И вновь воля восторжествовала над силой. Пальцы Таамаг разжались. Послышался жалкий, беспомощный всхлип. Даже не верилось, что он может иметь отношение к громадной валькирии. Слишком тонким он был, слишком детским.
Таамаг наклонилась и, мощная, плечистая, как мужчина, с легкостью оторвала от земли тело Филомены. В ее могучих ручищах валькирия испепеляющего копья казалась маленькой и хрупкой. Две дюжины кос Филомены свисали до земли. Если не считать того первого жалкого всхлипа, Таамаг не плакала, но в горле у нее булькало и клокотало, точно рычал зверь.
Фулона подошла к ней. Теперь уже она опустила руку Таамаг на плечо.
– Идем, Таамаг! Не медли!
– Куда?
– Мы должны перенестись на пустынный океанский берег и совершить огненное погребение. Ты знаешь обычай. Тела валькирий, передавших копье дальше по цепочке, исчезают. Не передавших сжигают в ладье по обычаю первых дев-воительниц, – сказала валькирия золотого копья.
Таамаг резко повернулась к ней спиной, точно надеясь на чудо и не желая отдавать Филомену огню. Косы Филомены качнулись. Их было много, очень много – маленьких, тонких как змейки кос. У Ирки мелькнула мысль, ужаснувшая ее: не потому ли Филомена погибла, что заплетать новые косы было уже невозможно, и этим Филомена приблизила свою жизнь к логическому пределу? Пределу, который сама очертила своей ненавистью?
В стекло фонаря упрямо бились мотыльки. Они тоже стремились умереть хрупкой и прекрасной смертью, но не могли – натыкались на стекло. А вот Филомена смогла. Стремительная и яростная, она не знала полутонов. Жила сражаясь и умерла в битве. Красивый и законченный росчерк земной судьбы на запотевшем от человеческого дыхания зеркале вечности.
– Погоди, Фулона! Мы не все еще выяснили!
Радулга склонилась над убийцей и сумрачно разглядывала его запрокинутое лицо. Это был немолодой уже, плотный мужчина. Его сплющенный в верхней части нос был похож на клюв. Но клюв не хищной птицы, а скорее утки. Рядом валялся лук. Радулга наметанным глазом определила, что это дорогой лук из спортивного магазина, лишенный магических свойств. Довольно заурядная игрушка для богатых взрослых мальчиков, которые на природе, выпив пивка, любят пострелять в дерево, теряя к занятию интерес после пятого промаха или после пятой банки. В зависимости от того, что из двух наступит раньше.
– Не страж, нет? – спросила Хола.
Радулга медленно покачала головой.
– Что-то тут не так. Что именно, не пойму, но не так… Какой-то он не такой… – сказала она с сомнением.
Нерешительно протянув руку, Радулга коснулась запрокинутого лица. Вернее, почти коснулась. В последний момент пальцы встретили незримую преграду. Нервно облизав губы, Радулга попыталась еще раз. Ирка увидела, как напряглась ее рука, точно стягивала что-то. Послышался хлопок, и мужчина с утиным носом исчез. Теперь на асфальте, вытянувшись, лежала высокая худая старуха.
– Полуночная ведьма? – неуверенно предположила Ирка.
Радулга оглянулась на нее и, не отвечая, потянула незримую маску на лице старухи. И вновь что-то хлопнуло. Теперь у ее ног лежал парень лет двадцати пяти. Небольшого роста, мускулистый, сухощаво-крепкий, с округлой бородкой.
Радулга коснулась его лица, убеждаясь, что магических масок больше нет. Едва она отняла руку, как тело вспыхнуло. Валькирия ужасающего копья резво отскочила, спасая глаза от сухого жара. Мгновение – и на асфальте остался лишь пепел.
– Тройной морок. Кто-то очень хотел, чтобы убийцу не узнали… – сказала Радулга. – И все же это был не страж. Человек.
– Но откуда магическая маска и заклятие уничтожения? – усомнилась Хола.
Радулга дернула плечом.
– Откуда я знаю, откуда! – заявила она, и от этого двойного повторения досада в ее реплике многократно усилилась.
– Но что-то же позволило тебе определить, что это был не страж!
Радулга нахмурилась, вспоминая. Ее густые брови слились в одну.
– А, да! Эйдос! – сказала она.
– У него был эйдос ? – с недоверчивым ужасом переспросила Бэтла.
На ее толстом лице дрожала обида. Валькирия сонного копья не стеснялась плакать – с судорожными всхлипами и так многослезно, что лицо у нее стало как после умывания. Не только глаза и щеки – даже лоб и шея загадочно ухитрились намокнуть. Бэтлу совсем не волновало, как она выглядит.
Ухоженные и продуманные до кончиков ногтей, Ильга и Хола поглядывали на Бэтлу с укором. Даже в горе они были стерильно-прекрасными и уместно-печальными, точно сотрудницы центрального офиса на похоронах главного акционера компании.
Не глядя, Бэтла протянула руку. Правильно истолковав жест, ее оруженосец принялся озабоченно рыться во внутреннем кармане. Для этого ему пришлось распахнуть пиджак, продемонстрировав окружающим продуктовый патронташ. Внутренний карман оруженосца оказался глубоким как овраг. И таким же безмерно вместительным.
Оруженосец достал две пачки чипсов, затем целую пирамиду пластиковых стаканчиков и, наконец, вскрытую упаковку одноразовых салфеток. В салфетки была предусмотрительно заправлена плитка шоколада. Так, с шоколадом внутри, они и перекочевали к хозяйке. Бэтла стала вытирать глаза, обнаружила шоколад и принялась его машинально есть, подсаливая капавшими слезами.
«Прям целый набор для утешения рыдающих женщин. Умный мужик!» – подумала Ирка.
– Да, – точно очнувшись, подтвердила Радулга. – Эйдос у него был… Но неправильный. Я видела, как он вспыхнул и сгорел вместе с телом!
– Эйдос сгорел? Не верю! Нормальный эйдос и в атомном реакторе не расплавишь! Он что, был гнилой? – со своей обычной дотошностью встряла Ильга.
Радулга захрустела пальцами. Она была раздосадована, как раздражаются плохо выражающие свои мысли люди, когда им требуется описать что-то сложное, с полутонами, причем описать предельно точно, без ошибки.
– Не гнилой. Вполне нормальный эйдос, но… э-э… выпитый. Бесцветный, тусклый, мертвый, – отыскивая слова, сказала Радулга.
Фулона наклонилась и посмотрела на пепел, в который превратился убийца Филомены. Ей достаточно было одного взгляда.
– Переселенец, – жестко поставила она диагноз.
– Кто-кто? – недоуменно переспросила Ирка.
Фулона не ответила, зато Бэтла вполголоса пояснила:
– «Переселенцем» мы называем тело, в которое вселились и использовали. Даже если бы Филомена не бросила копье, этот парень был уже не жилец. Тело все равно распалось бы, когда вселившийся оставил бы его.
– Вселившийся кто ? – спросила Ирка.
Радулга удивленно уставилась на нее, и Ирка почувствовала, что вопрос был глупым.
– Хочешь сказать, он придумал убить не сам? – уточнила Ирка, вновь допуская досадный промах.
– Придумал убийство Каин. Ему первому (и то по подсказке!) пришла в голову эта оригинальная мысль. Все остальные в большей или меньшей степени занимались плагиатом, – вместо Радулги ответила Фулона.
Валькирия золотого копья выпрямилась и повернулась к Ирке. Ее лицо испугало Ирку больше, чем искаженное гневом лицо Таамаг. Оно было властным, требовательным.
– Не верь мраку! Никакому! Никогда! Мрак подл, даже когда помогает тебе и якобы желает добра. И главное: никогда не люби слуг мрака, какими бы хорошими они ни казались. Они не принадлежат себе. Их душами управляет тьма.
У Фулоны нетерпеливо дернулась щека. В ее зрачках метнулись далекие автомобильные фары. Шорох шин пронесся и заблудился в путаных колодцах дворов.
«О ком это она? О Багрове? О Мефодии?» – рассеянно подумала Ирка.
– Ты валькирия-одиночка! Понимаешь? Что бы на тебе ни лежало, ты одиночка, у которой есть светлая сторона! – настойчиво продолжала Фулона.
Ирка ощутила: валькирия золотого копья умеет вдохнуть уверенность в сомневающийся мир. Всем богат этот мир. Одного ему не хватает – веры.
Ирка кивнула, по-прежнему мало понимая, от чего ее предостерегают. Фулона ободряюще улыбнулась, что-то негромко сказала Таамаг, бережно державшей Филомену, и они исчезли вместе. За ними поспешно телепортировали другие валькирии. Бэтла и Гелата едва успели попрощаться с Иркой.
– Заходи как-нибудь ко мне! – крикнула Бэтла. – Я тебя люблю! В конце концов, какое Ламине дело, почему валькирия-одиночка – одиночка? Чего она лезет, ну скажи, чего? И к пажу моему тоже, между прочим, пристраивается…
Бэтла растаяла, а через секунду улетучился и ее заботливый оруженосец, которого ехидный Антигон из-за его страсти к вкусным макаронам «Макфа» давно прозвал «макфаносцем». Сама же Ирка давно называла его по-другому – «папа-птиц». «Папа-птиц» – это оттого, что оруженосец Бэтлы представлялся ей в виде воробья, который тащит в клюве червяка для своего далеко не худенького птенчика.
Бэтлы давно и след простыл, а Ирка долго с недоумением смотрела в пустоту, пытаясь понять, что она имела в виду. И что означали слова Фулоны: «Что бы на тебе ни лежало, ты одиночка, у которой есть светлая сторона»?
Антигон громко чихнул рядом, выводя ее из задумчивости. Ирка наконец осознала, что они с кикимором совершенно одни. Лук, из которого была выпущена роковая стрела, все еще валялся на асфальте. Ирка подняла его, подержала в руках и бросила. Ей стало ясно, почему напарник убийцы не позаботился о луке. Лук не хранил никакой памяти о своем владельце. Вообще ничего. Это была абсолютная пустышка с затертым прошлым и смутным настоящим. Можно было, конечно, рыскать в Интернете или наобум бегать по магазинам, спрашивая у продавцов приметы покупателей в надежде на результат, но интуиция подсказывала, что это тупик и потеря времени.
Ирка отыскала глазами, где убийца ждал Филомену. Вот оно – припаркованный автомобиль, с настойчивостью уличного ловеласа подмигивающий вспыхивающим глазом сигнализации. За машиной Ирка обнаружила перевернутый ящик. Едва она увидела его, как на нее так мощно нахлынула память этого места, что она едва устояла на ногах.
Ей чудилось: она переживает все заново, будто сама стоит тут, у клена. На ящике сидит мужчина, прикрыв газетой лежащий на коленях лук. Сидит, разминает запястье правой руки и бормочет невнятные, внешне лишенные смысла звукосочетания, напоминающие имена демонов:
«Ишшшма! Гараша! Бараварашша! Бубши! Мерроиг!».
Мужчина и сам не ведает, что означают эти слова. Он никогда не заучивал их и не слышал раньше. Они рождаются стихийно из заполнившей его сознание сосущей пустоты. Он не понимает, что задача призванных демонов пожирать его беспокойство и страх, мешая ему опомниться и раздумать.
Человек знает, что это последний час его земной жизни. Понимает он и то, что ему лично не придется стрелять из лука, тетиву которого он даже не умеет натягивать. Его задача иная. Как только из подъезда покажется валькирия, он произнесет формулу отречения и впустит в тело того, кому оно и так уже принадлежит.
А там пусть все будет так, как будет. Хозяин позаботится о нем, жалком смертном. Убийца изо всех сил старается не усомниться в этом, но все равно липкий страх до тошноты сдавливает ему горло. Он даже не оглядывается, чтобы увидеть того, другого, который должен занять его место, если что-то сорвется.
У дублера тоже есть лук. Вот только стрелы нет. Стрелу им дали одну на двоих. Наконечники стрел, убивающих валькирий, большая редкость. За другим наконечником придется спускаться в Тартар. Так сказал хозяин. Странно, что хозяин лишний раз не хочет спуститься в Тартар, если он действительно так всесилен, как утверждает. Но об этом лучше не думать. Хозяин не прощает, когда сомневаются в его могуществе. Он вообще ничего не прощает. Наказание за любое прегрешение у него одно. Как в этом мире, так и в том, другом.
И потом, разве хозяин не признался однажды, что он пока еще не хозяин Тартара? Пока. Но времена меняются, и изгнанник может стать господином. Тогда первый, кто пошел за ним, тоже станет господином.
«Ушбилла! Ратунша! Фероиг!» – произнесли синие от страха губы, и новые голодные демоны из простейших присосались к его бескрайнему ужасу.
Когда дверь подъезда открылась, мужчина приподнялся и сквозь стекла служившей ему укрытием машины убедился, что вышла именно та, которую он ждал. В отличном настроении Филомена спешила к Хааре. Ее оруженосец тащил огромный букет роз. Сама Филомена то и дело оглядывалась, поторапливая его.
Смертник засуетился, уронил лук, но, спохватившись, вновь забормотал бессмысленные слова: « Меровагга! Жилизда! Ишшамара! »
Страхи отхлынули, без остатка выпитые демонами, и это дало ему отваги повернуть правую руку запястьем к лицу, коснуться запястья губами и произнести еще одно слово. Самое страшное. Почему-то Ирка не запомнила его, поняла только, что это было имя.
Призыв был услышан. Лицо мужчины мучительно дрогнуло. Глаза остекленели, выжженные изнутри. Сознание погасло.
Вселившийся огляделся зорко и цепко, как хищник. Всего секунда потребовалась, чтобы определить, где он находится, и прикинуть расстояние до цели. Ухмыляясь чужим, непривычным ртом, он наложил стрелу, до предела натянул тетиву и осторожно, почти бережно разжал пальцы, выпустив ее на волю. Получив смертельную рану, Филомена застыла, затем рванулась, как взлетающая птица и – не знающее промаха копье в последний раз рассекло мрак.
Встреча с копьем валькирии не входила в планы убийцы. Он дальновидно покинул тело до того, как, пронзенное, оно сползло на траву, и вселился в подготовленное сознание дублера. Выбрав момент, он оглушил оруженосца и забрал копье. Древко испепеляющего копья, сопротивляясь, до мяса прожгло ему ладонь, однако вселившийся лишь ухмыльнулся. Что за глупость? Неужели кто-то думает, что временные тела могут испытывать боль? Наивно, валькирии, наивно!
Собираясь уходить, он оглянулся. Тело, выпустившее роковую стрелу, корчилось на траве, синими губами кусая землю. Ратунша, Ушбилла, Меровагга и прочие не помогли тому, кто недавно призывал их в смертной тоске. Да и зачем? Он уже выполнил свою работу и никому не был нужен, как не нужна одноразовая, измазанная кетчупом пластиковая тарелка, когда обед закончен.

* * *

Глядя себе под ноги, Ирка медленно брела домой. Она испытывала такую рассеянную и беспомощную опустошенность, что боялась телепортировать, чтобы не размазаться где-нибудь по пути.
Района Москвы, в котором жила Филомена, она совсем не знала, и куда идти, представляла себе плохо. Самым правильным в этом случае было выйти на нормальную большую улицу, которая рано или поздно закончится станцией метро.
Дома, точно сговорившись мешаться, вырастали у нее на пути, окруженные прихвостнями гаражей и заборов. Антигон бежал впереди и ежесекундно озабоченно оглядывался, точно опасался, что Ирка отстанет.
Внезапно валькирия-одиночка остановилась и отпрянула. Она ощутила, как нечто коснулось ее глаз. Она увидела плоскую равнину, которая пела и всхлипывала. После короткого вопросительного недоумения Ирка поняла, что это океан, но океан ночной, неразличимо слившийся с берегом.
Она, валькирия, присутствовала и там, на берегу, и одновременно в Москве, но это странное раздвоение не пугало ее и казалось естественным.
Еще Ирка увидела темный, четкий силуэт ладьи. Внутри ладьи были сложены сухие смолистые дрова, но Ирка поняла это, лишь когда ладья внезапно вспыхнула. Оранжевый, буйный всплеск пламени, взметнувшийся до туч, дружественно, как знакомый пес, лизнул лицо сухим жаром. Ладья сгорала без копоти, легко – она таяла в огне, теряя контуры, как растворяется на блюдце кусок сахара, как смывается дождем с бумаги свежая акварель.
Ирка услышала крик – долгий, радостный, расколовший слежавшуюся мглу. Небольшая огненная птица отделилась от костра, рванулась сквозь рыхлые, сизые тучи, которые как тучные коровы пережевывали ночь, и исчезла, осыпая с пышного хвоста гаснущие красные искры. Это был бунт неупорядоченной и мятущейся жизни, которая, служа свету, служила ему неуемно, буйно, по-язычески, и лишь теперь, примирившись, слилась с мудрой вечностью.
Звенящий крик птицы расползся в ночи и слился со всхлипами волн.
Океанский берег растаял, и перед глазами Ирки решительно проступил бок панельной пятиэтажки с редкими пятнами освещенных окон.
– Да, валькирии не свет. Но они рвутся к свету, и свет это знает, – тихо повторила Ирка.

Глава 2
Custos Morum Страж нравов (лат.).



В жизни часто так бывает, что копье, не знающее промаха, бросают в птицу, в которую невозможно попасть.
Йозеф Эметс

Лето истекало. От августа оставался один жалкий огрызок. Днем воздух еще дрожал от жары, но стоило солнцу хотя бы на минуту скрыться –

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мефодий Буслаев - 9. Светлые крылья для темного стража'


1 2 3 4 5