К эльфам.
– А эльфы во всех цветах живут?
– Должно быть. А где же им еще жить? – И, тут же забыв об этом мимолетном разговоре, Полина Аркадьевна закричала: – Дети, живей мыть руки! Обед уже готов – мыть руки и за стол!
После отдыха няня Наташа, вздремнувшая в холодке цветущей липы, тихонько позевывая, вошла в столовую. Наступал славный послеполуденный час, когда солнце глядит уже смягченно и ласково и тени на траве становятся гуще и бархатистее, а запах цветов слышнее. Это был час вечернего чая.
Няня Наташа взяла поднос с горкой розовых булочек, чтобы разложить их по столам. Окинув глазами столовую, она остановилась: что-то было не так, чего-то не хватало. Няня Наташа поморгала светлыми ресницами, словно сгоняя остатки дремы. Что такое?
У окна на тумбочке еще с воскресенья стоял букет темно-красных роз. Эти розы, огромные, полыхающие в лучах солнца бархатным кармином, с густо-зелеными листьями, украшали всю столовую.
Сейчас вместо роз торчали одни зеленые стебли и листья, а бархатистые, уже чуть привядшие лепестки красным венком лежали вокруг синей фаянсовой вазы. Случилось что-то непонятное – розы вдруг все сразу осыпались.
Вошли ребятишки, и столовая наполнилась щебетом, будто влетела целая стая воробьев. Они разбежались по своим местам, уселись на свои маленькие стулья. Чайные ложки зазвенели о края кружек, тонко запахло свежезаваренным чаем…
– Полина Аркадьевна, – у няни Наташи было недоумевающее лицо, – смотрите, розы-то… Ветром, что ли?
Полина Аркадьевна подошла к букету:
– Нет, не ветром. Кто-то оборвал.
Она стояла и пожимала плечами. Ну кому понадобилось погубить такой букет?
– Это я оборвала, – угрюмо сказала Изюмка.
Полина Аркадьевна не слышала, как она подошла.
– Ты?
– Я оборвала.
У Полины Аркадьевны широко раскрылись глаза от недоумения.
– Но зачем же ты это сделала, Катюша? – Она наклонилась к девочке, и сейчас же из ее волос упали сразу две шпильки. – Зачем же? Что за фантазия пришла тебе в голову? А?
– А эльфов там не было, – так же угрюмо ответила Изюмка, – а почему?
Она требовательно посмотрела на Полину Аркадьевну. Полина Аркадьевна отвернулась. Ей хотелось рассмеяться, ей хотелось просто залиться смехом, но можно ли вести себя так легкомысленно, когда на нее смотрят такие серьезные, такие огорченные глаза!
– Их не было?.. – Полина Аркадьевна озабоченно сдвинула свои тонкие коричневые брови. – Почему же их не было?
Она медлила. Она не знала, как быть. Сказать, что эльфов вообще нет на свете?.. Нужно ли это? Разве так долго длятся годы раннего детства, когда человека окружает сказка, когда сказка встречается ему на каждом шагу и ежедневно вмешивается в его жизнь?.. Надо ли торопиться с разоблачениями?
– А знаешь, Изюмка, почему? Это, наверное, потому, что розы были срезанные, без корней. Ведь Дюймовочка выросла в цветке, у которого были корни!
– Да. – У Изюмки сразу посветлели глаза. – Женщина посадила цветок в землю, и у него были корни!
– Ну вот видишь, ты просто ошиблась! А теперь – оставим это. Беги в сад, к ребятам, – сказала Полина Аркадьевна и принялась собирать в кучку нежные темно-красные лепестки.
Не прошло и часа, как случился новый скандал. Ребятишки с криком прибежали к Полине Аркадьевне:
– Катя-Изюмка цветы на клумбе рвет!
– Она их все обрывает!
– И даже с корнями выдергивает!
Полина Аркадьевна всплеснула руками и бросилась в сад. Там няня Наташа отчитывала Изюмку.
– Ты что ж это делаешь, а? Что это с тобой сегодня? Ну прямо сладу с ней нет! – Круглые голубые глаза няни Наташи беспомощно смотрели на Полину Аркадьевну. – Всю клумбу испортила! Что с ней такое, а?
– Я знаю, я знаю что, – торопливо сказала Полина Аркадьевна, – я сама поговорю…
Изюмка стояла около клумбы. Руки у нее были испачканы землей. Несколько кустиков белого левкоя валялось на траве. На клумбе среди оставшихся левкоев торчали пустые стебли махрового мака. Красные маковые лепестки, развеянные ветром, словно угольки, пылали на зеленом газоне.
Изюмка, надувшись, стояла и глядела на оборванные цветы. Полина Аркадьевна положила руку на ее склоненную голову, на ее теплые кудряшки.
– Изюмка, ты их опять ищешь?
– А их нету, – со слезами в голосе ответила Изюмка. – Цветы с корнями. Я посмотрела – они все с корнями. А никаких эльфов нету!
Полина Аркадьевна задумалась. Что же делать теперь? Как быть дальше?
Да. Действительность скоро вытеснит сказку, все это придет само собой. И человек, доросший до первого класса, скажет:
«А когда я был маленький, я думал, что по облакам можно ходить».
Или:
«А когда я был маленький, я думал, что деревья разговаривают».
Так же, смеясь, расскажет и Изюмка о том, что она «когда была маленькой, искала в цветах эльфов»…
Да, но как сейчас сказать Изюмке, что эльфов не бывает, когда час тому назад Полина Аркадьевна сама подсказала, где их надо искать?
– Вот что, Изюмка, – сказала Полина Аркадьевна: – мы с тобой совсем забыли, что эльфов нельзя увидеть днем. Ведь они же только ночью вылезают из цветов и летают туда и сюда, как бабочки!
– Да, правда! – помолчав, закричала Изюмка. – Да! Они же летали ночью! Светлячок им светил своим фонариком!
– Ну вот и все, – успокоенно сказала Полина Аркадьевна, – вот и пусть они летают ночью. А цветы из клумбы выдергивать не надо, все равно ты эльфов в них не увидишь. Ты понимаешь?
– Я понимаю.
И побежала на луговинку.
Ну вот и обошлось. Сказка осталась неприкосновенной, а девочка больше не будет портить цветов. А потом она постепенно забудет об этих наделавших столько хлопот эльфах.
Ребятишки водили хоровод и разноголосо пели: «Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай!»
Изюмка, занятая своей мыслью, взбежала на зеленый бугорок, вздымавшийся около самой лесной опушки. Оттуда было хорошо видно заходящее, подернутое нежной дымкой солнце. Облитая красным закатным сиянием, Изюмка помахала ему рукой:
– Садись, солнышко! Садись скорее, нам спать пора!
И, вернувшись к няне Наташе, сказала, зевая:
– Уже вечер, няня Наташа! Я уже спать хочу.
– Еще солнце не село, – ответила няня.
И Лена тотчас добавила:
– Изюмка – сплюшка.
Но вот и вечер наступил, и ночь пришла со звездами и луной. На широкой веранде тишина и сонное дыхание детей. Белые кроватки как теплые гнездышки. В дальнем уголке горит лампочка под зеленым абажуром. Около нее сидит няня Наташа с кружевным вязанием в руках, она сегодня дежурная. Зеленый отсвет абажура лежит на ее склоненной голове, на светлых бровях, на белоснежной косынке, на складках белой занавески окна…
Няню Наташу одолевает дремота, петля соскакивает с крючка, путается рисунок узора. А вот и совсем ее руки перестали шевелиться и вместе с вязанием упали на колени. Няня откинула голову – и тотчас появилось стадо овец, которые, словно кудлатые облачка, шли мимо нее. Овцы шли и шли, а няня Наташа подгоняла их зеленой хворостиной и все боялась, как бы они не забрели в болото. А болото уже мерещилось впереди, пустое, ядовито-зеленое, заросшее острыми травами…
Звякнул упавший на пол крючок. Няня вздрогнула, протерла глаза. И, чтобы разогнать неодолимую дрему, встала и, неслышно ступая, пошла вдоль белых кроваток. Дети спали, разрумянившиеся, с приоткрытыми ртами, подложив под щеку маленькую пухлую руку или разбросав сверх одеяла и руки и ноги. Няня тихо поправила сбившиеся подушки, укрыла тех, кто раскрылся. Подойдя к Изюмке, няня неожиданно встретила взгляд ее темных глаз.
– Ты почему не спишь? – шепотом спросила няня. – Все спят. Ночь на дворе.
– А если они придут?
– Кто это придет ночью? Не выдумывай. Дай-ка я тебя укрою.
– Эльфы придут. Они же везде летают.
– Ладно. Какие там еще эльфы! Спи, пожалуйста.
– Нет. Они ночью летают. Прилетят, а я не увижу.
– Беда с тобой. И чего это она забрала себе в голову? Ну ладно, если прилетят, я тебя разбужу. Согласна?
– Только обязательно?
– Ну конечно, обязательно! Спи.
– Хорошо.
Изюмка улеглась поудобнее, укрылась одеялом. Но сон не приходил.
Сквозь длинные белые занавески на веранду просеивался лунный свет. В узкую щель между рамой и занавеской заглядывал темный сад и яркая звездочка светилась среди черных веток. Изюмка лежала и глядела на нее.
«А как же они придут? – подумала вдруг Изюмка. – Двери закрыты. А на форточках марля от комаров!»
Изюмка села на постели, отвела со лба влажную темную челку и обернулась к нянечке. Но нянечки не было, только белое кружевное вязание ее лежало на столике около лампы. Может быть, няне Наташе захотелось пить. Может, у нее не хватило ниток для вязания и она пошла за ними…
Изюмка подождала. Потом слезла с постели, отодвинула тоненький засов на белой двери и в одной рубашонке вышла в сад. Дверь тихо закрылась за ней. Изюмка спустилась со ступенек, шагнула в прохладную росистую траву и пошла. Сад был совсем не такой, как днем: он был гораздо больше, и кусты были гуще, и деревья выше. Изюмка поежилась, остановилась, оглянулась кругом. Какие-то высокие цветы, будто свечки, сумеречно белели в темной траве, и легкие тени мелькали около них.
– Летают! – прошептала Изюмка и побежала к цветам, путаясь в мокрой траве.
Ночные любки, окруженные своим тонким ароматом, сияли, пронизанные лунным светом. Белая дрема распустила кружевные колокольчики над заснувшей кашкой. А дальше, под кустами, светились еще какие-то высокие белые цветы, похожие на маленькие серебристые облачка, осевшие на темную траву.
Бесшумная таинственная жизнь трепетала в ночи. Вот кто-то подлетел к белой дреме. Изюмка насторожилась, у нее застучало сердце. Это они! Эльфы!
Но это были большие ночные бабочки, светло-серые и темные, пушистые, как бархат.
«Тут очень маленькие цветки», – подумала Изюмка.
И побежала на луговинку, где, словно пригасший костер, поднималась большая клумба. Цветы спали. Они стояли неподвижно, осыпанные росой. И над ними тоже кружились бабочки.
Но бабочки ли это? Может, это и есть те маленькие человечки с крылышками, у которых осталась жить Дюймовочка?
Изюмка попыталась поймать одну из этих летающих теней, но мешали мокрые листья и высокие стебли цветов. А вдали, за клумбой, сияла под луной росистая полянка, и белые цветы, разбежавшись по всей полянке, весело справляли свой безмолвный ночной праздник. Вот там-то можно погоняться за бабочками и за эльфами!
Изюмка озябла, мокрая от росы рубашонка прилипала к ногам. Но все-таки она обогнула клумбу и побежала на полянку.
В это время издалека до нее долетел зовущий испуганный голос:
– Катя, ау! Катя, где ты? Изюмка, ау!
Это няня Наташа хватилась Изюмки. Ну, вот теперь она всех эльфов распугает и уведет Изюмку в дом. Изюмка, не откликаясь, побежала в кусты. Густая ветка осыпала ее дождем. Изюмка, съежившись, остановилась. А когда хотела повернуть обратно, оказалось, что ее окружила крапива. Крапива вдруг встала со всех сторон и не выпускала Изюмку.
А голос то приближался, то уходил в чащу. Дом стоял темный, окруженный деревьями, совсем незнакомый, таинственный дом. Но вот в нем вспыхнули окна, замелькали люди. И уже несколько голосов зазвучало в саду. И совсем близко, из-за густого широкого куста, позвал Изюмку милый негромкий голос Полины Аркадьевны:
– Изюмка, отзовись!
– Вот я! – дрожа от холода, отозвалась Изюмка.
И тут же теплые руки подхватили ее.
ТЕЛЕГРАММА
В большом заводском клубе не пустовало ни одного места. Кому не хватило стульев, стояли у стен. В зале дышала та добрая, веселая атмосфера, которая бывает, когда зрители смотрят игру своих любимых актеров. Легкие шепотки пробегали в темноте по рядам, светились улыбки, а то вдруг рассыпался смех и шумели аплодисменты.
А на сцене и в самом деле были любимые актеры. Среди елок и берез по зеленой травке бегал-катался румяный Колобок с круглыми озорными глазами и улыбкой до ушей. Когда он в первый раз выкатился на сцену, зрители дружно рассмеялись:
– Ух ты, веселый какой!
– По амбару метен, а ничего себе, упитанный!
– Это чей же?
– Стрешнева сынок!
– Эй, Колобок, а ты что-то прихрамываешь! Смотри, не убежать тебе от волка!
Антон от волнения ничего не слышал и ничего не видел. Колобок бегал-катался, прихрамывал и пел свою песенку про то, как он «по сусекам скребен, на сметане мешон…»
Пьеса шла быстро, оживленно. Колобок со своей перевязанной ногой убегал и от деда, и от бабки, и от волка, и от зайца… А в зале каждый раз, как только Колобку удавалось ускользнуть от своих недругов, громко хлопали. Этот актер пользовался самым большим успехом. На него просто никак нельзя было смотреть без смеха.
Зина то бегала за кулисы, помогала Елене Петровне одевать ребят, напоминала актерам их роли, то выходила тихонько в зал и отсюда смотрела на сцену. Она радовалась успеху своего братишки Колобка-Антона, радовалась, что ему так весело, радовалась его радости.
«Все-таки, когда ты сам ешь конфету, она слаще, чем если ее ест кто-нибудь другой», – вдруг всплыло в ее памяти.
А разве сейчас Зина радовалась бы больше, если бы выступала сама? Нет! Ничуть не больше, а даже меньше. И в эту минуту Зине стало отчетливо ясно, что человек, который произнес тогда эту сентенцию Сентенция – нравоучительное изречение, поучение.
насчет конфеты, никого никогда не любил, что человек этот убогий, с нищей душой. Ну что же взять с такого?
Попутно вспомнилась и Тамара. Зина не видела ее после случая в Зоопарке. Поступок Тамары больно оскорбил ее: Зина хотела помочь ей, доверила ей ребят. И вот как она поступила! Видно, все-таки стыдно Тамаре, если она не приходит больше. А Зина тоже не пойдет к ней. Она не сможет простить Тамаре этого ее поступка!
Но подумала так и смутилась. А может, Тамара сейчас и сама терзается? Возможно, и пришла бы к Зине, да не может решиться? Нет, нехорошо осуждать не выслушав. Надо повидаться с ней. А может, она сейчас здесь, в клубе?
Зина стала приглядываться к публике, сидящей в зале. И тотчас увидела в первом ряду Антонину Андроновну. Антонина Андроновна обмахивалась маленьким веером, сверкая острым огоньком кольца. Она сидела неподвижно, нарядная, громоздкая, она не смеялась и не хлопала маленьким актерам.
Тамары рядом с ней не было.
Сказка кончилась, загорелись лампочки. В зале шумели аплодисменты, ребята на сцене неуклюже раскланивались. Зина хлопала изо всех сил, она была счастлива чуть не до слез.
В антракте Зина разыскала отца. Он был в «курилке».
– Папа, ну как? – спросила она.
А самой ей уже было и так ясно, что отец и доволен и растроган. Темные, немного запавшие глаза его глядели задумчиво и ласково, губы не могли сдержать улыбки.
– Ну видишь, папка? – сказала Зина чуть-чуть назидательно. – А ты уж думал, что наш Антон совсем пропащий человек! Видишь?
– Вижу, вижу. – Отец улыбнулся и погасил папиросу. – Все вижу! А у меня, между прочим, новость есть!
Зина с удивлением посмотрела на отца:
– Какая?
– Секрет пока.
– Ну, папка! Скажи хоть, новость-то хорошая?
– Мне кажется, что хорошая.
– Ну скажи скорей!
– Потом, потом, дома…
К отцу подошел товарищ, вальцовщик с их завода, и Зине пришлось вернуться в зал.
Ей снова бросилась в глаза крупная фигура Антонины Андроновны, ее оранжевое шелковое платье полыхало среди гуляющей по залу толпы. Зина подошла к ней:
– Здравствуйте, Антонина Андроновна. А где же Тамара? Она не пришла?
Антонина Андроновна посмотрела на нее сверху вниз, еле повернув голову:
– Тамара уехала.
– Как! Она уехала к папе? Совсем?
– Почему же совсем? И чего так удивляться? Просто поехала навестить отца, естественно.
И отвернулась.
«Значит, получила письмо и поехала, – подумала Зина. – Ну и хорошо. С отцом ей будет лучше. Только все-таки могла бы хоть проститься».
А впрочем, чего ж прощаться? Она приходила к Зине лишь тогда, когда ей больше не к кому было прийти. Но разве Зина ей была хоть как-нибудь дорога? Нет же. Да и кто ей был когда-нибудь дорог? Тамара умела только принимать внимание и услуги других. Только принимать…
– Подумаешь, твой Антон, малявка, уа-уа! – вдруг негромко прозвучало около нее.
Зина быстро обернулась. Она узнала этот противный ей голос. Ну конечно, вот он здесь, коренастый, нестриженый, с дерзким взглядом прищуренных глаз, Яшка Клеткин.
– А что, думаешь, я так не мог бы? – продолжал он, раздувая ноздри. – Еще получше сыграл бы. Я бы сыграл – все со смеху околели бы!
Зина глядела на него не отвечая. Елена Петровна говорит, что с ним надо заняться. Может, и надо, но только Зина этого не сможет!
– А чего? – не отставал Яшка. Он сунул руки в карманы и стоял покачиваясь. – Я какую хочешь пьесу сыграю. Я бы и в кино сыграл. Еще и получше Рыбникова!
– Вот и ступай в кино да играй, – ответила Зина и, отстранив Яшку, поспешно прошла за кулисы.
– Все. Сеанс окончен… – вместе с коротким резким свистом донеслось до нее.
– Вот и да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– А эльфы во всех цветах живут?
– Должно быть. А где же им еще жить? – И, тут же забыв об этом мимолетном разговоре, Полина Аркадьевна закричала: – Дети, живей мыть руки! Обед уже готов – мыть руки и за стол!
После отдыха няня Наташа, вздремнувшая в холодке цветущей липы, тихонько позевывая, вошла в столовую. Наступал славный послеполуденный час, когда солнце глядит уже смягченно и ласково и тени на траве становятся гуще и бархатистее, а запах цветов слышнее. Это был час вечернего чая.
Няня Наташа взяла поднос с горкой розовых булочек, чтобы разложить их по столам. Окинув глазами столовую, она остановилась: что-то было не так, чего-то не хватало. Няня Наташа поморгала светлыми ресницами, словно сгоняя остатки дремы. Что такое?
У окна на тумбочке еще с воскресенья стоял букет темно-красных роз. Эти розы, огромные, полыхающие в лучах солнца бархатным кармином, с густо-зелеными листьями, украшали всю столовую.
Сейчас вместо роз торчали одни зеленые стебли и листья, а бархатистые, уже чуть привядшие лепестки красным венком лежали вокруг синей фаянсовой вазы. Случилось что-то непонятное – розы вдруг все сразу осыпались.
Вошли ребятишки, и столовая наполнилась щебетом, будто влетела целая стая воробьев. Они разбежались по своим местам, уселись на свои маленькие стулья. Чайные ложки зазвенели о края кружек, тонко запахло свежезаваренным чаем…
– Полина Аркадьевна, – у няни Наташи было недоумевающее лицо, – смотрите, розы-то… Ветром, что ли?
Полина Аркадьевна подошла к букету:
– Нет, не ветром. Кто-то оборвал.
Она стояла и пожимала плечами. Ну кому понадобилось погубить такой букет?
– Это я оборвала, – угрюмо сказала Изюмка.
Полина Аркадьевна не слышала, как она подошла.
– Ты?
– Я оборвала.
У Полины Аркадьевны широко раскрылись глаза от недоумения.
– Но зачем же ты это сделала, Катюша? – Она наклонилась к девочке, и сейчас же из ее волос упали сразу две шпильки. – Зачем же? Что за фантазия пришла тебе в голову? А?
– А эльфов там не было, – так же угрюмо ответила Изюмка, – а почему?
Она требовательно посмотрела на Полину Аркадьевну. Полина Аркадьевна отвернулась. Ей хотелось рассмеяться, ей хотелось просто залиться смехом, но можно ли вести себя так легкомысленно, когда на нее смотрят такие серьезные, такие огорченные глаза!
– Их не было?.. – Полина Аркадьевна озабоченно сдвинула свои тонкие коричневые брови. – Почему же их не было?
Она медлила. Она не знала, как быть. Сказать, что эльфов вообще нет на свете?.. Нужно ли это? Разве так долго длятся годы раннего детства, когда человека окружает сказка, когда сказка встречается ему на каждом шагу и ежедневно вмешивается в его жизнь?.. Надо ли торопиться с разоблачениями?
– А знаешь, Изюмка, почему? Это, наверное, потому, что розы были срезанные, без корней. Ведь Дюймовочка выросла в цветке, у которого были корни!
– Да. – У Изюмки сразу посветлели глаза. – Женщина посадила цветок в землю, и у него были корни!
– Ну вот видишь, ты просто ошиблась! А теперь – оставим это. Беги в сад, к ребятам, – сказала Полина Аркадьевна и принялась собирать в кучку нежные темно-красные лепестки.
Не прошло и часа, как случился новый скандал. Ребятишки с криком прибежали к Полине Аркадьевне:
– Катя-Изюмка цветы на клумбе рвет!
– Она их все обрывает!
– И даже с корнями выдергивает!
Полина Аркадьевна всплеснула руками и бросилась в сад. Там няня Наташа отчитывала Изюмку.
– Ты что ж это делаешь, а? Что это с тобой сегодня? Ну прямо сладу с ней нет! – Круглые голубые глаза няни Наташи беспомощно смотрели на Полину Аркадьевну. – Всю клумбу испортила! Что с ней такое, а?
– Я знаю, я знаю что, – торопливо сказала Полина Аркадьевна, – я сама поговорю…
Изюмка стояла около клумбы. Руки у нее были испачканы землей. Несколько кустиков белого левкоя валялось на траве. На клумбе среди оставшихся левкоев торчали пустые стебли махрового мака. Красные маковые лепестки, развеянные ветром, словно угольки, пылали на зеленом газоне.
Изюмка, надувшись, стояла и глядела на оборванные цветы. Полина Аркадьевна положила руку на ее склоненную голову, на ее теплые кудряшки.
– Изюмка, ты их опять ищешь?
– А их нету, – со слезами в голосе ответила Изюмка. – Цветы с корнями. Я посмотрела – они все с корнями. А никаких эльфов нету!
Полина Аркадьевна задумалась. Что же делать теперь? Как быть дальше?
Да. Действительность скоро вытеснит сказку, все это придет само собой. И человек, доросший до первого класса, скажет:
«А когда я был маленький, я думал, что по облакам можно ходить».
Или:
«А когда я был маленький, я думал, что деревья разговаривают».
Так же, смеясь, расскажет и Изюмка о том, что она «когда была маленькой, искала в цветах эльфов»…
Да, но как сейчас сказать Изюмке, что эльфов не бывает, когда час тому назад Полина Аркадьевна сама подсказала, где их надо искать?
– Вот что, Изюмка, – сказала Полина Аркадьевна: – мы с тобой совсем забыли, что эльфов нельзя увидеть днем. Ведь они же только ночью вылезают из цветов и летают туда и сюда, как бабочки!
– Да, правда! – помолчав, закричала Изюмка. – Да! Они же летали ночью! Светлячок им светил своим фонариком!
– Ну вот и все, – успокоенно сказала Полина Аркадьевна, – вот и пусть они летают ночью. А цветы из клумбы выдергивать не надо, все равно ты эльфов в них не увидишь. Ты понимаешь?
– Я понимаю.
И побежала на луговинку.
Ну вот и обошлось. Сказка осталась неприкосновенной, а девочка больше не будет портить цветов. А потом она постепенно забудет об этих наделавших столько хлопот эльфах.
Ребятишки водили хоровод и разноголосо пели: «Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай!»
Изюмка, занятая своей мыслью, взбежала на зеленый бугорок, вздымавшийся около самой лесной опушки. Оттуда было хорошо видно заходящее, подернутое нежной дымкой солнце. Облитая красным закатным сиянием, Изюмка помахала ему рукой:
– Садись, солнышко! Садись скорее, нам спать пора!
И, вернувшись к няне Наташе, сказала, зевая:
– Уже вечер, няня Наташа! Я уже спать хочу.
– Еще солнце не село, – ответила няня.
И Лена тотчас добавила:
– Изюмка – сплюшка.
Но вот и вечер наступил, и ночь пришла со звездами и луной. На широкой веранде тишина и сонное дыхание детей. Белые кроватки как теплые гнездышки. В дальнем уголке горит лампочка под зеленым абажуром. Около нее сидит няня Наташа с кружевным вязанием в руках, она сегодня дежурная. Зеленый отсвет абажура лежит на ее склоненной голове, на светлых бровях, на белоснежной косынке, на складках белой занавески окна…
Няню Наташу одолевает дремота, петля соскакивает с крючка, путается рисунок узора. А вот и совсем ее руки перестали шевелиться и вместе с вязанием упали на колени. Няня откинула голову – и тотчас появилось стадо овец, которые, словно кудлатые облачка, шли мимо нее. Овцы шли и шли, а няня Наташа подгоняла их зеленой хворостиной и все боялась, как бы они не забрели в болото. А болото уже мерещилось впереди, пустое, ядовито-зеленое, заросшее острыми травами…
Звякнул упавший на пол крючок. Няня вздрогнула, протерла глаза. И, чтобы разогнать неодолимую дрему, встала и, неслышно ступая, пошла вдоль белых кроваток. Дети спали, разрумянившиеся, с приоткрытыми ртами, подложив под щеку маленькую пухлую руку или разбросав сверх одеяла и руки и ноги. Няня тихо поправила сбившиеся подушки, укрыла тех, кто раскрылся. Подойдя к Изюмке, няня неожиданно встретила взгляд ее темных глаз.
– Ты почему не спишь? – шепотом спросила няня. – Все спят. Ночь на дворе.
– А если они придут?
– Кто это придет ночью? Не выдумывай. Дай-ка я тебя укрою.
– Эльфы придут. Они же везде летают.
– Ладно. Какие там еще эльфы! Спи, пожалуйста.
– Нет. Они ночью летают. Прилетят, а я не увижу.
– Беда с тобой. И чего это она забрала себе в голову? Ну ладно, если прилетят, я тебя разбужу. Согласна?
– Только обязательно?
– Ну конечно, обязательно! Спи.
– Хорошо.
Изюмка улеглась поудобнее, укрылась одеялом. Но сон не приходил.
Сквозь длинные белые занавески на веранду просеивался лунный свет. В узкую щель между рамой и занавеской заглядывал темный сад и яркая звездочка светилась среди черных веток. Изюмка лежала и глядела на нее.
«А как же они придут? – подумала вдруг Изюмка. – Двери закрыты. А на форточках марля от комаров!»
Изюмка села на постели, отвела со лба влажную темную челку и обернулась к нянечке. Но нянечки не было, только белое кружевное вязание ее лежало на столике около лампы. Может быть, няне Наташе захотелось пить. Может, у нее не хватило ниток для вязания и она пошла за ними…
Изюмка подождала. Потом слезла с постели, отодвинула тоненький засов на белой двери и в одной рубашонке вышла в сад. Дверь тихо закрылась за ней. Изюмка спустилась со ступенек, шагнула в прохладную росистую траву и пошла. Сад был совсем не такой, как днем: он был гораздо больше, и кусты были гуще, и деревья выше. Изюмка поежилась, остановилась, оглянулась кругом. Какие-то высокие цветы, будто свечки, сумеречно белели в темной траве, и легкие тени мелькали около них.
– Летают! – прошептала Изюмка и побежала к цветам, путаясь в мокрой траве.
Ночные любки, окруженные своим тонким ароматом, сияли, пронизанные лунным светом. Белая дрема распустила кружевные колокольчики над заснувшей кашкой. А дальше, под кустами, светились еще какие-то высокие белые цветы, похожие на маленькие серебристые облачка, осевшие на темную траву.
Бесшумная таинственная жизнь трепетала в ночи. Вот кто-то подлетел к белой дреме. Изюмка насторожилась, у нее застучало сердце. Это они! Эльфы!
Но это были большие ночные бабочки, светло-серые и темные, пушистые, как бархат.
«Тут очень маленькие цветки», – подумала Изюмка.
И побежала на луговинку, где, словно пригасший костер, поднималась большая клумба. Цветы спали. Они стояли неподвижно, осыпанные росой. И над ними тоже кружились бабочки.
Но бабочки ли это? Может, это и есть те маленькие человечки с крылышками, у которых осталась жить Дюймовочка?
Изюмка попыталась поймать одну из этих летающих теней, но мешали мокрые листья и высокие стебли цветов. А вдали, за клумбой, сияла под луной росистая полянка, и белые цветы, разбежавшись по всей полянке, весело справляли свой безмолвный ночной праздник. Вот там-то можно погоняться за бабочками и за эльфами!
Изюмка озябла, мокрая от росы рубашонка прилипала к ногам. Но все-таки она обогнула клумбу и побежала на полянку.
В это время издалека до нее долетел зовущий испуганный голос:
– Катя, ау! Катя, где ты? Изюмка, ау!
Это няня Наташа хватилась Изюмки. Ну, вот теперь она всех эльфов распугает и уведет Изюмку в дом. Изюмка, не откликаясь, побежала в кусты. Густая ветка осыпала ее дождем. Изюмка, съежившись, остановилась. А когда хотела повернуть обратно, оказалось, что ее окружила крапива. Крапива вдруг встала со всех сторон и не выпускала Изюмку.
А голос то приближался, то уходил в чащу. Дом стоял темный, окруженный деревьями, совсем незнакомый, таинственный дом. Но вот в нем вспыхнули окна, замелькали люди. И уже несколько голосов зазвучало в саду. И совсем близко, из-за густого широкого куста, позвал Изюмку милый негромкий голос Полины Аркадьевны:
– Изюмка, отзовись!
– Вот я! – дрожа от холода, отозвалась Изюмка.
И тут же теплые руки подхватили ее.
ТЕЛЕГРАММА
В большом заводском клубе не пустовало ни одного места. Кому не хватило стульев, стояли у стен. В зале дышала та добрая, веселая атмосфера, которая бывает, когда зрители смотрят игру своих любимых актеров. Легкие шепотки пробегали в темноте по рядам, светились улыбки, а то вдруг рассыпался смех и шумели аплодисменты.
А на сцене и в самом деле были любимые актеры. Среди елок и берез по зеленой травке бегал-катался румяный Колобок с круглыми озорными глазами и улыбкой до ушей. Когда он в первый раз выкатился на сцену, зрители дружно рассмеялись:
– Ух ты, веселый какой!
– По амбару метен, а ничего себе, упитанный!
– Это чей же?
– Стрешнева сынок!
– Эй, Колобок, а ты что-то прихрамываешь! Смотри, не убежать тебе от волка!
Антон от волнения ничего не слышал и ничего не видел. Колобок бегал-катался, прихрамывал и пел свою песенку про то, как он «по сусекам скребен, на сметане мешон…»
Пьеса шла быстро, оживленно. Колобок со своей перевязанной ногой убегал и от деда, и от бабки, и от волка, и от зайца… А в зале каждый раз, как только Колобку удавалось ускользнуть от своих недругов, громко хлопали. Этот актер пользовался самым большим успехом. На него просто никак нельзя было смотреть без смеха.
Зина то бегала за кулисы, помогала Елене Петровне одевать ребят, напоминала актерам их роли, то выходила тихонько в зал и отсюда смотрела на сцену. Она радовалась успеху своего братишки Колобка-Антона, радовалась, что ему так весело, радовалась его радости.
«Все-таки, когда ты сам ешь конфету, она слаще, чем если ее ест кто-нибудь другой», – вдруг всплыло в ее памяти.
А разве сейчас Зина радовалась бы больше, если бы выступала сама? Нет! Ничуть не больше, а даже меньше. И в эту минуту Зине стало отчетливо ясно, что человек, который произнес тогда эту сентенцию Сентенция – нравоучительное изречение, поучение.
насчет конфеты, никого никогда не любил, что человек этот убогий, с нищей душой. Ну что же взять с такого?
Попутно вспомнилась и Тамара. Зина не видела ее после случая в Зоопарке. Поступок Тамары больно оскорбил ее: Зина хотела помочь ей, доверила ей ребят. И вот как она поступила! Видно, все-таки стыдно Тамаре, если она не приходит больше. А Зина тоже не пойдет к ней. Она не сможет простить Тамаре этого ее поступка!
Но подумала так и смутилась. А может, Тамара сейчас и сама терзается? Возможно, и пришла бы к Зине, да не может решиться? Нет, нехорошо осуждать не выслушав. Надо повидаться с ней. А может, она сейчас здесь, в клубе?
Зина стала приглядываться к публике, сидящей в зале. И тотчас увидела в первом ряду Антонину Андроновну. Антонина Андроновна обмахивалась маленьким веером, сверкая острым огоньком кольца. Она сидела неподвижно, нарядная, громоздкая, она не смеялась и не хлопала маленьким актерам.
Тамары рядом с ней не было.
Сказка кончилась, загорелись лампочки. В зале шумели аплодисменты, ребята на сцене неуклюже раскланивались. Зина хлопала изо всех сил, она была счастлива чуть не до слез.
В антракте Зина разыскала отца. Он был в «курилке».
– Папа, ну как? – спросила она.
А самой ей уже было и так ясно, что отец и доволен и растроган. Темные, немного запавшие глаза его глядели задумчиво и ласково, губы не могли сдержать улыбки.
– Ну видишь, папка? – сказала Зина чуть-чуть назидательно. – А ты уж думал, что наш Антон совсем пропащий человек! Видишь?
– Вижу, вижу. – Отец улыбнулся и погасил папиросу. – Все вижу! А у меня, между прочим, новость есть!
Зина с удивлением посмотрела на отца:
– Какая?
– Секрет пока.
– Ну, папка! Скажи хоть, новость-то хорошая?
– Мне кажется, что хорошая.
– Ну скажи скорей!
– Потом, потом, дома…
К отцу подошел товарищ, вальцовщик с их завода, и Зине пришлось вернуться в зал.
Ей снова бросилась в глаза крупная фигура Антонины Андроновны, ее оранжевое шелковое платье полыхало среди гуляющей по залу толпы. Зина подошла к ней:
– Здравствуйте, Антонина Андроновна. А где же Тамара? Она не пришла?
Антонина Андроновна посмотрела на нее сверху вниз, еле повернув голову:
– Тамара уехала.
– Как! Она уехала к папе? Совсем?
– Почему же совсем? И чего так удивляться? Просто поехала навестить отца, естественно.
И отвернулась.
«Значит, получила письмо и поехала, – подумала Зина. – Ну и хорошо. С отцом ей будет лучше. Только все-таки могла бы хоть проститься».
А впрочем, чего ж прощаться? Она приходила к Зине лишь тогда, когда ей больше не к кому было прийти. Но разве Зина ей была хоть как-нибудь дорога? Нет же. Да и кто ей был когда-нибудь дорог? Тамара умела только принимать внимание и услуги других. Только принимать…
– Подумаешь, твой Антон, малявка, уа-уа! – вдруг негромко прозвучало около нее.
Зина быстро обернулась. Она узнала этот противный ей голос. Ну конечно, вот он здесь, коренастый, нестриженый, с дерзким взглядом прищуренных глаз, Яшка Клеткин.
– А что, думаешь, я так не мог бы? – продолжал он, раздувая ноздри. – Еще получше сыграл бы. Я бы сыграл – все со смеху околели бы!
Зина глядела на него не отвечая. Елена Петровна говорит, что с ним надо заняться. Может, и надо, но только Зина этого не сможет!
– А чего? – не отставал Яшка. Он сунул руки в карманы и стоял покачиваясь. – Я какую хочешь пьесу сыграю. Я бы и в кино сыграл. Еще и получше Рыбникова!
– Вот и ступай в кино да играй, – ответила Зина и, отстранив Яшку, поспешно прошла за кулисы.
– Все. Сеанс окончен… – вместе с коротким резким свистом донеслось до нее.
– Вот и да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24