Потом я поссорился с Лиззи, помнишь? Пришёл к тебе на флэт. Попросил, чтоб ты меня вмазал. Я думал, что должен всё хоть раз в жизни попробовать. Вот и допробовался.
Я помню. Господи, это было всего несколько месяцев назад. Некоторые бедняги сильно предрасположены к определённым наркотикам. Как, например, Второй Призёр - к «синьке». Томми очень плотно присел на ширку. Никто не может его контролировать, но я знавал некоторых чуваков, которые смогли к нему приспособиться. Я спрыгивал несколько раз. Спрыгнуть и снова подсесть - это всё равно, что вернуться в тюрьму. Каждый раз, когда садишься в тюрягу, вероятность того, что ты сможешь изменить свою жизнь, уменьшается. То же самое, когда снова присаживаешься на «чёрный». Уменьшается вероятность того, что когда-нибудь ты сможешь обходиться без него. Неужели я виноват в том, что у меня была при себе гера, когда Томми попросил сделать ему первый укол? Возможно. Вполне вероятно. Насколько я виноват в этом? Достаточно.
- Мне очень жаль, Томми.
- Я не знаю, что мне, на хер, делать, Марк. Что мне делать?
Я сидел, понурив голову. Мне хотелось сказать Томми: «Просто живи. Вот и всё. Следи за своим здоровьем. Может, и не заболеешь. Посмотри на Дэви Митчелла. (Дэви - один из лучших друзей Томми.) У него ВИЧ, а он никогда в жизни не ширялся. Дэйви прекрасно себя чувствует. Ведёт нормальную жизнь, ничем не хуже остальных.»
Но я знал, что Томми не поведётся на этот порожняк. Он не Дэви Митчелл, тем более не Дерек Джармен. Он не сможет закрыться в своей скорлупе, жить в тепле, есть доброкачественную свежую пищу и выдавать новые идеи. Он не проживёт ни пять, ни десять, ни пятнадцать лет, чтоб потом загнуться от пневмонии или рака.
Томми не переживёт даже этой зимы в Уэст-Грэнтоне.
- Мне жаль, чувак. Очень жаль, - твержу я.
- «Чёрный» есть? - спрашивает он, поднимая голову и пристально глядя на меня.
- Я спрыгнул, Томми. - Когда я сказал ему это, он даже не улыбнулся.
- Тогда одолжи денег. Скоро пришлют чек за квартиру.
Я роюсь в карманах и вытаскиваю две скомканных пятёрки. Я вспоминаю похороны Метти. Сто пудов, что Томми будет следующим, и ни хуя тут никто не сделает. В особенности, я.
Он берёт деньги. Наши взгляды встретились, и между нами что-то промелькнуло. Я не могу точно сказать, что это было, но уверен, что-то очень хорошее. Оно длилось какой-то миг, а потом исчезло.
Шотландский солдат
Джонни Свон рассматривает в зеркале ванной свою обритую наголо голову. Длинные грязные волосы он состриг несколько недель назад. Теперь нужно избавиться от этой растительности на подбородке. Бритьё - такая мука, когда у тебя одна нога, а Джонни до сих пор не научился сохранять равновесия. Однако, с грехом пополам, ему удаётся довольно сносно побриться. Он решил, что никогда больше не сядет в инвалидную коляску, это уж точно.
- Снова на паперть, - говорит он самому себе, изучая своё лицо в зеркале. Оно чистое. Ощущение не из приятных, да и сам процесс доставил ему массу хлопот, но у людей сложился определённый стереотип старого вояки. Он начинает насвистывать мелодию «Шотландский солдат»; прикалываясь, неловко, по-полковому отдаёт честь своему отражению.
Повязка на обрубке вызывает у Джонни некоторое беспокойство. Она испачкалась. Медсестра миссис Харви, которая придёт сегодня её сменить, наверняка скажет ему пару ласковых по поводу личной гигиены.
Он рассматривает оставшуюся ногу. Она никогда не была лучшей из двух. Колено искривилось: последствия футбольной травмы столетней давности. Когда она станет единственной носительницей его веса, колено искривится ещё больше. Джонни думает о том, что надо было колоться в артерии этой ноги: лучше бы гангрена возникла в этой сучонке и хирург отрезал бы её. «Проклятие правшей», - размышляет он.
Покачиваясь и пошатываясь, он бредёт по холодным улицам к вокзалу Уэйверли. Каждый шаг - пытка. Кажется, боль исходит не из конца обрубка, а охватывает всё тело. Однако два колеса метадона и барбитураты, которыми он закинулся, немного её смягчают. Джонни забил себе место на выходе с Маркет-стрит. На большом куске картона чёрными буквами написано:
«Я ВЕТЕРАН ФОЛКЛЕНДОВ - ПОТЕРЯЛ НОГУ ЗА СВОЮ СТРАНУ. ПОМОГИТЕ ЧЕМ МОЖЕТЕ».
Торчок по кличке Сильвер, Джонни не помнит его настояшего имени, подходит к нему, передвигаясь, как трансформер.
- Ширка есть, Свонни? - спрашивает он.
- Какое там, чувак. Я слышал, Рэйми привезёт вроде как в субботу.
- Это поздно, - пыхтит Сильвер. - Ёбаная обезьяна сидит у меня на спине и просит жрать.
- Белый Лебедь - бизнесмен, Сильвер, - Джонни показывает на себя пальцем. - Если б у него был товар, он бы его впарил.
Сильвер подавлен. Грязное чёрное пальтецо свободно видит на его сером, измождённом теле.
- Тёрка на метадон кончилась, - говорит он, не взывая к состраданию и не надеясь на него. Потом в его мёртвых глазах вспыхивает слабый огонёк. - Слы, Свонни, тебе с этого чё-то выгорает?
- Когда закрывается одна дверь, открывается другая, - улыбается Джонни своим гниющим ртом. - Тут я зашибаю больше капусты, чем на наркоте. А сейчас, извини, конечно, Сильвер, но мне надо зарабатывать себе на ёбаную жизнь. Вдруг кто-то увидит, как честный солдат базлает с торчком. Пока.
Сильвер просто принимает это к сведению, спокойно проглатывая оскорбление:
- Тогда попрусь в клинику. Может, кто продаст колёсико.
- Оревуар, - кричит Джонни ему вдогонку.
У него стабильный бизнес. Одни люди украдкой опускают монетки в его шляпу. Другие, возмущённые вторжением нищеты в их жизнь, отворачиваются и решительно смотрят вперёд. Женщины дают больше, чем мужчины; молодёжь - больше, чем старики; люди самого скромного достатка щедрее тех, кто процветает.
В шляпу ложится пятёрка.
- Господи вас благослови, сэр, - благодарит Джонни.
- Нет, это мы должны благодарить вас, ребята, - говорит мужчина средних лет. - Как страшно потерять ногу в таком молодом возрасте!
- Я ни о чём не жалею. Конечно, можно обозлиться на весь свет. Но у меня другая философия. Я люблю свою страну и мог бы всё повторить сначала. И потом, я считаю, что мне повезло - ведь я вернулся назад. А сколько друзей я потерял в той драчке на Гусиной лужайке! - Джонни смотрит перед собой тусклым, отсутствующим взглядом. Он уже готов сам себе поверить. Потом поворачивается к мужчине. - Но когда встречаешь таких людей, как вы, тех, кто помнит, кому не всё равно, то понимаешь, что всё это было не зря.
- Удачи вам, - тихо говорит мужчина, разворачивается и поднимается вверх по лестнице на Маркет-стрит.
- Поц ебучий, - бормочет про себя Джонни, тряся склонённой головой в приступе беззвучного смеха.
За пару часов он сделал 26 фунтов 78 пенсов. Дела идут неплохо, и работа не пыльная. Джонни умеет ждать: даже Британская железная дорога в самый нефартовый день не сможет пересрать его торчковую карму. Однако абстиненция заранее предупреждает о своих жестоких намерениях лёгкими кумарами - пульс подскакивает, а поры выделяют обильный ядовитый пот. Он решает, что пора закругляться и скипать, но тут подходит худенькая, хрупкая женщина.
- Ты служил в королевской армии, сынок? Мой Брайан тоже служил в королевской армии, Брайан Лэдлоу.
- Э, во флоте, миссис, - Джонни пожимает плечами.
- Брайан не вернулся, царство ему небесное. Ему был двадцать один год. Сыночек мой. Такой хороший парень, - глаза женщины наполнились слезами. Её голос понизился до глухого свиста и стал ещё более жалостным из-за своей беспомощности. - Знаешь, сынок, я буду ненавидеть эту Тэтчер до самой смерти. Не проходит и дня, чтоб я не проклинала её.
Она вынимает кошелёк, достаёт двадцатифунтовую банкноту и всовывает её в руку Джонни:
- Вот, сынок. Это всё, что у меня есть, но я хочу отдать их тебе, - она начинает рыдать и уходит прочь, еле держась на ногах; кажется, будто её пырнули ножом.
- Господи вас благослови, - кричит Джонни Свон ей вслед. - Господи благослови шотландских солдат. - Потом он громко хлопает в ладоши, предвкушая, как смешает циклозин с метадоном, который у него уже есть. Психометадоновый коктейль: его билет в рай, маленький частный раёк, над которым смеются непосвящённые - им никогда не постичь этого блаженства. У Элбо целая куча циклозина, который ему прописали против рака. Сегодня вечером Джонни навестит своего больного друга. Элбо нужны Джоннины колёса, а Джонни - его психотропные таблетки. Взаимное совпадение интересов. Да уж, господи благослови шотландских солдат, и господи благослови британское здравоохранение.
Выход
С вокзала на вокзал
Ветреная, дождливая ночь. Над головой нависают грязные тучи, готовые обрушить свой тёмный груз на граждан, суетящихся внизу, в сотый раз за сегодняшний день. Толпа на автобусной остановке похожа на контору собеса, вывернутую наизнанку и облитую нефтью. Десятки молодых людей, лелеющих радужные мечты и живущих на ничтожные средства, угрюмо стоят в очереди на лондонский рейс. Дешевле добраться только стопом.
Автобус едет из Абердина с остановкой в Данди. Бегби стоически проверяет купленные предварительно билеты, а потом злобно пялится на людей, уже севших в автобус. Оборачиваясь, он оглядывается на «адидасовскую» сумку, стоящую у его ног.
Рентон, уверенный в том, что Бегби его не слышит, поворачивается к Картошке и кивает на их задиристого дружка:
- Надеется, что какой-то мудак сел на наши места. Повод, чтоб закатить разборку.
Картошка улыбается и удивлённо поднимает брови. Глядя на него, Рентон размышляет: «Никогда нельзя точно сказать, насколько высока ставка». Эта ставка большая, тут никаких сомнений. Ему нужен был этот укол, чтобы успокоить нервы. Первый укол за последние несколько месяцев.
Бегби разворачивается, его нервы на пределе, и бросает на них злобный взгляд, словно бы почувствовав спиной их неуважение:
- Где Дохлый, блядь?
- Э, я без понятия, это самое, - пожимает плечами Картошка.
- Он придёт, - говорит Рентон, кивая на «адидасовский» бэг. - У тебя двадцать процентов его дряни.
Это вызывает у Бегби приступ паранойи:
- Говори тише, ёбаный ты поц, блядь! - шипит он на Рентона. Он озирается, косясь на пассажиров и отчаянно пытаясь поймать хотя бы один-единственный взгляд, чтобы выместить на нём ярость, бушующую в нём и грозящую его раздавить, а там будь что будет.
Нет. Он должен контролировать себя. Слишком много поставлено на карту. На карту поставлено всё.
Тем не менее никто не смотрит на Бегби. Те, кто его всё же замечает, чувствуют исходящие от него флюиды. Они применяют тот особенный талант, которым обладают некоторые люди: притворяться, будто психи невидимы. Даже его приятели стараются не встречаться с ним взглядами. Рентон натянул на глаза свою зелёную бейсбольную кепку. Картошка, одетый в футболку сборной Ирландии, пасёт блондинку с рюкзаком, которая как раз сняла его и выставила перед ним свою задницу, туго обтянутую джинсами. Второй Призёр, стоящий в сторонке от остальных, без конца пьёт, охраняя внушительных размеров багаж, состоящий из двух белых пластиковых сумок.
По ту сторону толпы, за небольшим домиком, именующимся баром, Дохлый беседует с девушкой по имени Молли. Она проститутка и ВИЧ-инфицированная. По ночам она иногда околачивается на автовокзале и снимает парней. Молли влюбилась в Дохлого, после того как он позажимался с ней в дрянном лейтском диско-баре несколько недель назад. Дохлый по пьяни начал доказывать, что ВИЧ не передаётся через поцелуй и в подтверждение этого почти весь вечер целовался с ней взасос. Потом он, правда, впал в истерику и раз пять чистил зубы, прежде чем лечь в постель. Он провёл бессонную, тревожную ночь.
Дохлый поглядывает на своих друзей из-за бара. Он заставляет этих ублюдков ждать. Но ему хочется убедиться, что легавые не устроили на них облаву. В противном случае эти чуваки могут ехать сами.
- Ссуди меня червончиком, цыпка, - просит он Молли, хорошо помня, что в «адидасовской» сумке лежит его доля - три с половиной куска. Но это же наличка. А она всегда течёт, как вода.
- Вот, на, - Дохлого трогает то, как беспрекословно Молли выполняет его просьбу. Затем он с некоторой горечью оценивает содержимое её кошелька и мысленно клянет себя за то, что не попросил двадцатки.
- Клёво, крошка… ну ладно, оставляю тебя на твоих подружек. - Дымок машет рукой. Он треплет её курчавые волосы и целует её, на этот раз - едва касаясь губами щеки.
- Позвони мне, когда вернёшься, Саймон, - кричит она ему вдогонку, видя, как его худое, но крепкое тело вприпрыжку убегает от неё. Он оборачивается.
- Ты просто хочешь задержать меня, крошка. Береги себя, - он подмигивает ей и одаривает открытой, радостной улыбкой, а потом отворачивается.
- Ебанутая блядюга, - ворчит он еле слышно, а на его лице застывает презрительная гримаса. Молли была дилетанткой, и ей не хватало цинизма, для того чтобы играть в эту игру. «Абсолютная жертва», - подумал он со странной смесью жалости и презрения. Он повернул за угол и побежал к остальным, вращая головой из стороны в сторону и пытаясь учуять присутствие полиции.
Его не особо обрадовало то, что он увидел, когда они собрались садиться в автобус. Бегби материл его за то, что он опоздал. С этим козлом надо было всегда быть на стрёме, но когда ставка была так высока, как сейчас, это означало, что он начнёт выделываться ещё больше обычного. Он вспомнил о придурковатых планах насилия, которые Бегби вынашивал на импровизированной вечеринке вчера вечером. Из-за его характера все они могли загреметь за решётку на всю оставшуюся жизнь. Второй Призёр был в прогрессирующей стадии опьянения: то ли ещё будет. А вдруг у этого «синяка» развяжется язык ещё до того, как они прибудут на место? Если он не помнит, где находится, то какого хера он должен помнить, что он говорит? «Ёбаный халявщик», - думает Дохлый, и по его телу пробегает нервная дрожь.
Но больше всего Дохлого беспокоит состояние Картошки и Рентона. Они явно удолбаны по самые яйца. Эти ублюдки вполне могут всё пересрать. Рентон, который перестал колоться задолго до того, как нашёл себе работу в Лондоне, и теперь вернулся обратно, не смог устоять перед колумбийским чистяком, который им подогнал Сикер. «Вот это вещь, - убалтывал он, - у эдинбургского торчка, привыкшего к дешёвому пакистанскому героину, такой приход бывает только раз в жизни». Картошка вмазался, как всегда, за компанию.
Ох, уж этот Картошка. Дохлого всегда поражало его умение без особых усилий превратить самое невинное времяпрепровождение в махровый криминал. Даже в утробе своей матери Картошка был не зародышем, а полным набором скрытых наркотических и личностных проблем. Он мог бы привлечь внимание полиции, выбив солонку из рук шеф-повара. «Какой там Бегби, - подумал он, - если кто и спалит хату, так это Картошка».
Дохлый сурово посмотрел на Второго Призёра. Эту погремуху ему дали за то, что он всегда по пьяни лез драться, хотя это для него плачевно заканчивалось. Любимым видом спорта Второго Призёра был не бокс, а футбол. В школе он был международной звездой Шотландии с поразительными способностями и в шестнадцать лет ездил на юг играть за «Манчестер Юнайтед». Хотя уже тогда у него были задатки алкоголика. Второй Призёр умудрился заключить с этим клубом контракт на два года, а потом его вытурили обратно в Шотландию. Это было одно из невоспетых чудес футбола. Принято считать, что Второй Призёр растратил свой огромный талант. Но Дохлый понимал более суровую истину. Второй Призёр был конченым человеком: если рассматривать его жизнь в целом, то не алкоголизм стал его роковым проклятием, а скорее футбольный талант был лишь незначительным исключением из правила.
Они по очереди садятся в автобус. Рентон и Картошка двигаются, как трансформеры. Они сбиты с толку всеми этими событиями не меньше, чем ширкой. Они везли большую партию товара и собирались отвиснуть в Париже. Им оставалось только перевести всю дрянь в твёрдую валюту - об этом позаботится Андреас в Лондоне. Однако Дохлый поздоровался с ними, как с кухонной раковиной, наполненной грязной посудой. Он явно был не в духе, но считал, что житейские неприятности надо переживать вместе.
Когда Дохлый садился в автобус, его кто-то позвал по имени:
- Саймон.
- Только не эта блядь, - выругался он шёпотом, а потом заметил молоденькую девушку. Он крикнул: - Франко, займи мне место, я щас вернусь.
Занимая ему место, Бегби испытывает ненависть, смешанную с мучительной ревностью, видя, как молодая девушка в синей куртке с капюшоном держит Дохлого за руки.
- Этот мудак со своими ёбаными пиздами попалит, на хуй, нас всех! - ворчит он на Рентона, который кажется отрешённым.
Бегби пытается рассмотреть фигуру девушки сквозь куртку. Раньше он от неё тащился. Он фантазирует, что бы он с ней сделал. Он отмечает, что без макияжа её личико даже красивее. Ему трудно сосредоточить внимание на Дохлом, но Бегби видит, что уголки его рта опущены, а глаза широко открыты в притворном простодушии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Я помню. Господи, это было всего несколько месяцев назад. Некоторые бедняги сильно предрасположены к определённым наркотикам. Как, например, Второй Призёр - к «синьке». Томми очень плотно присел на ширку. Никто не может его контролировать, но я знавал некоторых чуваков, которые смогли к нему приспособиться. Я спрыгивал несколько раз. Спрыгнуть и снова подсесть - это всё равно, что вернуться в тюрьму. Каждый раз, когда садишься в тюрягу, вероятность того, что ты сможешь изменить свою жизнь, уменьшается. То же самое, когда снова присаживаешься на «чёрный». Уменьшается вероятность того, что когда-нибудь ты сможешь обходиться без него. Неужели я виноват в том, что у меня была при себе гера, когда Томми попросил сделать ему первый укол? Возможно. Вполне вероятно. Насколько я виноват в этом? Достаточно.
- Мне очень жаль, Томми.
- Я не знаю, что мне, на хер, делать, Марк. Что мне делать?
Я сидел, понурив голову. Мне хотелось сказать Томми: «Просто живи. Вот и всё. Следи за своим здоровьем. Может, и не заболеешь. Посмотри на Дэви Митчелла. (Дэви - один из лучших друзей Томми.) У него ВИЧ, а он никогда в жизни не ширялся. Дэйви прекрасно себя чувствует. Ведёт нормальную жизнь, ничем не хуже остальных.»
Но я знал, что Томми не поведётся на этот порожняк. Он не Дэви Митчелл, тем более не Дерек Джармен. Он не сможет закрыться в своей скорлупе, жить в тепле, есть доброкачественную свежую пищу и выдавать новые идеи. Он не проживёт ни пять, ни десять, ни пятнадцать лет, чтоб потом загнуться от пневмонии или рака.
Томми не переживёт даже этой зимы в Уэст-Грэнтоне.
- Мне жаль, чувак. Очень жаль, - твержу я.
- «Чёрный» есть? - спрашивает он, поднимая голову и пристально глядя на меня.
- Я спрыгнул, Томми. - Когда я сказал ему это, он даже не улыбнулся.
- Тогда одолжи денег. Скоро пришлют чек за квартиру.
Я роюсь в карманах и вытаскиваю две скомканных пятёрки. Я вспоминаю похороны Метти. Сто пудов, что Томми будет следующим, и ни хуя тут никто не сделает. В особенности, я.
Он берёт деньги. Наши взгляды встретились, и между нами что-то промелькнуло. Я не могу точно сказать, что это было, но уверен, что-то очень хорошее. Оно длилось какой-то миг, а потом исчезло.
Шотландский солдат
Джонни Свон рассматривает в зеркале ванной свою обритую наголо голову. Длинные грязные волосы он состриг несколько недель назад. Теперь нужно избавиться от этой растительности на подбородке. Бритьё - такая мука, когда у тебя одна нога, а Джонни до сих пор не научился сохранять равновесия. Однако, с грехом пополам, ему удаётся довольно сносно побриться. Он решил, что никогда больше не сядет в инвалидную коляску, это уж точно.
- Снова на паперть, - говорит он самому себе, изучая своё лицо в зеркале. Оно чистое. Ощущение не из приятных, да и сам процесс доставил ему массу хлопот, но у людей сложился определённый стереотип старого вояки. Он начинает насвистывать мелодию «Шотландский солдат»; прикалываясь, неловко, по-полковому отдаёт честь своему отражению.
Повязка на обрубке вызывает у Джонни некоторое беспокойство. Она испачкалась. Медсестра миссис Харви, которая придёт сегодня её сменить, наверняка скажет ему пару ласковых по поводу личной гигиены.
Он рассматривает оставшуюся ногу. Она никогда не была лучшей из двух. Колено искривилось: последствия футбольной травмы столетней давности. Когда она станет единственной носительницей его веса, колено искривится ещё больше. Джонни думает о том, что надо было колоться в артерии этой ноги: лучше бы гангрена возникла в этой сучонке и хирург отрезал бы её. «Проклятие правшей», - размышляет он.
Покачиваясь и пошатываясь, он бредёт по холодным улицам к вокзалу Уэйверли. Каждый шаг - пытка. Кажется, боль исходит не из конца обрубка, а охватывает всё тело. Однако два колеса метадона и барбитураты, которыми он закинулся, немного её смягчают. Джонни забил себе место на выходе с Маркет-стрит. На большом куске картона чёрными буквами написано:
«Я ВЕТЕРАН ФОЛКЛЕНДОВ - ПОТЕРЯЛ НОГУ ЗА СВОЮ СТРАНУ. ПОМОГИТЕ ЧЕМ МОЖЕТЕ».
Торчок по кличке Сильвер, Джонни не помнит его настояшего имени, подходит к нему, передвигаясь, как трансформер.
- Ширка есть, Свонни? - спрашивает он.
- Какое там, чувак. Я слышал, Рэйми привезёт вроде как в субботу.
- Это поздно, - пыхтит Сильвер. - Ёбаная обезьяна сидит у меня на спине и просит жрать.
- Белый Лебедь - бизнесмен, Сильвер, - Джонни показывает на себя пальцем. - Если б у него был товар, он бы его впарил.
Сильвер подавлен. Грязное чёрное пальтецо свободно видит на его сером, измождённом теле.
- Тёрка на метадон кончилась, - говорит он, не взывая к состраданию и не надеясь на него. Потом в его мёртвых глазах вспыхивает слабый огонёк. - Слы, Свонни, тебе с этого чё-то выгорает?
- Когда закрывается одна дверь, открывается другая, - улыбается Джонни своим гниющим ртом. - Тут я зашибаю больше капусты, чем на наркоте. А сейчас, извини, конечно, Сильвер, но мне надо зарабатывать себе на ёбаную жизнь. Вдруг кто-то увидит, как честный солдат базлает с торчком. Пока.
Сильвер просто принимает это к сведению, спокойно проглатывая оскорбление:
- Тогда попрусь в клинику. Может, кто продаст колёсико.
- Оревуар, - кричит Джонни ему вдогонку.
У него стабильный бизнес. Одни люди украдкой опускают монетки в его шляпу. Другие, возмущённые вторжением нищеты в их жизнь, отворачиваются и решительно смотрят вперёд. Женщины дают больше, чем мужчины; молодёжь - больше, чем старики; люди самого скромного достатка щедрее тех, кто процветает.
В шляпу ложится пятёрка.
- Господи вас благослови, сэр, - благодарит Джонни.
- Нет, это мы должны благодарить вас, ребята, - говорит мужчина средних лет. - Как страшно потерять ногу в таком молодом возрасте!
- Я ни о чём не жалею. Конечно, можно обозлиться на весь свет. Но у меня другая философия. Я люблю свою страну и мог бы всё повторить сначала. И потом, я считаю, что мне повезло - ведь я вернулся назад. А сколько друзей я потерял в той драчке на Гусиной лужайке! - Джонни смотрит перед собой тусклым, отсутствующим взглядом. Он уже готов сам себе поверить. Потом поворачивается к мужчине. - Но когда встречаешь таких людей, как вы, тех, кто помнит, кому не всё равно, то понимаешь, что всё это было не зря.
- Удачи вам, - тихо говорит мужчина, разворачивается и поднимается вверх по лестнице на Маркет-стрит.
- Поц ебучий, - бормочет про себя Джонни, тряся склонённой головой в приступе беззвучного смеха.
За пару часов он сделал 26 фунтов 78 пенсов. Дела идут неплохо, и работа не пыльная. Джонни умеет ждать: даже Британская железная дорога в самый нефартовый день не сможет пересрать его торчковую карму. Однако абстиненция заранее предупреждает о своих жестоких намерениях лёгкими кумарами - пульс подскакивает, а поры выделяют обильный ядовитый пот. Он решает, что пора закругляться и скипать, но тут подходит худенькая, хрупкая женщина.
- Ты служил в королевской армии, сынок? Мой Брайан тоже служил в королевской армии, Брайан Лэдлоу.
- Э, во флоте, миссис, - Джонни пожимает плечами.
- Брайан не вернулся, царство ему небесное. Ему был двадцать один год. Сыночек мой. Такой хороший парень, - глаза женщины наполнились слезами. Её голос понизился до глухого свиста и стал ещё более жалостным из-за своей беспомощности. - Знаешь, сынок, я буду ненавидеть эту Тэтчер до самой смерти. Не проходит и дня, чтоб я не проклинала её.
Она вынимает кошелёк, достаёт двадцатифунтовую банкноту и всовывает её в руку Джонни:
- Вот, сынок. Это всё, что у меня есть, но я хочу отдать их тебе, - она начинает рыдать и уходит прочь, еле держась на ногах; кажется, будто её пырнули ножом.
- Господи вас благослови, - кричит Джонни Свон ей вслед. - Господи благослови шотландских солдат. - Потом он громко хлопает в ладоши, предвкушая, как смешает циклозин с метадоном, который у него уже есть. Психометадоновый коктейль: его билет в рай, маленький частный раёк, над которым смеются непосвящённые - им никогда не постичь этого блаженства. У Элбо целая куча циклозина, который ему прописали против рака. Сегодня вечером Джонни навестит своего больного друга. Элбо нужны Джоннины колёса, а Джонни - его психотропные таблетки. Взаимное совпадение интересов. Да уж, господи благослови шотландских солдат, и господи благослови британское здравоохранение.
Выход
С вокзала на вокзал
Ветреная, дождливая ночь. Над головой нависают грязные тучи, готовые обрушить свой тёмный груз на граждан, суетящихся внизу, в сотый раз за сегодняшний день. Толпа на автобусной остановке похожа на контору собеса, вывернутую наизнанку и облитую нефтью. Десятки молодых людей, лелеющих радужные мечты и живущих на ничтожные средства, угрюмо стоят в очереди на лондонский рейс. Дешевле добраться только стопом.
Автобус едет из Абердина с остановкой в Данди. Бегби стоически проверяет купленные предварительно билеты, а потом злобно пялится на людей, уже севших в автобус. Оборачиваясь, он оглядывается на «адидасовскую» сумку, стоящую у его ног.
Рентон, уверенный в том, что Бегби его не слышит, поворачивается к Картошке и кивает на их задиристого дружка:
- Надеется, что какой-то мудак сел на наши места. Повод, чтоб закатить разборку.
Картошка улыбается и удивлённо поднимает брови. Глядя на него, Рентон размышляет: «Никогда нельзя точно сказать, насколько высока ставка». Эта ставка большая, тут никаких сомнений. Ему нужен был этот укол, чтобы успокоить нервы. Первый укол за последние несколько месяцев.
Бегби разворачивается, его нервы на пределе, и бросает на них злобный взгляд, словно бы почувствовав спиной их неуважение:
- Где Дохлый, блядь?
- Э, я без понятия, это самое, - пожимает плечами Картошка.
- Он придёт, - говорит Рентон, кивая на «адидасовский» бэг. - У тебя двадцать процентов его дряни.
Это вызывает у Бегби приступ паранойи:
- Говори тише, ёбаный ты поц, блядь! - шипит он на Рентона. Он озирается, косясь на пассажиров и отчаянно пытаясь поймать хотя бы один-единственный взгляд, чтобы выместить на нём ярость, бушующую в нём и грозящую его раздавить, а там будь что будет.
Нет. Он должен контролировать себя. Слишком много поставлено на карту. На карту поставлено всё.
Тем не менее никто не смотрит на Бегби. Те, кто его всё же замечает, чувствуют исходящие от него флюиды. Они применяют тот особенный талант, которым обладают некоторые люди: притворяться, будто психи невидимы. Даже его приятели стараются не встречаться с ним взглядами. Рентон натянул на глаза свою зелёную бейсбольную кепку. Картошка, одетый в футболку сборной Ирландии, пасёт блондинку с рюкзаком, которая как раз сняла его и выставила перед ним свою задницу, туго обтянутую джинсами. Второй Призёр, стоящий в сторонке от остальных, без конца пьёт, охраняя внушительных размеров багаж, состоящий из двух белых пластиковых сумок.
По ту сторону толпы, за небольшим домиком, именующимся баром, Дохлый беседует с девушкой по имени Молли. Она проститутка и ВИЧ-инфицированная. По ночам она иногда околачивается на автовокзале и снимает парней. Молли влюбилась в Дохлого, после того как он позажимался с ней в дрянном лейтском диско-баре несколько недель назад. Дохлый по пьяни начал доказывать, что ВИЧ не передаётся через поцелуй и в подтверждение этого почти весь вечер целовался с ней взасос. Потом он, правда, впал в истерику и раз пять чистил зубы, прежде чем лечь в постель. Он провёл бессонную, тревожную ночь.
Дохлый поглядывает на своих друзей из-за бара. Он заставляет этих ублюдков ждать. Но ему хочется убедиться, что легавые не устроили на них облаву. В противном случае эти чуваки могут ехать сами.
- Ссуди меня червончиком, цыпка, - просит он Молли, хорошо помня, что в «адидасовской» сумке лежит его доля - три с половиной куска. Но это же наличка. А она всегда течёт, как вода.
- Вот, на, - Дохлого трогает то, как беспрекословно Молли выполняет его просьбу. Затем он с некоторой горечью оценивает содержимое её кошелька и мысленно клянет себя за то, что не попросил двадцатки.
- Клёво, крошка… ну ладно, оставляю тебя на твоих подружек. - Дымок машет рукой. Он треплет её курчавые волосы и целует её, на этот раз - едва касаясь губами щеки.
- Позвони мне, когда вернёшься, Саймон, - кричит она ему вдогонку, видя, как его худое, но крепкое тело вприпрыжку убегает от неё. Он оборачивается.
- Ты просто хочешь задержать меня, крошка. Береги себя, - он подмигивает ей и одаривает открытой, радостной улыбкой, а потом отворачивается.
- Ебанутая блядюга, - ворчит он еле слышно, а на его лице застывает презрительная гримаса. Молли была дилетанткой, и ей не хватало цинизма, для того чтобы играть в эту игру. «Абсолютная жертва», - подумал он со странной смесью жалости и презрения. Он повернул за угол и побежал к остальным, вращая головой из стороны в сторону и пытаясь учуять присутствие полиции.
Его не особо обрадовало то, что он увидел, когда они собрались садиться в автобус. Бегби материл его за то, что он опоздал. С этим козлом надо было всегда быть на стрёме, но когда ставка была так высока, как сейчас, это означало, что он начнёт выделываться ещё больше обычного. Он вспомнил о придурковатых планах насилия, которые Бегби вынашивал на импровизированной вечеринке вчера вечером. Из-за его характера все они могли загреметь за решётку на всю оставшуюся жизнь. Второй Призёр был в прогрессирующей стадии опьянения: то ли ещё будет. А вдруг у этого «синяка» развяжется язык ещё до того, как они прибудут на место? Если он не помнит, где находится, то какого хера он должен помнить, что он говорит? «Ёбаный халявщик», - думает Дохлый, и по его телу пробегает нервная дрожь.
Но больше всего Дохлого беспокоит состояние Картошки и Рентона. Они явно удолбаны по самые яйца. Эти ублюдки вполне могут всё пересрать. Рентон, который перестал колоться задолго до того, как нашёл себе работу в Лондоне, и теперь вернулся обратно, не смог устоять перед колумбийским чистяком, который им подогнал Сикер. «Вот это вещь, - убалтывал он, - у эдинбургского торчка, привыкшего к дешёвому пакистанскому героину, такой приход бывает только раз в жизни». Картошка вмазался, как всегда, за компанию.
Ох, уж этот Картошка. Дохлого всегда поражало его умение без особых усилий превратить самое невинное времяпрепровождение в махровый криминал. Даже в утробе своей матери Картошка был не зародышем, а полным набором скрытых наркотических и личностных проблем. Он мог бы привлечь внимание полиции, выбив солонку из рук шеф-повара. «Какой там Бегби, - подумал он, - если кто и спалит хату, так это Картошка».
Дохлый сурово посмотрел на Второго Призёра. Эту погремуху ему дали за то, что он всегда по пьяни лез драться, хотя это для него плачевно заканчивалось. Любимым видом спорта Второго Призёра был не бокс, а футбол. В школе он был международной звездой Шотландии с поразительными способностями и в шестнадцать лет ездил на юг играть за «Манчестер Юнайтед». Хотя уже тогда у него были задатки алкоголика. Второй Призёр умудрился заключить с этим клубом контракт на два года, а потом его вытурили обратно в Шотландию. Это было одно из невоспетых чудес футбола. Принято считать, что Второй Призёр растратил свой огромный талант. Но Дохлый понимал более суровую истину. Второй Призёр был конченым человеком: если рассматривать его жизнь в целом, то не алкоголизм стал его роковым проклятием, а скорее футбольный талант был лишь незначительным исключением из правила.
Они по очереди садятся в автобус. Рентон и Картошка двигаются, как трансформеры. Они сбиты с толку всеми этими событиями не меньше, чем ширкой. Они везли большую партию товара и собирались отвиснуть в Париже. Им оставалось только перевести всю дрянь в твёрдую валюту - об этом позаботится Андреас в Лондоне. Однако Дохлый поздоровался с ними, как с кухонной раковиной, наполненной грязной посудой. Он явно был не в духе, но считал, что житейские неприятности надо переживать вместе.
Когда Дохлый садился в автобус, его кто-то позвал по имени:
- Саймон.
- Только не эта блядь, - выругался он шёпотом, а потом заметил молоденькую девушку. Он крикнул: - Франко, займи мне место, я щас вернусь.
Занимая ему место, Бегби испытывает ненависть, смешанную с мучительной ревностью, видя, как молодая девушка в синей куртке с капюшоном держит Дохлого за руки.
- Этот мудак со своими ёбаными пиздами попалит, на хуй, нас всех! - ворчит он на Рентона, который кажется отрешённым.
Бегби пытается рассмотреть фигуру девушки сквозь куртку. Раньше он от неё тащился. Он фантазирует, что бы он с ней сделал. Он отмечает, что без макияжа её личико даже красивее. Ему трудно сосредоточить внимание на Дохлом, но Бегби видит, что уголки его рта опущены, а глаза широко открыты в притворном простодушии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34