Чего нельзя было сказать о результате: "духа" разорвало на части, и голова его, описав крутую дугу, шмякнулась на капот внедорожника.
Хоть победа и выглядела несомненной, к машинам подходили с соблюдением всех мер предосторожности. Не зря: на левом фланге оказался кто-то живой, и вспыхнула короткая перестрелка. Три отрывистых выстрела сменила автоматная очередь, и с моджахедом было покончено, но перед этим он успел одного бойца легко ранить, а второму прострелить грудь. Санинструктор помочь был не в силах: младший сержант скончался у него на руках, и последним словом, которое он произнес, было ругательство…
Первым возле джипа оказался Студеный. В машине были только покойники. Водителя и переднего пассажира, как Студеный и видел, уничтожили снайпера. Каждый получил по одной пуле в голову. А вот бледнолицый толстяк видимых повреждений не имел. Сидел с пистолетом в руке, привалившись к подлокотнику в середине дивана. Темные очки сползли на кончик носа, остекленевшие глаза смотрели прямо на комбата, и майор видел в них свое отражение. Что же с ним произошло? Принял хитрый восточный яд, когда понял, что ловушка захлопнулась? Или сердце не выдержало, не привык толстячок к таким передрягам? На кого на кого, а на боевика он точно нимало не смахивал. Ему бы в кабинете сидеть, под шелест кондиционера финансы крутить, а не с пушкой в руке по горам путешествовать. Интересно, кто он такой?
К удивлению Студеного, в кармане куртки отыскались документы. Какие-то карточки из блестящего пластика и паспорт, насколько удалось разобраться - дипломатический, выданный в Доминиканской республике. Как же его сюда занесло? Международная наркомафия? Студеный вспомнил обличительные статьи в периодике, а также кое-какие оперативные данные. Что ж, вполне может быть…
На мизинце правой руки желтело узкое кольцо с розовым камнем ромбовидной формы. Студеный машинально потянул за кольцо, и оно неожиданно легко соскользнуло с пальца. Словно само прыгнуло в руку комбата! Он даже вздрогнул и воровато оглянулся по сторонам. Все были заняты делом, и за ним никто не следил. Не тратя время на осмотр трофея, Студеный положил кольцо в нагрудный карман и опять наклонился к покойнику.
Только теперь командир батальона заметил на его левом запястье блестящий тонкий браслет, состоящий из двух половинок, скрепленных замочком. От браслета тянулась цепь. Тянулась и уходила под грязные тряпки, укрывавшие что-то прямоугольное, поставленное на пол машины около левой двери, между сиденьями. Убедившись, что рядом никого нет, Студеный сдвинул мешающие подобраться ноги мертвого толстяка, встал на одно колено, дотянулся и сбросил тряпки.
Сердце заколотилось быстрее. Перед ним стоял металлический ящик с плотно подогнанной крышкой, на вид очень прочный и тяжелый. На крышке была сделана складная ручка, оплетенная резиновым жгутом, замочную скважину до половины прикрывала пятиугольная пластинка. Затаив дыхание, Студеный осмотрел находку на предмет повреждений. В трех местах пули ударили в ящик, но металл не пробили, только скололи кусочки шаровой краски, под которой, как выяснилось, было цинковое покрытие.
Теперь следовало поискать ключ. Тщательно, по миллиметру, Студеный обшарил все карманы и складки одежды покойного, но улов не соответствовал ожиданиям: немного местных денег, жевательная резинка, какие-то пилюли и запасной магазин для пистолета. Тогда, с не меньшим усердием, комбат обыскал салон джипа и мертвецов на передних сиденьях. Деньги, открытки с голыми бабами, наркотики и боеприпасы, но ничего, что могло бы послужить ключом к ящику или к браслету. Студеный даже подергал крышку: может, не заперто? Но она, конечно же, не открылась. Последнее, что успел сделать комбат перед тем, как подошел Арцыбашев, - сдернул узкое желтое кольцо с мизинца правой руки переднего пассажира. Как и та побрякушка, которая была у гражданина Доминиканской республики, эта соскочила легко и тоже перекочевала в нагрудный карман Студеного.
Арцыбашев встал рядом, горячим стволом автомата ткнул в ящик:
- Это?
- Больше ничего нет.
- В других машинах тоже. Не открыть?
- Дома откроем.
- Здесь бы проверить. - Арцыбашев подбросил на ладони гранату. - Ладно, дома - так дома!
- Что с ребятами?
- Два "двухсотых", пять "трехсотых".
- Кто?
- Веденцев, младший сержант. И старлей Буренков. Ч-черт! Он меня недавно звал в карты играть. Не повезло парню.
- Откуда они?
- Что? А-а! - разведчик закурил "Лакис" без фильтра. - Веденцев из Казахстана. А Буренков. Буренков, кажется, из Воронежа. Даже не знаю, как его по имени звать. - Помолчав, Арцыбашев сплюнул под ноги и растер плевок кроссовкой. - Ладно, чего резину тянуть? Давай грузить, пока никто не видит.
- Тут еще это, - Студеный позвенел блестящей цепочкой.
- Гранатой не стоит, - прищурив один глаз, оценил Арцыбашев.
Выплюнув сигарету, он проворно нырнул внутрь джипа и десантным ножом в три приема отчленил у трупа кисть, после чего сдернул с культи браслет…
Вскрыть ящик не удалось. Замок оказался хитрым, и с подбором отмычки дело не ладилось. Студеный предложил использовать взрывчатку, но Арцыбашев отговорил. Ни один из них не являлся специалистом в подрывном деле, а привлекать умельцев, по понятным причинам, было нельзя.
Прошла неделя после операции, и Арцыбашев по своим каналам получил подтверждение того, что в их руки попали именно те миллионы, которые предназначались Кемалю и другим владельцам опийных плантаций. Опасения комбата о мести боевиков оказались напрасными. С подачи Арцыбашева Кемаля заподозрили в том, что это он прибрал деньги к рукам. У Кемаля начались неприятности, и в конце мая он уже был вынужден прятаться, а в середине следующего месяца стало известно, что его отравили.
К тому времени ящик с деньгами давно был в Союзе…
Часть первая
СУНДУК МЕРТВЕЦА
Глава первая
НА ЗОНУ, СРОЧНО, ПО ДЕЛУ!
Осень 2001 - весна 2002, спецбаза ФСБ
Как мне надоело бездельничать!
На стене моей комнаты, а точнее - камеры, висел календарь, и каждое утро, умывшись, я передвигал красную прямоугольную рамку на следующее число. День за днем, неделя за неделей.
Что будет дальше - я не представлял. Но теперь мне это было почти безразлично. Судьба в очередной раз дала мне такого пинка, что спокойное сидение в комфортных условиях было мне даже на пользу. А еще я помнил, что затишье бывает перед бурей. Значит, надо успокоиться, набраться сил и приготовиться к приключениям. Главное - чтобы они не закончились торжественными похоронами героя. То есть - меня. Хотя, насколько я понимаю, таких героев, как я, хоронят в канаве и без оркестра. Или в Финском заливе с цементным блоком на ногах.
В том, что Арцыбашев хочет использовать меня как послушного агента, я не сомневался ни минуты. Для начала он, падла, поставил меня в безвыходное положение, а теперь спокойно готовит сценарий и в удобный для него момент скажет мне: "Иди и сделай то-то и то-то. А если не сделаешь или начнешь фордыбачить, тогда с тобой будет то-то и то-то".
А что означает "то-то и то-то", которое будет со мной, я знал преотлично. Воры не прощают тех, кто крадет у них общак. Представьте себе, что году этак в 1955-м кто-нибудь двинул бы в Ленинградском горкоме партийную кассу. Да первый секретарь, пахан коммуняцкий, сожрал бы от злости собственный пиджак! А уж тому, кто это сделал бы… Ох, не завидую. Вот и я находился в таком же положении. Только я не мог рассчитывать на показательный процесс и всесоюзную известность.
А так - то же самое.
Из квартиры в Веселом Поселке, где состоялся тот памятный разговор, меня перевезли на какой-то секретный объект, располагавшийся где-то у черта на рогах. Поездка заняла часов пять. Меня сопровождали два спецназовца в камуфляже и черных масках, с крошечными складными автоматами. Они и между собой-то не говорили, а на мои попытки завязать разговор обращали внимания не больше, чем на мычание коровы в кузове грузовика.
Трижды мы пересаживались из одной машины в другую, и я подумал - это мы что, следы заметаем, что ли? Интересно, от кого…
Последней машиной была закрытая грузовая "газель", так что о том, куда мы в конце концов приехали, я не имел ни малейшего представления. Понял только, что куда-то на юг области.
Когда мы, наконец, приехали, я выпрыгнул из "газели" и огляделся.
Четыре трехэтажных домика, полукруглый ангар, похожий на до половины закопанную в землю огромную бочку. Все это огорожено высокой кирпичной стеной с "колючкой" и "путанкой" поверху. За стеной, метрах в трехстах, начинался лес, а ближе - ни одного деревца. Специально, наверное, все посрубали, чтобы коварный диверсант скрытно не подобрался. На ограде и на флигелях - камеры слежения. Две из них уставились на меня. Что ж - смотрите, ребята, мне не жалко!
Конвоиры молча передали меня коренастому мужику в форме прапора с непонятными значками на петлицах, погрузились в "газель" и отвалили. Прапор подтолкнул меня ко входу в дом и только там, в моей комнате-камере, снял наручники.
Комната была метров двенадцать. Широкий диван, телевизор на тумбочке, стол и два стула, шкаф для одежды. Стеклопакет в окне и никаких решеток. На полу - фирменный линолеум. Санузел, в котором сверкали новенькой эмалью заграничные унитаз, раковина и ванна. Три камеры слежения под потолком, кнопка вызова охраны на косяке двери. Для обычного урки уголовного это было бы просто раем.
Насчет телевизора я потом понял. Он был нужен для того, чтобы тот, кто сидел в этом номере-камере, меньше думал. Пусть лучше в ящик пялится, чем анализирует и рассуждает. С плохо подготовившимся человеком легче работать.
Интересно, для кого все это строилось изначально? Для наших разведчиков, готовящихся к отправке "туда"? Для ихних шпионов, согласившихся на сотрудничество? Для важных свидетелей по громким делам? Или для каких-нибудь высокопоставленных взяточников, которых нельзя судить по закону, но которых необходимо выпотрошить перед тем, как организовать несчастный случай или смертельное заболевание?
Кормили прилично. Три раза в день. Хавка разнообразием не отличалась, но была качественной и вкусной. Не то что хряпа или могила тюремные. И никаких алюминиевых мисок и ложек, все цивильно, ножи-вилочки-салфеточки. Не хватало только зубочисток. И шнурки забрали. Видимо, опасались, что я заколюсь зубочисткой или повешусь на шнурке.
Первое время меня изводили допросами. То сам Арцыбашев, то его помощник - угрюмый бугай, представившийся Николаем Николаевичем, с кучерявыми волосами и вывернутыми, как у негритоса, губами. Иногда они вдвоем на меня наседали, несколько часов гоняли по кругу, задавая одни и те же вопросы. Ни рукоприкладства, ни какой-нибудь химии, чтобы развязать мне язык, не применялось.
Помощник Арцыбашева - тот, что на негра похож - вообще меня на "вы" называл и никогда не повышал голоса, даже когда я откровенно начинал дурковать и хамить. Ни разу мне не удалось его вывести из себя. Как бы я ни мудил, он оставался невозмутимым.
Протоколов они не вели. Делали пометки в блокнотах, и только. Я не сомневался, что все наши беседы записываются, вот только не мог понять, как эти записи можно использовать. Передавать меня в руки официального правосудия Арцыбашев не собирался, да и не проканала бы такая доказуха в суде. Подогнать пленки моим корешам? Дескать, смотри, братва, как пацан язык распустил? Но конкретных вопросов о воровском мире Арцыбашев практически не задавал, все носило самый общий характер. В газетах пишут больше, чем он сумел выведать от меня. Разве что использовать реальные записи моего голоса для нового монтажа? Но, кажется, он и без этого обошелся прекрасно.
В первый же день Арцыбашев, самодовольно улыбаясь, продемонстрировал мне видеозапись, на которой я договаривался с ним о сотрудничестве, нарушая тем самым один из основных уголовных законов. На экране даже идиоту было понятно, что он меня ссучил. И если эта запись попадет к ворам - мне кирдык.
После нашего третьего или пятого разговора я убедился, что Арцыбашев умнее, чем показался вначале. Намного умнее. Мне было физически тяжело ему врать. Пытаясь увильнуть от прямого вопроса, я чувствовал себя школьником, застуканным взрослыми перед дыркой в женскую раздевалку. Взрослые только усмехаются, а паренек не знает, куда деваться и смехотворно выкручивается, как может. Так и с Арцыбашевым - вранье не катило. Он не пытался меня уличить, не прихватывал за язык, не злорадствовал и не громыхал кулаком по столу, когда я попадался в расставленную им ловушку. Делал паузу, чиркал что-то в блокноте и задавал следующий вопрос.
Допросы прекратились внезапно. Накануне я два часа провел с кучерявым помощником генерала. Все было по обычному сценарию. Когда мы закончили, он лично проводил меня до камеры - или все-таки комнаты? - и тщательно запер дверь, не ответив на мое развязное "Пока!".
А наутро никто не пришел. То есть нет, один из трех молчаливых парней, которые поочередно приносили еду, появился, притащил завтрак. Но этим и ограничилось. Так прошел день, другой, третий… В конце недели я не выдержал и поинтересовался у охранника, надолго ли меня оставили в покое и чем это вызвано.
- Сиди себе. Плохо, что ли? - ответил он, собирая посуду.
И вышел. А я остался.
Три на четыре метра, все удобства, телевизор, за окном - сад, кусок высокой кирпичной ограды с колючкой и угол площадки для автомашин. Вдали - лесок. Когда меня допрашивал Арцыбашев, то перед этим на площадке всегда появлялась зеленая "Волга". Как прекратились допросы, так и она перестала мелькать…
Я засыпал, едва голова касалась подушки, и не видел никаких сновидений. Проваливался на восемь или десять часов, вставал отдохнувшим и ждал решения своей участи перед надоевшим теликом. Удивлялся собственному спокойствию. Готовился. Ждал.
***
…Она появилась через день после того, как я попытался разговорить цирика. Кажется, это было в субботу.
Сначала я увидел машину. На том же месте, где раньше парковалась генеральская "Волга", появилась спортивная иномарка. Маленькая, прилизанная и тоже зеленая. Только не темного оттенка, а какого-то игрушечного, карамельного. Изогнутые черные стекла автомашины отражали стену особняка, в котором меня содержали.
Я стоял у окна и гадал, кто бы это пожаловал, когда на двери за моей спиной лязгнул засов. Я развернулся.
Цирик не стал заходить внутрь. Распахнул дверь и остался стоять в коридоре, пропустив в комнату девушку. Она вошла, как ни в чем не бывало. Как будто это была ее комната. Сказала:
- Привет.
Худенькая, среднего роста. Темные волосы до плеч, распахнутый полушубок, под ним - что-то цветастое, не по сезону легкое. Маленькая черная сумочка на длинном ремне, такая маленькая, что в нее можно положить разве что сигареты и пудреницу. Сумочку она повесила на спинку стула и еще раз сказала:
- Привет, - и представилась: - Марина.
- Просто Марина?
- Ага.
Остановилась, разглядывая меня. Цирик захлопнул дверь, но, я готов был поклясться, приник к глазку.
Она была красива. Выпуклый лоб несколько диссонировал с тонкими чертами лица, но это не портило.
- Зачем ты пожаловала?
- В гости. Не ждал, Костя?
Костя? Она знала мое настоящее имя. Впрочем, какая разница? Костя, Денис…
- Не ждал. И не приглашал.
- Я буду приятным сюрпризом, - она усмехнулась, легко сбросила полушубок и села на диван, вытянув стройные ноги.
- Ковер своими лаптями запачкаешь, - пробурчал я.
- Не тебе его чистить…
Я сел на подоконник и скрестил на груди руки.
- Ну и как, красавица, понимать твое появление?
Она пожала плечами:
- Как тебе больше нравится.
На вид Марине было лет двадцать. Я сразу решил, что кадровым сотрудником спецслужбы она не является. Проститутка, вызванная для меня сердобольным генералом? На хрена ему это нужно? Да и не пустит ее никто на секретный объект, где незаконно содержится пленник. Скорее всего, упорола в прошлом какой-то косяк и теперь болтается на крючке у разведки, вынужденная выполнять все, что прикажут. Агентесса, как и Оленька Стрелкова…
Ужин нам подали на двоих. Марина к еде почти не притронулась, только выпила стакан свежевыжатого апельсинового сока. А у меня тоже внезапно пропал аппетит и, разделавшись с куском жареной рыбы, я отложил вилку. Молчали. Ее, как мне кажется, вообще ничего не интересовало - или генерал так проинструктировал, или жизнь приучила не любопытствовать. Мне же хотелось спросить слишком много, и я сдерживал себя, чтобы не попасть в глупое положение.
До половины двенадцатого мы, устроившись на разных концах дивана, смотрели по телевизору всякие глупости, от новостей до сериалов. Как только часы показали 23.
1 2 3 4 5
Хоть победа и выглядела несомненной, к машинам подходили с соблюдением всех мер предосторожности. Не зря: на левом фланге оказался кто-то живой, и вспыхнула короткая перестрелка. Три отрывистых выстрела сменила автоматная очередь, и с моджахедом было покончено, но перед этим он успел одного бойца легко ранить, а второму прострелить грудь. Санинструктор помочь был не в силах: младший сержант скончался у него на руках, и последним словом, которое он произнес, было ругательство…
Первым возле джипа оказался Студеный. В машине были только покойники. Водителя и переднего пассажира, как Студеный и видел, уничтожили снайпера. Каждый получил по одной пуле в голову. А вот бледнолицый толстяк видимых повреждений не имел. Сидел с пистолетом в руке, привалившись к подлокотнику в середине дивана. Темные очки сползли на кончик носа, остекленевшие глаза смотрели прямо на комбата, и майор видел в них свое отражение. Что же с ним произошло? Принял хитрый восточный яд, когда понял, что ловушка захлопнулась? Или сердце не выдержало, не привык толстячок к таким передрягам? На кого на кого, а на боевика он точно нимало не смахивал. Ему бы в кабинете сидеть, под шелест кондиционера финансы крутить, а не с пушкой в руке по горам путешествовать. Интересно, кто он такой?
К удивлению Студеного, в кармане куртки отыскались документы. Какие-то карточки из блестящего пластика и паспорт, насколько удалось разобраться - дипломатический, выданный в Доминиканской республике. Как же его сюда занесло? Международная наркомафия? Студеный вспомнил обличительные статьи в периодике, а также кое-какие оперативные данные. Что ж, вполне может быть…
На мизинце правой руки желтело узкое кольцо с розовым камнем ромбовидной формы. Студеный машинально потянул за кольцо, и оно неожиданно легко соскользнуло с пальца. Словно само прыгнуло в руку комбата! Он даже вздрогнул и воровато оглянулся по сторонам. Все были заняты делом, и за ним никто не следил. Не тратя время на осмотр трофея, Студеный положил кольцо в нагрудный карман и опять наклонился к покойнику.
Только теперь командир батальона заметил на его левом запястье блестящий тонкий браслет, состоящий из двух половинок, скрепленных замочком. От браслета тянулась цепь. Тянулась и уходила под грязные тряпки, укрывавшие что-то прямоугольное, поставленное на пол машины около левой двери, между сиденьями. Убедившись, что рядом никого нет, Студеный сдвинул мешающие подобраться ноги мертвого толстяка, встал на одно колено, дотянулся и сбросил тряпки.
Сердце заколотилось быстрее. Перед ним стоял металлический ящик с плотно подогнанной крышкой, на вид очень прочный и тяжелый. На крышке была сделана складная ручка, оплетенная резиновым жгутом, замочную скважину до половины прикрывала пятиугольная пластинка. Затаив дыхание, Студеный осмотрел находку на предмет повреждений. В трех местах пули ударили в ящик, но металл не пробили, только скололи кусочки шаровой краски, под которой, как выяснилось, было цинковое покрытие.
Теперь следовало поискать ключ. Тщательно, по миллиметру, Студеный обшарил все карманы и складки одежды покойного, но улов не соответствовал ожиданиям: немного местных денег, жевательная резинка, какие-то пилюли и запасной магазин для пистолета. Тогда, с не меньшим усердием, комбат обыскал салон джипа и мертвецов на передних сиденьях. Деньги, открытки с голыми бабами, наркотики и боеприпасы, но ничего, что могло бы послужить ключом к ящику или к браслету. Студеный даже подергал крышку: может, не заперто? Но она, конечно же, не открылась. Последнее, что успел сделать комбат перед тем, как подошел Арцыбашев, - сдернул узкое желтое кольцо с мизинца правой руки переднего пассажира. Как и та побрякушка, которая была у гражданина Доминиканской республики, эта соскочила легко и тоже перекочевала в нагрудный карман Студеного.
Арцыбашев встал рядом, горячим стволом автомата ткнул в ящик:
- Это?
- Больше ничего нет.
- В других машинах тоже. Не открыть?
- Дома откроем.
- Здесь бы проверить. - Арцыбашев подбросил на ладони гранату. - Ладно, дома - так дома!
- Что с ребятами?
- Два "двухсотых", пять "трехсотых".
- Кто?
- Веденцев, младший сержант. И старлей Буренков. Ч-черт! Он меня недавно звал в карты играть. Не повезло парню.
- Откуда они?
- Что? А-а! - разведчик закурил "Лакис" без фильтра. - Веденцев из Казахстана. А Буренков. Буренков, кажется, из Воронежа. Даже не знаю, как его по имени звать. - Помолчав, Арцыбашев сплюнул под ноги и растер плевок кроссовкой. - Ладно, чего резину тянуть? Давай грузить, пока никто не видит.
- Тут еще это, - Студеный позвенел блестящей цепочкой.
- Гранатой не стоит, - прищурив один глаз, оценил Арцыбашев.
Выплюнув сигарету, он проворно нырнул внутрь джипа и десантным ножом в три приема отчленил у трупа кисть, после чего сдернул с культи браслет…
Вскрыть ящик не удалось. Замок оказался хитрым, и с подбором отмычки дело не ладилось. Студеный предложил использовать взрывчатку, но Арцыбашев отговорил. Ни один из них не являлся специалистом в подрывном деле, а привлекать умельцев, по понятным причинам, было нельзя.
Прошла неделя после операции, и Арцыбашев по своим каналам получил подтверждение того, что в их руки попали именно те миллионы, которые предназначались Кемалю и другим владельцам опийных плантаций. Опасения комбата о мести боевиков оказались напрасными. С подачи Арцыбашева Кемаля заподозрили в том, что это он прибрал деньги к рукам. У Кемаля начались неприятности, и в конце мая он уже был вынужден прятаться, а в середине следующего месяца стало известно, что его отравили.
К тому времени ящик с деньгами давно был в Союзе…
Часть первая
СУНДУК МЕРТВЕЦА
Глава первая
НА ЗОНУ, СРОЧНО, ПО ДЕЛУ!
Осень 2001 - весна 2002, спецбаза ФСБ
Как мне надоело бездельничать!
На стене моей комнаты, а точнее - камеры, висел календарь, и каждое утро, умывшись, я передвигал красную прямоугольную рамку на следующее число. День за днем, неделя за неделей.
Что будет дальше - я не представлял. Но теперь мне это было почти безразлично. Судьба в очередной раз дала мне такого пинка, что спокойное сидение в комфортных условиях было мне даже на пользу. А еще я помнил, что затишье бывает перед бурей. Значит, надо успокоиться, набраться сил и приготовиться к приключениям. Главное - чтобы они не закончились торжественными похоронами героя. То есть - меня. Хотя, насколько я понимаю, таких героев, как я, хоронят в канаве и без оркестра. Или в Финском заливе с цементным блоком на ногах.
В том, что Арцыбашев хочет использовать меня как послушного агента, я не сомневался ни минуты. Для начала он, падла, поставил меня в безвыходное положение, а теперь спокойно готовит сценарий и в удобный для него момент скажет мне: "Иди и сделай то-то и то-то. А если не сделаешь или начнешь фордыбачить, тогда с тобой будет то-то и то-то".
А что означает "то-то и то-то", которое будет со мной, я знал преотлично. Воры не прощают тех, кто крадет у них общак. Представьте себе, что году этак в 1955-м кто-нибудь двинул бы в Ленинградском горкоме партийную кассу. Да первый секретарь, пахан коммуняцкий, сожрал бы от злости собственный пиджак! А уж тому, кто это сделал бы… Ох, не завидую. Вот и я находился в таком же положении. Только я не мог рассчитывать на показательный процесс и всесоюзную известность.
А так - то же самое.
Из квартиры в Веселом Поселке, где состоялся тот памятный разговор, меня перевезли на какой-то секретный объект, располагавшийся где-то у черта на рогах. Поездка заняла часов пять. Меня сопровождали два спецназовца в камуфляже и черных масках, с крошечными складными автоматами. Они и между собой-то не говорили, а на мои попытки завязать разговор обращали внимания не больше, чем на мычание коровы в кузове грузовика.
Трижды мы пересаживались из одной машины в другую, и я подумал - это мы что, следы заметаем, что ли? Интересно, от кого…
Последней машиной была закрытая грузовая "газель", так что о том, куда мы в конце концов приехали, я не имел ни малейшего представления. Понял только, что куда-то на юг области.
Когда мы, наконец, приехали, я выпрыгнул из "газели" и огляделся.
Четыре трехэтажных домика, полукруглый ангар, похожий на до половины закопанную в землю огромную бочку. Все это огорожено высокой кирпичной стеной с "колючкой" и "путанкой" поверху. За стеной, метрах в трехстах, начинался лес, а ближе - ни одного деревца. Специально, наверное, все посрубали, чтобы коварный диверсант скрытно не подобрался. На ограде и на флигелях - камеры слежения. Две из них уставились на меня. Что ж - смотрите, ребята, мне не жалко!
Конвоиры молча передали меня коренастому мужику в форме прапора с непонятными значками на петлицах, погрузились в "газель" и отвалили. Прапор подтолкнул меня ко входу в дом и только там, в моей комнате-камере, снял наручники.
Комната была метров двенадцать. Широкий диван, телевизор на тумбочке, стол и два стула, шкаф для одежды. Стеклопакет в окне и никаких решеток. На полу - фирменный линолеум. Санузел, в котором сверкали новенькой эмалью заграничные унитаз, раковина и ванна. Три камеры слежения под потолком, кнопка вызова охраны на косяке двери. Для обычного урки уголовного это было бы просто раем.
Насчет телевизора я потом понял. Он был нужен для того, чтобы тот, кто сидел в этом номере-камере, меньше думал. Пусть лучше в ящик пялится, чем анализирует и рассуждает. С плохо подготовившимся человеком легче работать.
Интересно, для кого все это строилось изначально? Для наших разведчиков, готовящихся к отправке "туда"? Для ихних шпионов, согласившихся на сотрудничество? Для важных свидетелей по громким делам? Или для каких-нибудь высокопоставленных взяточников, которых нельзя судить по закону, но которых необходимо выпотрошить перед тем, как организовать несчастный случай или смертельное заболевание?
Кормили прилично. Три раза в день. Хавка разнообразием не отличалась, но была качественной и вкусной. Не то что хряпа или могила тюремные. И никаких алюминиевых мисок и ложек, все цивильно, ножи-вилочки-салфеточки. Не хватало только зубочисток. И шнурки забрали. Видимо, опасались, что я заколюсь зубочисткой или повешусь на шнурке.
Первое время меня изводили допросами. То сам Арцыбашев, то его помощник - угрюмый бугай, представившийся Николаем Николаевичем, с кучерявыми волосами и вывернутыми, как у негритоса, губами. Иногда они вдвоем на меня наседали, несколько часов гоняли по кругу, задавая одни и те же вопросы. Ни рукоприкладства, ни какой-нибудь химии, чтобы развязать мне язык, не применялось.
Помощник Арцыбашева - тот, что на негра похож - вообще меня на "вы" называл и никогда не повышал голоса, даже когда я откровенно начинал дурковать и хамить. Ни разу мне не удалось его вывести из себя. Как бы я ни мудил, он оставался невозмутимым.
Протоколов они не вели. Делали пометки в блокнотах, и только. Я не сомневался, что все наши беседы записываются, вот только не мог понять, как эти записи можно использовать. Передавать меня в руки официального правосудия Арцыбашев не собирался, да и не проканала бы такая доказуха в суде. Подогнать пленки моим корешам? Дескать, смотри, братва, как пацан язык распустил? Но конкретных вопросов о воровском мире Арцыбашев практически не задавал, все носило самый общий характер. В газетах пишут больше, чем он сумел выведать от меня. Разве что использовать реальные записи моего голоса для нового монтажа? Но, кажется, он и без этого обошелся прекрасно.
В первый же день Арцыбашев, самодовольно улыбаясь, продемонстрировал мне видеозапись, на которой я договаривался с ним о сотрудничестве, нарушая тем самым один из основных уголовных законов. На экране даже идиоту было понятно, что он меня ссучил. И если эта запись попадет к ворам - мне кирдык.
После нашего третьего или пятого разговора я убедился, что Арцыбашев умнее, чем показался вначале. Намного умнее. Мне было физически тяжело ему врать. Пытаясь увильнуть от прямого вопроса, я чувствовал себя школьником, застуканным взрослыми перед дыркой в женскую раздевалку. Взрослые только усмехаются, а паренек не знает, куда деваться и смехотворно выкручивается, как может. Так и с Арцыбашевым - вранье не катило. Он не пытался меня уличить, не прихватывал за язык, не злорадствовал и не громыхал кулаком по столу, когда я попадался в расставленную им ловушку. Делал паузу, чиркал что-то в блокноте и задавал следующий вопрос.
Допросы прекратились внезапно. Накануне я два часа провел с кучерявым помощником генерала. Все было по обычному сценарию. Когда мы закончили, он лично проводил меня до камеры - или все-таки комнаты? - и тщательно запер дверь, не ответив на мое развязное "Пока!".
А наутро никто не пришел. То есть нет, один из трех молчаливых парней, которые поочередно приносили еду, появился, притащил завтрак. Но этим и ограничилось. Так прошел день, другой, третий… В конце недели я не выдержал и поинтересовался у охранника, надолго ли меня оставили в покое и чем это вызвано.
- Сиди себе. Плохо, что ли? - ответил он, собирая посуду.
И вышел. А я остался.
Три на четыре метра, все удобства, телевизор, за окном - сад, кусок высокой кирпичной ограды с колючкой и угол площадки для автомашин. Вдали - лесок. Когда меня допрашивал Арцыбашев, то перед этим на площадке всегда появлялась зеленая "Волга". Как прекратились допросы, так и она перестала мелькать…
Я засыпал, едва голова касалась подушки, и не видел никаких сновидений. Проваливался на восемь или десять часов, вставал отдохнувшим и ждал решения своей участи перед надоевшим теликом. Удивлялся собственному спокойствию. Готовился. Ждал.
***
…Она появилась через день после того, как я попытался разговорить цирика. Кажется, это было в субботу.
Сначала я увидел машину. На том же месте, где раньше парковалась генеральская "Волга", появилась спортивная иномарка. Маленькая, прилизанная и тоже зеленая. Только не темного оттенка, а какого-то игрушечного, карамельного. Изогнутые черные стекла автомашины отражали стену особняка, в котором меня содержали.
Я стоял у окна и гадал, кто бы это пожаловал, когда на двери за моей спиной лязгнул засов. Я развернулся.
Цирик не стал заходить внутрь. Распахнул дверь и остался стоять в коридоре, пропустив в комнату девушку. Она вошла, как ни в чем не бывало. Как будто это была ее комната. Сказала:
- Привет.
Худенькая, среднего роста. Темные волосы до плеч, распахнутый полушубок, под ним - что-то цветастое, не по сезону легкое. Маленькая черная сумочка на длинном ремне, такая маленькая, что в нее можно положить разве что сигареты и пудреницу. Сумочку она повесила на спинку стула и еще раз сказала:
- Привет, - и представилась: - Марина.
- Просто Марина?
- Ага.
Остановилась, разглядывая меня. Цирик захлопнул дверь, но, я готов был поклясться, приник к глазку.
Она была красива. Выпуклый лоб несколько диссонировал с тонкими чертами лица, но это не портило.
- Зачем ты пожаловала?
- В гости. Не ждал, Костя?
Костя? Она знала мое настоящее имя. Впрочем, какая разница? Костя, Денис…
- Не ждал. И не приглашал.
- Я буду приятным сюрпризом, - она усмехнулась, легко сбросила полушубок и села на диван, вытянув стройные ноги.
- Ковер своими лаптями запачкаешь, - пробурчал я.
- Не тебе его чистить…
Я сел на подоконник и скрестил на груди руки.
- Ну и как, красавица, понимать твое появление?
Она пожала плечами:
- Как тебе больше нравится.
На вид Марине было лет двадцать. Я сразу решил, что кадровым сотрудником спецслужбы она не является. Проститутка, вызванная для меня сердобольным генералом? На хрена ему это нужно? Да и не пустит ее никто на секретный объект, где незаконно содержится пленник. Скорее всего, упорола в прошлом какой-то косяк и теперь болтается на крючке у разведки, вынужденная выполнять все, что прикажут. Агентесса, как и Оленька Стрелкова…
Ужин нам подали на двоих. Марина к еде почти не притронулась, только выпила стакан свежевыжатого апельсинового сока. А у меня тоже внезапно пропал аппетит и, разделавшись с куском жареной рыбы, я отложил вилку. Молчали. Ее, как мне кажется, вообще ничего не интересовало - или генерал так проинструктировал, или жизнь приучила не любопытствовать. Мне же хотелось спросить слишком много, и я сдерживал себя, чтобы не попасть в глупое положение.
До половины двенадцатого мы, устроившись на разных концах дивана, смотрели по телевизору всякие глупости, от новостей до сериалов. Как только часы показали 23.
1 2 3 4 5