Это последнее замечание польстило Сэмюэлу Грифитсу. Очевидно, он сам и его успехи — идеал для этого юноши.
— Ну хорошо, — сказал он. — Сейчас я не могу уделить вам больше времени. Но я пробуду здесь еще дня два и все обдумаю. Может быть, я и сумею что-нибудь для вас сделать. Пока ничего обещать не могу.
И он вернулся к своим письмам.
А Клайд, чувствуя, что произвел настолько хорошее впечатление, насколько было возможно при данных обстоятельствах, и что из этого может выйти толк, горячо поблагодарил дядю и поспешно вышел.
На следующий день, обдумав все и решив, что Клайд при его живости и сообразительности может быть полезен на фабрике не хуже всякого другого, а также продумав надлежащим образом значение этого шага для своего семейства, Сэмюэл Грифитс сообщил племяннику, что, как только у него на фабрике появится какая-нибудь вакансия, он охотно его известит. Но он не может обещать, что такая возможность появится немедленно. Клайду придется подождать.
Итак, Клайд был предоставлен своим размышлениям о том, скоро ли для него найдется местечко на дядиной фабрике и найдется ли вообще.
А тем временем Сэмюэл Грифитс вернулся в Ликург и, посовещавшись с сыном, решил, что Клайду следует изучить дело, начиная с самых основ или, во всяком случае, с подвала фабрики: там декатировались ткани, необходимые для выделки воротничков, и именно в этот подвал прежде всего попадали новички, желавшие изучить технику производства в целом. Но так как Клайд должен был существовать только на свои средства и притом не слишком бедствовать (это было бы несовместимо с положением семейства Грифитс в Ликурге), порешили назначить ему щедрое вознаграждение — для начала пятнадцать долларов в неделю.
Разумеется, и Сэмюэл Грифитс и его сын Гилберт понимали, что плата эта невелика (не для обыкновенного ученика, а для Клайда как родственника), но оба они были люди деловые, вовсе не склонные к благотворительности по отношению к тем, кто на них работал, и полагали, что чем ближе к границе нужды и лишений стоит новичок на их фабрике, тем лучше. И тот и другой относились нетерпимо к социалистической теории о капиталистической эксплуатации. Оба считали необходимым существование социальной лестницы, чтобы по ступеням ее стремились подняться люди низших классов. Касты неизбежно должны существовать. Пытаться сверх меры помогать кому-либо, хотя бы даже и родственнику, — значит безрассудно подрывать самые основы общества. Когда имеешь дело с личностями и классами, которые в общественном и материальном отношении стоят ниже тебя, надо обращаться с ними согласно привычным для них нормам. И лучшие нормы — те, которые заставляют ниже стоящих ясно понимать, как трудно достаются деньги и как необходимо для всех, кто участвует в единственно важном, с точки зрения обоих Грифитсов, деле — в производстве материальных ценностей, — полное, подробнейшее и практическое знакомство с техникой данного производства. Поняв это, они должны приучить себя к трезвой жизни и к самой строгой экономии во всем. Это благотворно скажется на их характере. Именно так закаляются умы и души людей, которым суждено подняться по ступеням общественной лестницы. А те, кто на это не способен, должны оставаться на своем месте внизу.
Итак, примерно через неделю было решено, какую именно работу предложить Клайду, и Сэмюэл Грифитс сам написал ему в Чикаго и сообщил, что он может, если пожелает, приехать в ближайшее время. Но он должен заранее, дней за десять, письменно известить о своем приезде, чтобы можно было вовремя все подготовить. В Ликурге он должен явиться на фабрику, в контору к мистеру Гилберту Грифитсу, и тот о нем позаботится.
Это письмо очень взволновало Клайда, и он тотчас написал матери, что место у дяди ему обеспечено и что он отправляется в Ликург. Вот теперь он постарается добиться настоящего успеха. Мать ответила ему длинным письмом, убеждая его тщательно следить за своим поведением и быть очень, очень осторожным в выборе друзей. Плохие знакомства — корень почти всех заблуждений и падений у таких честолюбивых юношей, как он. А если он будет избегать общества легкомысленных и развращенных юношей и девушек, все будет хорошо. Молодому человеку с внешностью и характером Клайда так легко сбиться с пути под влиянием какой-нибудь дурной женщины. Он и сам знает, что случилось с ним в Канзас-Сити. А он еще молод и теперь собирается работать у такого богатого и влиятельного человека, который может, если пожелает, многое для него сделать. И пусть он почаще пишет ей о том, как складывается его новая жизнь.
Итак, известив дядю, как тот просил, Клайд наконец выехал в Ликург. Но, прибыв туда, он не пошел сразу на фабрику, поскольку дядя не назначил ему определенного часа; вместо этого он снял комнату в единственном крупном отеле города, носящем название «Ликург».
Ему не терпелось посмотреть, что же это за город, где ему предстоит жить и работать, и какое положение занимает здесь его дядя; он рассчитал, что располагает достаточным количеством свободного времени, — такой случай, пожалуй, не скоро представится после того, как он приступит к работе, — и решил пройтись. Он вышел на Сентрал-авеню — подлинное сердце Ликурга; тут ее пересекало несколько наиболее оживленных улиц: эти кварталы составляли деловой и торговый центр — здесь была сосредоточена вся жизнь и все развлечения Ликурга.
5
Но, пройдя по этой улице, Клайд сразу увидел, как не похоже все это на мир, к которому он привык за последнее время. Все здесь было гораздо меньших размеров. Вокзал, откуда он вышел всего полчаса назад, был мал и скучен, и ясно было, что его покой не нарушается слишком большим движением. Фабричный район, расположенный как раз напротив центральной части города на другом берегу реки Могаук, оказался просто-напросто скоплением красных и серых зданий, над которыми то тут, то там возвышалась фабричная труба; этот район соединяли с городом два моста, их отделяло друг от друга примерно с полдюжины кварталов; один мост был у самого вокзала — на нем было довольно большое движение, — и тут же проходила трамвайная линия, которая затем следовала всем изгибам Сентрал-авеню.
Но сама Сентрал-авеню, с ее невысокими домами и разбросанными там и сям магазинами, оказалась улицей очень оживленной, заполненной пешеходами и автомобилями. Наискосок от отеля, — на Сентрал-авеню выходили его широкие зеркальные окна, за которыми виднелись пальмы, колонны и расставленные между ними кресла, — возвышался большой мануфактурный магазин «Старк и Кь», солидное четырехэтажное здание из белого кирпича, длиною не менее ста футов; в ярко освещенных витринах были выставлены самые модные новинки. А дальше — другие большие магазины, еще один отель, автомобильная выставка, кинематограф.
Клайд все шел и шел вперед — и вдруг очутился за пределами торгового центра, на, широкой, обсаженной деревьями улице; по обе стороны ее стояли красивые особняки; любой из них казался гораздо просторнее, удобнее, спокойнее и даже величественнее, чем все дома, какие когда-либо видел Клайд в своей жизни. Словом, ему достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что хоть это и улица небольшого города, но она совсем особенная — улица богатства и даже роскоши. Сколько здесь внушительных, кованого железа оград, окаймленных цветами дорожек, расположенных группами деревьев и кустов, сколько дорогих, красивых автомобилей ожидают у входов или мчатся по улице! А в магазинах по соседству, близ Сентрал-авеню и торговых кварталов, где начинается эта просторная и красивая улица, выставлены такие дорогие, шикарные вещи! Они, конечно, предназначены для состоятельных людей с изысканным вкусом: автомобили, драгоценности, тонкое белье, кожаные изделия, мебель…
Но где живет дядя и его семья? На какой улице? В каком доме? Может быть, его дом еще больше, еще красивее?
Нужно сейчас же вернуться, решил Клайд, и отправиться к дяде. Надо найти фабрику, — наверно, она в той части города, за рекой. Как ему держаться, что говорить? Какое место даст ему дядя? В письме дядя упомянул о своем сыне Гилберте. Что за человек этот Гилберт, его двоюродный брат? Что он подумает о нем, Клайде?
Клайд вернулся на Сентрал-авеню, дошел до вокзала и скоро нашел фабрику Сэмюэла Грифитса. Это было огромное шестиэтажное здание из красного кирпича, около тысячи футов длиною. Оно чуть ли не все состояло из окон, по крайней мере та часть, которая была недавно пристроена специально для производства воротничков. Старая часть, как узнал впоследствии Клайд, соединялась с новой несколькими крытыми переходами. Южные стены обоих этих зданий выходили на берег реки Могаук. С этой стороны вдоль Ривер-стрит было несколько дверей, примерно через каждые сто футов, и у каждой стоял сторож в форменной одежде. Все входы в здание были пронумерованы; под первым, вторым и третьим номерами стояла надпись: «Только для служащих», под номером четвертым — «Контора», двери под номерами пять и шесть, по-видимому, были предназначены для вывоза и приема товаров.
Клайд подошел к входу в контору; никто здесь не задержал его; он прошел через две вращающиеся двери и оказался перед барьером; по ту сторону барьера, рядом с небольшой дверью, очевидно, ведущей в главную контору, сидела телефонистка — некрасивая женщина лет тридцати пяти, низенькая и толстая.
— Что вам? — окликнула она Клайда.
— Я хотел бы видеть мистера Гилберта Грифитса, — начал Клайд, стараясь не выдать волнения.
— Зачем?
— Видите ли, я его двоюродный брат. Меня зовут Клайд Грифитс. У меня письмо от дяди, мистера Сэмюэла Грифитса. Он, вероятно, примет меня.
Клайд протянул ей письмо и при этом заметил, что суровое, равнодушное лицо ее сразу изменилось и приняло выражение если не любезное, то куда более почтительное. На эту женщину явно произвели впечатление не только слова Клайда, но и его внешность, и она стала исподтишка с любопытством рассматривать его.
— Сейчас я узнаю, здесь ли он, — сказала она гораздо более вежливым тоном и соединилась с кабинетом мистера Гилберта Грифитса.
Очевидно, ей сообщили по телефону, что мистер Гилберт в данную минуту занят и его нельзя беспокоить, так как она в ответ сказала:
— Здесь двоюродный брат мистера Гилберта, мистер Клайд Грифитс. У него письмо от мистера Сэмюэла Грифитса. — И, обратившись к Клайду, прибавила:
— Присядьте, пожалуйста. Наверно, мистер Гилберт Грифитс примет вас через минуту. Сейчас он занят.
Клайда поразила необычайная почтительность ее обращения: до сих пор еще никогда за всю его жизнь с ним не разговаривали так почтительно. Подумать только! Он близкий родственник такой богатой и влиятельной семьи! Какая огромная фабрика! Какое громадное здание — целых шесть этажей! Только что, проходя по другому берегу реки, через открытые окна он видел огромные помещения и в них множество женщин, погруженных в работу. И невольное волнение охватило его. Высокие кирпичные стены здания были словно воплощением энергии, подлинного материального успеха — едва ли высшего успеха в глазах Клайда.
Он смотрел на серые оштукатуренные стены этой приемной, на надпись на внутренней двери, гласившую: «Акционерное общество Грифитс. Воротнички и рубашки. Председатель Сэмюэл Грифитс, секретарь Гилберт Грифитс», и спрашивал себя, что он увидит там, за дверью, и каков этот Гилберт Грифитс, и как он его примет — холодно или приветливо, дружески или враждебно?
Так он сидел и размышлял, как вдруг телефонистка вновь обратилась к нему.
— Теперь вы можете войти, — сказала она. — Кабинет мистера Гилберта Грифитса в самом конце этого этажа, с той стороны, которая выходит на реку. Вам каждый служащий покажет.
Она привстала, словно собираясь открыть ему дверь, но Клайд поспешил предупредить ее.
— Спасибо, не беспокойтесь! — от души сказал он.
Открыв стеклянную дверь, он увидел большой зал; здесь находилось свыше сотни служащих, — в большинстве молодые люди и молодые женщины. Все они казались погруженными в лежащие перед ними бумаги. У многих над глазами торчали зеленые козырьки. На мужчинах были короткие рабочие куртки из сатина или нарукавники, защищавшие рукава рубашек. Почти все молодые женщины были в опрятных красивых платьях из бумажной ткани или в рабочих халатах. По обе стороны, отделенные от центральной части зала перегородками, находились кабинеты различных должностных лиц фирмы, и на дверях виднелись таблички с их именами: Смилли, Летч, Гетбой, Берки.
Так как телефонистка сказала ему, что кабинет мистера Грифитса находится в глубине здания, Клайд довольно уверенно прошел через весь зал и в конце его увидел полуоткрытую дверь с табличкой: «Гилберт Грифитс, секретарь». Он помедлил минуту, не решаясь войти, потом слегка постучал. Сейчас же резкий, пронзительный голос крикнул: «Войдите». Клайд вошел и увидел перед собой молодого человека, который казался немного ниже его ростом, чуть старше и, несомненно, гораздо сдержаннее и проницательнее; словом, это был как раз такой молодой человек, каким мечтал стать сам Клайд: знающий свое дело, властный и энергичный. Поскольку приближалась весна, на нем был (это сразу отметил Клайд) светло-серый костюм в яркую полоску. Его блестящие волосы были несколько светлее, чем у Клайда, и гладко зачесаны назад; светлые серо-голубые глаза впились в Клайда, едва он успел перешагнуть порог. На молодом человеке были большие очки в роговой оправе, которые он надевал только во время работы; через круглые стекла он быстро и внимательно осмотрел Клайда с головы до ног, заметив все — от ботинок до коричневой фетровой шляпы, которую Клайд держал в руке.
— Вы — мой двоюродный брат? — сказал Гилберт ледяным тоном, со слабой и далеко не доброжелательной улыбкой, когда Клайд остановился посреди комнаты.
— Да, это я, — сказала Клайд, смущенный и несколько испуганный таким холодным приемом.
Он мгновенно понял, что не может относиться к своему двоюродному брату с тем же уважением, какое внушал ему дядя, чьими талантами создано это замечательное предприятие. Где-то в глубине души он чувствовал, что этот молодой человек, пожалуй, здесь только наследник — не больше, и если бы не способности отца, сумевшего создать громадную фабрику, сын не мог бы напускать на себя такую важность и принимать высокомерный вид.
Но уж очень беспочвенны и ничтожны были права Клайда на какое-либо уважение здесь, очень благодарен он был за все, что могут для него сделать, и потому он заранее чувствовал себя глубоко признательным и старался улыбнуться возможно приветливее. А Гилберт Грифитс, видимо, сразу же счел эту улыбку признаком самонадеянности; этого он не намерен был терпеть в каком-то двоюродном брате, да еще в таком, который нуждается в покровительстве со стороны самого Гилберта и его отца.
Однако, поскольку отец соизволил заинтересоваться этим родственником, Гилберту не оставалось выбора, и, продолжая криво улыбаться и мысленно изучать двоюродного брата, он сказал:
— Мы так и думали, что вы явитесь сегодня или завтра. Приятная была поездка?
— Да, очень, — ответил Клайд, несколько смущенный этим вопросом.
— Итак, вы хотите ознакомиться с производством воротничков? — продолжал Гилберт.
И тон и манеры его были исполнены величайшей снисходительности.
— Да, я очень хотел бы изучить дело, в котором потом можно будет как-то выдвинуться, — добродушно сказал Клайд, стараясь по мере сил и возможности заслужить расположение двоюродного брата.
— Отец говорил мне о своей беседе с вами в Чикаго. Но, как я понял из его слов, у вас нет практического опыта ни в какой области. Вы не знакомы с бухгалтерией?
— К сожалению, нет, — ответил огорченный Клайд.
— И не знаете стенографии или еще чего-нибудь в этом роде?
— Нет, сэр.
Говоря это, Клайд остро чувствовал, как сильно недостает ему хоть каких-нибудь практических знаний. Гилберт смотрел на него теперь, как на совершенно бесполезное для фабрики приобретение.
— В таком случае, — продолжал Гилберт, как будто он только сейчас решил это, а не получил заранее определенных указаний от отца, — я думаю, лучше всего направить нас в декатировочную. Там, собственно, и начинается все производство, так что вы сможете изучать его с самых основ. Мы испробуем вас там, а потом видно будет, что еще можно для вас сделать. Будь вы хоть как-то подготовлены к конторской работе, можно было бы использовать вас здесь. (Лицо Клайда омрачилось, и это было приятно Гилберту.) Но раз вы хотите изучить практическую сторону дела, с таким же успехом можно начать и там, — прибавил он холодно, вовсе не для того, чтобы утешить Клайда, а просто устанавливая факт. И так как Клайд молчал, он продолжал: — Я полагаю, прежде чем приступить к работе, вам следует где-нибудь устроиться.
1 2 3 4 5 6 7 8