А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Совершенно верно, ваше величество! — подтвердил де Фронтенак, но румянец вспыхнул на его смуглом лице. — Пока ваше величество делали мне честь, поручая вести и эти дела, я не допускал ничьего вмешательства в исполнение моих обязанностей, какая бы одежда ни была на этом человеке — мундир или ряса.
— Довольно, сударь, довольно! — резко оборвал его Людовик. — Я спрашивал вас о миссиях.
— Они процветают, ваше величество. Ирокезы у Сольта и в горах, гуроны в Лоретте, а также алгонкинов вдоль берегов всей реки, начиная от Тадузака на востоке до Сольт-ла-Мари и даже до великих равнин Дакоты, — все приняли знамение креста. Маркетт прошел вниз по реке на запад, проповедывая христианство среди иллинойцев, а иезуиты пронесли слово божие к воинам Длинного Дома в их вигвамы у Ониндали.
— Могу прибавить, ваше величество, — вставил отец Лашез, — что, распространяя евангельскую истину, многие из них часто жертвовали и своей жизнью.
— Да, это верно, ваше величество! — задушевно согласился Фронтенак.
— И вы допускали это?! — горячо воскликнул Людовик. — Вы оставили в живых этих безбожных убийц?
— Я просил войск у вашего величества.
— Я же послал вам.
— Один полк.
— Кариньян-Сальерский? Это мои лучшие солдаты.
— Но нужно было послать больше, ваше величество.
— А сами канадцы? Неужели вы не могли собрать достаточно сил для наказания этих негодяев, этих убийц божьих слуг? Я всегда считал вас воином.
Глаза де Фронтенака вспыхнули и одно мгновение, казалось, резкий ответ готов был сорваться с его губ; однако суровый старик, сделав над собой страшное усилие, сдержался и проговорил:
— Ваше величество может узнать, воин ли я, от тех, кто видел меня под Бенеффом, Мюльгаузеном, Зальцбагом и во многих других местах, где я имел честь своим оружием служить вашему величеству.
— Ваши услуги не были забыты.
— Именно потому, что солдат и имею некоторое понятие о войне, я знаю, как трудно проникнуть в страну, гораздо более обширную, чем Нидерланды, страну, покрытую лесами и болотами, где за каждым деревом притаился дикарь, хотя и не обученный искусству войны, но умеющий уложить северного оленя на расстоянии двухсот шагов и пройти три мили, пока вы сделаете одну. Ну, а если наконец мы и добираемся до их деревень и сжигаем несколько пустых вигвамов да полей маиса, то что же дальше? Дальше приходится возвращаться назад, окруженными тучами невидимых врагов, скрывающихся позади нас, и твердо знать, что всякий отставший будет скальпирован ими. Вы сами воин, ваше величество. И я спрашиваю вас, легка ли такая война для горсти солдат, только что взятых от плуга, и эскадрона охотников, занятых все время мыслями о капканах и бобровых шкурках.
— Да, да, сожалею, что высказался, по-видимому, слишком опрометчиво, — проговорил Людовик. — Мы рассмотрим это дело в совете.
— Ваши слова согревают мое сердце! — воскликнул старый губернатор. — Радостью наполнятся все сердца вдоль длинной реки св. Лаврентия, и белых и красных, когда долетит туда весть, что великий отец за океаном печется о них.
— Но все-таки не ожидайте слишком многого. Канада и так дорого обошлась нам, у нас много дел и в Европе.
— Ах, ваше величество, как бы я мечтал показать вам эту великую страну. Если ваше величество выиграет здесь какую-нибудь кампанию, что получит? Славу, несколько миль земли, Люксембург, Страсбург, один лишний город в королевстве. А там, при одной десятой расходов и сотой части необходимого здесь войска — целый новый мир в ваших руках. И какой, ваше величество, — обширный, богатый, прекрасный! Где в другом месте можно найти такие горы, леса, реки? И все это может быть нашим, если только мы сумеем взять. Кто помешает нам? Несколько разбросанных племен индейцев да небольшая кучка английских фермеров и рыбаков. Обратите туда ваши помыслы, ваше величество, и через несколько лет вы будете стоять в вашей цитадели в Квебеке и сможете воскликнуть: все это от снегов севера до теплого южного залива, от волн океана до больших равнин за рекой Маркетта — все это одна империя и имя ей — Франция, король ее — Людовик, а на знамени красуются цветы лилий!
Румянец вспыхнул на щеках Людовика при этой картине, льстившей его честолюбию. С горящими глазами, сидя в своем кресле, он всем телом подался вперед, но тотчас откинулся назад, когда губернатор кончил говорить.
— Даю слово, граф, вы достаточно-таки заразились от индейцев их способностью к красноречию, о которой нам так много приходилось слышать, — проговорил он. — Но эти англичане… Ведь они гугеноты, не так ли?
— По большей части. Особенно на севере.
— Так, пожалуй, выгнав их, можно было бы оказать услугу нашей святой церкви. Я слышал, у них там есть город Нью… Нью… Как его название?
— Нью-Йорк, ваше величество. Они захватили его у голландцев.
— А, Нью-Йорк. Я слышал еще о каком-то другом городе. Бос… Бос…
— Бостон, ваше величество.
— Да, да. Нам стоило бы иметь там гавани. Скажите же мне, Фронтенак, — промолвил король, понижая голос так, что его могли слышать только Лувуа и королевские особы, — сколько нам понадобилось бы войска для очистки страны от этих людей? Один-два полка и столько же фрегатов?
Старый губернатор отрицательно покачал седой головой.
— Вы не знаете их, ваше величество, — проговорил он. — Это суровый народ. Несмотря на вашу милостивую помощь, мы с трудом могли удержаться в Канаде. Этим же людям никто не помогал, им только мешали; невзирая на холод, болезни, бесплодную почву, они живут и плодятся так, что леса редеют перед ними и тают, словно лед на солнце, а звук их колоколов раздается там, где еще недавно завывали только волки. Они народ мирный и нехотя берутся за оружие, но уж если начали сражаться, то еще неохотнее прекращают борьбу. Чтобы положить Новую Англию к стопам вашего величества, я должен был бы попросить, по крайней мере, пятнадцать тысяч вашего отборного войска и двадцать линейных кораблей.
Людовик нетерпеливо вскочил и схватил трость.
— Я желал бы видеть вас подражающим тем людям, о которых вы только что говорили, с их превосходной привычкой обходиться во всем своими средствами, — вспылил он. — Преподобный отец, время отправляться в церковь. Земное может подождать, пока мы не воздадим должное небесам.
Он принял молитвенник из рук одного из присутствовавших и направился к двери настолько поспешно, насколько дозволяли ему высокие каблуки. Придворные расступались перед ним, а затем почтительно смыкались, следуя за королем по старшинству.
Глава III. У ДВЕРЕЙ ОПОЧИВАЛЬНИ
Пока Людовик доставлял придворным удовольствие, им самим втайне признаваемое за величайшее из всех человеческих наслаждений — лицезрение его августейшей особы, — молодой гвардейский офицер, стоявший перед дверью, был крайне занят передачей дежурному фамилий и титулов лиц, стремящихся получить доступ в опочивальню короля, обмениваясь с ними улыбками и короткими приветствиями. Его открытое, красивое лицо было хорошо известно всем придворным. Со своим веселым взглядом, живыми энергичными движениями он казался баловнем судьбы. И действительно, она благоволила ему. Три года тому назад это был никому неизвестный офицер, сражавшийся с алгонкинами и ирокезами в диких лесах Канады. Потом его перевели обратно во Францию в Пикардийский полк, где счастливый случай помог ему совершить то, что не предоставили бы ему и десять кампаний. Однажды зимой в Фонтенебло де Катина удалось схватить за узду и сдержать несущуюся лошадь с самим королем как раз в тот момент, когда та была на краю глубокого песчаного обрыва. Так он спас короля. И в настоящее время положение молодого, изящного, популярного гвардейского офицера, пользовавшегося доверием монарха, казалось действительно завидным. Однако, по непонятному капризу человеческой натуры, он уже пресытился скучной, хотя и блестящей жизнью двора и с сожалением вспоминал о той прежней, более суровой, но более свободной службе. И теперь, стоя у двери королевской опочивальни, он то и дело уносился мыслью туда, к диким берегам и покрытым бурлящей пеной быстрым рекам Запада. Вдруг взгляд его упал на лицо человека, знакомого ему как раз по прежним временам.
— Ах, г-н де Фронтенак! — воскликнул он. — Вы, вероятно, не забыли меня!
— Как? Де Катина? Ах, как приятно встретить одного из тех, кого видел по ту сторону океана. Но, однако, какой скачок от младшего офицера в Кариньянском полку до капитана гвардии. Вы быстро пошли вперед.
— Да, но не скажу, что я стал счастливее от этого. По временам я отдал бы все, чтобы снова лететь в утлом челноке по канадским быстринам или любоваться склонами тамошних гор, усеянных красными и желтыми листьями в месяц листопада.
— Да! — вздохнул де Фронтенак. — А знаете, мне не повезло настолько же, насколько посчастливилось вам. Меня вызвали сюда и на мое место уже назначен Делабар. Но не такому человеку, как он, устоять против бури, что скоро поднимется там. Когда ирокезы запляшут воинственную пляску, а Дюнган в Нью-Йорке будет подзадоривать их, я понадоблюсь, и меня найдут готовым гонцы короля. Сейчас увижу его и попытаюсь убедить разыгрывать там такого же великого монарха, каким он представляется здесь. Будь у меня в руках власть, я перекроил бы судьбы мира.
— Тс! Нельзя сообщать подобного рода вещи капитану гвардии! — воскликнул со смехом де Катина, когда суровый старый вояка проходил мимо него в королевскую опочивальню.
В этот момент в коридор вошел вельможа в роскошной черной одежде, отделанной серебром, и взялся за ручку отворившейся двери с уверенным видом человека, имеющего бесспорное право входа к королю. Но капитан де Катина, быстро сделав шаг вперед, преградил ему путь.
— Очень сожалею, г-н де Вивонн, — произнес он, — но вам воспрещен вход к королю.
— Воспрещен вход? Мне? Да вы с ума сошли!
Он отпрянул от двери с потемневшим лицом и с дрожащей полуприподнятой в знак протеста рукой.
— Уверяю вас, это приказание короля.
— Но это невероятно… Здесь ошибка.
— Очень может быть.
— Так пропустите же меня.
— Отданное приказание не допускает рассуждений.
— Мне бы только сказать одно слово королю.
— К несчастью, это невозможно.
— Только одно слово…
— Это не зависит от меня, сударь.
Взбешенный вельможа топнул ногой и воззрился на дверь, готовый силой ворваться в опочивальню. Потом он вдруг круто повернулся и быстро пошел назад с видом человека, принявшего какое-то решение.
— Ну вот, — проворчал де Катина, дергая свои густые черные усы, — натворит он теперь дел. По-видимому, сейчас явится сестрица. И предо мной встанет приятная дилемма: ослушаться данного мне приказания или приобрести в ней врага на всю жизнь. Я предпочел бы скорее отстаивать форт Ришелье против ирокезов, чем преграждать разгневанной фурии вход в комнату короля. Ну, вот, клянусь небом, как и ожидал, показывается какая-то дама. Ах, слава тебе, господи! Это друг, а не враг. Доброго утра, м-ль Нанон.
— Доброго утра, капитан де Катина.
К нему подошла высокая брюнетка, со свежим лицом и блестящими глазами.
— Вы видите, я дежурный. Я лишен удовольствия беседовать с вами.
— Что-то не припомню, просила ли я месье разговаривать со мной.
— Да, но не следует так премило надувать губки, а не то я не выдержу и заговорю с вами, — шепнул капитан. — Что это у вас в руке?
— Записка от г-жи де Ментенон королю. Вы передадите ему, не правда ли?
— Конечно, м-ль. А как здоровье вашей госпожи?
— О, ее духовник пробыл с нею все утро; беседы его очень, очень хороши, но такие грустные. Мы всегда бываем печальны после ухода г-на Годе. Ах, но я забыла, что вы гугенот, а значит, не имеете понятия о духовниках.
— Я не занимаюсь этими распрями и предоставляю право Сорбонне и Женеве оспаривать друг друга. Но, вы знаете, каждый должен стоять за своих.
— Ах, если бы вы только поговорили с мадам де Ментенон. Она сейчас обратила бы вас на путь истинный.
— Я предпочитаю говорить с м-ль Нанон, но если…
— О!
Раздалось легкое восклицание, шелест темной одежды, и субретка исчезла в одном из боковых переходов.
В конце длинного освещенного коридора показалась фигура величественной, красивой дамы, высокая, грациозная и до чрезвычайности надменная. Она не шла, а плыла, словно лебедь. На даме был роскошный лиф из золотой парчи и юбка серого шелка, отделанная золотистыми с серебром кружевами. Косынка из дорогого генуэзского вязанья наполовину прикрывала ее красивую шею. Спереди косынка была застегнута кистью жемчуга; нить из перлов, каждое зерно которой равнялось годовому доходу какого-нибудь буржуа, красовалась в ее роскошных волосах. Дама была, правда, уже не первой молодости, но чудная линия ее фигуры, свежий чистый цвет лица, блеск глаз цвета незабудок, опушенных густыми ресницами, правильные черты — все это давало ей право считаться первой красавицей и в то же время прослыть за злой язычок самой опасной женщиной Франции. Вся осанка, поворот изящной гордой головки, прекрасно посаженной на белой шее, были так обаятельны, что чувство восторга взяло верх над страхами молодого офицера, и, отдавая честь, он с трудом удерживал требуемый обстоятельствами вид непоколебимой твердыни.
— А, это капитан де Катина, — произнесла г-жа де Монтеспан с улыбкой, которой капитан предпочел бы самую кислую мину.
— Ваш покорный слуга, маркиза.
— Я очень рада, что нахожу здесь друга, ведь утром произошла какая-то курьезная ошибка.
— Очень сожалею о том, что слышу о ней, мадам.
— Это касается моего брата, де Вивонн. Просто смешно говорить об этом, но его смели не допустить к королю.
— На мою долю выпало это несчастье, маркиза.
— Как? Вы, капитан де Катина?! На каком основании?
Она вытянулась во весь свой величественный рост, а большие голубые глаза заискрились гневным изумлением.
— По приказанию короля, мадам.
— Короля? Ложь! Он не мог нанести публичное оскорбление моей семье! Кто отдал такое нелепое приказание?
— Сам король через Бонтана.
— Чепуха! Как вы смеете думать, что король решится отказать в приеме одному из Мортемаров устами лакея? Вам это просто приснилось, капитан.
— Желал, чтобы это было так, мадам.
— Но подобного рода сны, капитан, не приносят их владельцу счастья. Отправляйтесь доложить королю, что я здесь и хочу поговорить с ним.
— Невозможно, мадам.
— Почему?
— Мне запрещено передавать поручения.
— Какие бы то ни было?
— От вас, маркиза.
— Однако, капитан, вы прогрессируете! Только этого оскорбления мне и не хватало! Вы вправе передавать королю поручения какой-то авантюристки, перезрелой гувернантки, — она резко рассмеялась над описанием облика своей соперницы, — и не рискуете доложить о приходе Франсуазы де Мортемар, маркизы де Монтеспан.
— Таковы приказания, мадам. Глубоко сожалею о том, что на мою долю выпало их исполнение.
— Прекратите ваши уверения, капитан. Впоследствии вы узнаете, что действительно имеете право чувствовать себя огорченным. В последний раз — вы отказываетесь передать мое поручение королю?
— Принужден отказаться, мадам.
— Ну, так я сама это сделаю.
Она бросилась к двери, но капитан предупредил ее, преградив маркизе путь своей фигурой и вытянув руки.
— Ради бога, подумайте о себе, мадам, — прошептал он умоляюще. — На вас смотрят.
— Фи! Всякая шваль…
Она презрительно обвела глазами группу швейцарских солдат, получивших распоряжение своего сержанта отойти несколько в сторону. Теперь они наблюдали эту картину с широко раскрытыми глазами.
— Говорят вам, я увижу короля.
— Никогда еще ни одна дама не нарушала утреннего приема своим присутствием.
— Ну, так я буду первой.
— Вы погубите меня, если пройдете.
— А я все-таки настою на своем.
Дело становилось серьезным. Де Катина вообще отличался находчивостью, но на этот раз она ему изменила. Решительность (так говорили в ее присутствии) или нахальство (так злословили за глаза) г-жи де Монтеспан вошли в поговорку. Если маркиза будет настаивать на решении пройти в опочивальню, хватит ли у него воли удержать силой женщину, еще вчера державшую в своих руках весь двор и, как знать, благодаря красоте ли, уму ли, энергии ли, могущую завтра же возвратить свое влияние? Однако, если она настоит на своем, он навсегда потеряет милость короля, не терпящего ни малейшего уклонения в исполнении его приказаний. Но если он прибегнет к насилию, то совершит поступок, который маркиза никогда не забудет, и коль скоро ей удастся вернуть свое влияние на короля, она смертельно отомстит ему. Таким образом, как говорится: куда ни кинь — все клин. Но в ту минуту, когда прежняя фаворитка монарха, сжав руки и сверкая гневно глазами, собиралась предпринять новый натиск, капитану внезапно пришла в голову счастливая мысль.
— Если бы маркизе было угодно подождать, — проговорил он успокаивающим тоном, — король сейчас проследует в капеллу.
1 2 3 4 5 6