становилось еще противнее и холоднее. Тогда Таня откинула одеяло и торопливо вскочила, мечтая поскорее нырнуть в квартиру, в тепло.
Она дернула дверь один раз, другой, третий, но та не поддалась. Встав на цыпочки, Таня обнаружила, что нижний шпингалет задвинут. Пипа опять взялась за старое. В последний раз она заперла Таню на лоджии в начале весны, та простудилась и полтора месяца провела в больнице с воспалением легких. Впрочем, время в больнице было не таким уж и плохим, хотя ей ежедневно делали уколы и даже ставили капельницу. Там она, во всяком случае, была в тепле и ее никто не шпынял по тридцать раз на дню. И вот теперь снова...
Таня принялась стучать в стекло, но Дурневы крепко спали в соседней комнате. Разбудить их смогла бы только взорвавшаяся в кухне бочка с порохом. Что касается Пипы, то, хотя ее кровать и была совсем рядом, она только хихикала и строила Тане отвратительные гримасы. Впрочем, никакая гримаса, даже самая противная, не была столь же противной, как ее собственное лошадиное лицо (наследство от папы Германа) с мигавшими на нем круглыми рыбьими глазами (подарок от мамы Нинели).
– Эй ты, страшилище, открой сейчас же! – крикнула Таня Пипе.
– Размечталась! Сиди там и мерзни. Все равно тебя когда-нибудь посадят в тюрьму, как и твоего папашу... А мне противно: не хочу, чтобы ты бродила по квартире. Еще украдешь что-нибудь, – фыркнула Пипа.
Она достала из ящика стола фотографию в рамке и, плюхнувшись обратно на кровать, стала ее рассматривать. Таня не знала, кто на этой фотографии, потому что Пипа постоянно запирала ее и никогда даже случайно не поворачивала рамку лицевой стороной. Наверняка Таня знала только то, что Пипа без памяти влюблена в того, кто на этом снимке, причем влюблена так, что глазеет на него не меньше чем по часу в день.
– Давай, давай! Покажи ему свои прыщи! – крикнула ей Таня.
Пипа яростно засопела.
– Давай, давай! Смотри только нос не отсопи! – ежась от холод а, снова крикнула Таня.
Давая этот совет, она шарила глазами по балкону, прикидывая, нельзя ли чем-нибудь запустить в Пипу. А если запустить нечем, то нет ли хотя бы подходящей веревки, чтобы, сделав петлю, свесить ее из форточки и подцепить шпингалет.
Дурневы никогда не говорили Тане правды о ее родителях. Им доставляло удовольствие дразнить девочку рассказами о том, что ее папу посадили в тюрьму, а ее мама умерла, побираясь на вокзале. Саму же Таню дядя Герман и тетя Нинель взяли якобы из жалости. «И разумеется, мы ошиблись! Ты оказалась еще большая хамка, чем был твой папаша!» – обязательно добавлял дядя Герман.
И это была наглая ложь – Таня не была хамкой, хотя постоять за себя умела. Маленькая, быстрая, бойкая, с мелкими кудряшками, она ухитрялась быть сразу везде. Ее острый язычок резал как бритва.
«Этой палец в рот не клади!» – признавала иногда Нинель, которая сама запросто кому угодно могла отгрызть руку по локоть да еще и сказать, что невкусно. На самом деле Таня вовсе не была вредной, просто с Дурневыми, ежесекундно унижавшими ее, иначе было не выжить.
С середины весны и до середины осени Дурневы заставляли Таню спать на застекленной лоджии, и лишь когда становилось совсем холодно, ей позволялось перелечь в самую дальнюю и темную комнату квартиры Дурневых. В ту комнату, где в обычное время стоял пылесос, лестница-стремянка и жила злобная такса по имени Полтора Километра. Эта старая кривоногая колбаса ненавидела девочку так же сильно, как и сами Дурневы, и, выслуживаясь перед хозяевами, вечно висла у нее на пятках.
С того дня, когда Герман и его супруга обнаружили на своей площадке футляр от контрабаса, прошло десять лет. Снова была осень, но уже не яркая и радостная, как тогда, а хмурая и дождливая. Ночью были заморозки, и по утрам на застекленной лоджии повисали сосульки. Точно такой же лед образовывался и на тонком матрасе девочки, и на ее одеяле. Возможно, Дурневы и позволили бы Тане снова перелечь в комнатку, если бы не недавно сделанный ремонт.
– Только представлю, что эта неряха лежит на новой кровати и трогает пальцами наши новые обои, мне просто кусок в горло не лезет, – заявляла тетя Нинель.
– Да, жаль, что мы выбросили старый диван... Но, наверно, она сможет спать на полу, на своем матрасе, – великодушно говорил дядя Герман, когда бывал в хорошем настроении. Однако случалось это крайне редко, потому что хорошее настроение у него было лишь одно, а дурных, как известно, сто семнадцать... То, что несколько лет назад дядя Герман стал депутатом и даже возглавил комиссию «Сердечная помощь детям и инвалидам», очень мало его изменило. Он даже, пожалуй, стал еще противнее. А тут к тому же новые выборы на носу! Дядя Герман ходил все время хмурый и озабоченный и, только выходя на улицу, с омерзением натягивал на себя улыбку, как натягивают старые и не очень чистые носки. От постоянной озабоченности он еще больше высох. Даже уличные собаки поджимали хвосты и жалобно выли, когда дядя Герман проходил мимо.
Так и не сумев найти на лоджии ничего, что позволило бы дотянуться до шпингалета, Таня слегка приуныла. Упрашивать же Пипу открыть ей она не собиралась, чтобы не доставлять той дополнительного удовольствия.
«Ну ничего, чучундра! Ты у себя еще обнаружишь в ближайшем домашнем сочинении пять лишних ошибок!» – мстительно подумала она.
Таня закуталась в одеяло, прижалась лбом к стеклу и стала смотреть во двор. Внизу, мелкие, как жуки, стояли автомобили. Серебрились крыши гаражей-ракушек. Невыспавшийся дворник назло всем, кто еще спит, громыхал крышкой мусорного бака.
«Вот если бы я могла летать! Я бы открыла окно, раскинула руки и улетела далеко-далеко отсюда, за сотни, за тысячи километров, туда, где мой папа! А крылья бы у меня были ну как тот лист, к примеру...» – тоскливо подумала Таня.
Под ее взглядом большой красный лист, дрожавший на отставленной ветке клена, неожиданно сорвался, взмыл вверх на целых три этажа и приклеился к стеклу с другой стороны прямо напротив ее лица. Пока девочка соображала, как могло случиться, что лист, вместо того чтобы лететь вниз, полетел наверх, шпингалет громко клацнул, как затвор винтовки.
Обернувшись, Таня увидела тетю Нинель в ночной рубашке. Протирая глаза, тетя брезгливо смотрела на нее. За прошедшие десять лет она растолстела втрое и могла ездить теперь только в грузовом лифте. Чтобы она протискивалась в кухню, пришлось расширять дверь.
– Чего ты тут торчишь? – с подозрением спросила тетя Нинель.
– А что, нельзя, что ли?.. Меня ваша Пипа заперла, – растерялась Таня. С Дурневыми она вечно ощущала себя виноватой. Вероятно, к этому они и стремились, день за днем, год за годом отравляя ее существование.
– Не смей врать, неблагодарная дрянь! – рявкнула тетя Нинель, как будто не она только что открывала шпингалет. – Что это за «ваша Пипа»? И это после того, как сестра подарила тебе на день рождения свой любимый пенал?
Таня хотела сказать, что пенал был старым, а ручки все либо мазали, либо вообще не писали, но решила, что лучше будет промолчать. Тем более что на следующий день Пипа нарочно изрезала пенал лезвием.
– Что молчишь? Думаешь, мне приятно с тобой разговаривать? Марш на кухню перебирать гречку! Лопать любишь – люби и готовить! – рассердилась тетя.
Прошмыгнув мимо нее, Таня пошла на сиявшую небесно-голубым кафелем кухню Дурневых и, высыпав гречку на стол, стала отсеивать темные зерна. По правде сказать, гречка была довольно чистой, но дядя Герман и тетя Нинель были помешаны на экологически чистой еде, сверхчистой воде и прочих подобных затеях. Одних только фильтров у них на кухне стояло целых семь штук.
Правда, Таню Дурневы все равно заставляли пить из-под крана, чтобы не тратить на нее картриджи для фильтров. Однако и Таня не оставалась в долгу, периодически подливая им в чайник воды из бачка унитаза.
Неохотно перебирая гречку, девочка изредка поднимала голову и искоса поглядывала на свое отражение в большой никелированной вытяжке над плитой. Вытяжка была новой, как и кухня, и в ней все отражалось, как в зеркале, но только не плоско, а выпукло.
То ли вытяжка льстила, то ли Таня действительно выглядела значительно лучше Пипы. Складная, озорная, быстроглазая... Вот только небольшая родинка на кончике носа придавала ей не то загадочный, не то залихватский вид.
Сколько долгих минут, особенно в первом-втором классе, когда ее жутко дразнили и обижали из-за этой родинки, девочка рассматривала ее в зеркало! И чем дольше рассматривала, тем чаще ей приходило в голову, что ни у кого больше она не видела похожих родинок. Ее родинка иногда меняла цвет, становясь то розовой и незаметной, то почти черной. Она могла уменьшаться и увеличиваться в размерах. Всякий раз, когда Таня должна была заболеть, или незадолго перед крупной неприятностью родинка начинала пульсировать и даже сильно печь, будто ее прижгли горячим гвоздем. И наконец совсем рядом с родинкой можно было разглядеть шрам, состоящий из двух крошечных точек. А не укус ли это, и если да, то чей? Может, и сама родинка возникла от укуса?
На кухню заглянула тетя Нинель. Ее громоздкая туша нависла над девочкой, как железобетонная плита.
– Чего копаешься? Перебрала гречку? Из этой кучки сваришь нам, а из этих черных точечек можешь себе чего-нибудь приготовить. И не стесняйся. Если нужен будет хлеб, возьми тот, что остался от гостей. Плесень на нем можно запросто срезать.
За завтраком, кроме каши, Дурневы ели красную икру и бутерброды с осетриной. Таня же уныло сидела на табуретке рядом с собачьей миской и жевала черствый, почти каменный хлеб. Причем, когда она начинала двигаться, такса Полтора Километра рычала и повисала зубами у нее на тапке.
– Не смей дразнить собаку! – взвизгивала тетя Нинель, а довольная Пипа незаметно болтала под столом ногами, стараясь разозлить таксу еще больше.
Неожиданно из тщедушной груди дяди Германа, мешавшего ложечкой в чае, исторгся душераздирающий вздох.
– Пожалуйста, не кричите! У меня ужасно болит голова. Мне приснился кошмарный сон, – умоляюще попросил он.
Едва он это произнес, как тетя Нинель и Пипа мгновенно замолчали, и даже Полтора Километра, эта злобная ревматическая моська, перестала рычать. Дело в том, что дяде Герману НИКОГДА В ЖИЗНИ не снились сны. Во всяком случае, прежде он о них не говорил.
– Что же ты видел, пампушечка? – Тетя Нинель иногда называла своего мужа пампушечкой, хотя правильнее было бы называть его «скелетошечкой».
Вот и теперь, переделав про себя «пампушечку» в «скелетошечку», Таня тихонько засмеялась и тотчас испуганно оглянулась. Нет, никто не заметил, все пораженно глазели на сновидца дядю Германа.
Дурнев тревожно покосился на окно.
– Мне приснилась старуха, – сказал он полушепотом. – Жуткая старуха, которую прислали нам в картонной коробке. Старуха с красными глазами и отвратительной слюнявой челюстью. Она протянула руки... руки были у нее ОТДЕЛЬНО, не крепились к телу... схватила меня за шею костлявыми пальцами и потребовала...
– Мамочки! Что? – пискнула Пипа, роняя изо рта кусочек осетрины, упавший точно на нос таксе.
– Она сказала: «Отдай мне то, что она прячет!»
– Отдай что?
– Я откуда знаю что? Я даже не знаю, кто такая «она»! – огрызнулся дядя Герман. Он хотел добавить что-то еще, но внезапно Пипа оглушительно взвизгнула:
– Эй! Эта дура чуть не опрокинула стол! Я ошпарилась чаем!!!
Оба старших Дурнева разом повернулись и уставились на Таню. Пипа продолжала отвратительно визжать, голося, что ее надо срочно в больницу и что она не чувствует ног. Таня сидела как в тумане, не понимая, что случилось и почему все на нее смотрят. А потом вдруг ощутила, что сжимает руками столешницу. Так вот почему визжит Пипа – она, Таня, зачем-то схватилась за стол и, резко дернув его, ошпарила ее чаем!
Тетя Нинель яростно повернулась. Табуретка под ней – одна из новых, недавно купленных табуреток – оглушительно треснула.
– Не разозли ты меня, я бы ее не сломала! А ну марш одеваться и в школу!! – закричала она на Таню.
Девочка встала и, не понимая, отчего у нее так кружится голова, пошла в комнату. Она только что поняла, что все случилось в тот миг, когда дядя Герман упомянул о желтой старухе и ее словах: «Отдай мне то, что она прячет!»
* * *
В школу в этот день Таня отправилась одна. Пипа воспользовалась случаем, чтобы свалить все на ожог, и осталась дома смотреть телевизор.
– Мама! Папа! Из-за этой припадочной я не могу пойти на контрольную! Теперь у меня в четверти точно будет трояк! Это ей, этой идиотке, надо сказать спасибо! Из-за нее я плохо учусь! – вопила она, хотя Таня прекрасно знала, что Пипа видела контрольную в гробу в белых тапочках. К тому же чай вовсе не был таким уж горячим, и если надутая дочка дяди Германа и тети Нинели и обожглась, то только в своем воображении.
Но самое досадное, что и дядя Герман и тетя Нинель верили каждому слову своей дочурки.
– Ох, Пипочка, ну что же я могу сделать с этой уголовницей? Ты же знаешь, мы пока не можем отдать ее в детский дом, а в колонию до четырнадцати лет не берут! – причитала тетя Нинель, когда Таня, одетая в нелепую малиново-серую куртку, у которой вместо пуговиц было какое-то уродство – не то розочки, не то луковицы, – стояла в коридоре.
– Ерунда, – не выдержала Таня. – Если у нее и будет трояк, то лишь потому, что у нее пар в журнале больше, чем прыщей. Вы когда-нибудь видели человека, который «овощ» пишет не только с мягким знаком, но и в два слова?
– Не смей выступать! А как, по-твоему, он пишется, без мягкого знака, что ли? Все, сил моих больше нет! То ко мне прикатываются на прием какие-то грязные симулянты, прикидывающиеся инвалидами лишь на том основании, что у них нет рук и ног, то это маленькое чудовище... Не могу больше, ухожу... – простонал дядя Герман и, стиснув руками виски, отправился к себе в кабинет.
Тетя Нинель надвинулась на Таню, наклонилась к ней и, с ненавистью прожигая ее маленькими, утопавшими в толстых щеках глазками, зашипела как змея:
– Ты за это поплатишься! Поплатишься! Теперь я уж точно вышвырну из дома твой идиотский футляр от контрабаса!
Тане почудилось, точно ее ткнули раскаленной спицей. Тетя Нинель сумела найти самое больное ее место. Уж лучше бы она сто раз назвала ее тупицей или дегенераткой – уж к этому-то она привыкла, – но выбросить футляр...
– Только попробуйте его тронуть! – крикнула Таня. Старый футляр от контрабаса, лежавший в шкафу на застекленной лоджии, был единственной вещью, которая полностью и безраздельно принадлежала ей в доме Дурневых. Сложно сказать, почему дядя Герман и тетя Нинель до сих пор его не выбросили. Странно и другое – почему они никогда не говорили Тане о том, каким образом этот футляр оказался у них в квартире и кто, плача от голода, лежал в нем.
– Это уж я буду решать, милочка! Можешь не сомневаться: твой футляр сегодня же будет на помойке! А теперь марш в школу! – удовлетворенно фыркнула тетя Нинель.
Пипа, маячившая у мамаши за спиной, торжествующе высунула длинный язык цвета непроваренной ливерной колбасы. У Тани перед глазами запрыгали разноцветные пятна. Чтобы не упасть, она оперлась о притолоку. Лицо тети Нинели показалось ей вылепленным из сала.
– Если... если вы выбросите его, я уйду из дома! Я буду жить где угодно, на вокзале, в лесу! Слышите? Слышите? – крикнула она.
Тетя Нинель на мгновение растерялась. Она и не подозревала, что Таня может так взорваться. Обычно девочка все терпела молча. К тому же жене дяди Германа пришло в голову, что, если девочка будет жить на вокзале, об этом разнюхают репортеры и это помешает дальнейшему продвижению ее супруга в депутатской комиссии «Сердечная помощь детям и инвалидам». А если учесть, что через два месяца выборы, скандал тем более не нужен.
– Очень испугала... Да живи ты хоть на помойке! А футляр я все-таки вышвырну не сегодня, так завтра. Нечего такому страшилищу делать в нашей квартире, – буркнула тетя Нинель уже не так яростно, скорее просто чтобы сразу не сдавать позиций, и, грузно повернувшись на толстых пятках, отправилась на кухню.
Таня же подобрала портфель с учебниками – кошмарный тесный портфель, на котором была изображена лупоглазая кукла и который годился самое большее для первого класса, – и вышла на площадку.
Дожидаясь лифта, она слышала, как истерично визжит Пипа, а тетя Нинель, оправдываясь, лепечет ей:
– Ну что я могу? Нам сейчас совсем не надо скандала. Ты же знаешь, у папы скоро выборы! Он такой беспокойный, такой нервный, а тут еще эти постоянные просители притаскиваются к нему на прием!
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Таня Гроттер - 1. Таня Гроттер и магический контрабас'
1 2 3 4 5
Она дернула дверь один раз, другой, третий, но та не поддалась. Встав на цыпочки, Таня обнаружила, что нижний шпингалет задвинут. Пипа опять взялась за старое. В последний раз она заперла Таню на лоджии в начале весны, та простудилась и полтора месяца провела в больнице с воспалением легких. Впрочем, время в больнице было не таким уж и плохим, хотя ей ежедневно делали уколы и даже ставили капельницу. Там она, во всяком случае, была в тепле и ее никто не шпынял по тридцать раз на дню. И вот теперь снова...
Таня принялась стучать в стекло, но Дурневы крепко спали в соседней комнате. Разбудить их смогла бы только взорвавшаяся в кухне бочка с порохом. Что касается Пипы, то, хотя ее кровать и была совсем рядом, она только хихикала и строила Тане отвратительные гримасы. Впрочем, никакая гримаса, даже самая противная, не была столь же противной, как ее собственное лошадиное лицо (наследство от папы Германа) с мигавшими на нем круглыми рыбьими глазами (подарок от мамы Нинели).
– Эй ты, страшилище, открой сейчас же! – крикнула Таня Пипе.
– Размечталась! Сиди там и мерзни. Все равно тебя когда-нибудь посадят в тюрьму, как и твоего папашу... А мне противно: не хочу, чтобы ты бродила по квартире. Еще украдешь что-нибудь, – фыркнула Пипа.
Она достала из ящика стола фотографию в рамке и, плюхнувшись обратно на кровать, стала ее рассматривать. Таня не знала, кто на этой фотографии, потому что Пипа постоянно запирала ее и никогда даже случайно не поворачивала рамку лицевой стороной. Наверняка Таня знала только то, что Пипа без памяти влюблена в того, кто на этом снимке, причем влюблена так, что глазеет на него не меньше чем по часу в день.
– Давай, давай! Покажи ему свои прыщи! – крикнула ей Таня.
Пипа яростно засопела.
– Давай, давай! Смотри только нос не отсопи! – ежась от холод а, снова крикнула Таня.
Давая этот совет, она шарила глазами по балкону, прикидывая, нельзя ли чем-нибудь запустить в Пипу. А если запустить нечем, то нет ли хотя бы подходящей веревки, чтобы, сделав петлю, свесить ее из форточки и подцепить шпингалет.
Дурневы никогда не говорили Тане правды о ее родителях. Им доставляло удовольствие дразнить девочку рассказами о том, что ее папу посадили в тюрьму, а ее мама умерла, побираясь на вокзале. Саму же Таню дядя Герман и тетя Нинель взяли якобы из жалости. «И разумеется, мы ошиблись! Ты оказалась еще большая хамка, чем был твой папаша!» – обязательно добавлял дядя Герман.
И это была наглая ложь – Таня не была хамкой, хотя постоять за себя умела. Маленькая, быстрая, бойкая, с мелкими кудряшками, она ухитрялась быть сразу везде. Ее острый язычок резал как бритва.
«Этой палец в рот не клади!» – признавала иногда Нинель, которая сама запросто кому угодно могла отгрызть руку по локоть да еще и сказать, что невкусно. На самом деле Таня вовсе не была вредной, просто с Дурневыми, ежесекундно унижавшими ее, иначе было не выжить.
С середины весны и до середины осени Дурневы заставляли Таню спать на застекленной лоджии, и лишь когда становилось совсем холодно, ей позволялось перелечь в самую дальнюю и темную комнату квартиры Дурневых. В ту комнату, где в обычное время стоял пылесос, лестница-стремянка и жила злобная такса по имени Полтора Километра. Эта старая кривоногая колбаса ненавидела девочку так же сильно, как и сами Дурневы, и, выслуживаясь перед хозяевами, вечно висла у нее на пятках.
С того дня, когда Герман и его супруга обнаружили на своей площадке футляр от контрабаса, прошло десять лет. Снова была осень, но уже не яркая и радостная, как тогда, а хмурая и дождливая. Ночью были заморозки, и по утрам на застекленной лоджии повисали сосульки. Точно такой же лед образовывался и на тонком матрасе девочки, и на ее одеяле. Возможно, Дурневы и позволили бы Тане снова перелечь в комнатку, если бы не недавно сделанный ремонт.
– Только представлю, что эта неряха лежит на новой кровати и трогает пальцами наши новые обои, мне просто кусок в горло не лезет, – заявляла тетя Нинель.
– Да, жаль, что мы выбросили старый диван... Но, наверно, она сможет спать на полу, на своем матрасе, – великодушно говорил дядя Герман, когда бывал в хорошем настроении. Однако случалось это крайне редко, потому что хорошее настроение у него было лишь одно, а дурных, как известно, сто семнадцать... То, что несколько лет назад дядя Герман стал депутатом и даже возглавил комиссию «Сердечная помощь детям и инвалидам», очень мало его изменило. Он даже, пожалуй, стал еще противнее. А тут к тому же новые выборы на носу! Дядя Герман ходил все время хмурый и озабоченный и, только выходя на улицу, с омерзением натягивал на себя улыбку, как натягивают старые и не очень чистые носки. От постоянной озабоченности он еще больше высох. Даже уличные собаки поджимали хвосты и жалобно выли, когда дядя Герман проходил мимо.
Так и не сумев найти на лоджии ничего, что позволило бы дотянуться до шпингалета, Таня слегка приуныла. Упрашивать же Пипу открыть ей она не собиралась, чтобы не доставлять той дополнительного удовольствия.
«Ну ничего, чучундра! Ты у себя еще обнаружишь в ближайшем домашнем сочинении пять лишних ошибок!» – мстительно подумала она.
Таня закуталась в одеяло, прижалась лбом к стеклу и стала смотреть во двор. Внизу, мелкие, как жуки, стояли автомобили. Серебрились крыши гаражей-ракушек. Невыспавшийся дворник назло всем, кто еще спит, громыхал крышкой мусорного бака.
«Вот если бы я могла летать! Я бы открыла окно, раскинула руки и улетела далеко-далеко отсюда, за сотни, за тысячи километров, туда, где мой папа! А крылья бы у меня были ну как тот лист, к примеру...» – тоскливо подумала Таня.
Под ее взглядом большой красный лист, дрожавший на отставленной ветке клена, неожиданно сорвался, взмыл вверх на целых три этажа и приклеился к стеклу с другой стороны прямо напротив ее лица. Пока девочка соображала, как могло случиться, что лист, вместо того чтобы лететь вниз, полетел наверх, шпингалет громко клацнул, как затвор винтовки.
Обернувшись, Таня увидела тетю Нинель в ночной рубашке. Протирая глаза, тетя брезгливо смотрела на нее. За прошедшие десять лет она растолстела втрое и могла ездить теперь только в грузовом лифте. Чтобы она протискивалась в кухню, пришлось расширять дверь.
– Чего ты тут торчишь? – с подозрением спросила тетя Нинель.
– А что, нельзя, что ли?.. Меня ваша Пипа заперла, – растерялась Таня. С Дурневыми она вечно ощущала себя виноватой. Вероятно, к этому они и стремились, день за днем, год за годом отравляя ее существование.
– Не смей врать, неблагодарная дрянь! – рявкнула тетя Нинель, как будто не она только что открывала шпингалет. – Что это за «ваша Пипа»? И это после того, как сестра подарила тебе на день рождения свой любимый пенал?
Таня хотела сказать, что пенал был старым, а ручки все либо мазали, либо вообще не писали, но решила, что лучше будет промолчать. Тем более что на следующий день Пипа нарочно изрезала пенал лезвием.
– Что молчишь? Думаешь, мне приятно с тобой разговаривать? Марш на кухню перебирать гречку! Лопать любишь – люби и готовить! – рассердилась тетя.
Прошмыгнув мимо нее, Таня пошла на сиявшую небесно-голубым кафелем кухню Дурневых и, высыпав гречку на стол, стала отсеивать темные зерна. По правде сказать, гречка была довольно чистой, но дядя Герман и тетя Нинель были помешаны на экологически чистой еде, сверхчистой воде и прочих подобных затеях. Одних только фильтров у них на кухне стояло целых семь штук.
Правда, Таню Дурневы все равно заставляли пить из-под крана, чтобы не тратить на нее картриджи для фильтров. Однако и Таня не оставалась в долгу, периодически подливая им в чайник воды из бачка унитаза.
Неохотно перебирая гречку, девочка изредка поднимала голову и искоса поглядывала на свое отражение в большой никелированной вытяжке над плитой. Вытяжка была новой, как и кухня, и в ней все отражалось, как в зеркале, но только не плоско, а выпукло.
То ли вытяжка льстила, то ли Таня действительно выглядела значительно лучше Пипы. Складная, озорная, быстроглазая... Вот только небольшая родинка на кончике носа придавала ей не то загадочный, не то залихватский вид.
Сколько долгих минут, особенно в первом-втором классе, когда ее жутко дразнили и обижали из-за этой родинки, девочка рассматривала ее в зеркало! И чем дольше рассматривала, тем чаще ей приходило в голову, что ни у кого больше она не видела похожих родинок. Ее родинка иногда меняла цвет, становясь то розовой и незаметной, то почти черной. Она могла уменьшаться и увеличиваться в размерах. Всякий раз, когда Таня должна была заболеть, или незадолго перед крупной неприятностью родинка начинала пульсировать и даже сильно печь, будто ее прижгли горячим гвоздем. И наконец совсем рядом с родинкой можно было разглядеть шрам, состоящий из двух крошечных точек. А не укус ли это, и если да, то чей? Может, и сама родинка возникла от укуса?
На кухню заглянула тетя Нинель. Ее громоздкая туша нависла над девочкой, как железобетонная плита.
– Чего копаешься? Перебрала гречку? Из этой кучки сваришь нам, а из этих черных точечек можешь себе чего-нибудь приготовить. И не стесняйся. Если нужен будет хлеб, возьми тот, что остался от гостей. Плесень на нем можно запросто срезать.
За завтраком, кроме каши, Дурневы ели красную икру и бутерброды с осетриной. Таня же уныло сидела на табуретке рядом с собачьей миской и жевала черствый, почти каменный хлеб. Причем, когда она начинала двигаться, такса Полтора Километра рычала и повисала зубами у нее на тапке.
– Не смей дразнить собаку! – взвизгивала тетя Нинель, а довольная Пипа незаметно болтала под столом ногами, стараясь разозлить таксу еще больше.
Неожиданно из тщедушной груди дяди Германа, мешавшего ложечкой в чае, исторгся душераздирающий вздох.
– Пожалуйста, не кричите! У меня ужасно болит голова. Мне приснился кошмарный сон, – умоляюще попросил он.
Едва он это произнес, как тетя Нинель и Пипа мгновенно замолчали, и даже Полтора Километра, эта злобная ревматическая моська, перестала рычать. Дело в том, что дяде Герману НИКОГДА В ЖИЗНИ не снились сны. Во всяком случае, прежде он о них не говорил.
– Что же ты видел, пампушечка? – Тетя Нинель иногда называла своего мужа пампушечкой, хотя правильнее было бы называть его «скелетошечкой».
Вот и теперь, переделав про себя «пампушечку» в «скелетошечку», Таня тихонько засмеялась и тотчас испуганно оглянулась. Нет, никто не заметил, все пораженно глазели на сновидца дядю Германа.
Дурнев тревожно покосился на окно.
– Мне приснилась старуха, – сказал он полушепотом. – Жуткая старуха, которую прислали нам в картонной коробке. Старуха с красными глазами и отвратительной слюнявой челюстью. Она протянула руки... руки были у нее ОТДЕЛЬНО, не крепились к телу... схватила меня за шею костлявыми пальцами и потребовала...
– Мамочки! Что? – пискнула Пипа, роняя изо рта кусочек осетрины, упавший точно на нос таксе.
– Она сказала: «Отдай мне то, что она прячет!»
– Отдай что?
– Я откуда знаю что? Я даже не знаю, кто такая «она»! – огрызнулся дядя Герман. Он хотел добавить что-то еще, но внезапно Пипа оглушительно взвизгнула:
– Эй! Эта дура чуть не опрокинула стол! Я ошпарилась чаем!!!
Оба старших Дурнева разом повернулись и уставились на Таню. Пипа продолжала отвратительно визжать, голося, что ее надо срочно в больницу и что она не чувствует ног. Таня сидела как в тумане, не понимая, что случилось и почему все на нее смотрят. А потом вдруг ощутила, что сжимает руками столешницу. Так вот почему визжит Пипа – она, Таня, зачем-то схватилась за стол и, резко дернув его, ошпарила ее чаем!
Тетя Нинель яростно повернулась. Табуретка под ней – одна из новых, недавно купленных табуреток – оглушительно треснула.
– Не разозли ты меня, я бы ее не сломала! А ну марш одеваться и в школу!! – закричала она на Таню.
Девочка встала и, не понимая, отчего у нее так кружится голова, пошла в комнату. Она только что поняла, что все случилось в тот миг, когда дядя Герман упомянул о желтой старухе и ее словах: «Отдай мне то, что она прячет!»
* * *
В школу в этот день Таня отправилась одна. Пипа воспользовалась случаем, чтобы свалить все на ожог, и осталась дома смотреть телевизор.
– Мама! Папа! Из-за этой припадочной я не могу пойти на контрольную! Теперь у меня в четверти точно будет трояк! Это ей, этой идиотке, надо сказать спасибо! Из-за нее я плохо учусь! – вопила она, хотя Таня прекрасно знала, что Пипа видела контрольную в гробу в белых тапочках. К тому же чай вовсе не был таким уж горячим, и если надутая дочка дяди Германа и тети Нинели и обожглась, то только в своем воображении.
Но самое досадное, что и дядя Герман и тетя Нинель верили каждому слову своей дочурки.
– Ох, Пипочка, ну что же я могу сделать с этой уголовницей? Ты же знаешь, мы пока не можем отдать ее в детский дом, а в колонию до четырнадцати лет не берут! – причитала тетя Нинель, когда Таня, одетая в нелепую малиново-серую куртку, у которой вместо пуговиц было какое-то уродство – не то розочки, не то луковицы, – стояла в коридоре.
– Ерунда, – не выдержала Таня. – Если у нее и будет трояк, то лишь потому, что у нее пар в журнале больше, чем прыщей. Вы когда-нибудь видели человека, который «овощ» пишет не только с мягким знаком, но и в два слова?
– Не смей выступать! А как, по-твоему, он пишется, без мягкого знака, что ли? Все, сил моих больше нет! То ко мне прикатываются на прием какие-то грязные симулянты, прикидывающиеся инвалидами лишь на том основании, что у них нет рук и ног, то это маленькое чудовище... Не могу больше, ухожу... – простонал дядя Герман и, стиснув руками виски, отправился к себе в кабинет.
Тетя Нинель надвинулась на Таню, наклонилась к ней и, с ненавистью прожигая ее маленькими, утопавшими в толстых щеках глазками, зашипела как змея:
– Ты за это поплатишься! Поплатишься! Теперь я уж точно вышвырну из дома твой идиотский футляр от контрабаса!
Тане почудилось, точно ее ткнули раскаленной спицей. Тетя Нинель сумела найти самое больное ее место. Уж лучше бы она сто раз назвала ее тупицей или дегенераткой – уж к этому-то она привыкла, – но выбросить футляр...
– Только попробуйте его тронуть! – крикнула Таня. Старый футляр от контрабаса, лежавший в шкафу на застекленной лоджии, был единственной вещью, которая полностью и безраздельно принадлежала ей в доме Дурневых. Сложно сказать, почему дядя Герман и тетя Нинель до сих пор его не выбросили. Странно и другое – почему они никогда не говорили Тане о том, каким образом этот футляр оказался у них в квартире и кто, плача от голода, лежал в нем.
– Это уж я буду решать, милочка! Можешь не сомневаться: твой футляр сегодня же будет на помойке! А теперь марш в школу! – удовлетворенно фыркнула тетя Нинель.
Пипа, маячившая у мамаши за спиной, торжествующе высунула длинный язык цвета непроваренной ливерной колбасы. У Тани перед глазами запрыгали разноцветные пятна. Чтобы не упасть, она оперлась о притолоку. Лицо тети Нинели показалось ей вылепленным из сала.
– Если... если вы выбросите его, я уйду из дома! Я буду жить где угодно, на вокзале, в лесу! Слышите? Слышите? – крикнула она.
Тетя Нинель на мгновение растерялась. Она и не подозревала, что Таня может так взорваться. Обычно девочка все терпела молча. К тому же жене дяди Германа пришло в голову, что, если девочка будет жить на вокзале, об этом разнюхают репортеры и это помешает дальнейшему продвижению ее супруга в депутатской комиссии «Сердечная помощь детям и инвалидам». А если учесть, что через два месяца выборы, скандал тем более не нужен.
– Очень испугала... Да живи ты хоть на помойке! А футляр я все-таки вышвырну не сегодня, так завтра. Нечего такому страшилищу делать в нашей квартире, – буркнула тетя Нинель уже не так яростно, скорее просто чтобы сразу не сдавать позиций, и, грузно повернувшись на толстых пятках, отправилась на кухню.
Таня же подобрала портфель с учебниками – кошмарный тесный портфель, на котором была изображена лупоглазая кукла и который годился самое большее для первого класса, – и вышла на площадку.
Дожидаясь лифта, она слышала, как истерично визжит Пипа, а тетя Нинель, оправдываясь, лепечет ей:
– Ну что я могу? Нам сейчас совсем не надо скандала. Ты же знаешь, у папы скоро выборы! Он такой беспокойный, такой нервный, а тут еще эти постоянные просители притаскиваются к нему на прием!
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Таня Гроттер - 1. Таня Гроттер и магический контрабас'
1 2 3 4 5