Ее глаза излучали такую радость, а лицо было так прекрасно, что маркиз невольно засомневался в своих умозаключениях.
Дафну никак нельзя было заподозрить в неискренности.
— Я так рада вас видеть! — тихо промолвила она.
Маркиз поднес ее руку к губам и ощутил тайное пожатие.
Она познакомила его со своими гостями.
Как и следовало ожидать, все они оказались людьми пожилыми.
Среди них был выдающийся дипломат с супругой, который несколько лет назад ушел на покой, и еще одна супружеская пара, которой давно перевалило за шестьдесят.
Маркизу казалось, будто он читает некогда уже читанную главу книги и ему досконально известно все, что будет происходить на следующих страницах.
С этим чувством он направился к обеду, который оказался недурным, хотя и не мог сравниться с тем, что предлагали ему собственное повара. Вино было сносным, но, по его ощущению, не слишком дорогим.
Разговор за столом вынудил бы его скучать, если б не выразительные взгляды, которые бросала на него хозяйка дома. А еще она не упускала малейшей возможности как бы случайно прикоснуться к нему.
Трудно было не заметить, что многие ее фразы, адресованные ему, звучат нарочито двусмысленно.
Когда джентльмены устремились к выходу из столовой, маркиза не удивил обращенный к нему вопрос дипломата:
— Я надеюсь, вы простите нас, милорд, если мы уедем пораньше? Моей жене нездоровится, и мы оба уже в том возрасте, когда долгие вечера перестают доставлять удовольствие.
— Конечно, это очень разумно с вашей стороны, — вежливо ответил маркиз.
— Я осторожен, а это почти то же самое, — изрек стареющий дипломат.
Маркиз подумал, что осторожность была бы не менее разумной и в отношении него самого.
Обе супружеские пары попрощались и вышли, а маркиз дожидался, когда они спустятся вниз и начнут одеваться в холле. Наконец он негромко сказал:
— Мне тоже надо уезжать.
— Вы… уходите?
На лице, так же как и в голосе Дафны Бертон, сквозило неподдельное изумление. Она показалась маркизу безумно привлекательной и совершенно искренне встревоженной.
На секунду маркиз готов был допустить, что Уилли ошибся и она действительно испытывает к нему влечение. По крайней мере во время обеда, сидя рядом с ним за столом, она не скрывала своего желания.
Маркиз молчал, и она нерешительно произнесла:
— Я… думала… мне казалось… что мы с вами… сможем быть вместе, как мне… давно хотелось!
— Я тоже на это надеялся, — кивнул маркиз, — но я слышал, ваш муж вернулся из Парижа, так что теперь, конечно, не может быть и речи о том, чтоб мы остались наедине.
Говоря это, он внимательно наблюдал за леди Бертон и по тому, как она удивленно заморгала и тихо ахнула, понял, что Уилли не ошибся.
Пытаясь пресечь несколько затянувшееся молчание, Дафна воскликнула:
— Генри вернулся? Что вы говорите? Он должен был приехать только завтра!
— Думаю, вы ошибаетесь, — спокойно молвил маркиз. — Доброй ночи! Благодарю вас за весьма приятный обед.
Он небрежно поднес ее руку к губам и вышел, оставив хозяйку в полной растерянности.
Быстро спустился вниз и появился в холле как раз в ту минуту, когда его покидали остальные гости.
Карета ждала его у входа, и, отъезжая от дома Бертонов, он подумал, что снова одер, жал победу.
Правда, на сей раз это не принесло ему никакой радости. Он едва не попал в глупейшее положение.
Такого он не забудет никогда!
Только сейчас маркиз заметил, что карета направляется к его дому. Он понял, остаться одному и лечь в кровать с мыслями о Дафне Бертон и о том, как легко она смогла его обмануть, было бы нестерпимо.
Он несильно постучал тростью в стекло кареты, находившееся позади кучера, и тот остановил лошадей.
Лакей слез с козел и открыл дверь кареты.
Маркиз назвал ему адрес, куда ехать, и лакей снова устроился рядом с кучером.
Какое-то время у маркиза не было любовницы, хотя таковая считалась столь же обычной собственностью богатых мужчин, как и породистые лошади. Однако два месяца назад он после некоторых раздумий поселил в миленьком особнячке в Сент-Джеймс Вуд весьма привлекательную актрису театра «Гэйети».
Долли Лесли была занята в «Тореадоре», последнем шоу на подмостках старинного театра. Потом здание «Гэйети» собирались снести, а уже в октябре должен был открыться новый театр с прежним названием.
При всем при том возникало вполне объяснимое чувство горечи от мысли, что скоро исчезнет один из наиболее популярных театров, постоянно привлекавших к себе изощренную публику.
Театр по праву считался частью истории Англии. Старинные улицы вокруг него, появившиеся еще в эпоху Тюдоров, также подлежали сносу.
Лондон стремительно менялся.
К счастью, не менялось одно: красота актрис театра «Гэйети», которые не имели себе равных. Они принесли с собой в Лондон нечто совершенно новое, прежде неведомое.
Божественно прекрасные актрисы «Гэйети» скользили по сцене с неподражаемой грацией и легкостью.
Стоявший во главе театра Джордж Эдварде прослыл наипервейшим в мире ценителем женского обаяния.
С 1868 года шоу «Гэйети» восхищали и очаровывали, на них стекался весь Лондон.
Маркиз не был бы мужчиной, если б оставался равнодушным к прелестям женской половины труппы. Но когда он впервые увидел на сцене Долли Лесли, она показалась ему соблазнительнее прочих.
Не составило большого труда убедить ее в том, что она не сможет найти более привлекательного и щедрого покровителя, чем маркиз Кейнстон.
Если маркиз находился в Лондоне, то по крайней мере три раза в неделю он сидел в своей ложе, упиваясь чудесным зрелищем и любуясь Долли.
По окончании представления он вез ее ужинать в «Романо», а потом они возвращались в дом, который маркиз обставил с учетом вкуса Долли и по своему собственному.
Он уделил этому особняку не меньше внимания, чем более обширным своим домам. Ванная комната здесь была устроена по последнему слову техники, в винном погребе покоились лучшие сорта вин.
Прислугу он тоже нанял превосходную, так что, ночуя у Долли, пользовался тем же комфортом, что и в своем особняке на Парк-лейн.
Последний раз маркиз был у Долли во вторник; тогда он сказал ей, что на этой неделе больше ее не увидит.
В среду он собирался на скачки, после чего намеревался переночевать в загородном доме, у друзей.
На четверг был назначен злосчастный званый обед у Дафны, а в пятницу он хотел уехать в свое поместье, Кейн.
Долли, очаровательно надув губки, объявила, что будет очень скучать.
Дабы ее утешить, маркиз подарил ей весьма дорогой бриллиантовый браслет, который приобрел в тот же день в одном из самых модных магазинов на Бонд-стрит.
Она с милой искренностью его поблагодарила, и, уходя, он подумал, что трудно представить себе более пленительную любовницу.
До Сент-Джеймс Вуд карета ехала довольно долго.
По расчетам маркиза, Долли должна была вернуться из театра почти два часа назад.
От служебного входа домой ее обычно привозил экипаж маркиза. И запрягали в него лошадь, выбранную им самим.
Долли, несомненно, придет в восторг от того, что он к ней приехал, и благодаря неожиданности их близость будет еще более волнующей.
Маркиз уже твердо решил, что в будущем станет иметь дело только с такими девицами, как Долли, и не будет торопиться завязывать отношения с дамами своего круга.
Такие отношения между джентльменами и женщинами, которых можно было назвать «леди», сделал возможными король, пока он еще был принцем Уэльским.
До этого времени между понятиями «любовница» и «леди» существовала четкая граница. Достаточно было только, чтобы тень скандала коснулась имени какой-нибудь аристократки — и все ее друзья немедленно отворачивались от нее.
С точки зрения светского общества, она просто переставала существовать.
Однако принц Уэльский бросил Лили Лэнгтри ради чарующей леди Брук, которую он искренне любил. После этого он прошел через множество светских будуаров, а на тот момент был околдован страстной миссис Гренвиль. С самого начала подобных отношений принцесса Александра безропотно принимала возлюбленных мужа.
Такое положение дел явно шло вразрез с принятыми раньше установлениями, и пуритански настроенным матронам трудно было поверить тому, что они слышали.
И сейчас маркиз, испытывая гнев и горечь обмана, был вполне солидарен с ними. В будущем он постарается ограничить свои связи любовницами.
Любовница станет хранить ему верность, пока он будет ее покровителем, а светские дамы пускай остаются со своими мужьями.
И покамест карета ехала к Сент-Джеймс Вуд, маркиз утешал себя мыслью, что Генри Бертон и его жена в эту минуту теряются в догадках, как ему удалось раскусить их. Но между тем это утешение было довольно слабым: если б не Уилли, сейчас он испытывал бы невыносимое унижение, не имея никакой возможности защититься.
Карета свернула на полукруглую аллею, которая вела к особняку и затем уводила от него.
Но тут лошади резко остановились, и маркиз увидел, что дорога к парадному, входу загорожена другой каретой.
Сначала ему показалось, будто перед ним — его собственный экипаж, тот, который он предоставил в распоряжение Долли, чтобы она могла ездить в театр и возвращаться оттуда в его отсутствие. Но уже в следующую секунду он осознал — уже далеко за полночь.
Значит, кучер давно должен был увезти карету в специальный сарай за домом — если только Долли не заезжала куда-нибудь по дороге домой. Желая поскорее узнать, что случилось, он сам открыл дверь кареты и вышел.
Маркиз проследовал по газону к карете.
В отличие от его собственного экипажа в нее была впряжена всего одна лошадь. На козлах дремал кучер. Его поза говорила о том, что он приготовился к долгому ожиданию.
Глядя на незнакомого кучера и карету, маркиз стал догадываться, что именно он видит.
Приблизившись, он рассмотрел герб, изображенный на двери кареты.
Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы его подозрения подтвердились.
Теперь он точно знал, что происходит и кто именно находится в доме с Долли: тот самый молодой аристократ, который добивался внимания актрисы, прежде чем сам маркиз обратил на нее свой взор.
Долли сказала ему, что находит лорда Броуро забавным и даже позволила ему несколько раз свозить ее в ресторан. Однако его милость был небогат, и Долли откровенно заявила, что она ему не по карману.
Маркиза все это не слишком интересовало, если не считать легкого триумфа от того, что он «обошел соперника на финише», — победа досталась ему как в любви, так и на скачках.
Теперь, глядя на герб лорда Броуро, маркиз, едва превозмогая гнев, думал, что если его подозрения справедливы, то Долли нарушила правила игры.
А они предполагали, что любовница мужчины, который по отношению к ней достаточно щедр, сохраняет ему верность до тех пор, пока он ее содержит. Особенно эти правила касались тех случаев, когда покровитель предоставлял своей содержанке дом.
Чтобы окончательно прояснить ситуацию, маркиз обогнул карету, поднялся по лестнице и отпер парадную дверь своим ключом.
Комнаты в доме были расположены довольно просто. По одну сторону от холла находилась длинная гостиная, прямо над ней помещалась спальня. По другую сторону виднелась небольшая столовая, позади нее — кухня. Выше этажом прежде была еще одна спальня, но маркиз переоборудовал ее в ванную комнату и гардеробную.
В холле было темно.
Открыв дверь гостиной, маркиз увидел, что и там погашен свет.
Он вошел, и тотчас из спальни наверху до него донеслись голоса и негромкий смех.
Минуту маркиз стоял неподвижно, словно окаменев. К нему вернулось то ледяное спокойствие, с которого начался этот вечер.
Размеренно ступая, он вышел из особняка, тихо закрыл за собой дверь и вернулся к своей карете.
Кучер уже успел вывести лошадей обратно на дорогу.
Когда лакей слез с козел, чтобы распахнуть перед маркизом дверь, тот коротко при» казал:
— Домой!
Он был обманут женщиной — и не один, а два раза!
И он дал себе клятву, что такое больше не повторится.
Никогда в жизни с ним не случалось ничего подобного. Он едва мог поверить в то, что именно с ним обошлись столь предательски — и не только Дафна Бертон, но и его собственная любовница!
Он не сомневался в своей предельной щедрости по отношению к Долли, которая, на его взгляд, была к нему искренне привязана.
Ее измена оказалась не менее унизительной, чем мысль о том, что Бертон мог застать его обнаженным в постели со своей женой!
— Да будут прокляты они обе! — чуть слышно пробормотал он. — И да будут прокляты все женщины — эти вероломные предательницы!
По пути домой маркиз поклялся, что больше никогда не поверит ни единому слову, сказанному женщиной.
Когда карета остановилась у входа, ночной лакей открыл ему дверь, и он молча прошел в дом.
Поднявшись в спальню, маркиз вызвал камердинера.
Казалось, тот удивлен столь раннему возвращению своего господина, однако он был слишком тактичен, чтобы позволить себе какие-нибудь замечания по этому поводу.
Он помог маркизу раздеться, затем перекинул его вечерний костюм через руку и направился к двери, пожелав его милости доброй ночи.
Маркиз ничего ему не ответил. Он тотчас задул свечи и лежал в темноте, безжалостно погружаясь в глубину своих разочарований. Но в то же время он не допускал мысли, чтобы поделиться с кем бы то ни было изматывающими душу чувствами.
Завтра его секретарь расплатится с Долли и предложит ей как можно скорее освободить дом в Сент-Джеймс Вуд.
Маркиз с сожалением подумал, что из-за этого не сможет побывать на последнем перед закрытием представлении «Гэйети». Иначе друзья, которые будут ожидать его появления с Долли в «Романо», начнут задавать неуместные вопросы.
Уилли тоже будет любопытно знать, что происходило в тот вечер, когда его друг отправился обедать к Дафне Бертон, хотя он и не станет расспрашивать об этом.
Поскольку маркиз все еще не успокоился после того насыщенного событиями вечера, ему не хотелось никому ничего объяснять. А еще меньше ему хотелось, дабы окружающие заподозрили, что он потерпел непривычное для него поражение. Он сознавал, как невыносимо было бы для него стать объектом сочувствия.
Более того — ему не хотелось, чтобы лорд Броуро и Долли посвятили кого-нибудь в эту историю.
Сами они, конечно, поймут, в чем дело.
Кучер лорда Броуро обязательно расскажет своему господину о том, что маркиз приехал, вошел в дом и сразу же покинул его. И когда Долли получит известие о своей отставке, окончательно развеются все их сомнения.
Маркиз подосадовал на то, что подарил ей во вторник браслет, который стоил немалых денег и намного превосходил все ее украшения.
Дальнейшие раздумья привели его к мысли о необходимости уехать.
Единственным решением всех его проблем мог стать немедленный отъезд: это избавит его от нежелательных вопросов и предположений, будто две женщины выставили его дураком.
Любой намек на истинное положение дел мог вызвать сплетни.
Они обошли бы весь Лондон и, уж конечно, позабавили бы короля. Его Величество обожал сплетни, особенно если в них присутствовала женщина. А в этом случае их было даже две!
«Мне придется уехать», — подумал маркиз.
И тут ему пришла в голову счастливая мысль.
Когда король последний раз гостил у маркиза в его родовом поместье, он заметил, осматривая картинную галерею:
— Я вижу, Кейнстон, у вас маловато голландцев. Помнится, в Букингемском дворце вы всегда восхищались теми, что купил Георг Четвертый. Я всегда с благодарностью вспоминаю его: ведь у него хватило ума купить эти картины в то время, когда ими никто не интересовался.
— Вы совершенно правы, Сир, — ответил маркиз. — И я намерен подыскать несколько картин голландских живописцев.
— Они не так декоративны, как французы, — молвил король, — и это в большей степени относится к их женщинам. Но они всегда в цене, и я был неизменным поклонником Кейпа.
— Я тоже, Сир, — кивнул маркиз.
Теперь он вспомнил этот разговор и решил, что боги услышали его как раз в ту минуту, когда он особенно нуждался в их содействии.
Можно было не сомневаться, что в Амстердаме сейчас проходят какие-нибудь аукционы. Поэтому никого не удивит, если он отправится туда ради того, чтобы пополнить свое собрание картин.
Он с облегчением вздохнул. В последний миг, когда уже казалось, что он идет ко дну, ему брошен спасательный круг.
Завтра же он покинет Лондон.
Глава 2
Лила вышла из дома и, подняв голову, залюбовалась игрой солнца в листве деревьев.
— Какая чудесная погода, няня! — радостно воскликнула она.
— Днем будет жарко, — заметила старушка, считавшая своим долгом во всем находить недостатки.
Лила ее не слушала.
Она думала о том, как здорово очутиться в Голландии и видеть вокруг красоты Гааги.
Дома из красного кирпича с чудными шпилями каждый раз по-новому тешили взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15