Одной, чтобы подумать, чтобы точно определить, чьи приказы они выполняют – мои или королевы Андаис. Я считала, что мои, но теперь у меня появились сомнения.
Я посмотрела на каждого по очереди. Рис выдержал мой пристальный взгляд, а вот Никка – нет.
– Вы отказываетесь исполнять мои повеления?
– Наша первоочередная задача – твоя безопасность, принцесса, и лишь во вторую очередь мы должны заботиться о том, чтобы ты была довольна, – заявил Дойл.
– Что еще тебе нужно от меня, Дойл? Я предложила тебе мою постель, и ты отказался.
Он открыл рот, пытаясь возразить, но я подняла руку.
– Нет, я не хочу больше слышать твоих оправданий. Я поверила, что ты хочешь быть последним моим мужчиной, а не первым, но вот только если один из других сумеет сделать мне ребенка, он, согласно традициям сидхе, станет моим мужем. А я стану моногамной, и ты упустишь единственный шанс прервать тысячи лет своего насильственного воздержания. Ты не дал мне ни одного аргумента, достаточно хорошего, чтобы оправдать такой риск. – Я скрестила руки на животе, приподнимая груди. – Скажи мне правду, Дойл, или держись за пределами моей спальни.
Ему почти удалось сохранить спокойствие, но только почти.
– Ладно, если тебе нужна правда, так посмотри на свое окно.
Я нахмурилась, но бросила взгляд в окно с тонкими просвечивающими занавесями, колышущимися под легким ветерком. Я пожала плечами, не меняя положения рук:
– И что?
– Ты принцесса сидхе. Посмотри не только глазами!
Сделав глубокий вдох, я медленно выдохнула, пытаясь не обращать внимания на резкий тон. Сердиться на Дойла – это никогда ни к чему не приводило. Я принцесса, но это мне никогда не давало большого преимущества. И сейчас тоже.
Я не столько вызвала магию, сколько сбросила щиты, поставленные мной, чтобы мистические образы не лезли в повседневную жизнь. Медиумы-люди и даже ведьмы обычно должны предпринимать что-то, чтобы видеть магию, другие реальности, иные сущности. Но я была фейри, а значит, мне приходилось тратить немало сил, чтобы не видеть магию, не замечать движения иных существ, не проникать взглядом в другие реальности, имеющие слишком мало общего с нашим миром и не нужные для моих целей. Магия отзывается на другую магию, и без поставленных щитов я могла бы захлебнуться в постоянной толкотне сверхъестественного, каждодневно творящейся над землей.
Сбросив щиты, я перешла на взгляд, использующий ту часть мозга, которая заведует галлюцинациями и снами. Как ни странно, восприятие не слишком изменилось, но темнота тут же просветлела, и стало видно сияние силы, создающей защиту на окне и на стенах. И сквозь это сияние я что-то разглядела за белыми занавесями. Что-то небольшое, прижатое к стеклу. Но когда я раздвинула занавеси, за окном ничего не было, только защита переливалась неяркими красками. Я отвела взгляд в сторону, попытавшись осмотреть окно периферийным зрением. Ага, маленький отпечаток руки, меньше моей ладони, впечатался в защиту окна. Я попробовала посмотреть на него пристальней – и он исчез из виду. Пришлось вернуться к периферийному зрению, но поближе. Когтистый отпечаток был гуманоидным, но явно нечеловеческим.
Я отпустила занавеску и, не поворачиваясь, сказала:
– Кто-то пытался проникнуть сквозь защиту, пока мы спали.
– Да, – подтвердил Дойл.
– Я не почувствовал ничего, – сказал Рис.
– Я тоже, – добавил Никка.
Рис вздохнул:
– Мы провинились перед тобой, принцесса. Дойл прав. Тебя действительно могли убить.
Я обернулась и посмотрела на них на всех, потом повернулась к Дойлу:
– Когда ты ощутил прикосновение к защите?
– Я пришел проверить, что с тобой.
Я покачала головой.
– Нет, я спросила не о том. Когда ты ощутил, что кто-то прикасается к защите?
Он посмотрел на меня самоуверенно:
– Я говорил тебе, принцесса, только я могу обеспечить тебе безопасность.
Я снова покачала головой.
– Нехорошо, Дойл. Сидхе никогда не лгут впрямую, а ты уже дважды ушел от ответа на мой вопрос. Отвечай же! В третий раз спрашиваю: когда ты ощутил, что кто-то трогает защиту?
Он посмотрел полусердито-полусмущенно.
– Когда шептал тебе на ухо.
– Ты увидел это сквозь занавески, – сказала я.
– Да. – Одно рубленое, сердитое слово.
Рис ухмыльнулся:
– Ты не знал, что кто-то пробует прорваться сюда. Ты зашел, просто услышав, что Мерри встала.
Дойл не ответил, да это и не требовалось. Молчание было достаточным ответом.
– Эта зашита создана мной, Дойл. Я поставила ее, когда поселилась в этой квартире, и периодически ее обновляла. Это моя магия, моя сила удержала эту тварь снаружи. Моя сила, опалившая ее так, что мы располагаем теперь ее... отпечатками пальцев, – возмутилась я.
– Твоя защита выдержала, поскольку сила противостоящего ей была слишком мала, – ответил Дойл. – Кто-нибудь более сильный сможет пробиться сквозь любую защиту, которую ты сумеешь поставить.
– Может быть, но суть в том, что ты не знаешь ничего такого, чего не знали бы мы. Ты так же бродишь в темноте, как и все.
– Ты не непогрешим, – сказал Рис. – Приятно знать.
– Приятно? – переспросил Дойл. – Ты уверен? Тогда подумай вот над чем: этой ночью никто из нас не знал, что кто-то из волшебных существ забрался на окно и попробовал прорваться сквозь защиту. Ни один из нас не ощутил его. Да, его сила была невелика, но ему здорово помогли скрыть ее полностью.
Я уставилась на него:
– Ты думаешь, что кто-то из прихвостней Кела рисковал его жизнью, пытаясь достать меня сегодня?
– Принцесса, неужели ты до сих пор не понимаешь Неблагой Двор? Кел веками был любимчиком королевы, ее единственным наследником. Когда она сделала тебя его сонаследницей, он впал в немилость. Тот из вас, кто первым произведет на свет дитя, будет править, но что случится, если оба вы умрете? Что случится, если люди Кела тебя убьют, и королева будет вынуждена казнить принца за его вероломство? Она внезапно окажется без наследника.
– Королева бессмертна, – сказал Рис. – Она согласилась уступить трон лишь Мерри или Келу.
– А если кто-то замыслил умертвить и принца Кела, и принцессу Мередит, неужели ты думаешь, что он остановится перед убийством королевы?
Мы все уставились на него. Тихий голос Никки прозвучал первым:
– Никто не отважится – в страхе перед гневом королевы.
– Кто-то может рискнуть, если сочтет, что его не смогут уличить, – возразил Дойл.
– Кто может быть настолько самонадеян? – удивился Рис.
Дойл расхохотался неожиданно для всех нас.
– Кто может быть так самонадеян? Рис, ты же аристократ двора сидхе. Правильный вопрос: кто может быть недостаточно самонадеян?
– Что бы ты ни говорил, Дойл, – ответил Никка, – но большинство придворных боятся королевы, боятся сильно, боятся намного больше, чем они же боятся Кела. Ты слишком долго был ее первым рыцарем. Ты просто не знаешь, каково это – быть целиком в ее власти.
– Я знаю, – сказала я. Все головы повернулись ко мне. – Я согласна с Никкой. Я не знаю никого, кроме Кела, кто мог бы рискнуть нарваться на гнев его матери.
– Мы бессмертны, принцесса. Нам доступна роскошь ожидания нужного времени. Кто знает, какая коварная змея столетиями ждала момента, когда королева будет слаба. А если она будет вынуждена убить своего единственного сына, она ослабнет.
– Я не бессмертна, Дойл, так что не готова говорить о таком терпении или таком коварстве. Все, в чем мы точно уверены, это что кто-то пытался проникнуть сквозь защиту сегодня ночью – и теперь у этого кого-то на руке, лапе или как там еще можно назвать конечность, есть отметина. Мы сможем сравнить ее с отпечатком на защите, как сравнивают отпечатки пальцев.
– Я видел защиты, настроенные так, чтобы повредить тем, кто попытается их взломать, или даже пометить вторгшегося шрамом или ожогом, но никто на моей памяти не додумался сохранить отпечаток, – сказал Рис.
– Умно, – отметил Дойл. Услышать это от него было большим комплиментом.
– Спасибо. – Я нахмурилась. – Если ты никогда не видел способную на такое защиту, то как ты понял, что именно ты видишь сквозь занавеси?
– Это Рис заявил, что никогда не видел ничего подобного. Я этого не говорил.
– А где ты такое видел?
– Я убийца и охотник, принцесса. Всегда хорошо иметь следы жертвы.
– Ожог на руке поможет опознать нашего гостя, но следов при движении не оставляет.
Дойл чуть пожал плечами:
– А жаль. Это было бы полезно.
– Ты можешь сделать так, чтобы волшебные существа оставляли магические следы?
– Да.
– Но ведь они могут заметить эти следы с помощью своей магии и уничтожить твои чары.
Он снова пожал плечами:
– Мир никогда не был настолько велик, чтобы жертва, на которую я охочусь, сумела бы скрыться.
– Ты всегда так... безупречен.
Он бросил взгляд на окно поверх моего плеча.
– Нет, моя принцесса, боюсь, я не безупречен, и наши враги, кем бы они ни были, теперь это знают.
Легкий ветерок усилился, взметнул белые занавеси, и я снова увидела маленький когтистый отпечаток, вмороженный в сверкание защиты. Ближайший оплот фейри находился за полконтинента от меня. Предполагалось, что Лос-Анджелес достаточно далек, чтобы мы были в безопасности, но теперь я поняла: если кто-то по-настоящему желает твоей смерти, он воспользуется самолетом или пошлет кого-нибудь крылатого. После многих лет добровольного изгнания я наконец-то прихватила с собой частичку родного дома. Дома, который никогда, по существу, не меняется, всегда оставаясь восхитительным, эротичным и крайне, крайне опасным.
Глава 2
Из окон моего офиса было видно почти безоблачное небо – как будто кто-то взял лепесток василька и растянул его на весь небосвод. Не слишком часто можно увидеть над Лос-Анджелесом такое чистое небо. Здания городского центра сверкали на солнце. Выдался один из тех редких дней, из-за которых люди убеждены, что в Лос-Анджелесе вечное лето, солнце сияет всегда, вода – непременно теплая и голубая, а люди – все! – красивы и постоянно улыбаются. Ха, как же! Далеко не каждый здесь красив, а многие постоянно не в духе (Лос-Анджелес уверенно держит одно из первых мест в стране по уровню самоубийств, что показывает не самое лучшее настроение здешнего народа, если вдуматься). Цвет океана здесь обычно ближе к серому, чем голубому, и вода вечно холодная. Купаться в декабре без гидрокостюма в южной Калифорнии рискуют только туристы. Еще у нас временами идет дождь, а смог – хуже всяких туч. На самом деле сегодняшний день был самым солнечным и приятным за все три года, что я здесь прожила. Слишком редкая радость для того, чтобы этот миф продолжал существовать, но, может быть, людям просто нужно верить в существование какого-то волшебного и чарующего уголка, вот они и считают таким южную Калифорнию. Сюда легче добраться, чем в страну фейри, да и не так опасно.
Мне не слишком-то улыбалось провести такой день в помещении. В смысле – я ведь принцесса, и разве это не означает, что мне можно и не работать? А вот фиг. Да я ведь еще и принцесса фейри; разве это не означает, что мне достаточно просто пожелать золота, чтобы оно волшебным образом появилось передо мной? Ага, как же. Мой титул, как и многие другие титулы членов королевских семей, слишком мало связан с деньгами, землей или властью. Стань я королевой, это другое дело, но до тех пор я должна обходиться своими силами. Ну... ладно, не только своими.
Дойл устроился в кресле у окна, почти прямо у меня за спиной. Одет он был так же, как и прошедшей ночью, добавились лишь черный кожаный пиджак поверх футболки и пара больших солнечных очков. Яркое солнце играло на его серебряных серьгах, маленькие солнечные зайчики от бриллиантов в ушных мочках танцевали на моем столе. Нормальные телохранители больше заботились бы об опасности, исходящей от двери, не от окна. Двадцать третий этаж все-таки. Но те, от кого охранял меня Дойл, могли летать с тем же успехом, что и ходить. Существо, оставившее след лапы на моем окне, либо взобралось к нему как паук, либо прилетело.
Я сидела за своим столом, солнце грело мне спину; солнечные зайчики от бриллиантов в серьгах Дойла прыгали по моим сплетенным рукам, сверкая на зеленом лаке ногтей. Лак был в тон моего жакета и короткой юбки, сейчас не видной под столом. Солнечный свет и изумрудно-зеленая одежда придавали моим волосам яркость настоящих рубинов. Все это дополнялось зеленью и золотом моих трехцветных глаз, и тени для глаз только подчеркивали зелень и золото. Помада – ярко-красная, и вся я лучилась красками и радостью. Одно из преимуществ моего нынешнего положения, когда отпала необходимость выдавать себя за человека: мне не надо скрывать волосы, глаза и сияющую кожу.
У меня от недосыпания глаза жгло – и при этом мы по-прежнему не имели понятия, что или кто наведалось к нам сегодня ночью. Так что я оделась по-деловому, но сделала более тщательный и яркий макияж, добавив себе немного живости. Если меня сегодня ждет смерть, я хотя бы погибну красивой. Еще я добавила к костюму маленький нож с четырехдюймовым лезвием. Его я привязала к верхней части бедра, и металлическая рукоятка касалась обнаженной кожи. Простое прикосновение стали или железа могло затруднить любому фейри магические действия против меня. После сегодняшней ночи Дойл счел такую предосторожность разумной, и я не стала возражать.
Я держала ноги скромно скрещенными, не столько из-за клиента, сидящего напротив, сколько из-за человека, устроившегося под моим столом, скрывшегося в образованной столом пещере. Ну, в общем-то не человека – гоблина. Кожа у него белела как лунный свет, такая же бледная, как у меня, или у Риса или Холода, кстати. Коротко остриженные, густые и мягкие вьющиеся волосы были так же абсолютно черны, как у Дойла. Ростом всего лишь четыре фута Примерно 122 см.
, он был похож на изумительно сделанную куклу-мальчика, если не считать полоски радужно переливающихся чешуек вдоль спины да еще громадных миндалевидных глаз, синих, как сегодняшнее небо, но с узкими эллиптическими зрачками, как у змеи. За идеальными губами, изогнутыми луком Амура, прятались втягивающиеся клыки и длинный раздвоенный язык, от которых речь его становилась шепелявой, если он за собой не следил. Китто не слишком-то хорошо чувствовал себя в большом городе. Но ему становилось лучше, если он мог касаться меня, лежать, свернувшись у моих ног, сидеть у меня на коленях, прижиматься ко мне, когда я сплю. Сегодня ночью его из моей постели выставили, поскольку Рис был не согласен с его присутствием. Несколько тысяч лет назад именно гоблины лишили Риса глаза, и он до сих пор не простил им этого. За пределами спальни Рис как-то еще терпел Китто, но и только.
Сам Рис расположился там, где ему приказал Дойл, – в дальнем от меня углу около двери. Его костюм был почти полностью скрыт под дорогим белым плащом, как две капли воды похожим на те, что носил Хэмфри Богарт, вот только сшитым из шелка, – есть на что посмотреть, но вряд ли защитит от плохой погоды. Рис был в восторге от того, что мы были частными детективами, и обычно надевал на работу либо плащ, либо какую-нибудь широкополую шляпу из своей постоянно пополняемой коллекции. Картину завершала повязка на глазу. Сегодняшняя была белой, в тон его волосам и одежде, и покрыта узором, вышитым мельчайшими жемчужинками.
Рука Китто скользнула по моей затянутой в чулок лодыжке. Он не навязывался, ему просто было нужно касаться меня, чтобы чувствовать себя спокойней. Мой первый сегодняшний клиент сидел напротив меня, то есть напротив нас. Джеффри Мейсон – чуть меньше шести футов ростом, широкоплечий, стройный, в костюме от хорошего портного, с грубоватыми, но тщательно ухоженными руками и отлично уложенными каштановыми волосами. Его улыбка сияла той яркой и идеальной белизной, которая создается лишь тщательной работой дорогого дантиста. Он был симпатичен, но вполне зауряден. Если он и прибегал к услугам пластической хирургии, то выбросил деньги на ветер, поскольку получил лицо того типа, что каждый признает привлекательным, но при этом не запоминает. Расставшись с ним, вы через две минуты вряд ли сможете припомнить хотя бы одну из черт его лица. Не будь он так шикарно одет, я бы предположила, что он из тех, кто мечтает стать артистом, но из этих мечтателей мало кто может позволить себе великолепно сшитые костюмы с ярлычком известного кутюрье.
Его улыбка оставалась безупречной, но глаза стреляли мне за спину, и в них улыбки не было. Он то и дело останавливал взгляд на Дойле, и ему явно стоило усилий не обернуться посмотреть на Риса за спиной. Джеффри Мейсон был не слишком обрадован присутствием в комнате двух охранников. Впрочем, это не было чувством, которое обычно испытывают мужчины в присутствии моих телохранителей, – ощущением, что если дело дойдет до драки, то им ловить нечего. Нет, мистер Мейсон был обеспокоен излишне широкой аудиторией – дескать, я же «частный» детектив, а не «публичный».
1 2 3 4 5 6
Я посмотрела на каждого по очереди. Рис выдержал мой пристальный взгляд, а вот Никка – нет.
– Вы отказываетесь исполнять мои повеления?
– Наша первоочередная задача – твоя безопасность, принцесса, и лишь во вторую очередь мы должны заботиться о том, чтобы ты была довольна, – заявил Дойл.
– Что еще тебе нужно от меня, Дойл? Я предложила тебе мою постель, и ты отказался.
Он открыл рот, пытаясь возразить, но я подняла руку.
– Нет, я не хочу больше слышать твоих оправданий. Я поверила, что ты хочешь быть последним моим мужчиной, а не первым, но вот только если один из других сумеет сделать мне ребенка, он, согласно традициям сидхе, станет моим мужем. А я стану моногамной, и ты упустишь единственный шанс прервать тысячи лет своего насильственного воздержания. Ты не дал мне ни одного аргумента, достаточно хорошего, чтобы оправдать такой риск. – Я скрестила руки на животе, приподнимая груди. – Скажи мне правду, Дойл, или держись за пределами моей спальни.
Ему почти удалось сохранить спокойствие, но только почти.
– Ладно, если тебе нужна правда, так посмотри на свое окно.
Я нахмурилась, но бросила взгляд в окно с тонкими просвечивающими занавесями, колышущимися под легким ветерком. Я пожала плечами, не меняя положения рук:
– И что?
– Ты принцесса сидхе. Посмотри не только глазами!
Сделав глубокий вдох, я медленно выдохнула, пытаясь не обращать внимания на резкий тон. Сердиться на Дойла – это никогда ни к чему не приводило. Я принцесса, но это мне никогда не давало большого преимущества. И сейчас тоже.
Я не столько вызвала магию, сколько сбросила щиты, поставленные мной, чтобы мистические образы не лезли в повседневную жизнь. Медиумы-люди и даже ведьмы обычно должны предпринимать что-то, чтобы видеть магию, другие реальности, иные сущности. Но я была фейри, а значит, мне приходилось тратить немало сил, чтобы не видеть магию, не замечать движения иных существ, не проникать взглядом в другие реальности, имеющие слишком мало общего с нашим миром и не нужные для моих целей. Магия отзывается на другую магию, и без поставленных щитов я могла бы захлебнуться в постоянной толкотне сверхъестественного, каждодневно творящейся над землей.
Сбросив щиты, я перешла на взгляд, использующий ту часть мозга, которая заведует галлюцинациями и снами. Как ни странно, восприятие не слишком изменилось, но темнота тут же просветлела, и стало видно сияние силы, создающей защиту на окне и на стенах. И сквозь это сияние я что-то разглядела за белыми занавесями. Что-то небольшое, прижатое к стеклу. Но когда я раздвинула занавеси, за окном ничего не было, только защита переливалась неяркими красками. Я отвела взгляд в сторону, попытавшись осмотреть окно периферийным зрением. Ага, маленький отпечаток руки, меньше моей ладони, впечатался в защиту окна. Я попробовала посмотреть на него пристальней – и он исчез из виду. Пришлось вернуться к периферийному зрению, но поближе. Когтистый отпечаток был гуманоидным, но явно нечеловеческим.
Я отпустила занавеску и, не поворачиваясь, сказала:
– Кто-то пытался проникнуть сквозь защиту, пока мы спали.
– Да, – подтвердил Дойл.
– Я не почувствовал ничего, – сказал Рис.
– Я тоже, – добавил Никка.
Рис вздохнул:
– Мы провинились перед тобой, принцесса. Дойл прав. Тебя действительно могли убить.
Я обернулась и посмотрела на них на всех, потом повернулась к Дойлу:
– Когда ты ощутил прикосновение к защите?
– Я пришел проверить, что с тобой.
Я покачала головой.
– Нет, я спросила не о том. Когда ты ощутил, что кто-то прикасается к защите?
Он посмотрел на меня самоуверенно:
– Я говорил тебе, принцесса, только я могу обеспечить тебе безопасность.
Я снова покачала головой.
– Нехорошо, Дойл. Сидхе никогда не лгут впрямую, а ты уже дважды ушел от ответа на мой вопрос. Отвечай же! В третий раз спрашиваю: когда ты ощутил, что кто-то трогает защиту?
Он посмотрел полусердито-полусмущенно.
– Когда шептал тебе на ухо.
– Ты увидел это сквозь занавески, – сказала я.
– Да. – Одно рубленое, сердитое слово.
Рис ухмыльнулся:
– Ты не знал, что кто-то пробует прорваться сюда. Ты зашел, просто услышав, что Мерри встала.
Дойл не ответил, да это и не требовалось. Молчание было достаточным ответом.
– Эта зашита создана мной, Дойл. Я поставила ее, когда поселилась в этой квартире, и периодически ее обновляла. Это моя магия, моя сила удержала эту тварь снаружи. Моя сила, опалившая ее так, что мы располагаем теперь ее... отпечатками пальцев, – возмутилась я.
– Твоя защита выдержала, поскольку сила противостоящего ей была слишком мала, – ответил Дойл. – Кто-нибудь более сильный сможет пробиться сквозь любую защиту, которую ты сумеешь поставить.
– Может быть, но суть в том, что ты не знаешь ничего такого, чего не знали бы мы. Ты так же бродишь в темноте, как и все.
– Ты не непогрешим, – сказал Рис. – Приятно знать.
– Приятно? – переспросил Дойл. – Ты уверен? Тогда подумай вот над чем: этой ночью никто из нас не знал, что кто-то из волшебных существ забрался на окно и попробовал прорваться сквозь защиту. Ни один из нас не ощутил его. Да, его сила была невелика, но ему здорово помогли скрыть ее полностью.
Я уставилась на него:
– Ты думаешь, что кто-то из прихвостней Кела рисковал его жизнью, пытаясь достать меня сегодня?
– Принцесса, неужели ты до сих пор не понимаешь Неблагой Двор? Кел веками был любимчиком королевы, ее единственным наследником. Когда она сделала тебя его сонаследницей, он впал в немилость. Тот из вас, кто первым произведет на свет дитя, будет править, но что случится, если оба вы умрете? Что случится, если люди Кела тебя убьют, и королева будет вынуждена казнить принца за его вероломство? Она внезапно окажется без наследника.
– Королева бессмертна, – сказал Рис. – Она согласилась уступить трон лишь Мерри или Келу.
– А если кто-то замыслил умертвить и принца Кела, и принцессу Мередит, неужели ты думаешь, что он остановится перед убийством королевы?
Мы все уставились на него. Тихий голос Никки прозвучал первым:
– Никто не отважится – в страхе перед гневом королевы.
– Кто-то может рискнуть, если сочтет, что его не смогут уличить, – возразил Дойл.
– Кто может быть настолько самонадеян? – удивился Рис.
Дойл расхохотался неожиданно для всех нас.
– Кто может быть так самонадеян? Рис, ты же аристократ двора сидхе. Правильный вопрос: кто может быть недостаточно самонадеян?
– Что бы ты ни говорил, Дойл, – ответил Никка, – но большинство придворных боятся королевы, боятся сильно, боятся намного больше, чем они же боятся Кела. Ты слишком долго был ее первым рыцарем. Ты просто не знаешь, каково это – быть целиком в ее власти.
– Я знаю, – сказала я. Все головы повернулись ко мне. – Я согласна с Никкой. Я не знаю никого, кроме Кела, кто мог бы рискнуть нарваться на гнев его матери.
– Мы бессмертны, принцесса. Нам доступна роскошь ожидания нужного времени. Кто знает, какая коварная змея столетиями ждала момента, когда королева будет слаба. А если она будет вынуждена убить своего единственного сына, она ослабнет.
– Я не бессмертна, Дойл, так что не готова говорить о таком терпении или таком коварстве. Все, в чем мы точно уверены, это что кто-то пытался проникнуть сквозь защиту сегодня ночью – и теперь у этого кого-то на руке, лапе или как там еще можно назвать конечность, есть отметина. Мы сможем сравнить ее с отпечатком на защите, как сравнивают отпечатки пальцев.
– Я видел защиты, настроенные так, чтобы повредить тем, кто попытается их взломать, или даже пометить вторгшегося шрамом или ожогом, но никто на моей памяти не додумался сохранить отпечаток, – сказал Рис.
– Умно, – отметил Дойл. Услышать это от него было большим комплиментом.
– Спасибо. – Я нахмурилась. – Если ты никогда не видел способную на такое защиту, то как ты понял, что именно ты видишь сквозь занавеси?
– Это Рис заявил, что никогда не видел ничего подобного. Я этого не говорил.
– А где ты такое видел?
– Я убийца и охотник, принцесса. Всегда хорошо иметь следы жертвы.
– Ожог на руке поможет опознать нашего гостя, но следов при движении не оставляет.
Дойл чуть пожал плечами:
– А жаль. Это было бы полезно.
– Ты можешь сделать так, чтобы волшебные существа оставляли магические следы?
– Да.
– Но ведь они могут заметить эти следы с помощью своей магии и уничтожить твои чары.
Он снова пожал плечами:
– Мир никогда не был настолько велик, чтобы жертва, на которую я охочусь, сумела бы скрыться.
– Ты всегда так... безупречен.
Он бросил взгляд на окно поверх моего плеча.
– Нет, моя принцесса, боюсь, я не безупречен, и наши враги, кем бы они ни были, теперь это знают.
Легкий ветерок усилился, взметнул белые занавеси, и я снова увидела маленький когтистый отпечаток, вмороженный в сверкание защиты. Ближайший оплот фейри находился за полконтинента от меня. Предполагалось, что Лос-Анджелес достаточно далек, чтобы мы были в безопасности, но теперь я поняла: если кто-то по-настоящему желает твоей смерти, он воспользуется самолетом или пошлет кого-нибудь крылатого. После многих лет добровольного изгнания я наконец-то прихватила с собой частичку родного дома. Дома, который никогда, по существу, не меняется, всегда оставаясь восхитительным, эротичным и крайне, крайне опасным.
Глава 2
Из окон моего офиса было видно почти безоблачное небо – как будто кто-то взял лепесток василька и растянул его на весь небосвод. Не слишком часто можно увидеть над Лос-Анджелесом такое чистое небо. Здания городского центра сверкали на солнце. Выдался один из тех редких дней, из-за которых люди убеждены, что в Лос-Анджелесе вечное лето, солнце сияет всегда, вода – непременно теплая и голубая, а люди – все! – красивы и постоянно улыбаются. Ха, как же! Далеко не каждый здесь красив, а многие постоянно не в духе (Лос-Анджелес уверенно держит одно из первых мест в стране по уровню самоубийств, что показывает не самое лучшее настроение здешнего народа, если вдуматься). Цвет океана здесь обычно ближе к серому, чем голубому, и вода вечно холодная. Купаться в декабре без гидрокостюма в южной Калифорнии рискуют только туристы. Еще у нас временами идет дождь, а смог – хуже всяких туч. На самом деле сегодняшний день был самым солнечным и приятным за все три года, что я здесь прожила. Слишком редкая радость для того, чтобы этот миф продолжал существовать, но, может быть, людям просто нужно верить в существование какого-то волшебного и чарующего уголка, вот они и считают таким южную Калифорнию. Сюда легче добраться, чем в страну фейри, да и не так опасно.
Мне не слишком-то улыбалось провести такой день в помещении. В смысле – я ведь принцесса, и разве это не означает, что мне можно и не работать? А вот фиг. Да я ведь еще и принцесса фейри; разве это не означает, что мне достаточно просто пожелать золота, чтобы оно волшебным образом появилось передо мной? Ага, как же. Мой титул, как и многие другие титулы членов королевских семей, слишком мало связан с деньгами, землей или властью. Стань я королевой, это другое дело, но до тех пор я должна обходиться своими силами. Ну... ладно, не только своими.
Дойл устроился в кресле у окна, почти прямо у меня за спиной. Одет он был так же, как и прошедшей ночью, добавились лишь черный кожаный пиджак поверх футболки и пара больших солнечных очков. Яркое солнце играло на его серебряных серьгах, маленькие солнечные зайчики от бриллиантов в ушных мочках танцевали на моем столе. Нормальные телохранители больше заботились бы об опасности, исходящей от двери, не от окна. Двадцать третий этаж все-таки. Но те, от кого охранял меня Дойл, могли летать с тем же успехом, что и ходить. Существо, оставившее след лапы на моем окне, либо взобралось к нему как паук, либо прилетело.
Я сидела за своим столом, солнце грело мне спину; солнечные зайчики от бриллиантов в серьгах Дойла прыгали по моим сплетенным рукам, сверкая на зеленом лаке ногтей. Лак был в тон моего жакета и короткой юбки, сейчас не видной под столом. Солнечный свет и изумрудно-зеленая одежда придавали моим волосам яркость настоящих рубинов. Все это дополнялось зеленью и золотом моих трехцветных глаз, и тени для глаз только подчеркивали зелень и золото. Помада – ярко-красная, и вся я лучилась красками и радостью. Одно из преимуществ моего нынешнего положения, когда отпала необходимость выдавать себя за человека: мне не надо скрывать волосы, глаза и сияющую кожу.
У меня от недосыпания глаза жгло – и при этом мы по-прежнему не имели понятия, что или кто наведалось к нам сегодня ночью. Так что я оделась по-деловому, но сделала более тщательный и яркий макияж, добавив себе немного живости. Если меня сегодня ждет смерть, я хотя бы погибну красивой. Еще я добавила к костюму маленький нож с четырехдюймовым лезвием. Его я привязала к верхней части бедра, и металлическая рукоятка касалась обнаженной кожи. Простое прикосновение стали или железа могло затруднить любому фейри магические действия против меня. После сегодняшней ночи Дойл счел такую предосторожность разумной, и я не стала возражать.
Я держала ноги скромно скрещенными, не столько из-за клиента, сидящего напротив, сколько из-за человека, устроившегося под моим столом, скрывшегося в образованной столом пещере. Ну, в общем-то не человека – гоблина. Кожа у него белела как лунный свет, такая же бледная, как у меня, или у Риса или Холода, кстати. Коротко остриженные, густые и мягкие вьющиеся волосы были так же абсолютно черны, как у Дойла. Ростом всего лишь четыре фута Примерно 122 см.
, он был похож на изумительно сделанную куклу-мальчика, если не считать полоски радужно переливающихся чешуек вдоль спины да еще громадных миндалевидных глаз, синих, как сегодняшнее небо, но с узкими эллиптическими зрачками, как у змеи. За идеальными губами, изогнутыми луком Амура, прятались втягивающиеся клыки и длинный раздвоенный язык, от которых речь его становилась шепелявой, если он за собой не следил. Китто не слишком-то хорошо чувствовал себя в большом городе. Но ему становилось лучше, если он мог касаться меня, лежать, свернувшись у моих ног, сидеть у меня на коленях, прижиматься ко мне, когда я сплю. Сегодня ночью его из моей постели выставили, поскольку Рис был не согласен с его присутствием. Несколько тысяч лет назад именно гоблины лишили Риса глаза, и он до сих пор не простил им этого. За пределами спальни Рис как-то еще терпел Китто, но и только.
Сам Рис расположился там, где ему приказал Дойл, – в дальнем от меня углу около двери. Его костюм был почти полностью скрыт под дорогим белым плащом, как две капли воды похожим на те, что носил Хэмфри Богарт, вот только сшитым из шелка, – есть на что посмотреть, но вряд ли защитит от плохой погоды. Рис был в восторге от того, что мы были частными детективами, и обычно надевал на работу либо плащ, либо какую-нибудь широкополую шляпу из своей постоянно пополняемой коллекции. Картину завершала повязка на глазу. Сегодняшняя была белой, в тон его волосам и одежде, и покрыта узором, вышитым мельчайшими жемчужинками.
Рука Китто скользнула по моей затянутой в чулок лодыжке. Он не навязывался, ему просто было нужно касаться меня, чтобы чувствовать себя спокойней. Мой первый сегодняшний клиент сидел напротив меня, то есть напротив нас. Джеффри Мейсон – чуть меньше шести футов ростом, широкоплечий, стройный, в костюме от хорошего портного, с грубоватыми, но тщательно ухоженными руками и отлично уложенными каштановыми волосами. Его улыбка сияла той яркой и идеальной белизной, которая создается лишь тщательной работой дорогого дантиста. Он был симпатичен, но вполне зауряден. Если он и прибегал к услугам пластической хирургии, то выбросил деньги на ветер, поскольку получил лицо того типа, что каждый признает привлекательным, но при этом не запоминает. Расставшись с ним, вы через две минуты вряд ли сможете припомнить хотя бы одну из черт его лица. Не будь он так шикарно одет, я бы предположила, что он из тех, кто мечтает стать артистом, но из этих мечтателей мало кто может позволить себе великолепно сшитые костюмы с ярлычком известного кутюрье.
Его улыбка оставалась безупречной, но глаза стреляли мне за спину, и в них улыбки не было. Он то и дело останавливал взгляд на Дойле, и ему явно стоило усилий не обернуться посмотреть на Риса за спиной. Джеффри Мейсон был не слишком обрадован присутствием в комнате двух охранников. Впрочем, это не было чувством, которое обычно испытывают мужчины в присутствии моих телохранителей, – ощущением, что если дело дойдет до драки, то им ловить нечего. Нет, мистер Мейсон был обеспокоен излишне широкой аудиторией – дескать, я же «частный» детектив, а не «публичный».
1 2 3 4 5 6