Они снимали мое лицо и лицо Холода. Иней растаял, пока мы целовались, оставив только едва заметные влажные пятна на белой ткани вокруг наших рук. Мы скрыли волшебство, зато продемонстрировали лицо Холода всему миру. Что нужно сделать, когда мужчина показывает всему миру, как на него действует ваш поцелуй? Правильно, поцеловать его еще раз. Что я и сделала, уже не заботясь ни о клоунском гриме, ни о приказе королевы. Я просто хотела видеть такое выражение у него на лице, когда мы целуемся. Всегда и везде.

Глава 2

Мы с Холодом оба перемазались в красной помаде, но мы сидхе, и гламор – одна из самых мелких наших способностей. Чуточку концентрации – и моя помада приобрела вид только что нанесенной, хоть я и чувствовала, что она размазана по подбородку. Я набросила магию и на лицо Холода, чтобы он выглядел нормально, а не так, словно дорвался до горшка с красной краской и окунулся в него лицом.
Вообще-то использовать магию против прессы – незаконно. Верховный суд объявил, что это противоречит первой поправке – свобода слова и все такое. Но нам позволялось использовать немножко волшебства для себя, в косметических целях. В конце концов, чем это отличается от макияжа и пластических операций, к которым прибегают знаменитости? Вспомнив про секреты кинозвезд, суд мудро решил не трогать это осиное гнездо.
Я бы могла с самого начала воспользоваться гламором вместо косметики, но это требовало концентрации, а мне хотелось сохранить все свои умственные способности для общения с прессой. Кроме того, в случае нового покушения на меня гламор не устоял бы. У королевы хватило тщеславия и мелочности, чтобы подумать об этом и приказать мне воспользоваться косметикой – на всякий случай. Видимо, чтобы на мой труп было приятно взглянуть. А может, я слишком цинична. Может, она просто не доверяла моим способностям в плане гламора. Кто знает?
Я сказала Холоду, что с него достаточно вопросов на сегодня, и тут же репортеры налетели на него, как пираньи: "Холод, Холод..." Нашлись даже такие, кто выкрикнул вопросики в стиле "Как она в постели?.. Сколько раз в неделю вам удается ее трахнуть?". Люблю таблоиды. Особенно кое-какие из европейских. По сравнению с ними американские "желтые" листки кажутся попросту застенчивыми.
Подобные грубые вопросы мы оставили без внимания. Холод снова занял свой пост у стены. Я чувствовала окружавшее его слабое волшебство. Если он отойдет подальше, гламор развеется, но на таком расстоянии я могла удерживать чары. Не вечно, но достаточно долго, чтобы мы успели развязаться с этим бардаком.
Мэдлин выбрала одно из уважаемых изданий, "Чикаго трибюн", но вопрос заставил меня пожалеть, что она не обратилась к таблоидам.
– Мой вопрос состоит из двух частей, Мередит... Вы позволите?
Репортер был так любезен, что мне стоило сразу заподозрить неладное.
Мэдлин взглянула на меня, и я кивнула. Он спросил:
– Если сидхе могут залечить практически любую рану, почему ваша рука не исцелилась?
– Я не чистокровная сидхе, так что выздоравливаю медленней, почти как люди.
– Да, вы частично человек и частично брауни Брауни – одна из разновидностей низших фэйри. Наиболее близки по духу русским домовым или барабашкам. Маленькие (около трех футов ростом) человечки с коричневой кожей и в коричневых лохмотьях, любят проказничать в доме или помогают вести хозяйство, если обходиться с ними с достаточной почтительностью и ставить для них блюдечко молока. В брауни верили в Шотландии, как в равнинной, так и в горной, и в северной и восточной Англии. В западных графствах работу брауни иногда выполняют пикси, хотя в остальном они заметно отличаются.

, это известно. Но правда ли в таком случае, что некоторые знатные сидхе Неблагого Двора считают, будто в вас недостаточно крови сидхе, чтобы править ими? И даже если вы взойдете на трон, они не признают вас королевой?
Я улыбалась бесконечным вспышкам и с бешеной скоростью ворочала мозгами. Кто-то ему это сказал. Кто-то, кому стоило бы сперва подумать. Некоторых сидхе действительно пугала моя смертность, моя смешанная кровь, они думали, что, взойдя на трон, я их погублю. Что моя смертная кровь лишит их бессмертия. Это стало мотивом для как минимум одной, если не двух последних попыток убить меня. Целый дом сидхе и глава другого дома были сейчас под арестом в ожидании приговора. Никто не обговаривал со мной, что отвечать на подобный вопрос, поскольку никому и присниться не могло, что кто-то из сидхе или малых фейри осмелится хотя бы намекнуть об этом прессе.
Я отважилась сказать полуправду.
– Среди вельмож есть такие, кто считает мою смешанную кровь недостатком. Но расисты существуют везде, мистер...
– О'Коннел, – представился он.
– ...мистер О'Коннел, – закончила я.
– Так вы считаете это проявлением расизма?
Мэдлин попыталась остановить меня, но я ответила, потому что хотела знать, как много ему известно.
– А что это, если не расизм, мистер О'Коннел? Им не нравится мысль, что какая-то грязная полукровка займет трон.
Если он теперь продолжит развивать тему, то будет выглядеть расистом. Репортер из "Чикаго трибюн" не может позволить себе выглядеть расистом.
– Это некрасивое обвинение, – сказал он.
– Да, – согласилась я. – Некрасивое.
Мэдлин вмешалась в наш диалог:
– Нам нужно двигаться дальше. Следующий вопрос.
Она указала на кого-то другого, немного нетерпеливо, но, в общем, она действовала правильно. Нам нужно было сменить тему. Хотя среди других тем были не менее болезненные.
– Правда ли, что полисмена чарами вынудили выстрелить в вас, принцесса Мередит?
Вопрос пришел от мужчины в первом ряду – смутно знакомого, как многие, кто часто мелькает на экране.
Сидхе не лгут. Наш национальный спорт – умение говорить околичностями. В принципе лгать мы можем, но тем самым навлекаем на себя проклятие. Когда-то за ложь изгоняли из волшебной страны. Правильным ответом на вопрос репортера было бы "да", но мне не хотелось так отвечать. Так что я попыталась увильнуть.
– Бросьте вы эту "принцессу", парни. Я три года работала детективом в Лос-Анджелесе и как-то поотвыкла от титулов.
Мне очень хотелось избежать вопроса о том, кто наложил чары на полицейского. Это было частью попытки дворцового переворота. Нам ужасно не хотелось признавать, что вельможа-сидхе заставил одного из охранявших меня полицейских напасть на меня.
Мэдлин превосходно поняла намек и вызвала нового репортера.
– Здесь сегодня настоящий парад бойцов сидхе, прин... Мередит. – Женщина улыбнулась, опустив титул. Я так и думала, что это им понравится. А мне не нужен был титул, чтобы помнить, кто я такая. – Вы увеличили охрану из опасения за свою безопасность?
– Да, – ответила я, и Мэдлин кивнула следующему.
Это был другой репортер, но он вернулся к больному вопросу.
– Что заставило полицейского выстрелить в вас, Мередит? Чары?
Я тянула паузу, пытаясь придумать ответ, но тут Дойл оставил свое место и подошел ко мне. Он наклонился к микрофону, весь словно черная статуя, вырезанная из одного куска мрамора: черный деловой костюм, черная рубашка с высоким воротничком, туфли, даже галстук – все одной и той же невообразимой черноты.
– Можно мне ответить на этот вопрос, принцесса Мередит?
По краям его ушей от мочек до острых верхушек сияли многочисленные серебряные сережки-гвоздики. Вопреки убеждениям всяких там псевдоэльфов с хрящевыми имплантатами в ушах острые уши Дойла выдавали его низкое происхождение, смешанную кровь, как у меня. Длиннющие черные волосы Дойла запросто могли бы скрыть его "уродство", но он почти никогда к такой уловке не прибегал. Сегодня волосы были собраны в обычную его косу. Маленький алмаз в мочке уха блестел прямо у моей щеки.
Почти все его оружие было также монохромно, как и одежда, так что разглядеть ножи и пистолеты, черные на черном, было нелегко. Он был Мраком королевы, ее убийцей на побегушках больше тысячи лет. А теперь он мой.
Я постаралась удержать на лице такое же непроницаемое выражение, как у Дойла, и не выдать облегчения.
– Прошу, прошу, – сказала я.
Он наклонился к установленному передо мной микрофону.
– Вчерашнее покушение на жизнь принцессы еще расследуется. Прошу прощения, но ряд деталей пока нельзя обсуждать публично. – Его низкий голос резонировал в микрофоне. Я заметила, как некоторые журналистки вздрогнули, и вздрогнули не от страха. До сих пор я не знала, что у него хороший голос для микрофона. Дойл, как и Холод, еще никогда не говорил на микрофон, но его это в отличие от Холода не смущало. Его вообще мало что смущало. Он был Мрак, а мрак нас не боится, это мы боимся мрака.
– Что вы можете рассказать нам о попытке убийства? – спросил другой репортер.
Я не совсем поняла, к кому из нас был обращен вопрос. Глаза этого репортера скрывали темные очки, но я поклялась бы, что чувствую на себе его взгляд. Я наклонилась к микрофону:
– Немногое, к сожалению. Как сказал Дойл, дело еще расследуется.
– Знаете ли вы, кто организовал покушение?
Дойл опять наклонился к микрофону.
– Прошу прощения, леди и джентльмены, но если вы станете упорствовать в вопросах, на которые мы не можем отвечать из опасения помешать внутреннему расследованию, пресс-конференцию придется закрыть.
Дойл хорошо повернул дело, вот только употребил неудачное слово: "внутреннее".
– Значит, это кто-то из сидхе околдовал полицейского? – крикнула какая-то женщина.
Черт, подумала я.
Дойл заварил эту кашу, он же и попытался все уладить.
– Сказав "внутреннее расследование", я имел в виду, что оно касается принцессы Мередит, потенциальной наследницы трона королевы Андаис. Вряд ли какое-то еще дело могло бы с таким же правом считаться внутренним, особенно для тех из нас, кто принадлежит принцессе.
Он нарочно попытался переключить их внимание на мою сексуальную жизнь. Гораздо менее опасная материя.
Мэдлин посодействовала ему, выбрав следующим репортера одного из таблоидов. Если кто и ухватится за тему секса вместо внутренней политики, то именно таблоиды. Наживку заглотили.
– Что вы подразумеваете, говоря, что вы принадлежите принцессе?
Дойл наклонился ниже, прикоснувшись ко мне плечом. Очень нежно и очень выразительно. Наверное, его жест привлек бы больше внимания, если бы не наш с Холодом недавний поцелуй, но Дойл знал, как обращаться с прессой. Надо начинать понемножку, оставляя себе место для маневра. Он начал учиться общению с репортерами только в последние недели, но, как и во всем, учился быстро и хорошо.
– Ради нее мы пожертвуем жизнью.
– Охранники президента тоже клянутся пожертвовать ради него жизнью, но они ему не принадлежат. – Репортер подчеркнул голосом слово «принадлежат».
Дойл наклонился еще ниже, с продуманной естественностью опершись на спинку моего кресла. Я оказалась будто в раме из его тела. Камеры взорвались вспышками, снова ослепив меня, и я позволила себе прислониться к Дойлу – частью ради картинки, а частью потому, что мне это нравилось.
– Видимо, я оговорился, – сказал Дойл, а мои рождественские краски засияли еще ярче рядом с его чернотой.
– Вы занимаетесь сексом с принцессой? – спросила женщина-репортер.
– Да, – просто ответил он.
Тут они все выдохнули буквально единой грудью. Другая женщина крикнула:
– Холод, а вы спите с принцессой?
Дойл отступил назад, пропуская Холода к микрофону, хотя я предпочла бы, чтобы он этого не делал. Храбрости Холоду хватало, и он подошел и склонился над микрофоном, надо мной. Но Холод играть на камеру не умел. Лицо у него оставалось надменным, прекрасным и на вид спокойным даже под прицелом теле– и фотокамер. Он всегда считал, что играть на публику – ниже нашего достоинства, но теперь я знала: за этим утверждением – не высокомерие, а страх. Фобия, если угодно, боязнь камер, репортеров и толпы, Он нагнулся несколько скованно и сказал:
– Да.
Вряд ли для кого-нибудь из них это было новостью. Было объявлено, что я вернулась к фейри в поисках мужа. Сидхе не слишком плодовиты, так что знатные сидхе заключают браки только в случае зачатия ребенка. Мы с королевой уже объяснили это на другой пресс-конференции, во время моего первого визита домой. Но стражей тогда к микрофонам не пустили, и что-то в том, что стражи признали факт секса публично, возбуждало интерес прессы. Как будто от этого признания клубнички добавлялось.
– Вы оба занимались сексом с принцессой одновременно?
– Нет. – Холоду удалось не скривиться.
Нам повезло, что репортер не спросил, не спалили они со мной одновременно. Потому что ответ был бы положительным. Фейри часто спят одной большой кучей, как щенки. И не всегда из-за секса, чаще ради ощущения безопасности и уюта.
Он отступил к стене, напряженный и раздосадованный, а репортеры продолжали закидывать его пикантными вопросами. Выручила Мэдлин:
– Господа, господа, наш Убийственный Холод чуточку стесняется микрофона. Выберите кого-нибудь еще.
Они так и сделали.
Они выкрикивали имена и вопросы. Двое-трое из стражей ни разу в жизни не сталкивались с прессой, и не знаю, смотрели ли Адайр или Готорн вообще хоть раз кино или телевизор. Они оба были в полной броне, при этом латы Адайра казались то ли золотыми, то ли медными, а броня Готорна переливалась густо-алым – металла такого цвета вообще на земле нет. У Адайра латы были металлические, у Готорна металлическими только казались, а из чего они были сделаны на самом деле, я не знала. Что-то магическое. Оба воина предпочли не снимать шлемы. Адайр, наверное, потому, что королева обкорнала его волосы в наказание за попытку увильнуть от моей постели. Волосы Готорна по-прежнему спадали роскошными черно-зелеными локонами до самых щиколоток. Не знаю, почему он остался в шлеме. Они оба должны были буквально вариться под светом прожекторов, но, надев шлемы, они в них и останутся, пока не упадут в обморок. Ну, Адайр точно останется, насчет Готорна мне трудно было сказать. Что такое фотоаппарат, они знали, потому что королева была без ума от своего "Поляроида", но за этим исключением они современной техники в глаза не видели, сидя взаперти внутри холма. Мне стало интересно, что они чувствовали, когда их бросили на растерзание львам в облике репортеров. На лицах ничего не отражалось. Они были Воронами королевы, они умели прятать чувства.
По счастью, к ним никто не обратился – наверное, потому, что никто их не знал.
В конце концов Мэдлин выбрала вопрос и жертву.
– Брэд, у вас вопрос к Рису.
Репортерша встала попрямее, а остальные опустились на стулья, как разочарованно поникшие цветы.
– Рис, как оно было – работать настоящим детективом в Лос-Анджелесе?
Рис стоял довольно далеко, почти на краю помоста. Он был самым маленьким из чистокровных сидхе, всего пять с половиной футов около 168 см.

. Белые кудри, примятые кремовой широкополой шляпой с чуть более темной лентой, спадали ему до талии. Плащ, который он накинул поверх костюма, был в тон шляпе. Рис выглядел словно помесь стриптизера, пирата и пижона-сыщика годов из шестидесятых. От стриптизера была бледно-голубая шелковая футболка, обтягивавшая мускулистую грудь и рельефный живот, от пирата – повязка через глаз. Повязка не ради пижонства, а чтобы поберечь нервы репортеров от зрелища шрамов, оставшихся на месте вырванного гоблинами глаза. Шрамы здорово портили мальчишескую красоту его лица. Оставшийся глаз сверкал тремя кольцами лазури. Рис мог бы скрыть шрамы гламором, но когда он понял, что я не обращаю на них внимания, тоже перестал беспокоиться. Он считал, что шрамы придают ему крутизны, и был прав.
Рис всегда обожал "фильм-нуар", и журналистка явно это припомнила. Профессионально; мне понравилось.
Рис оперся рукой о стол, а другой обхватил мои плечи, как это делан Дойл. Но Рис лучше умел играть на камеру, потому что делал это дольше. Он снял шляпу и встряхнул волосами, рассыпав по плечам густые белые кудри.
– Это было прелестно.
– Как в кино? – предположил кто-то.
– Порой да, но не очень часто. Под конец мне больше приходилось работать телохранителем, чем сыщиком.
Следующий вопрос был интересней.
– Ходили слухи, что кое-кто из звезд, которых вы и другие стражи охраняли, желал больше тела, чем охраны?
Ответить было нелегко, потому что очень многие клиенты просили или выражали готовность к сексу. Стражи либо "не замечали" предложений, либо отказывали. Так что, формально говоря, отвечать следовало положительно, но в этом случае всеми звездами и звездочками, которых охранял Рис, завтра же занялась бы "желтая" пресса, и это случилось бы по нашей вине. Наш бывший босс, Джереми Грей, такого не заслужил. Как и наши клиенты. И после этого нужные клиенты перестали бы обращаться в агентство Грея, зато нахлынули бы не те, что надо, – и обманулись бы в своих ожиданиях.
Я наклонилась к микрофону и сказала с намеком:
1 2 3 4 5 6 7