое разведчиков промчались назад через ряды кочевников – один чуть позади другого. Они направлялись к кагану. Один из них наклонил голову и заговорил с легким презрением к своему сообщению:
– Мы нашли в снегу «косматого», повелитель. Он спал. Рядом с ним чужеземец. Тоже спал.
Брови Аргуна взметнулись вверх:
– Хамор? На нашем берегу Шаума?
– Бандит? – резко спросил Скилицез.
– А, у него нет лошади. Не так давно он потерял глаз. Отвратительная морда. Просто косматый дурак, завернутый в войлок.
– Пес с ним, – вырвалось у другого разведчика, когда он подъехал к кагану. Он был моложе, и в глазах у него искрилось веселье. – Расскажи лучше об огненном демоне!
Первый разведчик сказал грубо:
– Провались под лед с твоим огненным демоном! Если он и демон, то буря покончила с ним навеки. Он замерз насмерть! Чему тут удивляться. Лег в снег в одном только полушубке. Дурак!
– Нет, дай сказать. Он необычный, – настаивал младший. – Где ты видел таких людей, чтобы волосы – как бронза, чтобы усы – как медь?
Горгид, Скилицез и Гуделин в голос вскрикнули. Разведчик вздрогнул. Он явно не ожидал такой реакции на свое сообщение. От дружного вопля лошадь Аргуна слегка попятилась.
– Наш это… Там – друг! – сказал Горгид кагану, от возбуждения перезабыв все правила грамматики.
– Да, это может быть только он, – кивнул Скилицез.
Горгид резко повернулся к разведчикам.
– Вы оставили его там замерзать, кретины?
– Пошел бы ты сам под лед и подальше, хвостом быка твою мать! – отреагировал старший разведчик. – Какое нам дело до чужаков на земле аршаумов?
Судя по злому взгляду, которому он удостоил грека, было ясно: Горгид включен в число презренных «чужаков на земле аршаумов».
Но тут Аргун заревел громовым голосом:
– Придержи язык, собака! Эти чужеземцы – наши союзники! Этот человек спас мою жизнь! Если их друг умрет, ты пожалеешь, что родился на свет!
– Проводите меня к нему, – быстро сказал Горгид.
Разведчики безмолвно повернули лошадей.
– Галопом, будьте вы прокляты! – прикрикнул грек.
Все трое пришпорили коней. Снег полетел из-под копыт. Гуделин и Скилицез неслись следом. Они миновали авангард и погрузились в гудящую снежную пыль.
Горгид пытался понять: как это кочевники разбирали дорогу? Откуда им знать, куда ехать – в этой бесконечной завывающей белой пустыне? Они ориентировались по ветру и каким-то только им одним известным приметам. Ветром жгло глаза. Горгид смахнул набежавшую слезу. Нос уже казался сосулькой, несмотря на толстый слой жира. Все эти плосколицые кочевники куда лучше приспособлены для суровой степной зимы.
– Там! – сказал один из разведчиков, указывая на столбы взвихренного снега.
Сначала грек заметил коней, затем – соскочивших с них аршаумов. Подойдя ближе, грек обнаружил, что один из стоявших людей был хамором – судя по густой бороде. Но Горгид мгновенно забыл о человеке из Пардрайи. Если этот парень еще достаточно жив, чтобы шевелиться, то в ближайшие несколько минут явно не помрет.
– Прочь с дороги! – крикнул грек, спрыгивая с лошади.
Трое аршаумов, стоящих возле неподвижной фигуры, простертой на снегу, вскочили, хватаясь за сабли. Разведчики, прибывшие с Горгидом, закричали – видимо, объясняя товарищам, кого привезли с собой.
Горгид уже ничего не видел и не слышал. Он склонился над застывшим Виридовиксом. Когда он осторожно перевернул кельта на спину, ему показалось, что тот умер. Кожа была бледной и холодной, голова безвольно моталась, как у младенца. Похоже, он не дышал.
Грек взял лицо Виридовикса в ладони. Точно так же держал он Квинта Глабрио, когда шальная стрела убила его друга. Он ничего не мог сделать. Только беспомощно сидеть рядом и проклинать свои знания и опыт. И вот другой человек, который тоже ему дорог. И снова Горгид не в силах его спасти. Проклятие, на роду ему, что ли, написано оставаться ни на что не годным костоправом? Горгида охватил гнев. Вся прожитая жизнь предстала ему бессмыслицей и тщетой.
Внезапно ему показалось, что он чувствует слабое биение пульса на горле Виридовикса. Пульс был почти незаметным, Горгид едва поверил в чудо…
Впоследствии он так никогда и не понял, что делал дальше. Некогда упрямая приверженность голой логике приводила в отчаяние Нейпа, когда жрец пытался обучить рационалиста-грека видессианскому искусству исцеления. «Перестань думать! Выброси из головы все как и почему! – заорал на него однажды Нейп, обычно такой терпеливый. – Ты должен просто знать, что можешь это сделать! Только тогда ты сделаешь это!»
Для грека подобное объяснение было хуже, чем никакого. Он ни разу не добился успеха.
Может быть, окажись Квинт Глабрио тяжело ранен, Горгид сумел бы вырваться за жесткие рамки рационализма и перестал бы наконец везде искать причины и следствия. Но Глабрио был мертв, а даже видессианские жрецы-целители не умели возвращать мертвых к жизни.
И тогда Горгид отвернулся от их искусства – как он тогда думал, навсегда.
Но теперь отчаяние подняло его душу из тех мрачных глубин, где он ее похоронил, и смело все преграды. Осталось одно – жгучее и яростное желание спасти друга.
Увидев, как Горгид замер над Виридовиксом, Гуделин остановил аршаума, который уже собирался тронуть грека за плечо.
– Шаман, – сказал чиновник, указывая на Горгида. – Оставь его.
Раскосые глаза аршаума расширились. Он кивнул и отступил на шаг.
Горгид, уставившийся в белое лицо кельта, даже не расслышал этого короткого диалога. Он чувствовал, как воля собирается в узкий пучок. Он концентрировал силу, точно собирал линзой солнечные лучи. Это был тот самый первый шаг, на котором раньше грек всегда спотыкался.
Его воля рванулась вперед прежде, чем он попытался направить ее на больного. Он стал посредником, проводником энергии.
Сейчас он ощущал слабеющее тело Виридовикса как свое собственное. Его леденил холод, мороз сковывал его пальцы и лицо, проникал до самых внутренностей. По его жилам медленно текла охладевшая кровь.
Первый головокружительный порыв едва не утопил грека в чужом страдании. Он как будто потерял себя в умирающем Виридовиксе. Но упрямое желание спасти не позволило захлебнуться в боли. Горгид не терял памяти о том, кто он такой на самом деле, какие бы глубокие чувства ни терзали в этот миг его душу.
Связь потекла в обоих направлениях. Ощутив в своих венах холодную кровь Виридовикса, грек протянул назад лучик, возвращая больному тепло. Теперь он понимал, что делает. Ускорил биение сердца. Послал комок жара в живот. Направил струю тепла в руки, ноги. Заставил легкие сжиматься и расслабляться – они почти не вдыхали холодный воздух. Почувствовал обмороженные пальцы, щеки, уши, веки, согрел их постепенно и осторожно. Дал свежему потоку крови прилить к коже.
Этими весьма приблизительными, неточными словами он позднее попытался объяснять остальным случившееся. Во время кризиса слова ничего не значили. Уровень, на котором происходило исцеление, был в десятки раз выше любых слов.
И вот кельт заворочался под руками, как в беспокойном сне, забормотал, явно протестуя. И вдруг глаза – зеленые, как галльские леса, – распахнулись.
Только тогда Горгид наконец понял, что он сумел сделать. Его захлестнула неистовая радость и вместе с ней – страшное утомление, плата за исцеление.
Виридовикс не предполагал, что когда-нибудь ему доведется проснуться. И уж тем более не надеялся обнаружить в своем измученном теле ощущение бодрости. Когда он потянулся, то – о чудо! – почувствовал, что тело отвечает ему. Тогда он решил, что безболезненно перешел в загробный мир. Виридовикс просто представить себе не мог, что может столь хорошо чувствовать себя на этом свете. А руки, что мягко касались лица, наверняка принадлежали какой-нибудь прекрасной бессмертной женщине, что явилась к нему с приветствием из загробного края…
Но когда он открыл глаза, то увидел склоненное мужское лицо. Оно было озарено светом торжества и вместе с тем казалось невероятно усталым.
– Ты не похож на красивую девку, – сказал он. – Жалость-то!
Горгид засмеялся:
– Можно не спрашивать, здоров ли ты. Клянусь собакой, неужели ты не можешь думать ни о чем другом?
Неожиданно по лицу Виридовикса пробежала тень, в глазах появилась боль. Горгид испугался: действительно ли кельт исцелен? Но Виридовикс тихо проговорил:
– Иногда я действительно думаю только о женщинах.
И попытался встать на ноги. Кровь шумела у него в ушах, голова кружилась.
– Батбайян! – закричал Виридовикс, вспомнив о друге. – Где он?
Услышав свое имя, Батбайян подошел ближе. Хамор все еще кутался в толстый войлок палатки. Казалось, его радовала любая возможность отойти от аршаумов – те глядели на него, как волки на отбившуюся от дома собаку.
Скилицез поддерживал Виридовикса, а чиновник обменивался с Горгидом жарким рукопожатием и торжественно поздравлял целителя со сногсшибательным успехом.
– Ты цел? – спросил Виридовикс Батбайяна, переходя на хаморский язык. Горгид с трудом понимал их разговор. Вот уже несколько месяцев грек не слышал хаморской речи.
– Я цел. У меня был войлок, – ответил кочевник. Он смотрел на Виридовикса во все глаза. – Но ты! Ты жив и задаешь вопросы! Ты оставался в снежном буране без укрытия так долго – ты умер!
– Вероятно. – На лице Виридовикса застыло изумление. – Должно быть, вот он каким-то образом исцелил меня. – Обвиняющим тоном галл добавил, обращаясь к врачу: – Вот уж не думал, что ты умеешь!
– Я тоже.
Теперь грек хотел только одного: укрыться в теплой палатке, хлебнуть большой глоток кумыса и завалиться спать.
Но Виридовикс уже тормошил его:
– Если ты овладел этой магией здешних друидов, милый мой друг Горгид, то погляди на глаз Батбайяна. Ты не мог бы помочь бедному парню?
Грек устало вздохнул. Виридовикс, конечно, прав…
– Сделаю, если смогу.
Молодой хамор отпрянул от Горгида – он не доверял никому, кто имел дело с аршаумами.
– Стой спокойно, – сказал ему Горгид по-видессиански. Батбайян почти не говорил на языке Империи, но понял и повиновался.
Увидев искалеченную глазницу, Горгид втянул ноздрями воздух. До этого момента он не обращал на Батбайяна большого внимания. Увидев одноглазого хамора, он предположил, что тот был ранен саблей или стрелой в одной из степных схваток. Но шрам от увечья не похож на обычный. Он был слишком большим, слишком круглым… Похоже, кто-то пустил в ход раскаленные щипцы. Пальцы, осторожно ощупывавшие шрам, только подтвердили первое предположение.
– Как ты получил эту рану? – спросил он.
Батбайян рассказал все. Он недостаточно хорошо знал видессианский язык, но Виридовикс и Скилицез помогали переводить. Последнее движение рукой, резкое и выразительное, не оставляло сомнений. Скилицеза вырвало. Он набрал в горсть чистого снега, чтобы очистить рот.
– Наш старый добрый друг Авшар, – мрачно сказал Виридовикс. Кельт стоял, кряхтя и покачиваясь. – Его счет и без того был велик. Он заплатит за все. – Зеленые глаза Виридовикса заволокло печалью, мысли унеслись далеко-далеко. – За все! – повторил он тихо и коснулся своего меча, словно черпая в этом прикосновении силу. Наконец он вернулся к действительности и еще раз спросил Горгида: – Так можно что-нибудь сделать с его глазом?
Грек отрицательно покачал головой. Теперь он знал: если возникнет необходимость, сможет вновь исцелить смертельно раненного человека. Зерно брошено в землю, за первым ростком последуют другие. Но в этом случае целительство бессильно.
– Если бы мы встретились сразу после того, как он побывал в руках палачей, – все, что я смог бы сделать, это залечить рану до ее нынешнего состояния. Искусство исцеления не возвращает утраченного навсегда.
Виридовикс невесело кивнул. Батбайян нетерпеливо мотнул головой: он носил увечье как напоминание себе о том, что враги еще не заплатили кровавого долга.
Гуделин оглушительно чихнул. Грек впервые за это время вспомнил о метели. Непогода не кончилась после того, как он нашел Виридовикса. Галл мог снова замерзнуть. Да и все они могли замерзнуть в такую погоду! Горгид поспешил к своей лошади. Порывшись в мешке, притороченном к седлу, он вытащил теплое одеяло и закутал Виридовикса.
Кельт снова ощущал тепло. Снежинки таяли у него на лице. Этого, казалось, было достаточно, чтобы радоваться жизни и считать каждое мгновение бесценным. Галл настолько погрузился в эйфорию, что едва расслышал голос Горгида. Грек спрашивал, может ли он ехать на лошади. Наконец нетерпеливое рычание достигло слуха Виридовикса, и он кивнул, слабо усмехнувшись:
– Не беспокойся из-за такой ерунды.
Кельт уселся на коня позади Горгида, Батбайяна взял в седло Скилицез. Конь грека неодобрительно фыркнул, ощутив двойную ношу, но Горгид усмирил его.
– Эй, да ты сидишь на лошади куда лучше, чем раньше, – заметил Виридовикс.
– Знаю. В последнее время у меня появилась куча бесполезных талантов, – отозвался Горгид, хлопнув рукой по гладию, который висел на /.oa% справа. Помолчав немного, задумчиво добавил: – И один настоящий, как мне кажется.
Путь назад, к армии аршаумов, был недолгим. Кочевники уверенно продвигались вперед все то время, что Горгид целил кельта.
Командир разведчиков обменялся с авангардом несколькими словами, восторженно отзываясь о целительстве Горгида. Врач скривил рот в усмешке. Теперь, когда он совершил нечто, заслуживающее внимания, этот разведчик торопился примазаться к чужой славе.
Виридовикс не знал на языке аршаумов ни слова, за исключением нескольких ругательств, которым обучил его Ариг. Глаза кельта расширились, когда он оценил наконец размеры приближающейся армии.
– А вы тут, я погляжу, даром времени не теряли! – сказал он Горгиду.
Затем раздался громкий крик:
– Вридриш!
К ним во весь опор мчался Ариг. Большие комья снега вылетали из-под копыт его коня. Аршаум расплылся в счастливой улыбке и хлопнул галла по спине:
– Я тут хотел кое из кого душу вытряхнуть! Вы ушли, а мне ничего не сказали!
– Это я виноват, – ответил Горгид. Как и Ариг, он говорил повидессиански, чтобы Виридовикс мог их понимать.
– Он еще и виноват! – фыркнул кельт. – Не слушай его, дорогой мой Ариг. Еще чуть-чуть, и я превратился бы в замороженное полено, которое не смогло бы сказать тебе «привет».
– Я вижу, у тебя нет лошади. – Ариг заговорил о самом необходимом для кочевника. – Возьми пару из моего табуна.
– Очень тебе признателен, – сказал Виридовикс. – Кстати, у тебя не найдется еще одной пары для моего друга Батбайяна?
Улыбка покинула плоское лицо Арига, едва его беглый взгляд упал на хамора. Ариг поджал губы. Впервые он напомнил Горгиду Дизабула.
– Ты стал неразборчив в друзьях.
– Да ну? – отозвался Виридовикс. – Возможно, ты прав. Я выбираю в друзья сыновей каганов.
Он пристально посмотрел на аршаума. Темная кожа и толстый слой жира не позволили ему увидеть, покраснел ли Ариг. Спустя мгновение аршаум вернулся со свободной лошадью и приблизился к Батбайяну. Ариг знал немного хаморский язык по наездам в Присту.
– Лошадь – тебе нужно? – спросил он Батбайяна.
Батбайян сжался, видя, как аршаум подходит к нему. Услышав родной язык, он вздрогнул от неожиданности. Затем кивнул с достоинством, которое сделало бы честь и старику.
– Благодарю. – Он снял с пояса кинжал с красивой чеканкой на бронзовых ножнах, изображавшей барса в прыжке, и протянул Аригу. – Дар за дар.
Улыбка вернулась на лицо Арига. Он принял нож и хлопнул Батбайяна по плечу.
Аршаумы, наблюдавшие за этой сценой, одобрительно загомонили. Немногие из них поняли Арига, когда тот предложил Батбайяну коня, но ответный жест хамора не требовал дополнительных объяснений.
– «Косматый» поступает как мужчина! – услышал Горгид слова одного из кочевников.
Его приятель ответил:
– Почему бы и нет? Он побывал в боях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Повернувшись к Аргуну, грек спросил:
– Эти бураны у вас всегда такие свирепые?
Лицо кагана, как и его собственное, было смазано таким густым слоем жира, что лоснилось даже в пасмурном свете.
– Я видел несколько таких же сильных буранов за жизнь, – ответил каган. – Но не помню, чтобы ураган длился так долго. И он становится все хуже, чем дальше мы двигаемся на восток. Это очень странно. И непонятно. Обычно самая суровая зима – на западе.
Метель осыпала Аргуна снегом. Каган закашлялся, плотнее заворачиваясь в длинную шубу из овечьей шерсти. После отравления Аргун ощущал холод сильнее, чем его соотечественники. Но с губ владыки не сорвалось ни единой жалобы. Он ни разу не попросил, чтобы армия замедлила продвижение.
Двое разведчиков промчались назад через ряды кочевников – один чуть позади другого. Они направлялись к кагану. Один из них наклонил голову и заговорил с легким презрением к своему сообщению:
– Мы нашли в снегу «косматого», повелитель. Он спал. Рядом с ним чужеземец. Тоже спал.
Брови Аргуна взметнулись вверх:
– Хамор? На нашем берегу Шаума?
– Бандит? – резко спросил Скилицез.
– А, у него нет лошади. Не так давно он потерял глаз. Отвратительная морда. Просто косматый дурак, завернутый в войлок.
– Пес с ним, – вырвалось у другого разведчика, когда он подъехал к кагану. Он был моложе, и в глазах у него искрилось веселье. – Расскажи лучше об огненном демоне!
Первый разведчик сказал грубо:
– Провались под лед с твоим огненным демоном! Если он и демон, то буря покончила с ним навеки. Он замерз насмерть! Чему тут удивляться. Лег в снег в одном только полушубке. Дурак!
– Нет, дай сказать. Он необычный, – настаивал младший. – Где ты видел таких людей, чтобы волосы – как бронза, чтобы усы – как медь?
Горгид, Скилицез и Гуделин в голос вскрикнули. Разведчик вздрогнул. Он явно не ожидал такой реакции на свое сообщение. От дружного вопля лошадь Аргуна слегка попятилась.
– Наш это… Там – друг! – сказал Горгид кагану, от возбуждения перезабыв все правила грамматики.
– Да, это может быть только он, – кивнул Скилицез.
Горгид резко повернулся к разведчикам.
– Вы оставили его там замерзать, кретины?
– Пошел бы ты сам под лед и подальше, хвостом быка твою мать! – отреагировал старший разведчик. – Какое нам дело до чужаков на земле аршаумов?
Судя по злому взгляду, которому он удостоил грека, было ясно: Горгид включен в число презренных «чужаков на земле аршаумов».
Но тут Аргун заревел громовым голосом:
– Придержи язык, собака! Эти чужеземцы – наши союзники! Этот человек спас мою жизнь! Если их друг умрет, ты пожалеешь, что родился на свет!
– Проводите меня к нему, – быстро сказал Горгид.
Разведчики безмолвно повернули лошадей.
– Галопом, будьте вы прокляты! – прикрикнул грек.
Все трое пришпорили коней. Снег полетел из-под копыт. Гуделин и Скилицез неслись следом. Они миновали авангард и погрузились в гудящую снежную пыль.
Горгид пытался понять: как это кочевники разбирали дорогу? Откуда им знать, куда ехать – в этой бесконечной завывающей белой пустыне? Они ориентировались по ветру и каким-то только им одним известным приметам. Ветром жгло глаза. Горгид смахнул набежавшую слезу. Нос уже казался сосулькой, несмотря на толстый слой жира. Все эти плосколицые кочевники куда лучше приспособлены для суровой степной зимы.
– Там! – сказал один из разведчиков, указывая на столбы взвихренного снега.
Сначала грек заметил коней, затем – соскочивших с них аршаумов. Подойдя ближе, грек обнаружил, что один из стоявших людей был хамором – судя по густой бороде. Но Горгид мгновенно забыл о человеке из Пардрайи. Если этот парень еще достаточно жив, чтобы шевелиться, то в ближайшие несколько минут явно не помрет.
– Прочь с дороги! – крикнул грек, спрыгивая с лошади.
Трое аршаумов, стоящих возле неподвижной фигуры, простертой на снегу, вскочили, хватаясь за сабли. Разведчики, прибывшие с Горгидом, закричали – видимо, объясняя товарищам, кого привезли с собой.
Горгид уже ничего не видел и не слышал. Он склонился над застывшим Виридовиксом. Когда он осторожно перевернул кельта на спину, ему показалось, что тот умер. Кожа была бледной и холодной, голова безвольно моталась, как у младенца. Похоже, он не дышал.
Грек взял лицо Виридовикса в ладони. Точно так же держал он Квинта Глабрио, когда шальная стрела убила его друга. Он ничего не мог сделать. Только беспомощно сидеть рядом и проклинать свои знания и опыт. И вот другой человек, который тоже ему дорог. И снова Горгид не в силах его спасти. Проклятие, на роду ему, что ли, написано оставаться ни на что не годным костоправом? Горгида охватил гнев. Вся прожитая жизнь предстала ему бессмыслицей и тщетой.
Внезапно ему показалось, что он чувствует слабое биение пульса на горле Виридовикса. Пульс был почти незаметным, Горгид едва поверил в чудо…
Впоследствии он так никогда и не понял, что делал дальше. Некогда упрямая приверженность голой логике приводила в отчаяние Нейпа, когда жрец пытался обучить рационалиста-грека видессианскому искусству исцеления. «Перестань думать! Выброси из головы все как и почему! – заорал на него однажды Нейп, обычно такой терпеливый. – Ты должен просто знать, что можешь это сделать! Только тогда ты сделаешь это!»
Для грека подобное объяснение было хуже, чем никакого. Он ни разу не добился успеха.
Может быть, окажись Квинт Глабрио тяжело ранен, Горгид сумел бы вырваться за жесткие рамки рационализма и перестал бы наконец везде искать причины и следствия. Но Глабрио был мертв, а даже видессианские жрецы-целители не умели возвращать мертвых к жизни.
И тогда Горгид отвернулся от их искусства – как он тогда думал, навсегда.
Но теперь отчаяние подняло его душу из тех мрачных глубин, где он ее похоронил, и смело все преграды. Осталось одно – жгучее и яростное желание спасти друга.
Увидев, как Горгид замер над Виридовиксом, Гуделин остановил аршаума, который уже собирался тронуть грека за плечо.
– Шаман, – сказал чиновник, указывая на Горгида. – Оставь его.
Раскосые глаза аршаума расширились. Он кивнул и отступил на шаг.
Горгид, уставившийся в белое лицо кельта, даже не расслышал этого короткого диалога. Он чувствовал, как воля собирается в узкий пучок. Он концентрировал силу, точно собирал линзой солнечные лучи. Это был тот самый первый шаг, на котором раньше грек всегда спотыкался.
Его воля рванулась вперед прежде, чем он попытался направить ее на больного. Он стал посредником, проводником энергии.
Сейчас он ощущал слабеющее тело Виридовикса как свое собственное. Его леденил холод, мороз сковывал его пальцы и лицо, проникал до самых внутренностей. По его жилам медленно текла охладевшая кровь.
Первый головокружительный порыв едва не утопил грека в чужом страдании. Он как будто потерял себя в умирающем Виридовиксе. Но упрямое желание спасти не позволило захлебнуться в боли. Горгид не терял памяти о том, кто он такой на самом деле, какие бы глубокие чувства ни терзали в этот миг его душу.
Связь потекла в обоих направлениях. Ощутив в своих венах холодную кровь Виридовикса, грек протянул назад лучик, возвращая больному тепло. Теперь он понимал, что делает. Ускорил биение сердца. Послал комок жара в живот. Направил струю тепла в руки, ноги. Заставил легкие сжиматься и расслабляться – они почти не вдыхали холодный воздух. Почувствовал обмороженные пальцы, щеки, уши, веки, согрел их постепенно и осторожно. Дал свежему потоку крови прилить к коже.
Этими весьма приблизительными, неточными словами он позднее попытался объяснять остальным случившееся. Во время кризиса слова ничего не значили. Уровень, на котором происходило исцеление, был в десятки раз выше любых слов.
И вот кельт заворочался под руками, как в беспокойном сне, забормотал, явно протестуя. И вдруг глаза – зеленые, как галльские леса, – распахнулись.
Только тогда Горгид наконец понял, что он сумел сделать. Его захлестнула неистовая радость и вместе с ней – страшное утомление, плата за исцеление.
Виридовикс не предполагал, что когда-нибудь ему доведется проснуться. И уж тем более не надеялся обнаружить в своем измученном теле ощущение бодрости. Когда он потянулся, то – о чудо! – почувствовал, что тело отвечает ему. Тогда он решил, что безболезненно перешел в загробный мир. Виридовикс просто представить себе не мог, что может столь хорошо чувствовать себя на этом свете. А руки, что мягко касались лица, наверняка принадлежали какой-нибудь прекрасной бессмертной женщине, что явилась к нему с приветствием из загробного края…
Но когда он открыл глаза, то увидел склоненное мужское лицо. Оно было озарено светом торжества и вместе с тем казалось невероятно усталым.
– Ты не похож на красивую девку, – сказал он. – Жалость-то!
Горгид засмеялся:
– Можно не спрашивать, здоров ли ты. Клянусь собакой, неужели ты не можешь думать ни о чем другом?
Неожиданно по лицу Виридовикса пробежала тень, в глазах появилась боль. Горгид испугался: действительно ли кельт исцелен? Но Виридовикс тихо проговорил:
– Иногда я действительно думаю только о женщинах.
И попытался встать на ноги. Кровь шумела у него в ушах, голова кружилась.
– Батбайян! – закричал Виридовикс, вспомнив о друге. – Где он?
Услышав свое имя, Батбайян подошел ближе. Хамор все еще кутался в толстый войлок палатки. Казалось, его радовала любая возможность отойти от аршаумов – те глядели на него, как волки на отбившуюся от дома собаку.
Скилицез поддерживал Виридовикса, а чиновник обменивался с Горгидом жарким рукопожатием и торжественно поздравлял целителя со сногсшибательным успехом.
– Ты цел? – спросил Виридовикс Батбайяна, переходя на хаморский язык. Горгид с трудом понимал их разговор. Вот уже несколько месяцев грек не слышал хаморской речи.
– Я цел. У меня был войлок, – ответил кочевник. Он смотрел на Виридовикса во все глаза. – Но ты! Ты жив и задаешь вопросы! Ты оставался в снежном буране без укрытия так долго – ты умер!
– Вероятно. – На лице Виридовикса застыло изумление. – Должно быть, вот он каким-то образом исцелил меня. – Обвиняющим тоном галл добавил, обращаясь к врачу: – Вот уж не думал, что ты умеешь!
– Я тоже.
Теперь грек хотел только одного: укрыться в теплой палатке, хлебнуть большой глоток кумыса и завалиться спать.
Но Виридовикс уже тормошил его:
– Если ты овладел этой магией здешних друидов, милый мой друг Горгид, то погляди на глаз Батбайяна. Ты не мог бы помочь бедному парню?
Грек устало вздохнул. Виридовикс, конечно, прав…
– Сделаю, если смогу.
Молодой хамор отпрянул от Горгида – он не доверял никому, кто имел дело с аршаумами.
– Стой спокойно, – сказал ему Горгид по-видессиански. Батбайян почти не говорил на языке Империи, но понял и повиновался.
Увидев искалеченную глазницу, Горгид втянул ноздрями воздух. До этого момента он не обращал на Батбайяна большого внимания. Увидев одноглазого хамора, он предположил, что тот был ранен саблей или стрелой в одной из степных схваток. Но шрам от увечья не похож на обычный. Он был слишком большим, слишком круглым… Похоже, кто-то пустил в ход раскаленные щипцы. Пальцы, осторожно ощупывавшие шрам, только подтвердили первое предположение.
– Как ты получил эту рану? – спросил он.
Батбайян рассказал все. Он недостаточно хорошо знал видессианский язык, но Виридовикс и Скилицез помогали переводить. Последнее движение рукой, резкое и выразительное, не оставляло сомнений. Скилицеза вырвало. Он набрал в горсть чистого снега, чтобы очистить рот.
– Наш старый добрый друг Авшар, – мрачно сказал Виридовикс. Кельт стоял, кряхтя и покачиваясь. – Его счет и без того был велик. Он заплатит за все. – Зеленые глаза Виридовикса заволокло печалью, мысли унеслись далеко-далеко. – За все! – повторил он тихо и коснулся своего меча, словно черпая в этом прикосновении силу. Наконец он вернулся к действительности и еще раз спросил Горгида: – Так можно что-нибудь сделать с его глазом?
Грек отрицательно покачал головой. Теперь он знал: если возникнет необходимость, сможет вновь исцелить смертельно раненного человека. Зерно брошено в землю, за первым ростком последуют другие. Но в этом случае целительство бессильно.
– Если бы мы встретились сразу после того, как он побывал в руках палачей, – все, что я смог бы сделать, это залечить рану до ее нынешнего состояния. Искусство исцеления не возвращает утраченного навсегда.
Виридовикс невесело кивнул. Батбайян нетерпеливо мотнул головой: он носил увечье как напоминание себе о том, что враги еще не заплатили кровавого долга.
Гуделин оглушительно чихнул. Грек впервые за это время вспомнил о метели. Непогода не кончилась после того, как он нашел Виридовикса. Галл мог снова замерзнуть. Да и все они могли замерзнуть в такую погоду! Горгид поспешил к своей лошади. Порывшись в мешке, притороченном к седлу, он вытащил теплое одеяло и закутал Виридовикса.
Кельт снова ощущал тепло. Снежинки таяли у него на лице. Этого, казалось, было достаточно, чтобы радоваться жизни и считать каждое мгновение бесценным. Галл настолько погрузился в эйфорию, что едва расслышал голос Горгида. Грек спрашивал, может ли он ехать на лошади. Наконец нетерпеливое рычание достигло слуха Виридовикса, и он кивнул, слабо усмехнувшись:
– Не беспокойся из-за такой ерунды.
Кельт уселся на коня позади Горгида, Батбайяна взял в седло Скилицез. Конь грека неодобрительно фыркнул, ощутив двойную ношу, но Горгид усмирил его.
– Эй, да ты сидишь на лошади куда лучше, чем раньше, – заметил Виридовикс.
– Знаю. В последнее время у меня появилась куча бесполезных талантов, – отозвался Горгид, хлопнув рукой по гладию, который висел на /.oa% справа. Помолчав немного, задумчиво добавил: – И один настоящий, как мне кажется.
Путь назад, к армии аршаумов, был недолгим. Кочевники уверенно продвигались вперед все то время, что Горгид целил кельта.
Командир разведчиков обменялся с авангардом несколькими словами, восторженно отзываясь о целительстве Горгида. Врач скривил рот в усмешке. Теперь, когда он совершил нечто, заслуживающее внимания, этот разведчик торопился примазаться к чужой славе.
Виридовикс не знал на языке аршаумов ни слова, за исключением нескольких ругательств, которым обучил его Ариг. Глаза кельта расширились, когда он оценил наконец размеры приближающейся армии.
– А вы тут, я погляжу, даром времени не теряли! – сказал он Горгиду.
Затем раздался громкий крик:
– Вридриш!
К ним во весь опор мчался Ариг. Большие комья снега вылетали из-под копыт его коня. Аршаум расплылся в счастливой улыбке и хлопнул галла по спине:
– Я тут хотел кое из кого душу вытряхнуть! Вы ушли, а мне ничего не сказали!
– Это я виноват, – ответил Горгид. Как и Ариг, он говорил повидессиански, чтобы Виридовикс мог их понимать.
– Он еще и виноват! – фыркнул кельт. – Не слушай его, дорогой мой Ариг. Еще чуть-чуть, и я превратился бы в замороженное полено, которое не смогло бы сказать тебе «привет».
– Я вижу, у тебя нет лошади. – Ариг заговорил о самом необходимом для кочевника. – Возьми пару из моего табуна.
– Очень тебе признателен, – сказал Виридовикс. – Кстати, у тебя не найдется еще одной пары для моего друга Батбайяна?
Улыбка покинула плоское лицо Арига, едва его беглый взгляд упал на хамора. Ариг поджал губы. Впервые он напомнил Горгиду Дизабула.
– Ты стал неразборчив в друзьях.
– Да ну? – отозвался Виридовикс. – Возможно, ты прав. Я выбираю в друзья сыновей каганов.
Он пристально посмотрел на аршаума. Темная кожа и толстый слой жира не позволили ему увидеть, покраснел ли Ариг. Спустя мгновение аршаум вернулся со свободной лошадью и приблизился к Батбайяну. Ариг знал немного хаморский язык по наездам в Присту.
– Лошадь – тебе нужно? – спросил он Батбайяна.
Батбайян сжался, видя, как аршаум подходит к нему. Услышав родной язык, он вздрогнул от неожиданности. Затем кивнул с достоинством, которое сделало бы честь и старику.
– Благодарю. – Он снял с пояса кинжал с красивой чеканкой на бронзовых ножнах, изображавшей барса в прыжке, и протянул Аригу. – Дар за дар.
Улыбка вернулась на лицо Арига. Он принял нож и хлопнул Батбайяна по плечу.
Аршаумы, наблюдавшие за этой сценой, одобрительно загомонили. Немногие из них поняли Арига, когда тот предложил Батбайяну коня, но ответный жест хамора не требовал дополнительных объяснений.
– «Косматый» поступает как мужчина! – услышал Горгид слова одного из кочевников.
Его приятель ответил:
– Почему бы и нет? Он побывал в боях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59