Тем временем Британии удалось собраться с силами, и в сентябре 1801 года незадачливый преемник Клебера капитулировал в Каире и Александрии. Английские войска вступили в страну и менее чем за неделю арестовали добрую дюжину посредников Мастера. Новый британский губернатор нашел повод, чтобы закрыть храмы, посвященные древним богам, – те самые храмы, которые Мастер воздвиг в окрестностях города.
Охваченный отчаянием, Мастер послал за двумя самыми старыми и самыми могущественными помощниками – Аменофисом Фике из Англии и доктором Романелли из Турции. Мастер посвятил их в свой план. На первый взгляд могло показаться, что это не более чем бредни выжившего из ума старика. Но Мастер утверждал, что не видит иного способа стереть Британию с политической карты мира и восстановить мощь Египта.
Они нашли Мастера в огромной сводчатой зале, где тот пребывал в обществе «ушабти» – четырех восковых фигур, заменявших ему слуг и собеседников. Мастер, возлежа на своем необычном ложе, напоминавшем скорее выступ в стене, начал речь с замечания о том, что христианство – безжалостно палящее солнце, чьи лучи выпарили самую суть реальности и оставили лишь сухую оболочку магии. Но ныне это солнце затмила пелена облаков сомнения, поднимающихся от писаний людей, подобных Вольтеру, Дидро и Годвину.
Романелли, нетерпеливый к пространным метафорам древнего мага – так же, впрочем, как и ко всему остальному, прервал Мастера, прямо спросив, каким образом все вышеизложенное может помочь изгнать британцев из Египта.
– Это процесс магический… – начал было Мастер.
– Хм, магия! – тут же прервал его Романелли так презрительно и насмешливо, как только посмел. – Ныне это солнце затмила… ну и так далее. Позволю себе заметить, что «ныне», как вы изволите выражаться, у нас разбаливается голова и двоится в глазах – не говоря уже о потере пяти фунтов веса, – если мы пытаемся напустить чары на свору уличных собак и прогнать их с дороги. Но при всем при этом собаки попросту дохнут на месте. А отнюдь не убегают. Куда как проще кричать и размахивать палкой. Я полагаю, вы не забыли своих страданий после того, как поиграли три года назад с погодой у мыса Абукир [1]. Ваши глаза слезились и болели, а ваши ноги…
– Как вы говорите, я не забыл, – холодно сказал Мастер, глянув из-под полуприкрытых век на Романелли. Тот привычно затрепетал под ненавидящим взором. – Если это случится… Заклинание должен произнести не я, а один из вас. Место следует выбрать вблизи сердца Британской Империи, то есть в окрестностях Лондона. Мое состояние не позволяет мне путешествовать. Но я защищу вас самыми сильными заклинаниями из тех, что остались, и обеспечу вас охраняющими амулетами. Работа сопряжена с определенным риском – она может изменить самого мага. Сейчас каждый из вас вытянет по соломинке из циновки на том столе, и тот, кому достанется короткая, и совершит эту работу.
Фике и Романелли посмотрели на две соломинки, торчавшие из неровного края циновки, потом – друг на друга.
– И что это за заклинание? – осведомился Фике.
– Вы ведь знаете, наши боги ушли. Они пребывают ныне в подземном мире, врата которого не открывались вот уже восемнадцать веков. Их и нельзя было открыть – их удерживала некая сила. Я сам не понимаю, каким образом, но уверен, что это связано с христианством. Анубис – бог того мира, бог врат – уже не имеет воплощения, чтобы явиться здесь. – Ложе Мастера покачнулось, и он на мгновение прикрыл глаза от боли. – Это заклинание, – с трудом проговорил он наконец, – из Книги Тота. Призыв к Анубису вступить в обладание чародеем. Оно позволит богу обрести тело – ваше тело. И еще, когда вы произнесете это заклинание, вы одновременно будете писать другое, составленное мною. Чтобы открыть новые врата между двумя мирами. Врата, которые разрушат не только стену смерти, но и стену времени. Если заклинание сработает, они откроются из подземного мира сорок три века назад, когда боги – и я – стояли у истоков мира.
Наступило молчание, достаточно продолжительное для того, чтобы ложе Мастера сдвинулось еще на пару дюймов. Наконец Фике заговорил:
– И дальше что?
– А дальше, – еле слышно прошептал Мастер, и эхо подхватило и усилило его голос, – боги Египта ворвутся в современную Англию. Живой Озирис и Ра утреннего неба, Гор и Хонсу обратят в прах христианские храмы и изменят своей божественной силой ход событий. И чудовища Сет и Себек пожрут всех, кто посмеет противиться! Египет возродится к высшей власти, и мир вновь станет чистым и юным.
«И каковы же наши роли в этом чистом и юном мире?» – с горечью подумал Романелли.
– Да?… – с сомнением протянул Фике. – Вы что, правда думаете, что такое возможно? В конце концов, мир уже был однажды юным. Старик не сможет вновь стать жизнерадостным юношей. Никогда. И вино никогда не станет виноградным соком. – Мастер начал проявлять признаки недовольства. – Может, нам лучше попробовать приспособиться к новым богам? Или нам вообще не позволено об этом заговаривать? Может, мы цепляемся за тонущий корабль?
Мастера охватил такой припадок гнева и бессильной ярости, что он даже не смог произнести ничего вразумительного, но лишь издавал нечленораздельные звуки. Поэтому восковой ушабти задергался и задвигал челюстями.
– Приспособиться? – вскричал ушабти голосом Мастера. – А может, еще и окреститься желаете? А вы знаете, что с вами сделает христианское крещение? Оно уничтожит вас. Вы просто перестанете существовать. Идиоты! Вы тут же погибнете, как мотылек в пламени свечи. – От неистовых воплей Мастера губы ушабти треснули. – Тонущий корабль? Вы, вши смердящие! А что, если он должен утонуть… Сейчас идет ко дну… Уже утонул! Да я лучше буду кормчим затонувшего корабля, чем… в загоне для скота на новом корабле! Неужели я должен… к… к… к-ха… – Губы восковой фигуры раскололись. Несколько мгновений Мастер и ушабти невнятно бормотали хором. Наконец Мастеру удалось взять себя в руки, и статуя замолчала. – Мне освободить тебя, Аменофис? – спросил Мастер.
Романелли вспомнил, слишком отчетливо, что однажды уже видел очень старого слугу Мастера, внезапно освобожденного от магических уз. Этот человек на глазах поблек, усох, умер, развалился на части и, наконец, обратился во прах. Но куда хуже, чем картина смерти и распада, было воспоминание о том, что человек этот все время находился в сознании, и его мучения были ужаснее, чем смерть в пламени.
Молчание длилось, не прерываемое ничем.
– Нет, – сказал наконец Фике, – нет.
– Ты один из корабельной команды и должен повиноваться. – Мастер махнул искалеченной рукой в направлении стола. – Выбирай соломинку.
Фике посмотрел на Романелли. Тот вежливо поклонился и отступил: «После вас». Фике покорно подошел к циновке и вытянул соломинку. Разумеется, короткую.
* * *
Мастер отправил их к развалинам Мемфиса скопировать с тайного камня иероглифы – его подлинное имя. И здесь-то они испытали сильнейшее потрясение. Фике и Романелли уже видели однажды, много веков назад, камень с именем Мастера. Два иероглифа – огонь на блюде и сова в круге, перечеркнутые крест-накрест, – Тохача-эм-Анкх, что означало «власть над жизнью». Но сейчас на древнем камне были высечены другие письмена. Три иероглифа в форме зонтика, маленькая птичка, сова, нога, опять птица и над строкой – рыба. «Кхаибиту-эм-Бету-Таф», – прочитали они и мысленно произнесли: «Тени мерзости».
И несмотря на зной раскаленной пустыни, Романелли внезапно ощутил леденящий холод. Он захотел произнести это вслух, но, вспомнив того, кто на его глазах обратился во прах, усилием воли заставил себя сомкнуть уста и не назвал тайного имени. «Кхаибиту-эм-Бету-Таф», – покорно повторил он.
Фике и Романелли возвратились в Каир. Мастер не сразу отпустил Романелли в Турцию – ему требовалось время, чтобы сделать копию Романелли или, как они предпочитали говорить, «реплику». Мастер создал из магической субстанции двойника и вдохнул в него жизнь. Оживший дубликат, «ка», был отправлен вместе с Фйке в Англию, чтобы ассистировать в таинстве призывания Анубиса. Но только трое знали, что его основная задача состоит совсем в другом. На него возлагалась обязанность проследить за неукоснительным выполнением всех инструкций Мастера. В противном случае он должен был принять соответствующие меры. С этого часа двойник должен жить с цыганами Фике, ожидая прибытия Книги и фиала с кровью Мастера. Фике назвал «ка» доктором Ромени. Ромени – слово, которое используют цыгане, когда говорят о своем языке, обрядах и обычаях.
* * *
Из шатра донеслось очередное завывание. На сей раз звуки напоминали скрежет металла о стекло – невероятно, чтобы такое могло исходить из горла живого существа. Вой нарастал, заполняя собой все. Воздух вибрировал, как натянутая струна. В следующее мгновение Ромени с изумлением обнаружил, что вода в реке неподвижна, как стекло. Все застыло. Невыносимый звенящий звук достиг верхней точки и тоже застыл, наполняя собой окрестности. Наконец – словно что-то разбилось – Ромени явственно ощутил, как лопнула окружавшая его тонкая оболочка. Страшный вой оборвался. Отдельные звуки, подобно осколкам стеклянного шара, падали в пустоту, отдаваясь в ушах безумными, безнадежными стонами. Ромени почувствовал, что воздух разжимается, как пружина. И в этот момент шатер загорелся ярким желтым пламеНем. Ромени опрометью бросился вниз по берегу – бежать было легко, все вокруг заливало ослепительное сияние. Он подбежал к шатру. Обжигая пальцы, Ромени откинул полог и прыгнул внутрь. Дым разъедал глаза. Стоны и жалобные всхлипывания… Какая-то груда старого тряпья в углу… и тут Ромени понял, что это Фике. Или то, что от него осталось.
Ромени захлопнул Книгу Тота, убрал ее в золотой ящичек, прижал к себе, укрывая от огня, и, спотыкаясь, стал пробираться к выходу. Удалившись на безопасное расстояние, он услышал позади тявканье и подвывание. Ромени обернулся.
Около шатра, пытаясь потушить тлеющую одежду, каталось по земле нечто.
– Аменофис! – заорал Ромени, перекрывая шум пожара.
Фике встал и обратил на Ромени бессмысленный отсутствующий взгляд, затем запрокинул голову и завыл на луну, как шакал.
Ромени не раздумывая выхватил из карманов пальто два кремневых пистолета, прицелился… Раздался выстрел. Фике подскочил, тяжело осел на землю и стал быстро улепетывать на четвереньках. Он удалялся в темноту, опираясь на руки и колени – на двух ногах… на всех четырех ногах…
Ромени прицелился из второго пистолета со всей возможной тщательностью и выстрелил опять. Но бегущее вприпрыжку «воплощение» Анубиса, – или того, что от него осталось, – отнюдь не собиралось падать замертво. Оно стремительно удирало и вскоре скрылось из виду.
– Проклятие! – прошептал Ромени. – Но это ничего не меняет. Ты умрешь, Аменофис. Только умрешь не здесь.
Он посмотрел вверх, на небо, и не нашел знаков присутствия богов. Никаких. Он посмотрел на запад и увидел, что солнце не собирается возвращаться. Ход событий остался неизменным. Ромени устало и безнадежно покачал головой.
Как большинство нынешних магов, он с горечью думал о том, что опять все проделано, но это не осуществилось.
Не обрело должного завершения. Он убрал пистолеты, поднял с земли Книгу и, пошатываясь, медленно побрел назад, в табор. Попрятались все. Даже собаки. Ромени никого не встретил на пути к шатру Фике. Войдя внутрь, он положил золотой ящичек и зажег светильники. Затем удалился в ночь, прихватив маятник, нивелир, подзорную трубу и камертон. Для выполнения расчетов геометрических и алхимических. Ему нужно было поработать и определить, что произошло – если произошло, и как распространилось действие заклинания – если распространилось.
Глава 1
В текущем потоке нет постоянства и невозможно сохранить верность. Чем является на самом деле все то, что человек столь высоко ценит? То же самое, если кто-то влюбился в пролетающего воробья, а тот уже скрылся из виду.
Марк Аврелий
Машина плавно свернула к обочине и остановилась. Брендан Дойль, до этого момента спокойно сидевший на заднем сиденье, стал выказывать первые признаки беспокойства – он несколько суетливо заерзал, пытаясь выглянуть из-за спины водителя и разглядеть, что там впереди. То, что он увидел, усилило недоверие и тревогу, но вопреки очевидности Дойль понадеялся, что это лишь временная остановка, а вовсе не пункт назначения. Робкие надежды не оправдались – водитель выключил фары и явно не собирался двигаться дальше. Со всевозрастающим удивлением он разглядывал участок утрамбованной земли за довольно внушительным ограждением. Огороженное пространство заливал яркий свет прожекторов, установленных на столбах по всему периметру. Где-то совсем рядом слышался мощный гул работающей техники – судя по звуку, бульдозер, но может быть и трактор или экскаватор, в общем, нечто строительное.
Да, подумал Дойль, больше всего это напоминает строительную площадку, но какого черта меня сюда притащили?
– Почему мы остановились здесь? – спросил он безнадежно.
Водитель проворно выскочил из машины. Дойль зябко поежился – то ли от холодного ночного воздуха, то ли от нарастающего беспокойства.
– Мистер Дерроу сейчас здесь, – объяснил водитель. – Проходите сюда, я возьму багаж, – добавил он и взял чемодан Дойля.
Дойль хранил молчание те десять минут, пока они добирались от аэропорта Хитроу до этого странного места, но сейчас его нервозность из-за неопределенности ситуации превысила нежелание задавать вопросы.
– Насколько я понял, те двое, что связались со мной в Фуллертоне, в Калифорнии, вроде говорили, что эта работа как-то связана с Семюэлом Тэйлором Кольриджем, – начал он неуверенно, пока они шли к воротам. – Вы не знаете… что это конкретно?
– Я уверен, что мистер Дерроу вам все объяснит. Наверное, это связано с лекцией.
Сейчас водитель был склонен поболтать – он расслабился и испытывал видимое удовольствие, что его участие в эстафете уже почти закончилось. Дойль остановился – он не поверил своим ушам.
– С лекцией? Меня заставили мчаться в Лондон, за шесть тысяч миль, с запада на восток, через двенадцать часов тьмы… – «и предложили двадцать тысяч долларов», – добавил он мысленно, -…чтобы я прочитал лекцию?
– Я действительно не знаю, мистер Дойль. Как я вам уже сказал, Дерроу вам все объяснит.
– А не связано ли это с тем местом, на которое он недавно принял Стирфорта Беннера? – продолжал настаивать Дойль.
– Я не знаю мистера Беннера, – беззаботно сказал водитель, – нам пора идти, ведь вы знаете, что график довольно плотный.
Дойль вздохнул и последовал за водителем. И тогда он заметил, что по верху забора протянута колючая проволока… Да, конечно, это как-то настораживает, но, с другой стороны, можно рассматривать и как нечто естественное – Дойль предпринял попытку успокоиться, и ему даже почти удалось, но, еще раз искоса глянув на угрожающую изгородь, он заметил нечто уж совсем ни с чем не сообразное. Представьте себе: на изгороди, через равные промежутки, были привязаны клочки бумаги, исписанные загадочными иероглифами, и какие-то веточки, возможно, омелы. Да уж! Похоже на то, что странные сведения, появляющиеся в прессе о деятельности знаменитой международной научной корпорации Дерроу, так называемой ДИРЕ, вовсе даже не пустые сплетни и байки журналистов, вечно гоняющихся за сенсацией.
– Возможно, мне следовало сказать об этом раньше, – окликнул он водителя, пытаясь скрыть дрожь в голосе за деланно-шутливым тоном, – но я не могу работать с планшетками, вертящимися столами и прочими спиритическими штучками.
Водитель поставил чемодан на землю и нажал кнопку на столбе ворот.
– Я не думаю, что это понадобится, сэр, – произнес он спокойно.
С другой стороны ворот к ним поспешил охранник в униформе. Ну что же, вот ты и внутри, сказал себе Дойль. По крайней мере у тебя останется чек на пять тысяч долларов, даже если ты и отклонишь это предложение, чем бы оно ни обернулось.
* * *
Час тому назад Дойль даже обрадовался, когда стюардесса разбудила его, чтобы попросить пристегнуть ремни, – ему опять снился сон о смерти Ребекки. Всегда в первой части этого сна он – как-будто и не он, а кто-то другой с даром предвидения. И каждый раз он делал безуспешные попытки найти Брендана и Ребекку Дойль до того, как они сели на мотоцикл. Или хотя бы до того, как старая «хонда» выйдет на серпантин от Бич-бульвар к шоссе Санта-Ана, – и всегда безуспешно. Визг тормозов, его машину закручивает в последнем повороте – и опять слишком поздно… старый мотоцикл несется на полной скорости к обрыву и исчезает за поворотом. Вообще-то обычно ему на этом месте удавалось проснуться, но он уже выпил немного виски и на сей раз не смог. Он сел и, продирая глаза, огляделся – кабина пилотов, мирно дремлющие пассажиры.
1 2 3 4 5 6 7 8
Охваченный отчаянием, Мастер послал за двумя самыми старыми и самыми могущественными помощниками – Аменофисом Фике из Англии и доктором Романелли из Турции. Мастер посвятил их в свой план. На первый взгляд могло показаться, что это не более чем бредни выжившего из ума старика. Но Мастер утверждал, что не видит иного способа стереть Британию с политической карты мира и восстановить мощь Египта.
Они нашли Мастера в огромной сводчатой зале, где тот пребывал в обществе «ушабти» – четырех восковых фигур, заменявших ему слуг и собеседников. Мастер, возлежа на своем необычном ложе, напоминавшем скорее выступ в стене, начал речь с замечания о том, что христианство – безжалостно палящее солнце, чьи лучи выпарили самую суть реальности и оставили лишь сухую оболочку магии. Но ныне это солнце затмила пелена облаков сомнения, поднимающихся от писаний людей, подобных Вольтеру, Дидро и Годвину.
Романелли, нетерпеливый к пространным метафорам древнего мага – так же, впрочем, как и ко всему остальному, прервал Мастера, прямо спросив, каким образом все вышеизложенное может помочь изгнать британцев из Египта.
– Это процесс магический… – начал было Мастер.
– Хм, магия! – тут же прервал его Романелли так презрительно и насмешливо, как только посмел. – Ныне это солнце затмила… ну и так далее. Позволю себе заметить, что «ныне», как вы изволите выражаться, у нас разбаливается голова и двоится в глазах – не говоря уже о потере пяти фунтов веса, – если мы пытаемся напустить чары на свору уличных собак и прогнать их с дороги. Но при всем при этом собаки попросту дохнут на месте. А отнюдь не убегают. Куда как проще кричать и размахивать палкой. Я полагаю, вы не забыли своих страданий после того, как поиграли три года назад с погодой у мыса Абукир [1]. Ваши глаза слезились и болели, а ваши ноги…
– Как вы говорите, я не забыл, – холодно сказал Мастер, глянув из-под полуприкрытых век на Романелли. Тот привычно затрепетал под ненавидящим взором. – Если это случится… Заклинание должен произнести не я, а один из вас. Место следует выбрать вблизи сердца Британской Империи, то есть в окрестностях Лондона. Мое состояние не позволяет мне путешествовать. Но я защищу вас самыми сильными заклинаниями из тех, что остались, и обеспечу вас охраняющими амулетами. Работа сопряжена с определенным риском – она может изменить самого мага. Сейчас каждый из вас вытянет по соломинке из циновки на том столе, и тот, кому достанется короткая, и совершит эту работу.
Фике и Романелли посмотрели на две соломинки, торчавшие из неровного края циновки, потом – друг на друга.
– И что это за заклинание? – осведомился Фике.
– Вы ведь знаете, наши боги ушли. Они пребывают ныне в подземном мире, врата которого не открывались вот уже восемнадцать веков. Их и нельзя было открыть – их удерживала некая сила. Я сам не понимаю, каким образом, но уверен, что это связано с христианством. Анубис – бог того мира, бог врат – уже не имеет воплощения, чтобы явиться здесь. – Ложе Мастера покачнулось, и он на мгновение прикрыл глаза от боли. – Это заклинание, – с трудом проговорил он наконец, – из Книги Тота. Призыв к Анубису вступить в обладание чародеем. Оно позволит богу обрести тело – ваше тело. И еще, когда вы произнесете это заклинание, вы одновременно будете писать другое, составленное мною. Чтобы открыть новые врата между двумя мирами. Врата, которые разрушат не только стену смерти, но и стену времени. Если заклинание сработает, они откроются из подземного мира сорок три века назад, когда боги – и я – стояли у истоков мира.
Наступило молчание, достаточно продолжительное для того, чтобы ложе Мастера сдвинулось еще на пару дюймов. Наконец Фике заговорил:
– И дальше что?
– А дальше, – еле слышно прошептал Мастер, и эхо подхватило и усилило его голос, – боги Египта ворвутся в современную Англию. Живой Озирис и Ра утреннего неба, Гор и Хонсу обратят в прах христианские храмы и изменят своей божественной силой ход событий. И чудовища Сет и Себек пожрут всех, кто посмеет противиться! Египет возродится к высшей власти, и мир вновь станет чистым и юным.
«И каковы же наши роли в этом чистом и юном мире?» – с горечью подумал Романелли.
– Да?… – с сомнением протянул Фике. – Вы что, правда думаете, что такое возможно? В конце концов, мир уже был однажды юным. Старик не сможет вновь стать жизнерадостным юношей. Никогда. И вино никогда не станет виноградным соком. – Мастер начал проявлять признаки недовольства. – Может, нам лучше попробовать приспособиться к новым богам? Или нам вообще не позволено об этом заговаривать? Может, мы цепляемся за тонущий корабль?
Мастера охватил такой припадок гнева и бессильной ярости, что он даже не смог произнести ничего вразумительного, но лишь издавал нечленораздельные звуки. Поэтому восковой ушабти задергался и задвигал челюстями.
– Приспособиться? – вскричал ушабти голосом Мастера. – А может, еще и окреститься желаете? А вы знаете, что с вами сделает христианское крещение? Оно уничтожит вас. Вы просто перестанете существовать. Идиоты! Вы тут же погибнете, как мотылек в пламени свечи. – От неистовых воплей Мастера губы ушабти треснули. – Тонущий корабль? Вы, вши смердящие! А что, если он должен утонуть… Сейчас идет ко дну… Уже утонул! Да я лучше буду кормчим затонувшего корабля, чем… в загоне для скота на новом корабле! Неужели я должен… к… к… к-ха… – Губы восковой фигуры раскололись. Несколько мгновений Мастер и ушабти невнятно бормотали хором. Наконец Мастеру удалось взять себя в руки, и статуя замолчала. – Мне освободить тебя, Аменофис? – спросил Мастер.
Романелли вспомнил, слишком отчетливо, что однажды уже видел очень старого слугу Мастера, внезапно освобожденного от магических уз. Этот человек на глазах поблек, усох, умер, развалился на части и, наконец, обратился во прах. Но куда хуже, чем картина смерти и распада, было воспоминание о том, что человек этот все время находился в сознании, и его мучения были ужаснее, чем смерть в пламени.
Молчание длилось, не прерываемое ничем.
– Нет, – сказал наконец Фике, – нет.
– Ты один из корабельной команды и должен повиноваться. – Мастер махнул искалеченной рукой в направлении стола. – Выбирай соломинку.
Фике посмотрел на Романелли. Тот вежливо поклонился и отступил: «После вас». Фике покорно подошел к циновке и вытянул соломинку. Разумеется, короткую.
* * *
Мастер отправил их к развалинам Мемфиса скопировать с тайного камня иероглифы – его подлинное имя. И здесь-то они испытали сильнейшее потрясение. Фике и Романелли уже видели однажды, много веков назад, камень с именем Мастера. Два иероглифа – огонь на блюде и сова в круге, перечеркнутые крест-накрест, – Тохача-эм-Анкх, что означало «власть над жизнью». Но сейчас на древнем камне были высечены другие письмена. Три иероглифа в форме зонтика, маленькая птичка, сова, нога, опять птица и над строкой – рыба. «Кхаибиту-эм-Бету-Таф», – прочитали они и мысленно произнесли: «Тени мерзости».
И несмотря на зной раскаленной пустыни, Романелли внезапно ощутил леденящий холод. Он захотел произнести это вслух, но, вспомнив того, кто на его глазах обратился во прах, усилием воли заставил себя сомкнуть уста и не назвал тайного имени. «Кхаибиту-эм-Бету-Таф», – покорно повторил он.
Фике и Романелли возвратились в Каир. Мастер не сразу отпустил Романелли в Турцию – ему требовалось время, чтобы сделать копию Романелли или, как они предпочитали говорить, «реплику». Мастер создал из магической субстанции двойника и вдохнул в него жизнь. Оживший дубликат, «ка», был отправлен вместе с Фйке в Англию, чтобы ассистировать в таинстве призывания Анубиса. Но только трое знали, что его основная задача состоит совсем в другом. На него возлагалась обязанность проследить за неукоснительным выполнением всех инструкций Мастера. В противном случае он должен был принять соответствующие меры. С этого часа двойник должен жить с цыганами Фике, ожидая прибытия Книги и фиала с кровью Мастера. Фике назвал «ка» доктором Ромени. Ромени – слово, которое используют цыгане, когда говорят о своем языке, обрядах и обычаях.
* * *
Из шатра донеслось очередное завывание. На сей раз звуки напоминали скрежет металла о стекло – невероятно, чтобы такое могло исходить из горла живого существа. Вой нарастал, заполняя собой все. Воздух вибрировал, как натянутая струна. В следующее мгновение Ромени с изумлением обнаружил, что вода в реке неподвижна, как стекло. Все застыло. Невыносимый звенящий звук достиг верхней точки и тоже застыл, наполняя собой окрестности. Наконец – словно что-то разбилось – Ромени явственно ощутил, как лопнула окружавшая его тонкая оболочка. Страшный вой оборвался. Отдельные звуки, подобно осколкам стеклянного шара, падали в пустоту, отдаваясь в ушах безумными, безнадежными стонами. Ромени почувствовал, что воздух разжимается, как пружина. И в этот момент шатер загорелся ярким желтым пламеНем. Ромени опрометью бросился вниз по берегу – бежать было легко, все вокруг заливало ослепительное сияние. Он подбежал к шатру. Обжигая пальцы, Ромени откинул полог и прыгнул внутрь. Дым разъедал глаза. Стоны и жалобные всхлипывания… Какая-то груда старого тряпья в углу… и тут Ромени понял, что это Фике. Или то, что от него осталось.
Ромени захлопнул Книгу Тота, убрал ее в золотой ящичек, прижал к себе, укрывая от огня, и, спотыкаясь, стал пробираться к выходу. Удалившись на безопасное расстояние, он услышал позади тявканье и подвывание. Ромени обернулся.
Около шатра, пытаясь потушить тлеющую одежду, каталось по земле нечто.
– Аменофис! – заорал Ромени, перекрывая шум пожара.
Фике встал и обратил на Ромени бессмысленный отсутствующий взгляд, затем запрокинул голову и завыл на луну, как шакал.
Ромени не раздумывая выхватил из карманов пальто два кремневых пистолета, прицелился… Раздался выстрел. Фике подскочил, тяжело осел на землю и стал быстро улепетывать на четвереньках. Он удалялся в темноту, опираясь на руки и колени – на двух ногах… на всех четырех ногах…
Ромени прицелился из второго пистолета со всей возможной тщательностью и выстрелил опять. Но бегущее вприпрыжку «воплощение» Анубиса, – или того, что от него осталось, – отнюдь не собиралось падать замертво. Оно стремительно удирало и вскоре скрылось из виду.
– Проклятие! – прошептал Ромени. – Но это ничего не меняет. Ты умрешь, Аменофис. Только умрешь не здесь.
Он посмотрел вверх, на небо, и не нашел знаков присутствия богов. Никаких. Он посмотрел на запад и увидел, что солнце не собирается возвращаться. Ход событий остался неизменным. Ромени устало и безнадежно покачал головой.
Как большинство нынешних магов, он с горечью думал о том, что опять все проделано, но это не осуществилось.
Не обрело должного завершения. Он убрал пистолеты, поднял с земли Книгу и, пошатываясь, медленно побрел назад, в табор. Попрятались все. Даже собаки. Ромени никого не встретил на пути к шатру Фике. Войдя внутрь, он положил золотой ящичек и зажег светильники. Затем удалился в ночь, прихватив маятник, нивелир, подзорную трубу и камертон. Для выполнения расчетов геометрических и алхимических. Ему нужно было поработать и определить, что произошло – если произошло, и как распространилось действие заклинания – если распространилось.
Глава 1
В текущем потоке нет постоянства и невозможно сохранить верность. Чем является на самом деле все то, что человек столь высоко ценит? То же самое, если кто-то влюбился в пролетающего воробья, а тот уже скрылся из виду.
Марк Аврелий
Машина плавно свернула к обочине и остановилась. Брендан Дойль, до этого момента спокойно сидевший на заднем сиденье, стал выказывать первые признаки беспокойства – он несколько суетливо заерзал, пытаясь выглянуть из-за спины водителя и разглядеть, что там впереди. То, что он увидел, усилило недоверие и тревогу, но вопреки очевидности Дойль понадеялся, что это лишь временная остановка, а вовсе не пункт назначения. Робкие надежды не оправдались – водитель выключил фары и явно не собирался двигаться дальше. Со всевозрастающим удивлением он разглядывал участок утрамбованной земли за довольно внушительным ограждением. Огороженное пространство заливал яркий свет прожекторов, установленных на столбах по всему периметру. Где-то совсем рядом слышался мощный гул работающей техники – судя по звуку, бульдозер, но может быть и трактор или экскаватор, в общем, нечто строительное.
Да, подумал Дойль, больше всего это напоминает строительную площадку, но какого черта меня сюда притащили?
– Почему мы остановились здесь? – спросил он безнадежно.
Водитель проворно выскочил из машины. Дойль зябко поежился – то ли от холодного ночного воздуха, то ли от нарастающего беспокойства.
– Мистер Дерроу сейчас здесь, – объяснил водитель. – Проходите сюда, я возьму багаж, – добавил он и взял чемодан Дойля.
Дойль хранил молчание те десять минут, пока они добирались от аэропорта Хитроу до этого странного места, но сейчас его нервозность из-за неопределенности ситуации превысила нежелание задавать вопросы.
– Насколько я понял, те двое, что связались со мной в Фуллертоне, в Калифорнии, вроде говорили, что эта работа как-то связана с Семюэлом Тэйлором Кольриджем, – начал он неуверенно, пока они шли к воротам. – Вы не знаете… что это конкретно?
– Я уверен, что мистер Дерроу вам все объяснит. Наверное, это связано с лекцией.
Сейчас водитель был склонен поболтать – он расслабился и испытывал видимое удовольствие, что его участие в эстафете уже почти закончилось. Дойль остановился – он не поверил своим ушам.
– С лекцией? Меня заставили мчаться в Лондон, за шесть тысяч миль, с запада на восток, через двенадцать часов тьмы… – «и предложили двадцать тысяч долларов», – добавил он мысленно, -…чтобы я прочитал лекцию?
– Я действительно не знаю, мистер Дойль. Как я вам уже сказал, Дерроу вам все объяснит.
– А не связано ли это с тем местом, на которое он недавно принял Стирфорта Беннера? – продолжал настаивать Дойль.
– Я не знаю мистера Беннера, – беззаботно сказал водитель, – нам пора идти, ведь вы знаете, что график довольно плотный.
Дойль вздохнул и последовал за водителем. И тогда он заметил, что по верху забора протянута колючая проволока… Да, конечно, это как-то настораживает, но, с другой стороны, можно рассматривать и как нечто естественное – Дойль предпринял попытку успокоиться, и ему даже почти удалось, но, еще раз искоса глянув на угрожающую изгородь, он заметил нечто уж совсем ни с чем не сообразное. Представьте себе: на изгороди, через равные промежутки, были привязаны клочки бумаги, исписанные загадочными иероглифами, и какие-то веточки, возможно, омелы. Да уж! Похоже на то, что странные сведения, появляющиеся в прессе о деятельности знаменитой международной научной корпорации Дерроу, так называемой ДИРЕ, вовсе даже не пустые сплетни и байки журналистов, вечно гоняющихся за сенсацией.
– Возможно, мне следовало сказать об этом раньше, – окликнул он водителя, пытаясь скрыть дрожь в голосе за деланно-шутливым тоном, – но я не могу работать с планшетками, вертящимися столами и прочими спиритическими штучками.
Водитель поставил чемодан на землю и нажал кнопку на столбе ворот.
– Я не думаю, что это понадобится, сэр, – произнес он спокойно.
С другой стороны ворот к ним поспешил охранник в униформе. Ну что же, вот ты и внутри, сказал себе Дойль. По крайней мере у тебя останется чек на пять тысяч долларов, даже если ты и отклонишь это предложение, чем бы оно ни обернулось.
* * *
Час тому назад Дойль даже обрадовался, когда стюардесса разбудила его, чтобы попросить пристегнуть ремни, – ему опять снился сон о смерти Ребекки. Всегда в первой части этого сна он – как-будто и не он, а кто-то другой с даром предвидения. И каждый раз он делал безуспешные попытки найти Брендана и Ребекку Дойль до того, как они сели на мотоцикл. Или хотя бы до того, как старая «хонда» выйдет на серпантин от Бич-бульвар к шоссе Санта-Ана, – и всегда безуспешно. Визг тормозов, его машину закручивает в последнем повороте – и опять слишком поздно… старый мотоцикл несется на полной скорости к обрыву и исчезает за поворотом. Вообще-то обычно ему на этом месте удавалось проснуться, но он уже выпил немного виски и на сей раз не смог. Он сел и, продирая глаза, огляделся – кабина пилотов, мирно дремлющие пассажиры.
1 2 3 4 5 6 7 8