Он считал аббата Самуила неотесанным чурбаном и прямолинейным тупицей, которому не место в клире, а сам аббат не раз заявлял кардиналу Макгуину, у которого ходил в любимцах, что не понимает, как тот может терпеть рядом с собой такую изнеженную и слащавую крысу, «как этот Томил». «Доброжелатели» донесли до ушей брата Томила большую часть ответов кардинала, сопровождаемую хохотом, вырывающимся из его луженой глотки, но, как бы там ни было, брат Томил по-прежнему оставался в штате военной епархии.
Аббат Самуил бросил на прибывших оценивающий взгляд, мельком скользнув глазами по кислой физиономии брата Томила и задержавшись на остальных, а затем склонил голову в коротком поклоне, в котором явно сквозила нотка пренебрежения.
– Я – настоятель и капитан этого корабля. Его преосвященство попросил меня подбросить вас до Келеньи и Симарона. Я сделаю это. Только по пути мы зайдем на Таврос. Поэтому до Келеньи вы доберетесь только во вторник.
Брат Томил ахнул. Переговоры с ректорами семи крупнейших университетов Келеньи были назначены на утро понедельника. А все знали, как щепетильны келенийцы в вопросах соблюдения протокола. Тем более ученые подобного ранга. Брату Томилу пришлось приложить гигантские усилия и заручиться поддержкой всех опекунских советов только для того, чтобы хотя бы идея такой совместной встречи не была отвергнута с порога. В принципе, можно было, конечно, ограничиться и двусторонними встречами, но аббат Ноэль тонко заметил, что склонить к участию в проекте столь неординарные личности на совместной встрече будет значительно легче. Вряд ли кто-либо из ректоров сможет спокойно принять возможное единоличное участие конкурента в подобном проекте. Но если они опоздают, то даже о двусторонних встречах можно будет забыть. По-видимому, это хорошо понимал и аббат Ноэль. Он сделал шаг вперед и заговорил:
– Прошу простить меня, брат мой, но это совершенно невозможно. Мы должны прибыть на Келенью не позже раннего утра понедельника.
Аббат Самуил скривил губы в саркастической улыбке:
– Прошу простить МЕНЯ, брат мой (формально аббат Ноэль имел право на такое обращение, поскольку обладал одинаковым статусом с аббатом Самуилом, но вряд ли кто в здравом уме и твердой памяти мог поставить на одну доску захудалого провинциального аббата и капитана боевого корабля-монастыря), но мы пойдем на Келенью только тогда, когда Я это решу. – И он замолчал, насмешливо глядя на аббата Ноэля.
Аббат невозмутимо кивнул, будто и не заметив в тоне капитана нарочитого ерничанья:
– Дело в том, брат мой, что нам совершенно необходимо попасть на Келенью именно в то время, которое я указал. Если мы прибудем позже, наша поездка будет лишена всякого смысла. – Он сделал паузу, устремив на капитана кроткий и ожидающий взгляд. Причем НАСТОЛЬКО кроткий, что брат Томил готов был расценить его как некую изощренную форму издевательства. Но аббат Самуил, по-видимому, этого не понял, поскольку продолжал смотреть на гостя все тем же насмешливым взглядом, в котором к тому же уже вовсю сквозило презрение.
В шлюзовой повисла напряженная тишина. Брат Томил ждал, сколько мог, стараясь максимально оттянуть момент, когда ему самому придется выйти на сцену и столкнуться с аббатом Самуилом, но пауза уже затянулась настолько, что стала просто неприличной. Поэтому он вздохнул и открыл рот, собираясь вмешаться. Но тут копт выдал такое, что еще больше укрепило брата Томила в его предположениях. Аббат огорченно вздохнул и, разведя руками, покаянно произнес:
– Ну что ж, брат мой, в таком случае мы вынуждены отказаться от предложения его преосвященства воспользоваться вашей любезностью и вернуться обратно на Новый Ватикан.
Во взгляде аббата Самуила появилось недоумение. Брат Томил тоже не совсем понял ход мыслей своего попутчика, однако с непроницаемым лицом склонил голову в согласном поклоне. Между тем тот продолжил:
– К сожалению, теперь мы сможем успеть на Келенью только на коммерческом курьере, и это практически исчерпает выделенные нам его преосвященством средства. – Тут он сделал паузу и, повернувшись в сторону брата Томила, закончил: – Так что после прибытия на Келенью я попрошу вас связаться с кардиналом Макгуином и объяснить наши затруднения. Думаю, он не откажется помочь нам в решении столь неожиданных финансовых проблем.
Аббат Самуил оторопело вытаращился на копта. И те несколько мгновений, пока его лицо сохраняло подобное выражение, показались брату Томилу лучшей наградой за все унижения, которые ему пришлось вынести со стороны аббата Самуила. Продолжение оказалось ничуть не хуже. Аббат Самуил побагровел, бросил бешеный взгляд на стоящего рядом дьякона-лейтенанта, а затем с натугой произнес:
– Ладно, аббат, не надо никаких курьеров. Я доставлю вас на Келенью тогда, когда вам надо.
После чего резко развернулся на каблуках и удалился из шлюзовой камеры.
Полет на Келенью, к удивлению брата Томила, прошел относительно спокойно. Каюты, которые им отвели, назвать офицерскими можно было с очень большой натяжкой. Они располагались в дальнем конце корабля, за десантной палубой и, скорее всего, предназначались для размещения офицеров десантного наряда или, возможно, штатского персонала, обслуживающего двигатели. От них до офицерской кают-компании было семь палуб. Если бы аббат Самуил настоял на их непременном присутствии на приеме пищи (что он непременно сделал бы, если бы не конфуз при встрече), то им пришлось бы выходить из кают как минимум за полчаса до назначенного времени. Однако теперь капитан был, похоже, совсем не против того, чтобы они принимали пищу в своих каютах. Так что с аббатом Самуилом они встречались только на утренней и вечерней мессе, на которых обязаны были присутствовать все находящиеся на корабле, не занятые на вахте.
На парковочную орбиту вокруг планеты они вышли в понедельник в три часа сорок минут утра по среднекеленийскому времени. Когда брат Томил прибыл в шлюзовую камеру челнока, аббат Ноэль со своим спутником были уже там. Как сообщил вахтенный офицер, обмен формальностями с поверхностью был завершен еще несколько минут назад, и диспетчерская уже предоставила им посадочный коридор.
Монаху не терпелось покинуть борт корабля. Все это время он ожидал от аббата Самуила какой-нибудь ответной пакости. Но тот, казалось, совершенно забыл об их существовании. И на мессах старался вообще не смотреть в ту сторону, где они молились. Это было несколько необычно, поскольку аббат Самуил был известен в военной епархии своей злопамятностью. Рассказывали, что считавшееся высшим грехом самоубийство дьякона-инженера Костакиса, старшего двигателиста монастыря «Трон Господень», имеет к аббату Самуилу самое прямое отношение. Когда Костакис служил на «Даре Иисуса», они с капитаном не сошлись характерами. И аббат Самуил сначала выжил его с корабля, а затем вообще сжил со свету. Именно поэтому и сам брат Томил старался не реагировать на грубые шутки капитана «Дара Иисуса», предпочитая лучше служить предметом насмешек, чем объектом преследований.
Пока все как будто складывалось удачно, и брат Томил совсем уже решил, что все обошлось. Однако, когда пилот распахнул люк шаттла и дородный спутник копта, кряхтя, пронес свои телеса через узкий проем, в шлюзовой внезапно появился капитан. Он остановился на пороге, окинул всех холодным взглядом, кивнул прооравшему команду вахтенному офицеру, а затем подошел вплотную к аббату Ноэлю. Смерив его взглядом, он скривил губы в псевдолюбезной усмешечке, совершенно не стараясь скрыть затаенную злобу, и произнес:
– Ну что ж, брат мои, счастливого пути и, надеюсь, вскоре наши пути пересекутся. Я не люблю оставлять за собой неоплаченных долгов, а вам я несколько задолжал.
От того, каким тоном это было сказано, брат Томил почувствовал холодок между лопатками. Похоже, его самые мрачные предположения только что подтверждались. Аббат Ноэль заполучил себе врага, причем врага деятельного, могущественного и упорного. Но копт только улыбнулся и произнес со своей обычной кротостью в голосе:
– Спасибо за добрые пожелания, брат мой. Я с удовольствием встречусь с вами вновь. – Тут он сделал паузу, а затем, опровергая всяческие подозрения в собственном слабоумии, каковые могли возникнуть у менее проницательных, чем брат Томил, свидетелей этого разговора, закончил: – И да благословит вас Господь смирением и верой, ибо кому, как не нам С вами, следует помнить, что все, что мы хотим сотворить, свершается лишь милостью Божией, а не нашими усилиями. А потому результат часто бывает отличен от того, чего нам так желалось.
После чего аббат благословением осенил окаменевшего от ярости капитана, и гибким движением, выдающим большой опыт, скользнул внутрь шаттла.
3
– Вот чертов гяур!
Карим в сердцах отшвырнул кусок пластика, прикрывающий лаз под гору мусора, и свирепо выругался. Он наказал этому сыну собаки сидеть здесь и не высовываться, пока он сам сходит в порт и разузнает, что к чему и что говорят по поводу налета на его духан. И вот теперь, когда он вернулся, христианин куда-то исчез. Карим еще раз выругался, на этот раз используя высшие языковые достижения самих христиан, которые в области ругани, пожалуй, все-таки несколько обошли правоверных, а затем сплюнул, спрашивая себя, почему он не воспользуется ситуацией и, предоставив этого сына собаки, из-за которого лишился своего духана, милости Аллаха, не рванет с Эль-Хадра со всей мочи. А в том, что надо как можно быстрее рвать когти, он уже не сомневался. Его самого искало столько народу, что просто оторопь брала.
Во-первых, его искала полиция якобы для того, чтобы взять показания. Но рвение, с которым толпа сарвази, отродясь не доставлявших себе большего труда, чем лениво провести перед лицом трупа полицейским идентификатором, рыскала по самым темным и грязным закоулкам порта, расспрашивая ошарашенных невиданным зрелищем живого и деятельного полицейского обитателей дна, не встречали ли они в последние двое суток хозяина духана «Аль-акра» или его странного посетителя, наталкивало на мысль, что интерес сарвази лежит несколько в другой плоскости, чем обычное полицейское расследование. И, похоже, этот интерес был необычайно силен. А Кариму за то недолгое время, пока он пребывал в статусе уважаемого духанщика, успели рассказать не одну историю о том, как люди, задержанные полицией в качестве свидетелей, затем куда-то исчезали прямо из здания полицейского управления. После чего (ну как-то так случайно совпадало) у старших полицейских начальников внезапно появлялись деньги на хороший дом или богатую яхту.
Во-вторых, один старый нищий, тоже из бывших солдат, которому Карим частенько дозволял после закрытия духана подобрать остатки со столов, шепнул ему, что портовые банды также развернули за ним настоящую охоту. Сколько обещали за его голову, он не знал, но, судя по тому, что «Бесеерманы» и «Тюраки» даже прекратили свою вяло текущую войну за контроль над территорией, примыкающей к большим грузовым терминалам, а «Акнамуры» резко сократили число проституток на улицах, мобилизовав сутенеров в розыскные группы, обещанная сумма была ошеломляюще большой. Хотя бы в понимании обитателей припортовых трущоб.
И в-третьих, их, несомненно, искали те, кто устроил налет на духан. Во всяком случае, по припортовому кварталу бродили странные люди, которые щедро платили за информацию. Но после того, как трое портовых оборванцев, попытавшихся немного подзаработать на халяву и скинувших этим типам лабуду по поводу того, что они видели Карима с христианином в заброшенных пакгаузах и даже говорили с ними, были найдены с оторванными головами, с ними не очень-то шли на контакт. Хотя Карим был почти уверен, что тот нищий солдат, который сообщил ему о том, что его разыскивают банды, тут же, не успел Карим скрыться за ближайшим углом, рванул к этим странным личностям. Ну что ж, духанщик не был на него в обиде. Такова жизнь. Может, тому повезет и он не присоединится к трем соискателям легких денег, ныне, увы, безголовым.
Карим еще раз внимательно осмотрел мусорную кучу. Судя по ее более-менее естественному виду, а также по оставшимся на месте приметным обломкам, с того момента, как духанщик покинул старика, здесь никто посторонний не появлялся. А это означало, что недостойный сын собаки сам отправился искать приключения на свою задницу…
Они устроили это логово вчера вечером, сразу после того, как выбрались из разрушенных тоннелей. Старик порывался удрать подальше, но Карим, у которого был немалый опыт выслеживания бегущих от погони (именно этим обычно заканчивался любой мятеж в султанате, поскольку султан Кухрум взял себе за правило наказывать каждого, – кто имел отношение к мятежу, а также всех, кто ходил с мятежниками по одной земле, пил одну воду и дышал одним воздухом), настоял на том, чтобы устроиться прямо здесь же, в полусотне шагов от выхода. Эти люди явно были профессионалами и, несомненно, должны были быстро перекрыть любые пути вероятного отхода. Отсюда следовало, что старикан не успеет отойти и на пару кварталов, как будет схвачен. Так что разумнее будет сначала спрятаться здесь, тем более что среди здешних миазмов бесполезен любой ручной «нюхач», и двинуться дальше лишь по прошествии некоторого времени, тщательно изучив обстановку. К тому же желание рвануть как можно дальше от неприятностей – естественно для человека, и бывший чахванжи надеялся, что их преследователи посчитают такой вариант действий старика наиболее вероятным. Поэтому, не найдя их в течение первых нескольких часов, сочтут необходимым серьезно расширять район по иска. А это значит, что плотность поисковой сети резко упадет.
Но сейчас уже можно было сказать, что он ошибся. Ни о каком падении плотности поисковой сети и речи быть не могло. Скорее стоило удивиться, что они еще – не схвачены. Возможно, все дело было в том, что ему удалось на некоторое время направить поиски в другом направлении. Вчера вечером, после того как логовище было готово, Карим разул христианина и проложил запаховый след до ближайшей опоры кольцевого монорельса. Грузовые вагонетки кольцевого монорельса служили в трущобах чем-то вроде аналога общественного транспорта, позволяя относительно быстро и без особых затрат попасть в любую точку трущоб. Районы действующих пакгаузов достаточно хорошо охранялись, но интересы большинства обитателей дна не простирались дальше самих трущоб, а те, чьи интересы требовали присутствия в других местах, всегда имели возможность его себе обеспечить.
Христианина он обнаружил там, где и ожидал. Во втором пакгаузе. Это место было штабом «Бесеерманов». И в том, что этот безмозглый сын собаки попался именно им, была своя логика. Как-никак этот район порта всегда считался их вотчиной. Карим платил им определенную мзду «за охрану». Но с него брали по-божески. Как с новичка и как с бывшего солдата. Банды, как правило, уважали тех, кому удалось выжить в пекле беспрерывных войн и мятежей, сотрясавших султанат все время правления султана Kyxpyмa.
Духанщик, еле слышно кряхтя, забрался на карниз, осторожно прошел над входным порталом и перебрался на балку перекрытия. В штабе «Бесеерманов» было бы пусто, если не считать христианина, при – вязанного к выпотрошенной стойке из-под аппаратуры контроля климатических параметров, и двоих охранников. Один развалился в продавленном кресле и, позевывая и почесываясь, пялился в почти севший экран портативного монитора. А второй развлекался тем, что водил по шее пленника отключенным лезвием виброножа и хохотал как сумасшедший, наблюдая, как тот корчится и выворачивает шею. По-видимому, вся верхушка банды, прихватив внушительные силы поддержки, отправилась торговаться с заказчиками, собираясь вытянуть из них побольше денег. Но, судя по тому, что Карим уже успел услышать про этих людей, они не очень-то жаловали любителей халявы. Поэтому жадность «Бесеерманов» вполне могла выйти им боком. Судя же по скуке, которая была написана на рожах обоих охранников, основная масса банды отсутствовала слишком долго, что подтверждало его опасения, резко повышая вероятность того, что вместо «Бесеерманов» здесь могут появиться сами преследователи.
Однако сейчас необходимо было воспользоваться моментом. Карим осторожно двинулся вперед, стараясь не задеть и не скинуть вниз ничего из того мусора, которым была усыпана балка. Спустя пару минут он оказался прямо над толстяком, сидящим в кресле. Остановившись, Карим размотал поясной платок и вытащил тонкий и длинный метательный нож. Посетовав про себя, что он уже полгода не брал его в руки (ну да кто мог предположить, что уважаемому духанщику, исправно платящему все местные «налоги», может вновь понадобиться столь специфичный навык), старый чахванжи перехватил нож за кончик узкого лезвия, перенес тяжесть тела на левую ногу и с коротким выдохом выбросил правую руку в сторону придурка с виброножом.
1 2 3 4 5 6
Аббат Самуил бросил на прибывших оценивающий взгляд, мельком скользнув глазами по кислой физиономии брата Томила и задержавшись на остальных, а затем склонил голову в коротком поклоне, в котором явно сквозила нотка пренебрежения.
– Я – настоятель и капитан этого корабля. Его преосвященство попросил меня подбросить вас до Келеньи и Симарона. Я сделаю это. Только по пути мы зайдем на Таврос. Поэтому до Келеньи вы доберетесь только во вторник.
Брат Томил ахнул. Переговоры с ректорами семи крупнейших университетов Келеньи были назначены на утро понедельника. А все знали, как щепетильны келенийцы в вопросах соблюдения протокола. Тем более ученые подобного ранга. Брату Томилу пришлось приложить гигантские усилия и заручиться поддержкой всех опекунских советов только для того, чтобы хотя бы идея такой совместной встречи не была отвергнута с порога. В принципе, можно было, конечно, ограничиться и двусторонними встречами, но аббат Ноэль тонко заметил, что склонить к участию в проекте столь неординарные личности на совместной встрече будет значительно легче. Вряд ли кто-либо из ректоров сможет спокойно принять возможное единоличное участие конкурента в подобном проекте. Но если они опоздают, то даже о двусторонних встречах можно будет забыть. По-видимому, это хорошо понимал и аббат Ноэль. Он сделал шаг вперед и заговорил:
– Прошу простить меня, брат мой, но это совершенно невозможно. Мы должны прибыть на Келенью не позже раннего утра понедельника.
Аббат Самуил скривил губы в саркастической улыбке:
– Прошу простить МЕНЯ, брат мой (формально аббат Ноэль имел право на такое обращение, поскольку обладал одинаковым статусом с аббатом Самуилом, но вряд ли кто в здравом уме и твердой памяти мог поставить на одну доску захудалого провинциального аббата и капитана боевого корабля-монастыря), но мы пойдем на Келенью только тогда, когда Я это решу. – И он замолчал, насмешливо глядя на аббата Ноэля.
Аббат невозмутимо кивнул, будто и не заметив в тоне капитана нарочитого ерничанья:
– Дело в том, брат мой, что нам совершенно необходимо попасть на Келенью именно в то время, которое я указал. Если мы прибудем позже, наша поездка будет лишена всякого смысла. – Он сделал паузу, устремив на капитана кроткий и ожидающий взгляд. Причем НАСТОЛЬКО кроткий, что брат Томил готов был расценить его как некую изощренную форму издевательства. Но аббат Самуил, по-видимому, этого не понял, поскольку продолжал смотреть на гостя все тем же насмешливым взглядом, в котором к тому же уже вовсю сквозило презрение.
В шлюзовой повисла напряженная тишина. Брат Томил ждал, сколько мог, стараясь максимально оттянуть момент, когда ему самому придется выйти на сцену и столкнуться с аббатом Самуилом, но пауза уже затянулась настолько, что стала просто неприличной. Поэтому он вздохнул и открыл рот, собираясь вмешаться. Но тут копт выдал такое, что еще больше укрепило брата Томила в его предположениях. Аббат огорченно вздохнул и, разведя руками, покаянно произнес:
– Ну что ж, брат мой, в таком случае мы вынуждены отказаться от предложения его преосвященства воспользоваться вашей любезностью и вернуться обратно на Новый Ватикан.
Во взгляде аббата Самуила появилось недоумение. Брат Томил тоже не совсем понял ход мыслей своего попутчика, однако с непроницаемым лицом склонил голову в согласном поклоне. Между тем тот продолжил:
– К сожалению, теперь мы сможем успеть на Келенью только на коммерческом курьере, и это практически исчерпает выделенные нам его преосвященством средства. – Тут он сделал паузу и, повернувшись в сторону брата Томила, закончил: – Так что после прибытия на Келенью я попрошу вас связаться с кардиналом Макгуином и объяснить наши затруднения. Думаю, он не откажется помочь нам в решении столь неожиданных финансовых проблем.
Аббат Самуил оторопело вытаращился на копта. И те несколько мгновений, пока его лицо сохраняло подобное выражение, показались брату Томилу лучшей наградой за все унижения, которые ему пришлось вынести со стороны аббата Самуила. Продолжение оказалось ничуть не хуже. Аббат Самуил побагровел, бросил бешеный взгляд на стоящего рядом дьякона-лейтенанта, а затем с натугой произнес:
– Ладно, аббат, не надо никаких курьеров. Я доставлю вас на Келенью тогда, когда вам надо.
После чего резко развернулся на каблуках и удалился из шлюзовой камеры.
Полет на Келенью, к удивлению брата Томила, прошел относительно спокойно. Каюты, которые им отвели, назвать офицерскими можно было с очень большой натяжкой. Они располагались в дальнем конце корабля, за десантной палубой и, скорее всего, предназначались для размещения офицеров десантного наряда или, возможно, штатского персонала, обслуживающего двигатели. От них до офицерской кают-компании было семь палуб. Если бы аббат Самуил настоял на их непременном присутствии на приеме пищи (что он непременно сделал бы, если бы не конфуз при встрече), то им пришлось бы выходить из кают как минимум за полчаса до назначенного времени. Однако теперь капитан был, похоже, совсем не против того, чтобы они принимали пищу в своих каютах. Так что с аббатом Самуилом они встречались только на утренней и вечерней мессе, на которых обязаны были присутствовать все находящиеся на корабле, не занятые на вахте.
На парковочную орбиту вокруг планеты они вышли в понедельник в три часа сорок минут утра по среднекеленийскому времени. Когда брат Томил прибыл в шлюзовую камеру челнока, аббат Ноэль со своим спутником были уже там. Как сообщил вахтенный офицер, обмен формальностями с поверхностью был завершен еще несколько минут назад, и диспетчерская уже предоставила им посадочный коридор.
Монаху не терпелось покинуть борт корабля. Все это время он ожидал от аббата Самуила какой-нибудь ответной пакости. Но тот, казалось, совершенно забыл об их существовании. И на мессах старался вообще не смотреть в ту сторону, где они молились. Это было несколько необычно, поскольку аббат Самуил был известен в военной епархии своей злопамятностью. Рассказывали, что считавшееся высшим грехом самоубийство дьякона-инженера Костакиса, старшего двигателиста монастыря «Трон Господень», имеет к аббату Самуилу самое прямое отношение. Когда Костакис служил на «Даре Иисуса», они с капитаном не сошлись характерами. И аббат Самуил сначала выжил его с корабля, а затем вообще сжил со свету. Именно поэтому и сам брат Томил старался не реагировать на грубые шутки капитана «Дара Иисуса», предпочитая лучше служить предметом насмешек, чем объектом преследований.
Пока все как будто складывалось удачно, и брат Томил совсем уже решил, что все обошлось. Однако, когда пилот распахнул люк шаттла и дородный спутник копта, кряхтя, пронес свои телеса через узкий проем, в шлюзовой внезапно появился капитан. Он остановился на пороге, окинул всех холодным взглядом, кивнул прооравшему команду вахтенному офицеру, а затем подошел вплотную к аббату Ноэлю. Смерив его взглядом, он скривил губы в псевдолюбезной усмешечке, совершенно не стараясь скрыть затаенную злобу, и произнес:
– Ну что ж, брат мои, счастливого пути и, надеюсь, вскоре наши пути пересекутся. Я не люблю оставлять за собой неоплаченных долгов, а вам я несколько задолжал.
От того, каким тоном это было сказано, брат Томил почувствовал холодок между лопатками. Похоже, его самые мрачные предположения только что подтверждались. Аббат Ноэль заполучил себе врага, причем врага деятельного, могущественного и упорного. Но копт только улыбнулся и произнес со своей обычной кротостью в голосе:
– Спасибо за добрые пожелания, брат мой. Я с удовольствием встречусь с вами вновь. – Тут он сделал паузу, а затем, опровергая всяческие подозрения в собственном слабоумии, каковые могли возникнуть у менее проницательных, чем брат Томил, свидетелей этого разговора, закончил: – И да благословит вас Господь смирением и верой, ибо кому, как не нам С вами, следует помнить, что все, что мы хотим сотворить, свершается лишь милостью Божией, а не нашими усилиями. А потому результат часто бывает отличен от того, чего нам так желалось.
После чего аббат благословением осенил окаменевшего от ярости капитана, и гибким движением, выдающим большой опыт, скользнул внутрь шаттла.
3
– Вот чертов гяур!
Карим в сердцах отшвырнул кусок пластика, прикрывающий лаз под гору мусора, и свирепо выругался. Он наказал этому сыну собаки сидеть здесь и не высовываться, пока он сам сходит в порт и разузнает, что к чему и что говорят по поводу налета на его духан. И вот теперь, когда он вернулся, христианин куда-то исчез. Карим еще раз выругался, на этот раз используя высшие языковые достижения самих христиан, которые в области ругани, пожалуй, все-таки несколько обошли правоверных, а затем сплюнул, спрашивая себя, почему он не воспользуется ситуацией и, предоставив этого сына собаки, из-за которого лишился своего духана, милости Аллаха, не рванет с Эль-Хадра со всей мочи. А в том, что надо как можно быстрее рвать когти, он уже не сомневался. Его самого искало столько народу, что просто оторопь брала.
Во-первых, его искала полиция якобы для того, чтобы взять показания. Но рвение, с которым толпа сарвази, отродясь не доставлявших себе большего труда, чем лениво провести перед лицом трупа полицейским идентификатором, рыскала по самым темным и грязным закоулкам порта, расспрашивая ошарашенных невиданным зрелищем живого и деятельного полицейского обитателей дна, не встречали ли они в последние двое суток хозяина духана «Аль-акра» или его странного посетителя, наталкивало на мысль, что интерес сарвази лежит несколько в другой плоскости, чем обычное полицейское расследование. И, похоже, этот интерес был необычайно силен. А Кариму за то недолгое время, пока он пребывал в статусе уважаемого духанщика, успели рассказать не одну историю о том, как люди, задержанные полицией в качестве свидетелей, затем куда-то исчезали прямо из здания полицейского управления. После чего (ну как-то так случайно совпадало) у старших полицейских начальников внезапно появлялись деньги на хороший дом или богатую яхту.
Во-вторых, один старый нищий, тоже из бывших солдат, которому Карим частенько дозволял после закрытия духана подобрать остатки со столов, шепнул ему, что портовые банды также развернули за ним настоящую охоту. Сколько обещали за его голову, он не знал, но, судя по тому, что «Бесеерманы» и «Тюраки» даже прекратили свою вяло текущую войну за контроль над территорией, примыкающей к большим грузовым терминалам, а «Акнамуры» резко сократили число проституток на улицах, мобилизовав сутенеров в розыскные группы, обещанная сумма была ошеломляюще большой. Хотя бы в понимании обитателей припортовых трущоб.
И в-третьих, их, несомненно, искали те, кто устроил налет на духан. Во всяком случае, по припортовому кварталу бродили странные люди, которые щедро платили за информацию. Но после того, как трое портовых оборванцев, попытавшихся немного подзаработать на халяву и скинувших этим типам лабуду по поводу того, что они видели Карима с христианином в заброшенных пакгаузах и даже говорили с ними, были найдены с оторванными головами, с ними не очень-то шли на контакт. Хотя Карим был почти уверен, что тот нищий солдат, который сообщил ему о том, что его разыскивают банды, тут же, не успел Карим скрыться за ближайшим углом, рванул к этим странным личностям. Ну что ж, духанщик не был на него в обиде. Такова жизнь. Может, тому повезет и он не присоединится к трем соискателям легких денег, ныне, увы, безголовым.
Карим еще раз внимательно осмотрел мусорную кучу. Судя по ее более-менее естественному виду, а также по оставшимся на месте приметным обломкам, с того момента, как духанщик покинул старика, здесь никто посторонний не появлялся. А это означало, что недостойный сын собаки сам отправился искать приключения на свою задницу…
Они устроили это логово вчера вечером, сразу после того, как выбрались из разрушенных тоннелей. Старик порывался удрать подальше, но Карим, у которого был немалый опыт выслеживания бегущих от погони (именно этим обычно заканчивался любой мятеж в султанате, поскольку султан Кухрум взял себе за правило наказывать каждого, – кто имел отношение к мятежу, а также всех, кто ходил с мятежниками по одной земле, пил одну воду и дышал одним воздухом), настоял на том, чтобы устроиться прямо здесь же, в полусотне шагов от выхода. Эти люди явно были профессионалами и, несомненно, должны были быстро перекрыть любые пути вероятного отхода. Отсюда следовало, что старикан не успеет отойти и на пару кварталов, как будет схвачен. Так что разумнее будет сначала спрятаться здесь, тем более что среди здешних миазмов бесполезен любой ручной «нюхач», и двинуться дальше лишь по прошествии некоторого времени, тщательно изучив обстановку. К тому же желание рвануть как можно дальше от неприятностей – естественно для человека, и бывший чахванжи надеялся, что их преследователи посчитают такой вариант действий старика наиболее вероятным. Поэтому, не найдя их в течение первых нескольких часов, сочтут необходимым серьезно расширять район по иска. А это значит, что плотность поисковой сети резко упадет.
Но сейчас уже можно было сказать, что он ошибся. Ни о каком падении плотности поисковой сети и речи быть не могло. Скорее стоило удивиться, что они еще – не схвачены. Возможно, все дело было в том, что ему удалось на некоторое время направить поиски в другом направлении. Вчера вечером, после того как логовище было готово, Карим разул христианина и проложил запаховый след до ближайшей опоры кольцевого монорельса. Грузовые вагонетки кольцевого монорельса служили в трущобах чем-то вроде аналога общественного транспорта, позволяя относительно быстро и без особых затрат попасть в любую точку трущоб. Районы действующих пакгаузов достаточно хорошо охранялись, но интересы большинства обитателей дна не простирались дальше самих трущоб, а те, чьи интересы требовали присутствия в других местах, всегда имели возможность его себе обеспечить.
Христианина он обнаружил там, где и ожидал. Во втором пакгаузе. Это место было штабом «Бесеерманов». И в том, что этот безмозглый сын собаки попался именно им, была своя логика. Как-никак этот район порта всегда считался их вотчиной. Карим платил им определенную мзду «за охрану». Но с него брали по-божески. Как с новичка и как с бывшего солдата. Банды, как правило, уважали тех, кому удалось выжить в пекле беспрерывных войн и мятежей, сотрясавших султанат все время правления султана Kyxpyмa.
Духанщик, еле слышно кряхтя, забрался на карниз, осторожно прошел над входным порталом и перебрался на балку перекрытия. В штабе «Бесеерманов» было бы пусто, если не считать христианина, при – вязанного к выпотрошенной стойке из-под аппаратуры контроля климатических параметров, и двоих охранников. Один развалился в продавленном кресле и, позевывая и почесываясь, пялился в почти севший экран портативного монитора. А второй развлекался тем, что водил по шее пленника отключенным лезвием виброножа и хохотал как сумасшедший, наблюдая, как тот корчится и выворачивает шею. По-видимому, вся верхушка банды, прихватив внушительные силы поддержки, отправилась торговаться с заказчиками, собираясь вытянуть из них побольше денег. Но, судя по тому, что Карим уже успел услышать про этих людей, они не очень-то жаловали любителей халявы. Поэтому жадность «Бесеерманов» вполне могла выйти им боком. Судя же по скуке, которая была написана на рожах обоих охранников, основная масса банды отсутствовала слишком долго, что подтверждало его опасения, резко повышая вероятность того, что вместо «Бесеерманов» здесь могут появиться сами преследователи.
Однако сейчас необходимо было воспользоваться моментом. Карим осторожно двинулся вперед, стараясь не задеть и не скинуть вниз ничего из того мусора, которым была усыпана балка. Спустя пару минут он оказался прямо над толстяком, сидящим в кресле. Остановившись, Карим размотал поясной платок и вытащил тонкий и длинный метательный нож. Посетовав про себя, что он уже полгода не брал его в руки (ну да кто мог предположить, что уважаемому духанщику, исправно платящему все местные «налоги», может вновь понадобиться столь специфичный навык), старый чахванжи перехватил нож за кончик узкого лезвия, перенес тяжесть тела на левую ногу и с коротким выдохом выбросил правую руку в сторону придурка с виброножом.
1 2 3 4 5 6