— «Картина мисс Харизы», так мы ее между собой называем. Она и впрямь очень красивая, это уж точно, особенно эти вот ангелочки.
— Сколько себя помню, она всегда меня восхищала, — подхватила любимую тему Хариза. — Кстати, раз уж я здесь, надо бы освежить в памяти и другие картины в галерее.
— Тогда вам лучше не откладывать это дело, — посоветовала Бесси. — А то, пока вы соберетесь, там половины уже не будет!
Хариза замерла.
— Что это значит?
Бесси понизила голос.
— Я случайно услышала, как его светлость спрашивал мистера Шелдона, какие картины можно продать.
Хариза уставилась на горничную в крайнем изумлении.
— Продать? — воскликнула она. — Но ему наверняка должно быть известно, что они относятся к категории фамильных ценностей, как и все в этом доме!
— Я сама слышала, как его светлость сказал: «Должно же быть тут хоть что-то, что не значится в этом чертовом списке!»— Бесси приложила пальцы к губам. — Простите, мисс Хариза, но это его точные слова, вот так!
Мистер Шелдон был управляющим и поместья, и дома.
Хариза не сомневалась, что маркиз говорил с ним с глазу на глаз.
Но слуги, по всей видимости, подслушивали их разговор через замочную скважину.
Это ее не удивляло.
Конечно же, они не смогли бы не проявить любопытства к тому, что говорит и делает их новый хозяин.
И услышанное сейчас известие, будто Жерве, едва успев приехать, уже собирается что-то продавать, привело ее в ужас.
Она решила незамедлительно сообщить об этом отцу.
Если речь зайдет о продаже картин, то их прежде всего должны предложить ему.
Потом девушка задумалась, для чего маркизу так много денег.
Может, у него остались какие-то долговые обязательства во Франции?
Или это обычная расточительность?
Когда Бесси ушла, Хариза не стала ложиться.
Она подошла к окну и рассеянно посмотрела на сад.
Теперь понятно, почему маркиз хочет жениться на ней.
Он надеется, что ее отец будет по-прежнему помогать деньгами поместью, как было при его дядюшке.
Правда, при его дядюшке никто не позволил бы ему продавать картины или иные ценности из Обители.
И, разумеется, никто из Моудов, задолго до него вступавших в права наследства, и мысли об этом не допускал.
Дом и все его содержимое было для них священно.
На протяжении столетий это передавалось от одного поколения другому.
Естественно, случались времена, когда Моуды были вынуждены отказываться от таких вещей, как шикарный выезд, дом в Лондоне и дорогие развлечения.
Но разве могла кому-нибудь из них прийти в голову мысль распродавать фамильные ценности?
Они обязаны были передать их следующим владельцам в том же состоянии, в котором сами их получили.
«Папенька должен его остановить!»— подумала Хариза.
Но потом она спросила себя — а сможет ли отец это сделать?
Она отошла от окна и вновь посмотрела на свою картину.
В детстве Хариза воображала себя одним из херувимов, парящих вокруг младенца Иисуса.
Они поклонялись Ему и в то же время защищали Его.
— Именно это вам нужно сделать теперь, — прошептала она. — Защитить Обитель и все, что в ней есть.
Внезапно у нее появилось непреодолимое желание помолиться, и ей страстно захотелось, чтобы эти молитвы были услышаны.
И ничего страшного, если она сбегает в часовню в пеньюаре.
Она помолится там, где молилась обычно, когда оставалась в Обители.
На самом деле в Моуделине были две часовни.
Большая, возведенная для всей общины, которая могла легко вместить сотню человек, и маленькая, поставленная на могиле первого настоятеля.
Она была совсем крошечная, в ней едва уместилась бы дюжина человек.
Поскольку эта часовенка редко использовалась, Хариза, бывая в Обители, почти всегда молилась там.
Ей казалось, монахи, чей дух до сих пор витает над Обителью, довольны, что маленькую часовню не забывают.
Хариза пробежала по коридору и в конце крыла спустилась по узенькой лестнице.
Там внизу начинался проход, ведущий к часовне.
Хариза прошла по нему и открыла дверь.
Лучи вечернего солнца струились сквозь пестрый витраж.
Это было единственное окно в часовне, поэтому остальная ее часть находилась в тени.
Здесь отсутствовали цветы и вообще не было той пышности, какая отличала большую часовню.
Хариза направилась к алтарю.
Солнце било прямо в глаза, и ей казалось, будто золотой свет струится от самого престола Всевышнего.
Подойдя к алтарю, она опустилась на колени.
Потом подняла голову.
Девушка ожидала увидеть древний золотой крест, украшенный драгоценными камнями, который, как гласило предание, принадлежал первому настоятелю.
Но она его не увидела.
Подумав, что это из-за солнца, которое слепило ее, она прикрыла глаза от ярких лучей.
Крест исчез.
Так же, как и шесть золотых подсвечников, всегда стоявших по обе стороны от него.
Глава 4
— Он их продал!
Хариза снова и снова оглядывалась, будто не могла поверить собственным глазам.
Как Жерве осмелился продать самые уникальные в Обители реликвии?
Настоятелю Моуделина при крещений дали имя святого, который жил в пятнадцатом веке и творил многие чудеса.
Но Хариза была уверена, что сам настоятель — тоже святой человек.
Ценители искусства часто приезжали сюда, чтобы насладиться оригинальными полотнами и другими сокровищами этого дома.
Молва гласила, будто крест и подсвечники были поднесены в дар настоятелю Моуделина.
И, по-видимому, эта филигранная работа относилась к его эпохе.
Во всей Англии не нашлось бы церкви или часовни, которая могла бы похвалиться более красивым алтарем, чем маленькая часовня в Моуделине.
В детстве Хариза подолгу любовалась игрой солнечного света на гранях драгоценных камней.
Ей казалось, будто эти искорки говорят о том, что ее незамысловатые молитвы услышаны Господом.
Сейчас, видя алтарь без привычных реликвий, Хариза с трудом сдерживала рыдания.
Она старалась взять себя в руки и подумать, как ей следует поступить.
Она понимала, что отец будет ужасно расстроен, но он не имел никакой власти над Жерве.
Он не входил в попечительский совет, хотя, конечно, мог сообщить о случившемся его членам.
Он хорошо знал этих людей, но они были уже в довольно преклонном возрасте, чтобы неусыпно наблюдать за сохранностью наследства.
— Что же мне делать?
Хариза произнесла вопрос вслух и только потом осознала, что это была молитва.
Она стояла на коленях, окутанная солнечным сиянием, и вдруг ее посетила уверенность, что молитва услышана.
Более того — ей показалось, будто сам настоятель сейчас рядом с ней.
Хариза не могла бы выразить это словами, но она явственно ощущала его духовное присутствие.
И — странная вещь — была уверена, что он предупреждает ее об опасности.
Ничего определенного, но все-таки она знала: это — предупреждение.
Хариза почувствовала его так же остро, как волну отвращения, захлестнувшую ее, когда Жерве поцеловал ей руку.
— Как же мне быть? — вновь спросила она. — Скажите, что я должна… делать?
Девушка пыталась слушать сердцем, как учила ее мама.
«Когда Бог говорит, — наставляла ее миссис Темплтон, — мы не слышим Его ушами, как слышим человеческие голоса.
Мы слышим Его сердцем».
— Помогите мне… Пожалуйста, помогите… — прошептала Хариза.
И, к собственному удивлению, почувствовала, как настоятель советует ей в настоящее время ничего не предпринимать.
«Но ведь папенька мог бы убедить его не продавать столь бесценные сокровища?»— возразила она мысленно.
И вновь ощутила предупреждение.
Надвигается опасность, но она не должна ничего делать, только готовиться и, конечно, молиться.
Хариза не могла этого понять.
Закрыв лицо руками, как будто заслоняясь от солнца, она вновь принялась молиться, настойчиво и страстно.
Она просила, чтобы Обитель осталась прежней.
Такой же святой и прекрасной, какой была всегда.
Завершив молитву, она подняла голову — дух настоятеля исчез.
Но сияние по-прежнему окутывало ее и, как ни странно, Хариза чувствовала себя счастливой.
«Быть может, все закончится хорошо», — подумала она с едва ощутимым сомнением.
Потом медленно поднялась с колен и пошла обратно по короткому проходу мимо двух рядов каменных скамеек.
У двери она обернулась.
Алтарь все еще был окутан золотистым туманом.
Ей подумалось, что Бог послал это сияние взамен утраченных креста и подсвечников.
Как будто хотел дать ей понять, что Он заботится об Обители.
Хариза долго стояла и смотрела на алтарь.
Затем повернулась и пошла к своей спальне.
Только улегшись в кровать, она осознала, что на ее долю выпало весьма необычное переживание.
Девушка знала, эта минута у алтаря никогда не изгладится из ее памяти.
Ей хотелось рассказать обо всем отцу, но она понимала, что лишь напрасно встревожит его.
Кроме того, Хариза была уверена, настоятель хотел бы, чтоб она сохранила все в тайне.
«Как это удивительно!»— подумала она.
Она словно обрела крылья, чувствуя, что на нее снизошло благословение Всевышнего.
В одном она была теперь абсолютно уверена: настоятель и монахи следят за всем, что происходит в Обители.
Утром ярко светило солнце, обещая жаркий день.
Сегодня Жерве собирался прокатиться с Харизой по окрестностям.
Поэтому, спускаясь к завтраку, она надела легкое платье для верховой езды.
Хариза не удивилась, увидев за столом единственного человека — своего отца.
— Доброе утро, моя дорогая! — приветствовал ее полковник. — Кажется, мы с тобой будем одни. Доукинс сказал мне, что мадам будет завтракать наверху, а наш хозяин даже еще не звонил.
— Англичанину трудно понять, как можно просыпаться так поздно, — рассмеялась Хариза, — но Жерве, вероятно, привык к парижским увеселениям, а они, как я понимаю, продолжаются до рассвета.
Ей показалось, что отец нахмурился, и она поспешно перевела разговор на более приятную для него тему.
— Жерве хотел прокатиться со мной верхом, — сказала она. — Какую лошадь вы посоветовали бы взять ему и, что гораздо важнее, мне?
Полковник немедленно принялся описывать выдающиеся качества лошадей, которых он купил для маркиза незадолго до его кончины.
Их доставили только на прошлой неделе.
— Как жаль, что Винсент погиб, — заметил он. — Это был великолепный наездник, таких нечасто можно увидеть.
Хариза пробормотала что-то в знак согласия.
— Я мечтал о том времени, — продолжал отец, — когда он оставит армию и вступит в свои законные права, тогда бы мы построили здесь ипподром.
Помолчав немного, он уточнил:
— Ипподрома здесь явно не хватает. Да и я сам мог бы им пользоваться.
— Это замечательная мысль, папенька! — воскликнула Хариза. — Быть может, Жерве она тоже понравится.
— Сомневаюсь, — покачал головой полковник. — Он парковый наездник, а не опытный жокей. И мне кажется, хотя, может быть, я и ошибаюсь, что он не особенно любит это занятие.
Хариза бросила на отца испуганный взгляд.
— Надеюсь, это не так! Как можно представить Обитель без ее конюшен и лучших в Беркшире скакунов?
Сказав это, она подумала, способен ли Жерве продать лошадей, если ему опять понадобятся деньги.
Чрезвычайно обеспокоенная возможностью подобного демарша со стороны нового маркиза, девушка спросила:
— Я хотела узнать у вас, папенька, собираетесь ли вы помогать Жерве материально?
Кажется, без вашей помощи ему не справиться.
Полковник задумался.
— У меня нет ни малейшего представления, — ответил он наконец, — на что Жерве собирается тратить деньги, и, честно говоря, после того, что мне поведал Мэтьюз, я не горю желанием давать ему подписанный, но незаполненный чек.
— Я понимаю, папенька, — печально молвила Хариза. — Разумеется, вы правы.
Она хотела еще что-то сказать, но тут открылась дверь, и вошел граф.
— Доброе утро! — расшаркался он. — Я вижу, что опоздал, но будьте ко мне снисходительны. Солнце сияет, и мадемуазель выглядит еще прелестнее, чем вчера вечером!
— Спешить некуда, — сказала Хариза. — Мы с Жерве собирались проехаться верхом, но дворецкий сообщил, что он еще не проснулся.
— Я думаю, он будет спать до полудня, — заметил граф. — Так что позвольте мне занять его место. Я в ужасном нетерпении — хочется поскорее увидеть лошадей моего друга!
Он метнул любопытный взгляд на полковника.
— Я слышал, ваш отец сделал в них существенное вложение — как и во многое другое имущество, которое Жерве повезло унаследовать.
— Кто вам это сказал? — сурово спросил мистер Темплтон.
— Жерве, конечно, — ответил граф. — И он весьма благодарен вам за доброту, проявленную к его дядюшке.
Граф развел руки в истинно французской манере.
— Представьте себе его состояние, когда он узнал, что унаследовал этот великолепный дом, титул и обширное поместье!
— Вероятно, он был в восторге. — В голосе Харизы слышалась ирония.
— Восторг — не то слово! — воскликнул граф. — Фактически это спасло его от голодной смерти. От радости он подпрыгнул чуть ли не до луны!
Хариза тотчас подумала, что Жерве поступил не по-человечески, не выразив прежде всего сожаления по поводу смерти своего дядюшки.
В конце концов, маркиз всегда был очень добр к нему и не раз оплачивал его долги.
— Очень удачно вышло, — продолжал граф, не в силах скрыть свою зависть, — что его кузен погиб в Индии. Это, можно сказать, чудесное совпадение: он умер именно тогда, когда Жерве уже готов был распрощаться с жизнью.
— Я очень любила Винсента, — спокойно сказала Хариза. — И все в доме и в деревне его любили. Люди горько рыдали, услышав это печальное известие.
— У вас в Англии говорят: «Плох тот ветер, который не дует ни в чьи паруса».
Жерве — просто счастливчик!
Последнюю фразу граф произнес, уже слегка позеленев от зависти.
Хариза встала из-за стола, хотя еще не закончила завтракать.
— Пойдемте смотреть новых лошадей, папенька. Я уверена, вы много интересного можете мне о них рассказать.
— А разве прекрасная дама не подождет меня? — встрепенулся граф. — Я хочу лицезреть вас на коне, скачущей подобно амазонке или, лучше сказать, подобно богине.
— Мы оба должны подождать, пока не появится наш хозяин, — осадила его Хариза. — Сейчас мы с папенькой просто посмотрим лошадей, а кататься не будем.
С этими словами она вышла из комнаты, и отец последовал за ней.
Когда дверь за ними закрылась и полковник мог не опасаться, что его подслушают, он пробурчал:
— Наглый щенок! Он не имеет никакого права так фамильярничать с тобой!
— Я с вами полностью согласна, — кивнула Хариза. — И еще я думаю, что говорить так, как он говорил о Жерве, находясь у него в гостях, — поразительная невоспитанность.
— И почему мы должны терпеть в Обители всех этих иностранцев? — пробормотал полковник себе под нос.
Хариза не ответила.
Она понимала, отец, так же как она сама, думает сейчас о Винсенте.
По дороге к конюшне она вспоминала, какой он был блестящий наездник.
Как он был любезен и предупредителен, когда они катались вместе.
Он не позволял ей брать препятствия, слишком высокие для ее лошади.
Он всегда ждал ее, если его скакун вырывался вперед.
Нет никакого сомнения в том, что отец прав и Жерве с графом всего лишь парковые наездники.
Это означает, что три четверки вышколенных лошадей, в том числе чистокровные арабские скакуны, будут понапрасну чахнуть в стойлах.
Она снова подумала, не предложить ли отцу купить их у Жерве.
Обидно, конечно, ведь именно благодаря отцу прежний маркиз стал владельцем этих лошадок, но Хариза не могла даже и в мыслях допустить, что их распродадут разным хозяевам.
А вдруг их новые владельцы окажутся не способными оценить все их великолепие, а то еще вздумают обращаться с ними жестоко?
Разумеется, отец никогда не продаст лошадь человеку, которого не знает.
Он непременно удостоверится, что новый хозяин так же внимателен к животным, как он сам.
И вновь, как будто он опять был рядом с ней, Хариза почувствовала: настоятель говорит — ей, что она не должна ничего предпринимать.
Но почему он так говорит?
Они с отцом весело провели утро, осматривая конюшни и беседуя с главным конюхом.
Переходили из стойла в стойло, детальна разбирали достоинства каждой лошади, как это бывало в прежние времена.
Примерно через полтора часа к ним присоединились граф и Жерве.
Оба выглядели чересчур помпезно для поездки по глухим местам, где их, вероятнее всего, никто не увидит.
Для прогулки были выведены лучшие лошади.
Когда каждый определился в своем выборе, кавалькада вытянулась вдоль дороги, ведущей прочь из Обители.
Хариза была вынуждена признать, что Жерве очень хорошо смотрится в седле, так же как его друг.
Но они оба отказались перескочить через живую изгородь, образующую границу луга.
Полковник и Хариза, напротив, легко взяли препятствие, и незадачливые наездники начали оправдываться.
Жерве якобы хотел узнать лошадь получше, прежде чем решиться на довольно рискованный трюк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12