— Довольно, джентльмены. Дамам пора выйти из-за стола. Не слишком долго засиживайтесь за своим портвейном. Это просьба, а не приказ.
Она улыбнулась Бэю Миддлтону, а он взял ее руку и поднес к губам.
— Мы присоединимся к вам через несколько минут, мадам, — пообещал принц Рудольф, когда императрица проходила мимо него, и добавил, но так тихо, чтобы услышала только она:
— Каждая минута, проведенная не с вами, потрачена зря.
Императрица улыбнулась ему из-под длинных ресниц и вышла из комнаты, уводя за собой дам. В гостиной она грациозно опустилась на диван и пригласила Гизелу сесть рядом с ней.
Графиня Фестетич подошла к фортепиано и начала тихо играть; вторая фрейлина вышла из комнаты, и на какое-то время Гизела осталась с императрицей фактически наедине.
— Расскажи мне о себе, дитя, — попросила императрица. — Сегодня, когда я упомянула твое имя, кто-то сказал мне, что тебе нелегко живется с тех пор, как умерла твоя мать.
— Да… нелегко, — подтвердила Гизела.
— Мне очень жаль, — искренне посочувствовала императрица. — Наверное, мне следовало бы пригласить сюда и твою мачеху, но мне этого так не хотелось. Мужчины гораздо приятней в обществе, когда рядом нет их жен.
— Я рада, что ее здесь нет, — призналась Гизела. — Это был прекрасный вечер. Никогда не думала, что люди могут быть такими.
— Какими? — не поняла императрица.
— Такими… веселыми, такими… непринужденными, — с трудом подбирала слова Гизела. — Я ожидала, что все здесь… чопорные и важные… Боюсь, я не могу объяснить это словами.
— Я тебя прекрасно поняла, — заверила ее императрица. — Ты бы только видела, как проходит дворцовый бал в Вене. Сколько формальностей, напыщенности, монотонности! И как это все утомительно! Иногда мне кажется, что я должна закричать во весь голос, чтобы не умереть от скуки.
В голосе императрицы звучали неподдельные нотки горечи.
— Так вот почему вы приехали в Англию, — сказала Гизела.
— Это только одна причина, — призналась императрица. — Здесь я могу чувствовать себя свободным, обыкновенным человеком. Графиню Гогенемз можно воспринимать не очень серьезно и обращаться к ней без помпезности. Но, конечно, главная причина моего приезда в эту страну — любовь к охоте. Сегодня был неудачный день. Завтра мне больше повезет, и я чудесно проведу время, как никогда…
— Вам бы следовало быть осторожней, чтобы не навредить себе, — предупредила ее Гизела.
— Завтра мне не нужно будет ничего остерегаться, раз капитан Миддлтон рядом, — ответила императрица. — Полковник Хант — старая дамочка. Он слишком медлителен. Когда я скачу за Бэем, я могу позволить себе мчаться во весь опор и в то же время оставаться в полной безопасности. Это прекрасное чувство, ты согласна со мной?
— Да, конечно, согласна, — улыбнулась Гизела.
— Мы с тобой понимаем друг друга, — слегка усмехнулась императрица, — Возможно, попозже я попрошу тебя об одном одолжении. Не знаю, согласишься ли ты.
— Я все для вас сделаю, — порывисто отозвалась Гизела.
Императрица улыбнулась и мягко дотронулась до ее руки. Как раз в этот момент в комнату вошли мужчины. Императрица поднялась и отвела в сторону сквайра Мазгрейва. Они прошли в дальний конец гостиной и сели на диван, где никто их не мог услышать.
Гизела сразу забеспокоилась. О чем могла говорить императрица с ее отцом? И о каком одолжении она хочет попросить? Она не кривила душой, когда сказала, что все сделает для этой прелестной женщины, которая ворвалась в ее жизнь словно падающая звезда. В то же самое время она опасалась, что, несмотря на обещание сквайра, императрица узнает от него то, что может заставить ее отвернуться от Гизелы с отвращением.
Джентльмены, пришедшие в гостиную, заняли Гизелу разговорами, но она слушала их только вполуха. Она все время следила за императрицей и сквайром, — ломая себе голову, о чем они могут говорить, и чуть-чуть успокаивалась, когда слышала, как они то и дело тихо смеются. Наконец, когда она почувствовала, что больше не в состоянии терпеть неизвестность, их беседа закончилась, и они присоединились к остальной компании.
— У нас сегодня должна быть музыка, — заявила императрица. — Рудольф, вы споете нам?
— Только если все будут подпевать, — ответил принц.
— Ну конечно! — согласилась императрица. — Выберите что-нибудь, чтобы мы хором подпевали.
Графиня Фестетич уселась за фортепиано, и вскоре они все весело распевали студенческие разухабистые застольные песенки, такие привязчивые, что можно было подтягивать мелодию, даже не зная слов. Потом они обратились к старым английским балладам и современным песням — забавным, сентиментальным и таким зажигательным, что граф Ганс Лариш не устоял на месте и экспромтом протанцевал танец под одну из них.
В конце каждой песни они все хлопали в ладоши, но больше всех просила продолжать сама императрица. Было так весело и так непохоже на все, что до сих пор знала Гизела, что она с трудом поверила своим глазам, увидев стрелку часов на цифре одиннадцать.
Императрица поднялась.
— Мне кажется, всем пора отправляться на покой, если мы хотим завтра пораньше встать. Место сборов охотников в нескольких милях отсюда, поэтому нам нельзя запоздать с выездом.
— Мне еще не доводилось видеть, чтобы вы опоздали на охоту, мадам, — заметил принц Рудольф.
— Это потому, что я просыпаюсь в радостном волнении, словно жду свой первый бал, — сказала императрица. — Только летом на меня нападает лень, когда нет причин рано вставать.
— «Коня, коня! Венец мой за коня!»— процитировал принц.
— Как там у вас говорится о Джоне Пиле? — спросила императрица, обернувшись к сквайру. — «Звук рога поднимал его с постели». Вот и со мной так каждый день, когда я на охоте.
— Разрешите пожелать вам удачной погони завтра, мадам, — произнес сквайр, склонившись над ее рукой.
— Благодарю, — ответила императрица. — А сейчас, прежде чем вы покинете нас, я хочу предложить вам выпить еще вина, пока я отведу вашу дочь наверх за накидкой. Мне нужно сказать ей кое-что.
Сквайр удивился, а императрица тем временем увлекла Гизелу из комнаты и поднялась с ней по широкой лестнице. Оказавшись наверху, она прошла с ней в другую комнату, такую же большую, как та, в которой Гизела оставила свою накидку, когда приехала, но еще красивей. Это, по всей видимости, была спальня императрицы. У подножия кровати с балдахином раскинулся ковер из горностая и соболя, огромные вазы с гвоздиками и лилиями стояли на туалетном столике рядом с целой армией хрустальных флакончиков с золотыми и бриллиантовыми пробками. Гизела с любопытством взглянула на них и удивилась про себя, каково может быть их содержимое.
Перед камином был расстелен белый ковер из овечьих шкур, и, когда императрица опустилась в низкое кресло, Гизела примостилась у ее ног.
— Послушай меня, дитя, — произнесла императрица. — Я уже тебе говорила сегодня вечером, что хочу попросить об одолжении. Речь идет об одной моей идее — совершенно сумасшедшей и невероятной, и тем не менее, если ты согласишься, то все может получиться довольно забавно.
— Я все сделаю для вас, мадам, что бы вы ни попросили, — заверила ее Гизела.
— Погоди! Погоди, пока не узнаешь, о чем я прошу, — ответила императрица. — Во-первых, хочу сказать, что я поговорила о тебе со сквайром. Он сказал мне, что ты знаешь о том, что он не твой отец.
Гизела окаменела. Итак, сквайр все-таки выдал ее тайну. А она умоляла его ничего не говорить, что могло бы оскорбить память о матери.
— Нет, нет! — поспешила ее успокоить императрица, — Не смотри так. Он не виноват. Я сама рассказала ему правду. Видишь ли, в первый раз, как я увидела тебя, я сразу поняла, кто твой отец.
— Так вы знаете! — воскликнула Гизела. — Но откуда? Я хочу сказать… отец… сквайр… говорит, что не знает…
— Теперь он знает, — улыбнулась императрица.
— Тогда пожалуйста… пожалуйста, скажите мне, кто был мой отец, — взмолилась Гизела и тут же добавила:
— Вы не шокированы, мадам? Вас не оскорбило, что я… всего-навсего… дитя любви?
— Оскорбило! — рассмеялась императрица. — Как могло меня оскорбить это, когда я узнала сегодня вечером то, что заподозрила, как только увидела тебя, — ведь ты в действительности моя сводная сестра!
С минуту Гизела смотрела на нее, лишившись дара речи. А потом, пока она пыталась вымолвить хоть что-нибудь, но слова никак не шли с языка, императрица продолжила:
— Я уже говорила тебе, что помню твою мать. Она была очень красивой, и я помню, что отец то и дело отправлялся через озеро в дом твоего дедушки навестить ее. Но ты не должна думать, что это волновало или шокировало меня даже в те дни. Видишь ли, Гизела — позволь мне называть тебя по имени — я выросла в очень странном доме. Мой отец, герцог де Виттельбах, был, и все еще остается, очень привлекательным мужчиной. Кроме того, он был по тем временам очень вольным человеком, не терпящим условностей. Он обожал деревню и смертельно скучал от всевозможных пышных церемоний. У него были друзья среди художников и артистов. Разъезжая по Баварским Альпам, он болтал и смеялся со всеми, кто попадался ему на пути и, нужно признать, часто влюблялся.
Они поженились с моей матерью потому, что у ее отца, короля Баварии Максимилиана Иосифа Первого было шесть дочерей, и он хотел для всех них найти мужей. В народе их прозвали «шесть несчастных сестер», потому что ни одна из них не была счастлива в замужестве. Моя мать не любила отца точно так же, как и он ее, и к алтарю она пошла, плача горькими слезами. Неудивительно поэтому, что каждый из них жил собственной жизнью, насколько это было возможно в их положении.
У меня было семь братьев и сестер. Ко всем им, кроме меня, отец проявлял полное равнодушие. Я была его любимым ребенком, а остальную свою любовь он щедро дарил своим незаконным детям, всем без исключения, и несмотря на протесты матери, они всегда были желанными гостями в нашем замке. Моими самыми большими друзьями были Буби и Мади, двое детей моего отца примерно одного со мной возраста. Мы всегда затевали совместные игры и, как я сейчас вспоминаю, организовали шайку разбойников, не оставлявших в покое моих братьев и сестер за то, что они были, по нашему мнению, высокомерными и заносчивыми.
Императрица, помолчав, вздохнула.
— Ребенком я просто обожала отца. Он любил мне говорить: «Господи, как ты дорога мне!»Я и сейчас его обожаю. Ему теперь почти семьдесят. Такой же веселый, такой же красивый, всеобщий любимец. Проведя рядом с этим человеком многие годы, я научилась, если можно так выразиться, узнавать при встрече членов его семьи.
Их довольно много, и так или иначе они все унаследовали какие-то типичные черточки отца. Мне часто говорили, что я очень на него похожа; у меня не только отцовский цвет волос и овал лица, но и характерные для всех Виттельбахов черты — осанка, манера поворачивать голову, мимика — во всем этом безошибочно угадывается мой отец. В тебе есть те же самые черты. Мы с тобой очень, очень похожи, что неудивительно, если вспомнить, что у нас один и тот же отец.
— Но, мадам, вы уверены в этом? — спросила Гизела.
Императрица рассмеялась.
— Ну конечно, уверена. Посмотри в зеркало, и ты увидишь не себя, а меня. Принц сразу это понял, а сегодня вечером я наблюдала за лицами моих друзей, когда ты приехала. Ты не заметила ничего, но я увидела — они были в полном изумлении.
Императрица закончила, наклонилась и взяла руку Гизелы в свою.
— Не стыдись этого, сестренка, — проговорила она.
— Но я не стыжусь, — не задумываясь ни секунды, ответила Гизела. — Я горжусь, чрезвычайно горжусь.
— Я рада это слышать, — улыбнулась императрица. — Твоя мать, должно быть, очень любила моего отца, герцога. Она была хорошей девушкой, я уверена. Если она отдалась в его власть, то только потому, что любила его до полного самозабвения, всем сердцем и душой. Иногда я не могу не думать, что любовь в жизни гораздо важнее, чем обручальное кольцо, надетое по принуждению, что само по себе уродливо и жестоко.
— Я тоже так думаю, мадам, — согласилась Гизела. Она взглянула на милое лицо, склоненное к ней, и затем, опустив голову, поцеловала руку императрицы.
Та улыбнулась.
— Спасибо, Гизела, — сказала она. — А теперь я хочу попросить тебя кое о чем.
— Скажите — что, и я тут же все сделаю, — горячо отозвалась Гизела.
— Я пойму тебя, если ты испугаешься. В таком случае ты должна отказаться, — сказала императрица.
— Я ничего не испугаюсь, если смогу быть вам полезна, мадам, — заверила Гизела.
— Очень хорошо. Тогда слушай, о какой просьбе идет речь, — продолжила императрица. — Я хочу, чтобы ты притворилась мной — выдала себя за императрицу!
Глава 5
Гизела вытянула руку и потрогала мягкий соболий коврик, укрывавший ее колени. Потом она провела кончиками пальцев по плотно облегающему бархатному лифу и дотронулась до меха вокруг шеи. Трудно было поверить, что она на самом деле одета в такой наряд — роскошную одежду, мягко обволакивающую, словно блестящий шелк, окропленную чудесными духами, запах которых постоянно сопровождал ее, куда бы она ни пошла, о чем бы ни думала и какие бы ощущения ни испытывала.
Неужели это и вправду она — та самая Гизела, заброшенная, несчастная девушка, которая столько дней и ночей провела в слезах; которая не раз и не два, а целый день вынуждена была уклоняться от ударов; которая должна была молча выслушивать тысячи наветов, унижающих и оскорбляющих ее? А вдруг все это только сон, подумала Гизела, и сейчас она проснется на своей твердой узкой постели дома.
Гизела снова провела рукой по бархатной юбке, и в эту секунду женщина, сидевшая рядом с ней, громко чихнула. Это был не сон!
— Моя простуда усиливается, — проворчала графиня Фестетич. — Как бы мне хотелось, чтобы императрица предпочла путешествие в страну с теплым климатом, вместо того чтобы отправляться в Англию с ее вечным пронизывающим ветром и сырым дымным туманом!
— Мы не замечаем погоду, когда охотимся, — сказала Гизела.
— Оно и видно, — язвительно заметила графиня и снова чихнула, а потом зашлась сильным кашлем.
— Вы совершенно больны, — посочувствовала Гизела. — Вам бы следовало лежать в постели.
— Я тоже так думаю, — с несчастным видом согласилась графиня. — Но никого не нашлось, кто бы осмелился поехать с вами. Графиня Штараи пришла в ужас. Она без конца твердила, что наверняка рассмеется в неподходящий момент и провалит все дело.
Гизела подумала про себя, что у графини Штараи не было причин так сильно пугаться. Это ей, Гизеле, следовало бояться. Но она знала, что поступит недипломатично, если произнесет вслух свое замечание, и поэтому девушка ограничилась только несколькими словами сочувствия, когда графиня Фестетич, обессиленная приступом кашля, откинулась на подушки в углу кареты и закрыла глаза.
Они направлялись в замок Хок. Еще неделю тому назад Гизела горько посмеялась, если бы кто-нибудь сказал, что она будет путешествовать таким образом — разодетая в чудесные наряды и меха, с бриллиантовыми серьгами в ушах, в сопровождении фрейлины, с лакеем на козлах кареты, в которой ехали Фанни Анжерер, парикмахер императрицы, и ее камеристка Мария.
И все же это была правда, правда! И она — участница приключения, столь невероятного даже для нее самой, что она с трудом представляла, чтобы кто-нибудь смог поверить ей.
Она снова испытала изумление, граничащее с оцепенением, вспомнив, как императрица принялась объяснять ей свой замысел.
— Это была идея принца, — хохотнув произнесла она. — Сегодня, возвратившись с охоты, я получила письмо, прочитала его и говорю принцу: «Значит, два дня охоты будут потеряны; возможно, три, если мне придется остаться до понедельника». Тут он предложил:
«Пошлите своего двойника, мадам». Я сначала посмеялась над таким предложением, а потом вдруг поняла, что это выход.
— Но никто ни на секунду не поверит, что я — это вы, — сказала Гизела.
— А почему бы и нет? — спросила императрица. — Лорд Куэнби никогда меня не видел. Он стар, зрение уже подводит его, и, как мне кажется, он совершенно глухой. Это не будет увеселительной прогулкой, моя дорогая, можешь быть уверена. Он ясно дал понять, что других гостей не ожидается. Он хочет поговорить со мной, как написано в письме, но мне кажется, это будет очень односторонний разговор.
— А кто такой лорд Куэнби, мадам? И почему вы обязаны ехать к нему и даже на несколько дней? — недоумевала Гизела.
— Он был другом моего свекра, покойного императора, — пояснила императрица. — И он все время переписывался с моим мужем. Они обменивались длинными посланиями — скучнейшими эпистолами, уверяю тебя, я читала некоторые из них. А когда я сказала, что хочу поехать в Англию поохотиться, император настоял на том, чтобы я навестила его старинного друга. Естественно, я пообещала выполнить его просьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23