От передней панели тянулись пров
ода, и с этими проводами возился, присев на корточки, незнакомый дядька в б
елом халате. Феде он сразу не понравился. Черные, плоские, намазанные жиро
м, волосы, усы и бородка вокруг ярко-красного пухлого рта, маленькие глазк
и то ли серые, то ли зеленые.
Гуру потрепал Федю по щеке, протянул стакан с темно-коричневой мутной жи
дкостью. Федя зажмурился и выпил залпом. От знакомого гадкого горьковато
го вкуса свело скулы. Травяной настой на этот раз был слишком крепким, зас
трял в горле колючей каракатицей. Даже слезы из глаз брызнули. Гуру внима
тельно наблюдал, ждал, пока Федя проглотит положенную порцию гадости, а п
отом велел раздеться и лечь на банкетку.
Черный напомаженный дядька смазал ему виски и пятки чем-то липким. К коже
приклеили лейкопластырем холодные колючие провода.
Ц Закрой глаза, Ц приказал гуру.
Ц Ты уверен, что он выдержит? Ц донесся до него сквозь нарастающий звон
в ушах голос напомаженного дядьки. Ц Доза-то взрослая.
Ц Этот выдержит, Ц успокоил его гуру, Ц его в любом случае нельзя остав
лять.
«Конечно, нельзя, Ц неслось в Фединой голове, Ц скоро конец света, все по
гибнут. Если я останусь здесь, тоже погибну. Надо слушаться гуру. Он знает,
как спастись. Я верю гуру. Он заберет нас к золотой реке, очень скоро нам вс
ем станет хорошо и спокойно. Гуру знает место на земле, где можно спастись
. Желтый Лог… золотая река Молчанка… надо молчать и слушаться гуру… дале
ко в Сибири, в глубине тайги, есть город солнца, место, где мы спасемся…»
Перед глазами вспыхивали ослепительные золотые огни. Голова пылала, сло
вно в ней плескалось расплавленное золото. Сквозь жгучий золотой мрак Фе
дя видел бледное, сосредоточенное лицо своей матери. Она тоже думала о ст
рашном конце света, о прекрасном золотом спасении, она тоже знала, что над
о во всем слушаться гуру и никому не рассказывать про Желтый Лог и город с
олнца, иначе все бросятся туда, а всем, конечно, не хватит места.
Ц Желтый Лог… город солнца… Ц без конца повторял Федя, вытянувшись в ст
рунку на жесткой койке в детской психиатрической больнице и слабо шевел
я запекшимися губами.
Это были первые слова, которые он произнес после четырех лет молчания и о
днообразного, пустого «омм».

Глава 3

Сначала Никита решил не выходить из квартиры хотя бы несколько дней. Пок
а ехал в такси от Сокола до Кропоткинской, все пытался сообразить, что над
о купить в ночном супермаркете. Он по наивности своей полагал, что будут о
ни у него, эти несколько дней.
Сахар, чай, кофе, сигареты, зубная паста, мыло… Этот простой перечень заста
вил его вздрогнуть. Господи, ведь только что чуть не убили. Валялось бы сей
час мертвое тело под горой витринных осколков, накрыли бы черным полиэти
леном, увезли в морг. И не надо было бы ни кофе, ни сигарет, ни мыла. А где-то р
ядом кружила бы удивленная растерянная душа, которую выдернули из тепло
й оболочки значительно раньше положенного срока.
В такси тихо играла музыка. Мимо окон плыл ночной город, такой родной и так
ой равнодушный.
Ц Знаете, меня сейчас чуть не убили, Ц услышал Никита собственный хрипл
ый насмешливый голос.
Ц Да ну? Правда, что ли? Ц так же хрипло и насмешливо отозвался таксист, н
е поворачивая головы.
Играл оркестр Поля Мориа. Сладкая композиция из мелодий Франсиса Лея.
Ц Чуть не убили, но, наверное, все-таки убьют. Достанут. Им очень надо, Ц пр
обормотал Никита совсем тихо.
Ц Что? Ц переспросил таксист.
Ц Вот здесь направо, Ц громко произнес Никита. Оказавшись дома, бросив
на лавку в прихожей пакет с запасами, он машинально включил чайник, потом
стал двигать тяжеленный дубовый буфет на кухне. Он подозревал, что один н
е справится. Десять лет назад, когда был ремонт в квартире, буфет двигали т
рое крепких грузчиков. Они вспотели, изматерились до икоты, проклиная до
бротный цельный дуб.
Ц Жить захочешь Ц сумеешь, Ц сказал он себе и навалился на дубовый буф
етный бок.
Семейная реликвия ста пятидесяти лет от роду не собиралась двигаться с м
еста. Внутри жалобно звякали чашки. За буфетом была забитая намертво две
рь черного хода.
Восемьдесят лет назад, в 1918-м, этот черный ход спас жизнь поручику Сергею С
оковнину, двоюродному прадеду Никиты. Поручик успел удрать от чекистов,
когда пришли его арестовывать. Потом, при советах, как говорила бабушка А
ня, был забит парадный ход, и все пользовались черным. Квартиру Ракитиных
поделили на крошечные клетушки. Она стала коммунальной. Был даже какой-т
о квартирный актив, который возглавляла дворничиха Пронькина.
А поручик Соковнин выжил, умудрился удрать на пароходе в Константинопол
ь, оттуда перебрался в Америку, женился, успел нажить троих детей, а в соро
к четвертом погиб в возрасте пятидесяти двух лет, в чине полковника арми
и США, подорвался на фашистской мине где-то в окрестностях Парижа.
Никита отошел на шаг, отдышался, оглядел буфет со всех сторон. Времени мал
о. Его, пожалуй, совсем нет. Наверняка профессионалы в джипе уже осознали с
вою ошибку. Зря он накупил столько запасов. Не пригодятся…
Ц Ну давай же, милый, давай, Ц пробормотал он, пытаясь оторвать дубовые н
ожки от пола.
В буфете что-то громко стукнуло. Упала какая-то тяжелая банка. По-хорошем
у, надо бы вытащить все содержимое. Но на это уйдет час. Уже светает.
Ц Шевелись, мать твою, двигайся, старая деревяшка! Ц рявкнул Никита.
И дубовая громадина подчинилась. Проехала несколько сантиметров по лин
олеуму. Вот так. Теперь еще немного. Наконец между стеной и буфетом образо
валось пространство около полуметра. Этого достаточно, чтобы протиснут
ься и откупорить забитую дверь. Прямоугольник линолеума под буфетом отк
леился от пола. Если ножом вырезать, а потом, оказавшись за дверью на черно
й лестнице, ухватиться за край лоскута, придвинуть буфет назад, к стене, за
крыть проход, можно выиграть еще несколько минут, пока они разберутся, до
гадаются.
Никита отыскал в ящике с инструментами старый скальпель, острый, как бри
тва, и полоснул по линолеуму с трех сторон. Попытался сдвинуть. В принципе
можно. Но придется сделать это очень быстро. На это нужны нечеловеческие
силы. Вернее, силы человека, который очень хочет жить.
За окном щебетали первые птицы. Светало. Рубашка пропиталась потом и про
тивно липла к телу. Хорошо бы, когда все будет готово, принять душ. Но это оп
асно. По закону подлости, они явятся именно в тот момент, когда он будет пл
ескаться в душе. Он не услышит и может не успеть…
Между прочим, восемьдесят лет назад поручик Соковнин успел. Он как раз мы
лся в ванной, когда чекисты вломились в квартиру. Душ, разумеется, в восемн
адцатом уже не работал. Поручик поливался из ковшика ледяной водой. Он не
услышал, как они вломились. Его племянница, тринадцатилетняя Аня, которо
й потом суждено было стать Никитиной бабушкой, умудрилась задержать их в
прихожей, заговорить зубы. И изрядно покричать, пошуметь, чтобы поручик р
асслышал за плеском воды.
Ц Ой, это у вас настоящий «маузер»? Подождите, господин чекист! Покажите,
я никогда не видела. А он правда стреляет?
Аня была ангельски хорошенькой. Блестящие золотые локоны, огромные ярко
-голубые глаза.
Ц А чаю вы не хотите, господа чекисты? У нас есть немного настоящего чая. Я
как раз поставила самовар. Знаете, есть даже колотый сахар… Подождите, та
м не убрано, куда вы?..
Поручик успел натянуть подштанники, прихватил всю прочую одежду и свой и
менной пистолет, встал на бортик ванной, открыл высокое, под самым потолк
ом, окошко между кухней и ванной комнатой, подтянулся, перелез, бесшумно с
прыгнул, прошмыгнул в дверь черного хода. А через секунду чекисты уже вор
вались на кухню.
Ц Как же ему удалось с узлом одежды, так быстро и бесшумно? Ц спрашивал Н
икита бабушку Аню, когда она в сотый раз рассказывала ему эту историю.
Ц Не знаю. Очень жить хотел, Ц отвечала бабушка. Никита лет с десяти пыта
лся повторить ловкий трюк поручика. Приставлял стремянку к окну ванной к
омнаты. Только в четырнадцать удалось подтянуться, перевалиться через о
кно и, зажмурившись, спрыгнуть на кухонный пол. Няня Надя, жарившая картош
ку на плите, закричала как резаная и стала быстро, мелко креститься. Никит
а спрыгнул неудачно, подвернул ногу, порвал связки. Если бы поручик Серге
й Соковнин спрыгнул также, его бы уже через полчаса расстреляли.
Никита загасил сигарету, достал из ящика с инструментами пассатижи и при
нялся откупоривать забитую дверь черного хода. Гвозди успели проржавет
ь и намертво вросли в стену. Спасибо, что десять лет назад мама отказалась
от разумной идеи заложить дверь кирпичом. С черной лестницы воняло, в ква
ртиру лезли тараканы и даже крысы забегали иногда. Но ленивые рабочие, ко
торые делали ремонт, убедили маму, что довольно будет просто забить двер
ь и задвинуть чем-нибудь тяжелым. Спасибо ленивым рабочим. Квартира прев
ратилась бы сейчас в мышеловку. Впрочем, тогда он бы и не поехал домой посл
е стрельбы.
А куда бы он поехал без денег, без документов? Куда, интересно, ему деватьс
я потом, когда он откупорит дверь, когда придется удирать через вонючий ч
ерный ход, через чердак, перепрыгивать с крыши на крышу, как восемьдесят л
ет назад поручик Соковнин?
…В четырнадцать, когда порванные связки срослись, Никита повторил трюк,
от начала до самого конца. Даже время засек. Ровно три с половиной минуты.
Самое неприятное Ц перепрыгнуть с крыши своего дома на соседнюю. Высота
двенадцать метров. Расстояние между крышами не больше полуметра. Главно
е вниз не глядеть. Главное представить, что за тобой гонятся люди с «наган
ами» в кожаных куртках. И ты очень хочешь жить.
Сейчас ему не четырнадцать, а тридцать восемь, и ничего представлять не н
адо. Все так и есть. Люди в кожаных куртках. С автоматами. И жить очень хочет
ся…
Он до крови изодрал пальцы, выдергивая ржавые гвозди. Дверь наконец подд
алась. Пахнуло застарелой плесенью и кошачьей мочой. Черным ходом перест
али пользоваться в двадцать седьмом году, когда всемирно известный опер
ный баритон Николай Ракитин вернулся с семьей из эмиграции, купившись на
уговоры советского правительства. Баритону предоставили его собствен
ную квартиру в Москве. Выселили прочих коммунальных жильцов, сломали пер
егородки. Председатель «квартактива» дворничиха Пронькина долго еще г
розила подпалить проклятую буржуазию.
Прадед Никиты хотел петь по-русски, на сцене Большого театра. Николай Пав
лович Ракитин надеялся как многие тогда, что большевики долго не протяну
т Ц К тому же всемирная слава изрядно поблекла в холодном сером Берлине.
Для немцев петь было скучно. Хотелось прадеду-певцу домой. Родину любил. Д
аже такую, вымазанную до макушки совдеповским дерьмом.
Потом ему пришлось своим глубоким баритоном исполнять партийные марши
и гимны, солировать в хоре.
А соколов этих все люди узнали, Первый сокол Ленин, второй сокол Сталин…

Пришлось петь перед «Самим», почти наедине, в небольшом кабинете, в прису
тствии нескольких приближенных, которые казались скорее призраками, че
м живыми людьми на фоне широкоплечего коренастого Хозяина. От Хозяина ис
ходил жар. Нехороший, дурно пахнущий жар, как от кастрюли, в которой варитс
я несвежее мясо. Николай Павлович рассказывал жене, дочери и сыну шепото
м в ванной, включив воду, о глубоких безобразных язвинах на серых щеках, о
желтых глазах, волчьих или тигриных, о коротконогой, как обрубок, фигуре в
простом кителе и кавказских мягких сапожках.
Когда Никите было шестнадцать, он приставал к бабушке Ане с одним и тем же
вопросом: «Зачем?» Он рисовал в голове идиллические картинки свободного
мира и представлял самого себя где-нибудь на Бродвее или на Монмартре.
Ц Что ему стоило остаться? Ц спрашивал он про своего прадеда. Ц Мы бы жи
ли совсем иначе. Я бы…
Ц Ты? Ц улыбалась бабушка Аня. Ц Тебя бы не было, Никита.
Ц Почему?
Ц Потому что твой папа не встретил бы твою маму, женился бы на другой жен
щине, и у них родился бы другой мальчик. Или девочка.
Вот это казалось шестнадцатилетнему Никите совершенным бредом. Что уго
дно могло не состояться в мире. Любая случайность сто, или двести, или милл
ион лет назад имела право повернуть мир в другую сторону. Но он, Никита Рак
итин, не мог не родиться.
Все было готово. Он прихватил фонарик, поднялся вверх по черной лестнице
на чердак, проверил выход на крышу, спугнул шумную воробьиную стаю и так с
ильно вздрогнул от громкого щебета, что потерял равновесие. Ноги засколь
зили по влажной жести. Он успел ухватиться за хлипкую ржавую оградку. Сер
дце забилось, как воробей, сжатый в кулаке. Он еще раз, всей кожей, почувств
овал, как близко подошла к нему смерть, как она дышит в лицо, заглядывает в
глаза с любопытством: страшно тебе?
Влажная от пота рубашка стала ледяной. Ткань примерзала к коже, как желез
о примерзает к языку, если лизнуть на морозе. Вернувшись в квартиру и взгл
янув на себя в зеркало, он заметил кровь на щеке и вспомнил про осколок. На
до вытащить и продезинфицировать, иначе загноится. Он тщательно вымыл ру
ки. Ободранные пальцы не слушались, осколок оказался скользким. Пришлось
глубоко расковырять себе щеку, но боли он все равно не почувствовал. Рако
вина была вся в крови.
Сердце продолжало учащенно биться, и по тому, как упрямо подступал к горл
у страх, он понял: они сейчас придут.
«Уже? Так скоро? Ц пискнул у него внутри тоненький голосок. Ц Я не успел п
ринять душ, выпить чашку чаю, я только что закончил откупоривать мышелов
ку. Мне надо отдохнуть…»
Он кое-как заклеил кровоточащую щеку куском пластыря, выключил воду. Зна
ть бы, сколько еще времени осталось… Страх подсказывал, что не осталось в
овсе. Но страх Ц плохой советчик. Надо сначала понять; зачем они придут. Е
сли только затем, чтобы убить, то это произойдет не сию минуту. Сначала они
должны проверить, дома ли он. А зачем он сам примчался домой? Зачем потрат
ил столько сил, освобождая дверь черного хода? Не проще ли было вообще не п
оявляться в своей квартире?
Нет. Не проще. Для того чтобы исчезнуть, нужны деньги и документы. Но главн
ое, он должен взять из квартиры то, из-за чего его хотят убить. То, что может
впоследствии спасти его. Несколько аудиокассет и компьютерных дискет.

Они будут искать в квартире кассеты, дискеты, фотопленки, негативы и фото
графии. Они обязательно влезут в компьютер. Вот почему он примчался домо
й и потратил столько времени, чтобы подготовить себе путь к бегству чере
з черный ход.
Стационарный компьютер приглушенно пискнул, включаясь. На клавиатуре и
на мыши остались кровавые пятна. Руки дрожали. За окном совсем рассвело. О
н вышел на нужные файлы, переписал на дискету, а затем стал уничтожать бол
ьшие куски текста.
Вот так. Пусть теперь ищут.
Уходить надо прямо сейчас. Он ведь не сошел с ума, он не собирается сидеть
и ждать их, принимать душ, пить чай. Сердце забилось чуть тише, словно спец
иально для того, чтобы он сумел расслышать легкий скрежет в замочной скв
ажине.

* * *

Оксана Егорова вместе с детьми посещала группу «Здоровая семья» год, с д
екабря девяносто третьего по декабрь девяносто четвертого.
Ну не мог же, в самом деле, Иван Павлович связать их, всех троих, жену и двух
сыновей, запереть, посадить в бункер. А слова, категорические запреты, уго
воры, угрозы, просьбы они просто не слышали. Как будто щелкало у каждого вн
утри какое-то устройство, и Иван Павлович становился для жены и сыновей н
еодушевленным предметом, который надо просто обойти, чтобы не удариться.

К декабрю девяносто четвертого группа уже занималась не в физкультурно
м зале школы, а в Доме культуры. Занятия начинались утром и затягивались д
о позднего вечера. Дома никто с Егоровым не разговаривал. Оксана перебра
сывалась с детьми короткими непонятными репликами, и все трое замолкали
при появлении Ивана Павловича.
Ц Ты, папа, живой мертвец, Ц спокойно сообщил однажды Славик, Ц ты питае
шься ядом, и все твои слова Ц трупный яд. У тебя черная мертвая аура. Тебя н
ельзя слушать. Это вредно для здоровья.
Егорову захотелось ударить ребенка. Но он сдержался. Он знал, что Славик с
покойно выдержит удар, не скажет ни слова, не заплачет и молча выйдет из ко
мнаты.
Иван Павлович пытался говорить с Федей, но младший сын отворачивался и м
олчал.
Оксана давно перестала срывать с него одежду и смеяться русалочьим смех
ом. Она теперь спала на полу, в комнате мальчиков.
Как-то после рейса, за бутылкой водки, он поделился своими проблемами с бо
ртинженером Геной Симоненко.
1 2 3 4 5 6 7 8