– Ах ты! – бывший черносотенец с места кинулся на своего друга, однако опричник, даром что в юшмане и с мясом в руках, успел распластаться так, что боярский сын пролетел над ним, всего лишь сорвав налатник.
Нислав моментально вскочил, вскинув бердыш:
– Что происходит?
– Вот-вот, – довольный реакцией Феофана, кивнул Зализа. – Ты сперва человека моего накорми, а уже потом душегубство замышляй.
– Купцы едут, – скользнул взгляд поднявшегося на ноги боярина по реке. – Гости торговые.
Но если Феофан Старостин сообщил про показавшийся на реке санный обоз с известной долей безразличия, то Зализа недовольно поморщился. Про такую возможность он заранее не подумал, и предстоящая встреча с неведомым пока хозяином ему не нравилась.
Даже в обычном селении проходящее мимо войско всегда вызывает беспокойство. Но им хоть сказать можно, что к Гдову выступаешь, далеко на запад, и для здешних земель сия тревога безвредна. Однако купца этим не проймешь. Товар в обозах казны стоит немаленькой, стен каменных вокруг него нет. А потому гость торговый – тварь пугливая. Весть о близкой войне способна намертво перекрыть торговлю по реке на половину зимы. И виноватым окажется он, государев человек Семен Зализа, со своими глупыми задумками.

Глава 2
ТИХАЯ РЕКА

Обоз подтягивался к воинскому лагерю по быстро тонущей в сумерках реке. Зализа переместился со своего одинокого места к костру, на котором людишки Феофана уже закончили готовить. Смерды немного передвинули лапник и снова прикрыли шкурами. Теперь опричник мог, по крайней мере, пригласить нежданного гостя сесть погреться у огня, а не морозить его посреди поляны. Да и стемнело уже изрядно, а пляшущие языки огня давали хоть какой-то свет.
Бояре успели настреляться вдосталь, и теперь последние из них возвращались с того берега с собранными вокруг мишени и выдернутыми из ствола стрелами.
Парень в колонтаре, долго круживший вокруг Юли, наконец решился задать вопрос:
– Скажи, боярыня, а вправду амазонки себе правую грудь выжигают?
– А ты, никак, пощупать хочешь? – вскинула брови девушка.
– Нет, нет, – шарахнулся паренек.
– А зря, – хмыкнула Юля. – Ладно, иди сюда. То ли их разговора никто не услышал, то ли все достаточно поразвлеклись, но никто над латынинским новиком насмехаться не стал. Он послушно приблизился к девушке, не сводя глаз с ее груди.
– Тебя как зовут?
– Глеб Латынин, Никитин сын.
– Ты куда смотришь, Глеб? Вот туда посмотри! – Юля указала на сосну. – Лук есть?
– Да.
– Стреляй.
Парень помялся, но спорить не стал. Вытащил из висящего на боку колчана лук, наложил стрелу, сосредоточился и рывком вытянул вперед левую руку. Звонко тренькнула тетива, а стрела мелькнула в чащу где-то далеко, далеко левее сосны.
– Ну и как, Глеб, сильно тебе отсутствие груди помогло?
– Ну, не все так...
– Ты куда смотришь? – Юля, тяжело вздохнув, кивнула. – Ладно. Попадешь с этого места в сосну, дам потрогать.
– Так... Темно уже...
– Ну, извини, – развела руками девушка и повернула в сторону своих товарищей.
– Боярыня!
– Ну, чего тебе еще?
– А вторая... Тоже стреляет?
– Нет, она поет.
Подойдя к выстроившимся полукругом палаткам, Юля нырнула в желтую, извернулась внутри и высунула голову в круглый входной клапан:
– Инга, что-то ты и вправду давно не пела.
– Холодно чего-то, – поежилась та.
Зима заставила-таки певицу расстаться с коротким красным платьем и переодеться в обычное местное одеяние с огромным количеством длинных юбок, душегрейку и тулуп. Правда, на голове ее вместо положенного платка плотно сидел малахай с пушистыми беличьими хвостами над висками. Зато небольшой размер ноги позволил Инге, как и лучнице, надеть местные валенки.
– Вот именно, – поежилась Юля. – Холодно, голодно, повыть охота. У-у-у.
– Ну так поешь, чего скулить-то? – не выдержал Росин. – Каша на всех сварена.
– Не-а. Меня тут и без вас один тип покормить должен, – она перевернулась на спину зажмурилась и негромко запела:

Шумел камы-ы-ыш,
Деревья гну-у-улись
И ночка ту-у-умная была.
Одна возлу-у-у-убленная пара
Всю ночь гуляла до у-у-у-тра.

– Ты в ритм не попадаешь, – любезно сообщила певица.
– Ну и что? Зато громко, – и Юля продолжила:

Шумел камы-ы-ыш,
Деревья гну-у-улись
И ночка ту-у-умная была.
Одна возлу-у-у-убленная пара
Всю ночь гуляла до у-у-у-у-тра.

– Поела бы ты, Юленька, – попросил Игорь Картышев.
– Если честный, сам принесет, – улыбнулась девушка:

Шумел камы-ы-ыш,
Деревья гнулись
И ночка ту-у-умная была.
Одна возлу-у-у-убленная пара
Всю ночь гуляла до у-у-у-у-тра.

– А поутру они вставали! – не выдержав глумления над музыкой, продолжила Инга. – Кругом примятая трава. Да не одна трава примята, помята молодость моя!
От природы могучий, да еще хорошо поставленный в училище имени Гнесина голос в вечерней тишине прозвучал так, что казалось, разверзлось небо, и на воинский лагерь обрушился глас небесный, мелко задрожали сосны, и закружился в морозном воздухе невесть откуда посыпавшийся снег.
– Класс, – удовлетворенно кивнула лучница. – Твоим голосом, Инга, горные породы дробить можно.
– Голос как голос, – обиженно пожала плечами певица. – Ни один нормальный профессионал, между прочим, в микрофон не поет. Нет еще в мире зала, который не перекрывал бы обычный человеческий голос.
– Сейчас – это точно, – с изрядной долей ехидства согласилась Юля. – О, и вправду идет!
Побежденный в соревновании боярин, смущенно приглаживая рыжие кудри левой рукой, в правой нес большой ломоть хлеба с разложенной на нем снедью – похоже, мелко нарубленным мясом. Ноздреватая хлебная мякоть пропиталась мясным соком почти насквозь и издавала соблазнительный запах богатого застолья.
– Я, пожалуй, вылезу, – решилась Юля, сглотнув слюну.
– Вот, боярыня, – воин протянул ей угощение. – Готовить сегодня все равно уже темно.
– Ничего, поход длинный, – “утешила” его лучница и принялась за трапезу.
Правда, ела она не мясо с хлебом, как все воины, а хлеб вместе с мясом, чем опять смутила боярина – но тому отступать было некуда, и он, немного выждав, пригладил русую курчавую бороду, пощипал себя за усы и спросил:
– А муж-то твой кто?
– Муж, – чуть не подавилась лучница. – С чего ты взял, что я замужем?
– Так, – окончательно запутался боярин, – годов тебе, поди, уже двадцатый. В поход пошла. Не одна же?!
– Слыхала, Инга? – обрадовалась девушка. – Двадцатый, говорят, пошел. Бяда.
В двадцать лет она еще только бросила сборную, порвав с большим спортом раз и навсегда – но хвастаться этим эпизодом своей биографии отнюдь не собиралась.
– Так что мне по-твоему, боярин, в монастырь теперь идти?
Воин промолчал. По его мнению, именно так и следовало поступить честной девушке, которой родители до восемнадцати лет так и не нашли мужа. Если, конечно, она не хотела, чтобы вскоре о ней, как о всякой старой деве, начали расползаться дурные сплетни.
– Тебя звать-то как, кормилец?
– Варламом меня зовут, боярина Евдокима Батова сын.
– Вот и познакомились, – кивнула лучница. – Меня можешь просто Юлей звать, во мне боярской крови нет. Сам-то ты давно женат? Тоже, вроде, не мальчик?
– Рано мне еще, – покачал головой сын боярина Батова. – Не остепенился еще, двором своим еще не обзавелся.
– М-м! – возмутилась Юля набитым ртом, вскинула палец, торопливо дожевала, и только после этого выплеснула недовольство: – Мне, значит, в монастырь, а тебе еще рано?!
– Так ведь мне, – не понял сравнения боярин, – мне еще поместье у государя заслужить надобно, али еще как добыть, дом, двор поставить, хозяйство завести. Это вы, бабы, на все готовое приходите. Вам потребно только дом под руку взять, да детей мужу рожать.
– А кормить? – с этими словами Юля снова вцепилась зубами в хлеб.
– Ну, следить, чтобы готовили хорошо, – у боярина оказался совсем другой взгляд на понятие “домохозяйки”.
– Вообще, в этом что-то есть, – неожиданно согласилась спортсменка. – А то мучайся потом в общаге с дитятей и одной стипендией на троих.
– А-а... – боярин Варлам задумался над услышанной фразой, пытаясь уловить ее сокровенный смысл, а лучница доела предложенное угощение и ото шла в сторону, вытерла руки о снег. Когда девушка вернулась, воин протянул ей кожаную флягу, спрятанную в шитый бисером мешочек. – Испей, пока теплое.
– Сладкое, – облизнула губы Юля, возвращая флягу. – Спасибо. И чехол красивый. Кто вышивал?
– Была... знакомая, – сгреб бороду в горсть боярин. – Лихоманка забрала.
– Извини, – впервые за вечер смутилась сама спортсменка.
– Лет пять прошло... – тряхнул головой воин. – У меня просьба к тебе, боярыня Юлия. Не позорь ты меня, возьми другой откуп. К чему тебе мое кашеварство? Ни тебе поесть, ни мне покоя.
– А чего же мне тогда с тебя брать, стрелок? – развела руками лучница. – Это ты для меня сразу много желаний придумал. А мне что просить?
– Назначай, откуп боярыня, – твердо попросил сын боярина Батова. – На все согласен. Избавь...
– Ну, не знаю... – вздохнула Юля. – Ладно. Позорить тебя я и так не хотела. А откуп... Откуп потом придумаю. Согласен?
– Согласен, – с хорошо заметным облегчением кивнул воин и, снизив голос, спросил: – Скажи, боярыня, а как получается у подруги твоей так громко петь?
– Ага, – кивнула Юля, – как откуп раз решили, он сразу про подругу вспомнил!
– Не про нее спрашиваю, – замотал головой боярин Варлам. – Про голос.
– Голос у нее легальный, попрошу без намеков, – заявила спортсменка. – Господом даденый, отцом Никодимом благословленный. Поет она, и очень хорошо. Инга, спой пожалуйста!
– Не буду, – покачала головой девушка. – Холодно.
– Варлам, дай ей свою флягу. Там компотик еще горячий.
Воин вздрогнул – так вот, просто по имени, его называли только дома, в семье. Но вслух ничего не сказал, снял с пояса флягу, протянул Юлиной подруге. Та взяла, немного попила, вернула.
– Спасибо. Привкус медовый, приятный.
– Сыта, – кратко пояснил боярин.
– Спой, Инга.
– Не хочу. Настроения нет.
– Ты же певица, Инга! Ты всегда должна хотеть!
– Нет, – поморщилась та. – В другой раз.
– Ну ладно, – махнула рукой Юля. – Тогда я сама спою. Любишь песни, Варлам?
Боярин, улыбаясь в густую бороду, кивнул.
– Сейчас, – лучница закинула голову к темному ночному небу и старательно заскулила тоненьким голосом:

Ой, полным-полна моя коробочка,
Есть и ситец и парча,
Пожалей, душа-зазнобушк
С молодецкого плеча!

– Перестань, пожалуйста, – взмолилась певица. – Уши вянут, и слова все переврала.
– А как нужно?..

* * *

Зимний день короток. Сумерки неспешно сгущались над покрытой прочным ледяным панцирем рекой. Куда спешить? От тьмы не уйдешь, и она все равно завладеет всем: и реками, и лесами, и заснеженными полями, и огородившимися высокими стенами селениями. Разве только кострам ночь оставит в жертву небольшие светлые круги. Ей не жалко, все равно под ее властью – весь мир.
Зализа сидел у огня на медвежьей шкуре, скрестив ноги и продолжая поигрывать своим маленьким ножом, перебирая его между пальцами, перекидывая из руки в руку, отпуская и снова ловя, не давая долететь до земли. Пламя испарило изморозь с его бороды, согрело доспех и теперь красными отблесками играло на начищенных пластинах юшмана, придавая опричнику невероятно зловещий, кровожадный вид безжалостного монстра.
Подошедший с реки купец, невысокий, но широкоплечий – скорее всего, благодаря богатой шубе Из пушистой куницы – увидев воеводу, аж поежился и неожиданно низко поклонился, зажав в руке высокую нерпичью шапку:
– Здрав будь, боярин Семен Прокофьевич.
– И тебе здоровия желаю, гость дорогой, – кивнул Зализа. – Садись к огню, угостись, чем Бог послал, расскажи, кто таков, из каких земель, откуда и куда путь держишь?
То, что купец знал его по имени, опричника не удивило. Коли по Луге дела свои торговые ведет – не может не знать.
– Нынче я из Персии, Семен Прокофьевич. Милостью государя нашего Ивана Васильевича, по Волге наши струги ходят ноне невозбранно до самого моря, и торговля стала ох как хороша, – вежливо, без особого подобострастия выразил свое благожелательное отношение к власти купец. – Привез по осени бумагу сарацинскую, доспехи и оружие кузнецов тамошних, а также шелка невесомые. Хочу, пока зимний путь стал, лишний товар в Ганзу перепродать, а то летом туда ходить недосуг.
Купец засунул руку за ворот огромной шубы, способной вместить никак не меньше трех взрослых людей, и извлек резную деревянную шкатулочку, открыл крышку и ловким отработанным движением выдернул оттуда невесомое шелковое покрывало. Покрывало раскрылось в воздухе и, паря над шкурами, стало неторопливо опускаться вниз. Таким же умелым жестом гость сдернул его к себе, не дав коснуться земли, и опустил назад в шкатулку. Хлопнула, опустившись, крышка, и купец, слегка склонив голову, протянул ее опричнику.
– Прими от меня скромный подарок, Семен Прокофьевич, не чини обиды. Я, Кондрат Логинов, сын Василия, много хорошего о тебе слышал.
– Ну, спасибо, гость дорогой, – принял под ношение Зализа. – Стало быть, из Новагорода путь свой держишь?
– Из него самого, Семен Прокофьевич. Волхов, почитай, до самого дна опять промерз, ладьи на берегу весеннего солнца ждут. Вот, решил пока мелочной торговлей побаловаться. Двенадцать саней всего в обозе, да еще пара людишек на подхвате.
“Пара людишек на подхвате” почти наверняка означало двух доспешных всадников при оружии, а то еще и с рогатинами. Да и те, что на санях, наверняка тоже из бывалого люда: трусы за тридевять земель с товаром не ездят. И сразу возник у опричника вполне резонный вопрос: а сам-то торговец нигде по пути не поозоровал? Хотя, если с Новагорода идет, то плохого дела сотворить не мог – негде. Тут всего-то, почитай, полтора десятка верст, да и дорога накатанная. Давно бы погоня по следу шла, дабы татя в допросной избе на дыбу подвесить.
– Что слышно в городе хорошего, Кондрат Васильевич?
– Мор черный наконец-то ушел. Почитай, уж несколько недель никто не кашляет. Построены две церкви, деревянная на Скудельницах во имя Жен Мироносиц, и каменная на Печерском подворье во имя Одигитрии Богородицы.
– А плохих вестей до Новагорода не доходило?
– У низовских опять смута какая-то в Москве, сеча случилась недавно с литвинами. А так все спокойно...
Теперь о роду-племени торгового гостя можно было не спрашивать. “Низовские” – именно так новгородцы называли весь остальной мир. Все московские, киевские и владимирские смуты, войны, татарские набеги проходили у них под одним понятием: “у низовских опять смутно”, и они запросто могли не заметить смены хозяина московского трона, или опустошительной эпидемии на всей остальной Руси.
Пожалуй, впервые в жизни опричника порадовало, а не покоробило чванство новгородцев. Про болезнь государя они могли ничего и не знать – просто не обратить внимания – и дурных вестей по земле не разносили.
А поутру они вставали, Кругом примятая трава. Да не одна трава примята, Помята молодость моя!
Звонкий голос, разорвавший тишину совсем рядом, едва не оглушил собеседников. Купец от неожиданности пригнулся, да и сам Зализа, уже успевший познакомиться с голоском иноземной девицы, тоже вздрогнул.
– Что это? – ошарашено поинтересовался торговый гость.
– Девки балуются, – небрежно отмахнулся опричник. – Про купца Баженова к тебе, Кондрат Васильевич, вестей не доходило?
– Ну как же не доходило! – всплеснул руками гость. – Илья Анисимович немалую артель людей мастеровых с собою увел, скобяного товара скупил несчитано, одних гвоздей два бочонка, да камни мельничные, да сало и жернова. Зерна еще взял полсотни кулев, и хряков много живьем. Сказывают, намедни еще уходить собирался.
– Странно, почто же я его не встретил? – удивился опричник.
– Может, разминулись? Может, он не ввечеру, а поутру отправился?
– Тогда могли и разминуться, – признал Зализа.
– Вы, Семен Прокофьевич, – осторожно поинтересовался купец, – вниз по Луге, смотрю, рать ведете?
– Ни к чему это, – покачал головой опричник. – Луга река спокойная, на ней отродясь ничего не случалось. Просто на смотр поместное ополчение собрал, благо место здесь удобное.
Торговый гость вежливо кивал, но в глазах его затаилось недоверие – незнамо ему, что ли, как смотры проводятся? Уходить ради этого в леса вовсе ни к чему.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Донос мертвеца'


1 2 3 4 5