Но теперь, по случаю войны, все эти суда будут, без сомнения, заняты войсками, главным образом для доставки провианта и припасов, вследствие чего пришлось бы по пути испытывать много задержек и постоянно иметь дело с фуражирами, провиантмейстерами и разными поставщиками.Дед мой, седовласый старец, проводивший обыкновенно все утро в халате и колпаке, но никогда не забывавший переодеться к обеду в камзол и парик, неодобрительно покачал при этом головой и сказал:— Старайся иметь как можно меньше дела с этим народом, Корни! Знайте, что если вы попадете в их лапы, то они отнесутся к вам, как к бочонку солонины или мере картофеля, и если уж вам придется следовать за войсками, то лучше оставайтесь среди настоящих солдат, но только не среди этих пиявок-поставщиков!Значит, о водном пути лучше было и не думать, а сухим путем, если воспользоваться санной дорогой, можно было добраться до Альбани в три, много в четыре дня. Решено было избрать этот последний вариант. Когда все было готово для нашего отъезда, родители наши преподали нам свои наставления.Призвав меня в свой кабинет, отец сказал:— Корни, мой друг, вот бумаги, удостоверяющие наши права на те земли, а вот карта той местности и рекомендательные письма к некоторым военным на случай, если вам придется следовать за армией. Вот это письмо к моему бывшему капитану Чарльзу Мерреуэзеру, который теперь уже полковник и командует батальоном. Свинина такого сорта, какую мы нагрузили на сопровождающий вас транспорт съестных припасов, должна продаваться не дешевле трех демижое note 3 Note3
Два пенса.
за бочонок, а мука по настоящим временам не дешевле двух демижое. Да вот тут есть письма и к Скайлерам; это очень именитые люди, и я служил с ними, когда был в твоих годах; они сродни Ван Кортландам и даже Рейсселаерам! Ах да, и если они будут торговать у вас соленые языки, помеченные на бочонке буквой Т…— Кто? Скайлеры?— Да нет же, конечно, поставщики армии… то ты скажи им, что эти языки домашнего засола и что их можно подать к столу самого главнокомандующего.Таковы были напутственные наставления отца; наставления матери были несколько иного характера.— Корни, дитя мое, ты теперь уезжаешь от нас; не забывай же моих наставлений и того, чем ты обязан и самому себе, и своей семье. Рекомендательные письма, данные тебе, раскроют перед тобою двери всех лучших домов. Ищи же преимущественно общества почтенных пожилых дам, — молодые люди много выигрывают, бывая в таком обществе, и в смысле своего поведения, и в образе мыслей и взглядов на жизнь!— Но, дорогая матушка, если мы будем следовать за армией, как того желают и отец, и полковник Фоллок, то как же мы можем вращаться в обществе этих почтенных дам?— Я говорю о том времени, когда вы будете в Альбани. Право, я не знаю, что вы будете делать при армии, раз оба не военные. Я достала для тебя рекомендательное письмо к мистрис Скайлер, занимающей первое место в графстве, и непременно желаю, чтобы ты вручил ей это письмо в собственные руки. Оказывается, что Герман Мордаунт…— Как, неужели Герман Мордаунт и Аннеке?..— Я ничего не сказала об Аннеке, — заметила, улыбаясь, мать, — но, действительно, сестра пишет мне, что Герман уже около месяца как уехал вместе со своей дочерью и мисс Уаллас в Альбани с каким-то секретным поручением от правительства. Но в Нью-Йорке поговаривают, что он выхлопотал себе это поручение, чтобы иметь предлог быть поближе к известному полку, в котором служит один его дальний родственник, намеченный им в зятья.— Подобное предположение чудовищно! — воскликнул я. — Никогда столь навязчивое поведение не могло прийти в голову Аннеке!— Не ей, конечно, но ее отцу! Это дело другое! Мы все, отцы и матери, чрезвычайно смелы, когда дело идет о счастье наших детей.— Но кто может поручиться, что в этом ее счастье? И кто может знать, что творится в мыслях Германа Мордаунта! — воскликнул я.— Люди обыкновенно судят по себе. Признаюсь, Корни, никакая невестка не была бы мне более приятна, чем Аннеке Мордаунт. Но майор Бельстрод — соперник очень серьезный!— Другой невестки у вас, мамаша, не будет! — решительно воскликнул я. — Или я вовсе не женюсь!— Что ты. Бог с тобой! Такой молодец, за которого с радостью пойдет любая девушка, и вдруг не женится! Да этого быть не может!— Ну, не станем больше говорить об этом, а лучше скажите, правда ли, что мистер Ворден также уезжает в действующую армию?— Совершенно верно, и не только он, но и мистер Ньюкем тоже!Спустя дня три после этих напутствий наш маленький отряд выехал из Сатанстое. Наш обоз с провиантом, состоявший из нескольких саней, нагруженных верхом солониной и всеми другими просоленными продуктами из хозяйства полковника Фоллока, был отправлен под конвоем и ответственностью Джепа и еще двух-трех негров несколькими днями раньше, с таким расчетом, чтобы прибыть одновременно с нами в Альбани.Наши сани были щедро снабжены буйволовыми и медвежьими шкурами, защищавшими нас от ветра и холода. На переднем сиденье помещались Дирк и я, на заднем — мистер Ворден и Ньюкем.Мы выехали из Сатанстое 1 марта 1758 года. Погода стояла великолепная, хотя у нас в том году снегу было не очень много. Надо быть очень хмурым и мрачно настроенным человеком для того, чтобы путешествие в санях не подействовало бодряще и не показалось веселым и приятным.Все мы были весело настроены, но Язон не мог не критиковать всего, что ему попадалось на глаза. По его мнению, все отдавало Голландией или Йорком: двери домов были не там, где бы он желал; окна помещались либо слишком высоко, либо низко; от жителей разило табаком, — словом, все решительно было ему не по вкусу.Не успели мы отъехать на несколько миль от дома, как все признаки оттепели стали налицо и мы поняли, что нам надо спешить, если мы не хотим застрять в пути. К вечеру мы прибыли в замок Ван Кортланд. На следующий день ветер опять был южный, но мы уже поднялись в горы и продолжали спешить вперед, не теряя времени, и перед наступлением ночи прибыли в Фишкилль. Это было цветущее селение, жители которого, по-видимому, очень мало интересовались тем, что происходило вокруг. Здесь мы заночевали и поутру, выехав из местечка, заметили разительную перемену климата: вокруг еще царила настоящая зима; воздух был холодный; снег лежал толстым слоем на земле и на крышах строений, и сани неслись по нему, как крылатые птицы. Днем мы нагнали наш обоз, но оставили его позади и продолжали свой путь тем же форсированным маршем. Местами мы видели реку, еще скованную льдом, но предпочитали не уклоняться от большой проезжей дороги, считая этот путь более надежным.На следующий день мы приехали в одну голландскую гостиницу, от которой недалеко было и до Альбани. Здесь мы решили передохнуть и несколько оправиться после дороги. Как Дирк, так и я в дорогу надели собольи шапки, а Язон более скромную, лисью; только старик Ворден не счел приличным для своего звания расстаться со своей обычной шляпой. Кроме меховых шапок, на всех были шубы. После недолгого обсуждения этого вопроса мы с Дирком решили, что самое пристойное — это въехать в город в дорожных костюмах и, лишь остановившись в гостинице, переменить их на городское платье. Но Язон рассудил иначе. Он был того мнения, что в данном случае следует надеть все, что есть лучшего, и, к крайнему моему удивлению, предстал перед нами в черных атласных брючках и яблочно-зеленом фраке, в пестрых шерстяных чулках и башмаках с громадными серебряными пряжками. Конечно, светлый яблочно-зеленый фрак был не по сезону, особенно здесь, где лежал глубокий снег и река была скована льдом. По счастью, погода стояла не особенно морозная, и солнце, несколько обогревая несчастного Язона, помешало ему окончательно замерзнуть в его светло-зеленом наряде. Переодевшись, умывшись и оправившись, мы поехали дальше и вскоре подъехали к берегу реки, где нашим глазам впервые предстали колокольни и крыши старинного города Альбани.В первую минуту никто из нас не решался переправиться через Гудзон по льду в санях в марте месяце, но Язон на этот раз высказал совершенно резонную мысль:— Посмотрите, — сказал он, — видите, вся река пестрит санями, между тем есть дорога и южнее, и севернее, а люди все-таки едут тут. Но если местные жители едут по льду, то это доказывает, что ехать так не представляет опасности!Это было вполне резонно, но старик Ворден ни за что не решался ехать в санях и предпочел перейти реку пешком; он опасался даже идти подле саней и потому не пошел проторенной тропой, а стал пробираться сторонкой по снегу.При виде такого множества саней, наполненных веселой разряженной молодежью, мы подумали, что тут какой-нибудь праздник. Когда мы были уже посредине реки, мимо нас пронеслись с быстротой стрелы богато изукрашенные сани; впереди стоял и правил лошадьми закутанный в меха возница, в котором я с первого взгляда узнал Бельстрода, а в санях среди пяти-шести розовых девичьих лиц мне бросилось в глаза лицо Аннеке Мордаунт. Не знаю, узнали ли нас, но я не мог не оглянуться назад и не взглянуть еще раз на это видение. В этот момент я увидел презабавную сцену: старик Ворден бежал что есть мочи по снегу, направляясь к набережной; за ним гнались легкие сани; видя, что почтенный старец бредет пешком, сидевшие в санях молодые люди желали нагнать его и предложить ему сесть в их экипаж, но испуганный старик бежал изо всех сил, пока, едва дыша и чуть не падая от изнеможения, не добрался наконец до набережной. ГЛАВА XI Прежде сумейте помешать крови обращаться в жилах, и тогда, милорд, пробуйте заставить любовь внимать рассудку. Юнг Мы выехали на берег одновременно с санями, преследовавшими мистера Вордена; в санях этих находились двое молодых людей весьма приличного вида, говоривших по-английски с легким голландским акцентом, и три дамы, по глазам которых было видно, что им неудержимо хотелось рассмеяться.Один из этих молодых людей, вежливо приподняв свою меховую шапку, подошел к нам и, видя, что мистер Ворден из нашей компании, осведомился:— Скажите, ради Бога, что такое сделалось с этим почтенным пастором, что он так бежал по льду?— Что со мной? — повторил старик. — Я просто не имел охоты утонуть!— Утонуть? — удивился молодой голландец. — Как могли вы допустить возможность подобной опасности, ваше преподобие? Ведь река замерзла!Тогда я объяснил ему все, как было, и развеселый голландец поспешил принести мистеру Вордену свои извинения и тут же просил разрешения нам представиться. Звали его Гурт Тен-Эйк; его знал весь город. Это был первый весельчак, затейник и балагур, красивый парень, всегда готовый посмеяться, всегда готовый развязать кошелек, большой любимец дам и девиц и добродушнейший малый. Он предложил нам познакомить нас с городом и, узнав адрес гостиницы, где мы рассчитывали остановиться, обещал вскоре наведаться к нам. Затем он дружески пожал всем нам руку; его товарищ вежливо раскланялся, а три дамы одарили нас очаровательными улыбками, после чего веселая компания умчалась под звон бубенцов и колокольчиков своих ретивых коней.Мы рассчитывали, что эта история с его преподобием скоро забудется — не тут-то было. Развеселый Гурт разнес ее по всему городу со всевозможными прикрасами, и на другое утро все решительно знали о том, что было прозвано «коленцем его преподобия».В 1758 году Альбани был еще чисто голландский город: жители все говорили по-голландски, на простонародном голландском наречии, даже негры распевали голландские песенки. На улицах встречалось много военных, но при всем том Альбани производил после Нью-Йорка впечатление маленького провинциального городка. Большая улица была действительно и велика, и широка, но зато все остальные были чрезмерно узки.Мы с Дирком вышли пройтись и ознакомиться с главнейшими достопримечательностями города. Дойдя до голландской церкви, мы неожиданно столкнулись с Гуртом Тен-Эйком.— А, здравствуйте, мистер Литльпэдж и мистер Фоллок, я вас как раз искал! Дело в том, что мы имеем привычку собираться здесь по вечерам теплой компанией, чтобы вместе поужинать. Сегодня как раз мы хороним зимний сезон и очень желали бы видеть вас среди нас; мы собираемся в девять часов, ужинаем в десять и расходимся в полночь! Как видите, все строго прилично, и при этом все ведем себя примерно! В этом забавном приглашении было так много искренности и сердечности, что отказаться было совершенно невозможно.— Мы не заставим себя просить дважды, мистер Тен-Эйк, — сказал я, — я и друг мой с благодарностью принимаем ваше милое приглашение!— Ваш друг? Я подразумевал всех ваших друзей! Впрочем, вон я вижу одного из них! — Это был бледно-зеленый фрак, который он увидел с конца улицы. — Им я займусь сам, а вы постарайтесь уговорить его преподобие. Он, кажется, не дурак покушать, и добрый кусок индейки да стакан мадеры, право, такие веши, которыми не следует пренебрегать даже и духовному лицу. Так в этом отношении я рассчитываю на ваше содействие! Мне думается, что мы вскоре станем с вами неразлучными друзьями, мистер Литльпэдж, а пока до скорого свидания! К восьми часам я зайду за вами.Распростившись с Гуртом, мы с Дирком прошли до английской церкви и залюбовались ее фасадом, как вдруг нас окликнули мистер Ворден и Язон. Первый из них пошел за сторожем с просьбой отпереть храм. Вскоре храм был отперт, и мы вошли в него. Как водится, все мы обнажили головы, только Язон еще глубже нахлобучил свою шляпу на голову с каким-то вызывающим видом: по его мнению, снимать шляпу, входя в церковь, было своего рода идолопоклонством.Я ничего ему не сказал. Когда мы вышли из церкви, я передал мистеру Вордену приглашение Тен-Эйка, но старик не сразу согласился принять его; он еще не виделся со своим братом, настоятелем этой самой церкви, которого хотел просить позволить ему отправить в ближайшее воскресенье службу вместо него, и прежде чем он получит это позволение, старик не хотел нигде показываться. Но на обратном пути в нашу гостиницу мы встретили самого настоятеля кафедральной церкви Святого Петра, брата мистера Вордена, и тот тотчас же дал свое согласие. Таким образом, это дело было улажено. Расставаясь с его преподобием настоятелем, мистер Ворден спросил его:— А кстати, любезный брат, знакома вам семья Тен-Эйка? Что это, приличные люди?— Как нельзя более приличные, дорогой брат, и всеми уважаемые, могу вас уверить!— В таком случае, Корни, я готов принять приглашение этих молодых людей; не хочу, чтобы они считали меня пуританином!Едва успев приехать, мы уже оказались принятыми в обществе, и через два дня мистер Ворден должен был говорить проповедь в кафедральной церкви. Дебют был недурен, но в ожидании ужина надо было пообедать. В гостинице нас накормили очень неплохим обедом, после которого мы с Дирком решили пройтись и, кстати, посмотреть, не столкнет ли нас судьба с каким-нибудь провиантмейстером, которому мы могли бы сбыть свои припасы и коней.Едва мы успели выйти из дома, как опять встретились с Гуртом Тен-Эйком, который как будто жил на улице. Сообщив ему о согласии Вордена принять его приглашение, мы с Дирком в разговоре упомянули о нашем деле. Гурт тотчас же предложил нам свои услуги свести нас с одним крупным поставщиком армии, закупающим в данное время все, что можно скупить.Идя вместе с нами к этому поставщику, он предупредил нас, чтобы мы ни под каким видом не спускали цены на свой товар; лошадей приказано покупать где только можно и сколько можно; ведь за все платит казна.— Я вам советую, — добавил он, — сказать ему, что вы желаете продать ваших лошадей не иначе как вместе с санями и упряжью!Мы последовали его совету, а скупщик оказался очень сговорчивым. Вскоре сделка была заключена, и мы с Дирком получили всю стоимость наших коней, саней, солонины, муки и всего остального звонкой монетой. Медвежьей шкурой с наших саней чрезвычайно прельстился Гурт, и я предложил уступить ему ее безвозмездно, но он ни под каким видом не согласился на это и настоял на том, чтобы уплатить мне за нее гинею.— Ну вот, — весело воскликнул неунывающий Гурт, — ваше дело и улажено. Коней своих вы продали по хорошей цене; они хотя и добрые лошадки, но возраста почтенного; впрочем, на войне и самых молодых не больше пощадят, чем старых. А теперь не пойти ли нам с вами прогуляться по Большой улице? Это как раз тот час, когда все наши дамы совершают свою вечернюю прогулку в экипажах, а мы, молодежь, пользуемся случаем раскланяться с ними и посмотреть на них!— Несомненно, что ваши дамы здесь, в Альбани, замечательной красоты, судя по тому, что я видел! — сказал я, желая польстить своему собеседнику.— Мы, конечно, не можем пожаловаться, — согласился он, — но нынешнюю зиму к нам понаехали из вашей стороны такие красавицы, что при виде их лед на реке мог бы растаять!— Значит, эти красавицы из Нью-Йорка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Два пенса.
за бочонок, а мука по настоящим временам не дешевле двух демижое. Да вот тут есть письма и к Скайлерам; это очень именитые люди, и я служил с ними, когда был в твоих годах; они сродни Ван Кортландам и даже Рейсселаерам! Ах да, и если они будут торговать у вас соленые языки, помеченные на бочонке буквой Т…— Кто? Скайлеры?— Да нет же, конечно, поставщики армии… то ты скажи им, что эти языки домашнего засола и что их можно подать к столу самого главнокомандующего.Таковы были напутственные наставления отца; наставления матери были несколько иного характера.— Корни, дитя мое, ты теперь уезжаешь от нас; не забывай же моих наставлений и того, чем ты обязан и самому себе, и своей семье. Рекомендательные письма, данные тебе, раскроют перед тобою двери всех лучших домов. Ищи же преимущественно общества почтенных пожилых дам, — молодые люди много выигрывают, бывая в таком обществе, и в смысле своего поведения, и в образе мыслей и взглядов на жизнь!— Но, дорогая матушка, если мы будем следовать за армией, как того желают и отец, и полковник Фоллок, то как же мы можем вращаться в обществе этих почтенных дам?— Я говорю о том времени, когда вы будете в Альбани. Право, я не знаю, что вы будете делать при армии, раз оба не военные. Я достала для тебя рекомендательное письмо к мистрис Скайлер, занимающей первое место в графстве, и непременно желаю, чтобы ты вручил ей это письмо в собственные руки. Оказывается, что Герман Мордаунт…— Как, неужели Герман Мордаунт и Аннеке?..— Я ничего не сказала об Аннеке, — заметила, улыбаясь, мать, — но, действительно, сестра пишет мне, что Герман уже около месяца как уехал вместе со своей дочерью и мисс Уаллас в Альбани с каким-то секретным поручением от правительства. Но в Нью-Йорке поговаривают, что он выхлопотал себе это поручение, чтобы иметь предлог быть поближе к известному полку, в котором служит один его дальний родственник, намеченный им в зятья.— Подобное предположение чудовищно! — воскликнул я. — Никогда столь навязчивое поведение не могло прийти в голову Аннеке!— Не ей, конечно, но ее отцу! Это дело другое! Мы все, отцы и матери, чрезвычайно смелы, когда дело идет о счастье наших детей.— Но кто может поручиться, что в этом ее счастье? И кто может знать, что творится в мыслях Германа Мордаунта! — воскликнул я.— Люди обыкновенно судят по себе. Признаюсь, Корни, никакая невестка не была бы мне более приятна, чем Аннеке Мордаунт. Но майор Бельстрод — соперник очень серьезный!— Другой невестки у вас, мамаша, не будет! — решительно воскликнул я. — Или я вовсе не женюсь!— Что ты. Бог с тобой! Такой молодец, за которого с радостью пойдет любая девушка, и вдруг не женится! Да этого быть не может!— Ну, не станем больше говорить об этом, а лучше скажите, правда ли, что мистер Ворден также уезжает в действующую армию?— Совершенно верно, и не только он, но и мистер Ньюкем тоже!Спустя дня три после этих напутствий наш маленький отряд выехал из Сатанстое. Наш обоз с провиантом, состоявший из нескольких саней, нагруженных верхом солониной и всеми другими просоленными продуктами из хозяйства полковника Фоллока, был отправлен под конвоем и ответственностью Джепа и еще двух-трех негров несколькими днями раньше, с таким расчетом, чтобы прибыть одновременно с нами в Альбани.Наши сани были щедро снабжены буйволовыми и медвежьими шкурами, защищавшими нас от ветра и холода. На переднем сиденье помещались Дирк и я, на заднем — мистер Ворден и Ньюкем.Мы выехали из Сатанстое 1 марта 1758 года. Погода стояла великолепная, хотя у нас в том году снегу было не очень много. Надо быть очень хмурым и мрачно настроенным человеком для того, чтобы путешествие в санях не подействовало бодряще и не показалось веселым и приятным.Все мы были весело настроены, но Язон не мог не критиковать всего, что ему попадалось на глаза. По его мнению, все отдавало Голландией или Йорком: двери домов были не там, где бы он желал; окна помещались либо слишком высоко, либо низко; от жителей разило табаком, — словом, все решительно было ему не по вкусу.Не успели мы отъехать на несколько миль от дома, как все признаки оттепели стали налицо и мы поняли, что нам надо спешить, если мы не хотим застрять в пути. К вечеру мы прибыли в замок Ван Кортланд. На следующий день ветер опять был южный, но мы уже поднялись в горы и продолжали спешить вперед, не теряя времени, и перед наступлением ночи прибыли в Фишкилль. Это было цветущее селение, жители которого, по-видимому, очень мало интересовались тем, что происходило вокруг. Здесь мы заночевали и поутру, выехав из местечка, заметили разительную перемену климата: вокруг еще царила настоящая зима; воздух был холодный; снег лежал толстым слоем на земле и на крышах строений, и сани неслись по нему, как крылатые птицы. Днем мы нагнали наш обоз, но оставили его позади и продолжали свой путь тем же форсированным маршем. Местами мы видели реку, еще скованную льдом, но предпочитали не уклоняться от большой проезжей дороги, считая этот путь более надежным.На следующий день мы приехали в одну голландскую гостиницу, от которой недалеко было и до Альбани. Здесь мы решили передохнуть и несколько оправиться после дороги. Как Дирк, так и я в дорогу надели собольи шапки, а Язон более скромную, лисью; только старик Ворден не счел приличным для своего звания расстаться со своей обычной шляпой. Кроме меховых шапок, на всех были шубы. После недолгого обсуждения этого вопроса мы с Дирком решили, что самое пристойное — это въехать в город в дорожных костюмах и, лишь остановившись в гостинице, переменить их на городское платье. Но Язон рассудил иначе. Он был того мнения, что в данном случае следует надеть все, что есть лучшего, и, к крайнему моему удивлению, предстал перед нами в черных атласных брючках и яблочно-зеленом фраке, в пестрых шерстяных чулках и башмаках с громадными серебряными пряжками. Конечно, светлый яблочно-зеленый фрак был не по сезону, особенно здесь, где лежал глубокий снег и река была скована льдом. По счастью, погода стояла не особенно морозная, и солнце, несколько обогревая несчастного Язона, помешало ему окончательно замерзнуть в его светло-зеленом наряде. Переодевшись, умывшись и оправившись, мы поехали дальше и вскоре подъехали к берегу реки, где нашим глазам впервые предстали колокольни и крыши старинного города Альбани.В первую минуту никто из нас не решался переправиться через Гудзон по льду в санях в марте месяце, но Язон на этот раз высказал совершенно резонную мысль:— Посмотрите, — сказал он, — видите, вся река пестрит санями, между тем есть дорога и южнее, и севернее, а люди все-таки едут тут. Но если местные жители едут по льду, то это доказывает, что ехать так не представляет опасности!Это было вполне резонно, но старик Ворден ни за что не решался ехать в санях и предпочел перейти реку пешком; он опасался даже идти подле саней и потому не пошел проторенной тропой, а стал пробираться сторонкой по снегу.При виде такого множества саней, наполненных веселой разряженной молодежью, мы подумали, что тут какой-нибудь праздник. Когда мы были уже посредине реки, мимо нас пронеслись с быстротой стрелы богато изукрашенные сани; впереди стоял и правил лошадьми закутанный в меха возница, в котором я с первого взгляда узнал Бельстрода, а в санях среди пяти-шести розовых девичьих лиц мне бросилось в глаза лицо Аннеке Мордаунт. Не знаю, узнали ли нас, но я не мог не оглянуться назад и не взглянуть еще раз на это видение. В этот момент я увидел презабавную сцену: старик Ворден бежал что есть мочи по снегу, направляясь к набережной; за ним гнались легкие сани; видя, что почтенный старец бредет пешком, сидевшие в санях молодые люди желали нагнать его и предложить ему сесть в их экипаж, но испуганный старик бежал изо всех сил, пока, едва дыша и чуть не падая от изнеможения, не добрался наконец до набережной. ГЛАВА XI Прежде сумейте помешать крови обращаться в жилах, и тогда, милорд, пробуйте заставить любовь внимать рассудку. Юнг Мы выехали на берег одновременно с санями, преследовавшими мистера Вордена; в санях этих находились двое молодых людей весьма приличного вида, говоривших по-английски с легким голландским акцентом, и три дамы, по глазам которых было видно, что им неудержимо хотелось рассмеяться.Один из этих молодых людей, вежливо приподняв свою меховую шапку, подошел к нам и, видя, что мистер Ворден из нашей компании, осведомился:— Скажите, ради Бога, что такое сделалось с этим почтенным пастором, что он так бежал по льду?— Что со мной? — повторил старик. — Я просто не имел охоты утонуть!— Утонуть? — удивился молодой голландец. — Как могли вы допустить возможность подобной опасности, ваше преподобие? Ведь река замерзла!Тогда я объяснил ему все, как было, и развеселый голландец поспешил принести мистеру Вордену свои извинения и тут же просил разрешения нам представиться. Звали его Гурт Тен-Эйк; его знал весь город. Это был первый весельчак, затейник и балагур, красивый парень, всегда готовый посмеяться, всегда готовый развязать кошелек, большой любимец дам и девиц и добродушнейший малый. Он предложил нам познакомить нас с городом и, узнав адрес гостиницы, где мы рассчитывали остановиться, обещал вскоре наведаться к нам. Затем он дружески пожал всем нам руку; его товарищ вежливо раскланялся, а три дамы одарили нас очаровательными улыбками, после чего веселая компания умчалась под звон бубенцов и колокольчиков своих ретивых коней.Мы рассчитывали, что эта история с его преподобием скоро забудется — не тут-то было. Развеселый Гурт разнес ее по всему городу со всевозможными прикрасами, и на другое утро все решительно знали о том, что было прозвано «коленцем его преподобия».В 1758 году Альбани был еще чисто голландский город: жители все говорили по-голландски, на простонародном голландском наречии, даже негры распевали голландские песенки. На улицах встречалось много военных, но при всем том Альбани производил после Нью-Йорка впечатление маленького провинциального городка. Большая улица была действительно и велика, и широка, но зато все остальные были чрезмерно узки.Мы с Дирком вышли пройтись и ознакомиться с главнейшими достопримечательностями города. Дойдя до голландской церкви, мы неожиданно столкнулись с Гуртом Тен-Эйком.— А, здравствуйте, мистер Литльпэдж и мистер Фоллок, я вас как раз искал! Дело в том, что мы имеем привычку собираться здесь по вечерам теплой компанией, чтобы вместе поужинать. Сегодня как раз мы хороним зимний сезон и очень желали бы видеть вас среди нас; мы собираемся в девять часов, ужинаем в десять и расходимся в полночь! Как видите, все строго прилично, и при этом все ведем себя примерно! В этом забавном приглашении было так много искренности и сердечности, что отказаться было совершенно невозможно.— Мы не заставим себя просить дважды, мистер Тен-Эйк, — сказал я, — я и друг мой с благодарностью принимаем ваше милое приглашение!— Ваш друг? Я подразумевал всех ваших друзей! Впрочем, вон я вижу одного из них! — Это был бледно-зеленый фрак, который он увидел с конца улицы. — Им я займусь сам, а вы постарайтесь уговорить его преподобие. Он, кажется, не дурак покушать, и добрый кусок индейки да стакан мадеры, право, такие веши, которыми не следует пренебрегать даже и духовному лицу. Так в этом отношении я рассчитываю на ваше содействие! Мне думается, что мы вскоре станем с вами неразлучными друзьями, мистер Литльпэдж, а пока до скорого свидания! К восьми часам я зайду за вами.Распростившись с Гуртом, мы с Дирком прошли до английской церкви и залюбовались ее фасадом, как вдруг нас окликнули мистер Ворден и Язон. Первый из них пошел за сторожем с просьбой отпереть храм. Вскоре храм был отперт, и мы вошли в него. Как водится, все мы обнажили головы, только Язон еще глубже нахлобучил свою шляпу на голову с каким-то вызывающим видом: по его мнению, снимать шляпу, входя в церковь, было своего рода идолопоклонством.Я ничего ему не сказал. Когда мы вышли из церкви, я передал мистеру Вордену приглашение Тен-Эйка, но старик не сразу согласился принять его; он еще не виделся со своим братом, настоятелем этой самой церкви, которого хотел просить позволить ему отправить в ближайшее воскресенье службу вместо него, и прежде чем он получит это позволение, старик не хотел нигде показываться. Но на обратном пути в нашу гостиницу мы встретили самого настоятеля кафедральной церкви Святого Петра, брата мистера Вордена, и тот тотчас же дал свое согласие. Таким образом, это дело было улажено. Расставаясь с его преподобием настоятелем, мистер Ворден спросил его:— А кстати, любезный брат, знакома вам семья Тен-Эйка? Что это, приличные люди?— Как нельзя более приличные, дорогой брат, и всеми уважаемые, могу вас уверить!— В таком случае, Корни, я готов принять приглашение этих молодых людей; не хочу, чтобы они считали меня пуританином!Едва успев приехать, мы уже оказались принятыми в обществе, и через два дня мистер Ворден должен был говорить проповедь в кафедральной церкви. Дебют был недурен, но в ожидании ужина надо было пообедать. В гостинице нас накормили очень неплохим обедом, после которого мы с Дирком решили пройтись и, кстати, посмотреть, не столкнет ли нас судьба с каким-нибудь провиантмейстером, которому мы могли бы сбыть свои припасы и коней.Едва мы успели выйти из дома, как опять встретились с Гуртом Тен-Эйком, который как будто жил на улице. Сообщив ему о согласии Вордена принять его приглашение, мы с Дирком в разговоре упомянули о нашем деле. Гурт тотчас же предложил нам свои услуги свести нас с одним крупным поставщиком армии, закупающим в данное время все, что можно скупить.Идя вместе с нами к этому поставщику, он предупредил нас, чтобы мы ни под каким видом не спускали цены на свой товар; лошадей приказано покупать где только можно и сколько можно; ведь за все платит казна.— Я вам советую, — добавил он, — сказать ему, что вы желаете продать ваших лошадей не иначе как вместе с санями и упряжью!Мы последовали его совету, а скупщик оказался очень сговорчивым. Вскоре сделка была заключена, и мы с Дирком получили всю стоимость наших коней, саней, солонины, муки и всего остального звонкой монетой. Медвежьей шкурой с наших саней чрезвычайно прельстился Гурт, и я предложил уступить ему ее безвозмездно, но он ни под каким видом не согласился на это и настоял на том, чтобы уплатить мне за нее гинею.— Ну вот, — весело воскликнул неунывающий Гурт, — ваше дело и улажено. Коней своих вы продали по хорошей цене; они хотя и добрые лошадки, но возраста почтенного; впрочем, на войне и самых молодых не больше пощадят, чем старых. А теперь не пойти ли нам с вами прогуляться по Большой улице? Это как раз тот час, когда все наши дамы совершают свою вечернюю прогулку в экипажах, а мы, молодежь, пользуемся случаем раскланяться с ними и посмотреть на них!— Несомненно, что ваши дамы здесь, в Альбани, замечательной красоты, судя по тому, что я видел! — сказал я, желая польстить своему собеседнику.— Мы, конечно, не можем пожаловаться, — согласился он, — но нынешнюю зиму к нам понаехали из вашей стороны такие красавицы, что при виде их лед на реке мог бы растаять!— Значит, эти красавицы из Нью-Йорка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27