– Неплохо выглядишь.– Рада, что уже не гожусь на корм червям.Я покраснел.– Чем могу помочь?– Ну… вы с Джастином всегда понимаете друг друга, а мы с Кристал слова не скажем, чтобы не поспорить. И чем дальше, тем все у нас хуже.– Думаешь, я могу помочь?– А кто еще?– Ты покинул Отшельничий, потому что не желал принимать чужие слова на веру. А чем мои лучше?Я вздохнул, чуть ли не жалея, что сюда пришел.– Ладно, садись.Я плюхнулся на табурет, а она села прямо на пол.– Тебе кажется, Кристал тебя не понимает?– Понимала бы, так знала бы, как я ее люблю.Дайала рассмеялась.– В основе любви лежит не понимание, а приятие.Вид у меня, надо думать, был дурацкий.– Ну, – зашла она с другого конца, – Джастин во всем этом понимает больше моего. Но ты ведь не пришел к нему.Я подумал.– Ты хочешь сказать, что Кристал понимает меня, но не может принять того, что я делаю?– Может быть. Понимание полезно, но лишь если ведет к приятию. Ибо иначе оно ведет к хаосу.– Как мы можем принять друг друга, когда почти не разговариваем?– Мне надо потолковать с Джастином, – вдруг сказала друида и, как была босая, выскользнула из комнаты.Отсутствовала она недолго. А когда вернулась, сказала:– Может, я ошибаюсь, но… Джастин так не думает…Она взглянула мне в глаза, и я провалился в глубины ада демонов. Конечно, там мне бывать не приходилось, но именно таким я его себе представлял: боль, мука и долгие, долгие века…Мне пришлось встать, но глаз я не закрыл.Наконец Дайала вздохнула:– Джастин был прав. Садись.Я сел, заранее чувствуя: то, что услышу, мне совсем не понравится.– Леррис, Джастин говорит, что ты можешь умереть молодым, моложе, чем положено от природы, и оставить по себе добрую память. Или превратиться в величайшего мага всех времен, но сделать мир хуже, чем он сейчас. Поведав тебе это, мы надеемся избавить мир от мучений. И тебя тоже.– Меня?– Единственное, что нужно тебе, дабы стать величайшим магом, это покинуть и Кифрос, и Отшельничий. Остальное произойдет само собой.– А если меня не устраивает ни то ни другое? Почему не стать великим, сохранив к себе доброе отношение?– Это нарушит Равновесие. Во всяком случае сейчас.– Дерьмо это, а не Равновесие. Ты не лучше моего отца или Джастина, которые говорят только то, что может побудить меня выполнять их волю.Я шагнул к двери, но оглянулся и увидел Дайалу, заключенную в кокон темноты, уходящей глубоко в землю. И понял: она друида, а друиды не лгут. И я вернулся на табурет.– Ты великодушен в душе и ждешь от Кристал признания этого. И готов жертвовать собой, но не только из великодушия, но и ради похвалы.Я поежился.– Истинное же добро выше похвал. Его надо творить, даже когда тебя проклинают. А это тем труднее, чем могущественнее ты становишься.Я поежился снова.– Чем ты сильнее, тем труднее быть честным по отношению к себе. А лишившись честности, ты проиграешь. Как Антонин или некогда смиренный Саммел.– Но как сохранить честность?– А готов ты принять чужое суждение? Целиком и полностью так, что его не избежать. Готов заплатить такую цену?– Твое суждение?– Нет. Я давно связана с чужим суждением. Как и Джастин.– Ты хочешь связать нас с Кристал теми же узами, какие есть между тобой и Джастином?– Ничего я не хочу. И связать тебя нельзя, ты слишком могуч, чтобы слушать любого, кого не захочешь слушать сам. Вот если захочешь… другое дело. Но имей в виду: мы с Джастином – одно целое. Если умрет один из нас, умрет и другой. Боль одного – это боль другого.Я поежился.– Это ты готов принять? Поразмысли, а если согласишься, я поговорю с Кристал. Она ведь тоже может отказаться, а такое возможно лишь при взаимном согласии.– Но возможно?– Такое уже бывало. Подобные узы связывали Креслина и Мегеру, творивших и величайшее в истории добро, и зло, расплачиваться за которое приходится по сю пору. Добро нельзя навязывать силой. Только зло.– Я не знаю, – других слов у меня не нашлось.– Честный ответ. Для начала лучшего и не надо.Выйдя из ее комнаты, я направился в гавань, к развалинам старого форта. Мысли вихрем вертелись в моей голове. Ни одна из предложенных перспектив не радовала; с Антонином, Сефией, Герлисом и Саммелом я соприкасался достаточно близко, чтобы понять: стать таким у меня желания нет. Но я едва осознавал, кем являюсь, Дайала же требовала отречения от себя во имя сохранения честности, ибо могущество могло уничтожить меня через самообман. А Кристал – не возмутит ли ее предложенная перспектива? Не возненавидит ли она меня еще сильнее? Ведь что бы я ни делал, ей казалось, будто это действие направлено на то, чтобы возвеличить меня и принизить ее. И как объяснить ей, что это не так, что таким образом она отвергает мои попытки быть честным? Почему она не может понять меня? Понять, что рано или поздно я не смогу добиваться большего, если захочу жить?Ведь чтобы уразуметь это, достаточно взглянуть на моего отца или Джастина. Неужто она считает меня глупцом, у которого не хватит ума даже на это?Я терзался в раздумьях, а у моих ног плескались и шелестели темные воды гавани. CIXДеллаш, Делапра (Кандар) Откинувшись в кресле, Дирсс смотрит на кряжистого офицера в желто-коричневом мундире. Тот, ступив на освещенную солнцем террасу, видит внизу залив, где ряд за рядом стоят на якоре черные корабли. Над их трубами поднимаются струйки дыма.Лицо морского офицера трогает легкая улыбка. На миг скользнув взглядом по низким, лесистым холмам на западе, он пересекает крытую веранду, направляясь к столу, за которым его ждет Дирсс.Моряк, чья дубленая кожа имеет тот же каштановый оттенок, что и его волосы, останавливается и едва заметно кивает.– Командующий флотом Стапеллтри. К твоим услугам, маршал Дирсс.– Раз приветствовать тебя и твой флот, командующий, – отвечает Дирсс с любезной улыбкой. – Присаживайся.Учтивым жестом он указывает на другое деревянное кресло.Стапеллтри садится.– Я здесь, чтобы служить императору и тебе, по воле Его Величества…– Это так. Ты здесь, поскольку император Стестен принял решение уничтожить Отшельничий; мы же являемся орудиями, исполняющими его волю. Таков наш долг.– Ты близок к трону, маршал, и император хорошо осведомлен о твоей преданности, исполнительности и рвении, каковые позволили тебе, используя относительно малые ресурсы, установить его власть над третью всего Кандара.– Да, возможности мои были относительно невелики, – соглашается Дирсс и указывает на кувшин. – Делапранское вино. Не могу назвать себя знатоком, но оно считается неплохим. Не угодно ли отведать?– Нет. Премного благодарен.Дирсс озирает ряды кораблей и снова улыбается.– Понимаю. Ты человек практичный и хочешь сразу расставить все по своим местам. Каковы твои пожелания?– Я покривил бы душой, сказав, будто мне радостно видеть императорский флот в таком отдалении от Африна. Больше всего мне хотелось бы выполнить поскорее нашу задачу на Отшельничьем и в Кандаре, после чего благополучно вернуться в Хамор.Голос Стапеллтри звучит ровно, и глаз он, встретившись с маршалом взглядом, не отводит. Дирсс смеется.– Кандар и впрямь далековато от Африта. Я полностью разделяю твое желание поскорее покорить весь Кандар, разделаться с Отшельничьим и вернуться домой. Но готов ли ты ввести в дело весь флот, как требует того стоящая перед нами задача?– Я уверен, что третьей части тех сил, которые уже прибыли…Дирсс снова смеется.– Эти корабли могут с таким же успехом вернуться домой.Стапеллтри багровеет.– Забудь о Кандаре, – доверительным тоном говорит ему маршал. – Истинной препоной на пути императора является Отшельничий. Когда с Черным островом будет покончено, мы сможем завершить захват Кандара с помощью сорока кораблей. Но пока могущество Отшельничьего не сокрушено, для установления нашего господства над материком не хватит и всех твоих сил.– Ты требуешь…– Слишком многого? Да я вообще ничего не требую. Просто собираюсь использовать весь твой флот для уничтожения горстки невидимых кораблей и города Найлана. После чего…– Ты собираешься провести столь трудную операцию, не выработав разумной тактики. Если уж ты настолько уверен в своих полномочиях…Дирсс, подавшись вперед, обрывает флотоводца со словами:– Император является владыкой Африта, регентом Врат Океана и государем Хамора, могущественнейшей империи в истории человечества. Однако, при всем нашем могуществе, мы уже дважды были унижены в Кандаре и в водах Отшельничьего. Наши купцы и по сю пору вынуждены придерживаться правил, навязанных Отшельничьим. Из корпусов торговых судов, потопленных невидимыми кораблями Отшельничьего за нарушение им же установленных порядков, можно было бы сложить небольшой остров. А в чьих интересах придуманы эти правила? Само собой, в интересах Черного острова!Кандар погряз в распрях, раздираем магией хаоса и насилием. Люди здесь, в отличие от Африта, не ведающего, что такое вторжения и войны, живут в постоянном ужасе. А кто сеет этот ужас? Разумеется, Черный остров!Дирсс снова смеется.– Ты уверен, что не хочешь вина?– Спасибо за предложение. Я действительно не хочу.– Как угодно. – Маршал снова подается вперед. – Ты поминал о мудрой тактике, так вот: мудрая тактика здесь не сработает. Всякого рода тактические увертки нам заменят тысячи железных снарядов, которые обрушатся на Найлан и сотрут его с лица земли. Наша задача, как видишь, не сложна, но очень трудна. По плечу ли она тебе, командующий флотом Стапеллтри? Сможешь ли ты провести свой флот к острову сквозь шторма, с какими тебе еще не приходилось сталкиваться, и превратить Черный Город в груду дробленого камня и щебенки? – Маршал делает паузу. – Именно этого желает император. Таков наш долг, таков приказ, отданный Его Всемогуществом Сетстеном мне лично. Превратить Найлан в груду обломков!– Я командующий флотом, а не сокрушитель камней.– Нет… и ты, и я, оба мы, – сокрушители камней на службе у императора. А если нам не удастся выполнить его повеление, сокрушены будем мы сами. CX В тот же вечер, по прошествии не столь уж долгого времени, я вернулся к Дайале и снова уселся на табурет.– У меня нет выбора, – сказал я в ответ на ее вопросительный взгляд. Походило на то, что выбора, позволяющего жить в ладу с собой, у меня действительно не было.Она посмотрела на меня, и глаза ее были столь глубоки, что мой язык словно опух.– Ну вообще-то, даже у пони есть выбор. Но я не хочу прийти к тому, к чему пришел Саммел. Это не настоящий выбор.Друида молчала.– Что мне делать? Я видел, на что способна сила, и знаю, что силы у меня уйма! Мне что, необходимо умолять вас всех – тебя, Кристал, Джастина, – чтобы вы меня спасли? От меня самого? Ручаюсь, Джастин никого ни о чем не умолял!Друида, похоже, опечалилась. Но я ждал ответа.– Нет. И у него, и у Креслина просто не было другого выхода.– А у тебя? Ты принудила Джастина? Как вынуждаешь меня?– Я сделала свой выбор. Джастин должен был оказаться связанным с друидой. Этой друидой решила стать я.– Она мне тоже спасала жизнь, когда я был на краю гибели, – произнес Джастин, неслышно вошедший в комнату. – И не раз. И претерпела немало страданий из-за моей неспособности понять. У нашего семейства, – он рассмеялся, – это, должно быть, в крови.Я потупился.– Леррис, ты считаешь, что творишь добро, и человек ты в душе действительно добрый. Но ты вершишь добрые дела в расчете на похвалу и одобрение, которых так и не дождался от Гуннара, потому что был далек от совершенства. А Гуннар не мог похвалить тебя, потому что осознавал собственное несовершенство. Я тоже далек от совершенства, но все это самообман. Почему бы тебе не сказать Кристал, что ты нуждаешься в похвале?Я молчал. Просить о похвале я не мог и сказать на сей счет тоже ничего не мог. Поэтому я сказал совсем другое:– Если эти узы прекрасны, почему они так редки?– Потому, что они смертельно опасны. Смерть одного означает смерть другого.– Погодите: если вы свяжете нас с Кристал так, как сами связаны между собой, это может убить нас обоих. Но где тут решение?Дайала встала.– Я вернусь.Джастин кивнул и сел на другой табурет.– Ну, дядюшка Джастин, – обратился к нему я, – ответь на мой вопрос.– Нет у меня ответа, потому что это не мой вопрос. Ты знаешь, кто ты. Знаешь, кто такая Кристал. Если я дам тебе ответ, ты воспользуешься им, или чтобы отказаться от уз, или чтобы свалить ответственность на нас. Но ты знаешь себя, а теперь знаешь, и что это за узы. Они превращают двоих людей в единое целое, и если те оказываются не способными поддержать друг друга изнутри, это уничтожает их. Такая близость делает обман невозможным, а люди в большинстве своем не способны жить без обмана и самообмана. Взглянуть себе в глаза может далеко не каждый. Решай сам, чтобы не винить потом меня и Дайалу, как ты винишь сейчас Отшельничий… или Кристал.Я отошел к узкому окошку и задумался.Меня терзали страх, обида, недоверие, в том числе и к себе. Почему я обязан быть честным? Кто был честен по отношению ко мне? Я никому ничего не должен!Можно просто уйти, уйти и стать Леррисом Великим. Пройдет время, и кто узнает, что я покинул Расор и Кифрос?Я сам!Я это буду знать всегда! Из глубин памяти выступили лица погибших, и у всех, даже у Шервана, было мое лицо.Я бы рассмеялся, да во рту у меня пересохло.Антонин, хотя рядом с ним была Сефия, умер в одиночестве. И Герлис, и Саммел… они были сами по себе. Этого ли хотел я? Мне было невыносимо на Отшельничьем оттого, что меня никто не любил. Почему Кристал не может меня понять? Или, я вспомнил слова Дайалы, – принять?Я повернулся к Джастину. Он сидел молча.Я глубоко вздохнул. Воздух показался мне едким, словно насыщенным парами жизни и смерти.Я кивнул.– Для этого нужны двое, – сказал Джастин. – Дайала поговорит с Кристал.Он остался на табурете, а я смотрел в окно и ждал, гадая, что решит Кристал и почему любовь так сурова. Почему она требует столько труда и причиняет так много боли? CXI Две женщины сидели на противоположных концах кровати, обдуваемые горячим ветром.– Я сказала Леррису, что он подвергается серьезной опасности, ибо по мере того как возрастает его сила, возрастает и искушение стать не столь честным по отношению к себе самому, – сказала Дайала.– Я думала об этом, – ответила Кристал, не встречаясь с ней взглядом. – Отчасти поэтому у нас возникли затруднения.– Ты тоже не до конца честна, госпожа, – возразила Дайала, – и сама представляешь собой часть его проблемы.– Возможно, – отозвалась Кристал, по-прежнему глядя в сторону гавани. – Но только часть. И не с меня все началось.– Ты ждешь от Лерриса любви и преданности, не задающей вопросов. А он растет, и, хотя любит тебя, вопросы у него появляются.– Любовь не знает вопросов и оговорок! – резко возражает Кристал.– Нет, – отвечает Дайала, – любовь заключается в принятии того, что есть, а не того, чего ты желаешь. Леррису нужна похвала, прежде всего твоя, и он готов на все, лишь бы ее заслужить. А ты боишься его взросления, боишься, что он увидит тебя такой, какая ты есть, а не лучшей женщиной в мире, какой ты могла ему казаться.– Я просто хочу, чтобы он принимал меня.– Он-то как раз принимает, но чувствует, что ты не принимаешь его. Разве не так?– Я люблю его, но он не должен без конца спасать мир! – воскликнула Кристал, сцепив руки и уставившись на свой клинок.– А любила бы ты его так же сильно, если бы он не стремился делать добро?– Он не должен без конца совершать подвиги и спасать мир.– На это никто не способен, но если… – друида не заканчивает фразу.– Это несправедливо! Он не должен быть единственным!– Но не может и не быть им. Он или спасет мир, или разрушит его.– Ты просишь, чтобы я приковала себя к нему цепью ради спасения мира? Это не выбор, это большее насилие, чем то, к которому принуждают клинком.– Я лишь говорю, что мужчина, которого ты любишь, разрушит мир, который ты любишь, если ты не сможешь принять его, а он – тебя. Коль скоро тебе угодно именовать этот выбор насильственным, воля твоя. Но дело обстоит именно так. Выбор и вправду труден, ибо, чтобы сделать его, надобно оказаться от гнева и обид. Но ни гнев, ни обиды не способны изменить мир. Ты должна принять Лерриса и не приходить в ярость оттого, что вынуждена делать выбор, или в конечном счете вы с ним погубите не только самих себя, но и мир, который вам дорог.– Я уже приняла его.Дайала встретилась с Кристал взглядом, и та, не выдержав, опустила глаза и пробежала пальцами по вышитым на покрывале звездам.– Но почему он должен спасать мир? Почему это выпало на его долю?Дайала молчит.– Почему именно он должен быть героем?Друида по-прежнему хранит молчание, не сводя взгляда с одетой в кожу собеседницы.– Почему?.. – Кристал качает головой. – Впрочем, как раз «почему» не имеет никакого значения. Ведь так?– Так, – ответила Дайала с печальной улыбкой, и они обе покинули комнату. CXII Дверь открылась, и появились Дайала с Кристал. Глаза последней походили на камни на штормовом побережье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68