А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

Лимонов Эдуард

По тюрьмам


 

Здесь выложена электронная книга По тюрьмам автора по имени Лимонов Эдуард. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Лимонов Эдуард - По тюрьмам.

Размер архива с книгой По тюрьмам равняется 140.11 KB

По тюрьмам - Лимонов Эдуард => скачать бесплатную электронную книгу




«По тюрьмам»: Ad Marginem; 2004
ISBN 5-93321-084-6
Аннотация
Из всех “тюремных” книг писателя эта — самая искусная и лиричная. Каким бы ни был Лимонов, он — писатель, наблюдатель, он пишет то, что видит. И надо отдать ему должное — клас-с-сно пишет!!! Буквально всё выверено до строчки, до словечка, до точки! Здесь главное — портреты. Отшлифованные просто донельзя, эти лица (морды, хари, фейсы) буквально стоят перед глазами! Но понимаешь и иное: “...здесь основное мучение — пытка скукой и тоской”. И уважаешь Эдуарда Вениаминовича Савенко-Лимонова. За правду. “В тюрьме все равны — и разбойник, и мытарь, и святой, — все мы корчимся на наших крестах, на нашей Голгофе. На преступление уходит мгновение, если оно необдуманное, и несколько дней, ну недель в жизни, если оно готовилось. А в мрачных чистилищах тюрем люди живут годами, а впереди еще — дисциплинарный ад зон...”
Эдуард Лимонов
По тюрьмам
Глава 1
Сочана подняли позже всех. Он вышел из изолятора обросший щетиной, с кругами под глазами, серые щеки ввалились. Рама тела под серым с зеленым стареньким спортивным костюмом — усталая. Он был заметно возбужден и рад увидеть нас, стоящих в адвокатской. Он прошел в центр комнаты, где все мы располагались в различных позах.
— Курить есть у кого?
Пацаны полезли в штаны и подмышки, к нему протянулись добытые из заначек взлохмаченные сигареты. Он пожимал в это время наши руки.
Затянувшись, Сочан прошелся по центру адвокатской. Для него мигом освободили площадь.
— Ну, меня повело!
Он едва заметно покачнулся. Природа отметила его ростом повыше нашего.
— Повело… Сутки не курил. Сегодня начнутся прения, а там и костюмчик прокурор скроит. Хорошо, если двадцатником обойдутся. — Он устало улыбнулся. — Вот, даже подготовиться к прениям не дали. В карцер бросили. А там, как подготовишься… Я речь хотел подготовить… За паучка вот вчера весь день оправдывались, нашли у нас паутинку в карцере. Не было, говорили, ей-богу, не было. Это пока мы на продоле в трусах стояли, он, голодный, в хату прокрался и быстро сеть забросил. Так мы им объяснили, но нам не поверили.
— Приговор когда, Андрей? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Скоро. Завтра-послезавтра перерыв объявят. Конь поедет в Москву за инструкциями, чтоб все было подогнано, чтоб никто не сорвался. На приговор недели две у Коня уйдет. А то и три.
Он дотянул окурок и отдал его в сторону. Окурок принял пиздюк Санек.
Пиздюками называют в Саратовском централе молодых зэков. А Конь — это либеральный судья Каневский. Он учился судить в Америке и Германии и, обогащенный тамошним опытом, выписал уже около тридцати пыжей. Безобидное и даже ласковое слово это скрывает за собой страшное пожизненное заключение. Я неотрывно следил за лицом Сочана, на него ведь опустилась мрачная тень государства.
Тюрьма — это империя крупного плана. Тут все близко и вынужденно преувеличено. Поскольку в тюрьме нет пространства, тюрьма лишена пейзажа, ландшафта и горизонта. На тыквах и щетинистых яйцах голов в зэках прорезаны рваные отверстия глаз. Они мохнаты и, как пруды — камышом, обросли ресницами и бровями. Это мутные, склизкие пруды и дохлый камыш. Отверстия глаз окружены ущельями морщин на лбу и рытвинами морщин под глазами. Нос с пещерами ноздрей, мокрая дыра рта, корешки зубов или молодых и свежих, или гнилых пополам с золотыми. И далее пошли серые ущелья морщин подбородка. Таким зэковское личико предстает таракану, ползающему по нему во сне, но можно увидеть его и такому специальному зэку, как я.
Неприбранные, изъеденные тюрьмой лица зэков плавают в адвокатской, густо яичными желтками в бульоне. Нас пара десятков зэков в адвокатской. Лица в основном затормозились, подрагивают вдоль стен на высоте стоящего человека. Под кепкой бледно-скелетическая физиономия Мишки, он сидит за то, что спал в квартире, в то время как на лестничной площадке убили его жену, продавщицу с рынка, ударом по голове тупым предметом. Снабженное ковриком черного чубчика и отколотым зубом во рту лицо молодого Хаджиева. Он из 139-й хаты. Олимпийским молодым медведем топчется у стола мощный Матвей. Блины лиц, желтки лиц в бульоне раннего утра в адвокатской Саратовского централа. Адвокатская окрашена в цвет маренго. Густо-синяя кожа адвокатской пошла белыми лишаями. Некая гниль поразила штукатурку, как язвы и парша поражают кожу человека, так больна кожа адвокатской. Вскрывшиеся крупные, как головы взрослых зэка, лишаи вспучились. И лопнули белыми лепрозорными цветами на стенах и потолке.
Задняя часть адвокатской с окном отгорожена от большей части комнаты решеткой. К решетке примыкает железный пюпитр. На пюпитре спит Володька Гончарук. У Володьки в багажнике его автомашины нашли гранату. Сидит Володька на железном табурете. Он болен, и потому череп у него мокр за ушами. Находясь рядом с Сочаном, я не вижу мокрого за ушами Володьки. Но за несколько моментов до захода Сочана в адвокатскую я находился рядом с Володькой и видел. Я стоял над Володькой, если быть точным.
Часть заключенных сидит на корточках, потому лица их плавают вдоль колен и штанин тех, кто стоит. Зэки меняют позы, лица совершают траектории, как луны. Колышутся. Неизвестно, предусмотрел ли это хмурое утро в сентябре Господь Бог. И неизвестно, нужна ли ему эта сложная машинерия: плавание головолиц в дымке адвокатской комнаты Саратовского централа в сентябре. Такое впечатление, что Богу нет никакого дела до нас. Но Рок — надзорный Каратель, офицер по надзору над временем — несомненно, рад нашим страданиям.
— Закрой меня, пиздюк, — попросил Сочан тыквоголового зэка и поставил его спиной к двери. — За паучка еще десять суток вломили.
Я знаю, что на них написал жалобу конвой облсуда, адресованную в тюрьму, потому Хитрый, Сочан и Морда отправились в карцер. Это их второй заезд туда за время суда.
— За паучка, — продолжает Сочан, — мы написали объяснительную, что, пока мы были на поверке, стояли на продоле, голодный паучок быстро забежал в хату и раскинул по-быстрому свои сети, чтобы хоть как-то пожрать.
— Я тебе тут взял булку. Шпротным паштетом намазана. — Матвей — юноша-медведь, по жизни борец, мастер спорта, раскрыл красный пакет. — Извини, Андрей, половина — мне, половина — тебе. Больше ничего не было.
— Да еда, хуй с ней, с едой, я привык. Вот без сигарет херово.
К нему протянулись несколько рук. Через полчаса нас будут тщательно шмонать. Еще через некоторое время, когда мы доедем все в свои суды, обшмонают и там, раздев догола или до трусов. Но зэки все равно умудряются провозить в суд курево. И курят. Я думаю, на самом деле не так уж им и тяжело провести день без курения, как играет в них гордость. Потому идет между ними и ментами вечная война, и в большинстве эпизодов этой войны израненными победителями в ней остаются зэки. Они всегда находят способ провезти в судебный бокс сигарету-другую. Где они их прячут, у каждого свой секрет, в плавках или подмышками. А Сочана наказывают не столько за курево, сколько за независимость. Восемь обвиняемых из города Энгельса, «банда из Энгельса», они так и остались несломленными. Дерзят, качают права.
Саратовская центральная тюрьма — красная. То есть бал здесь правят менты. Суды в области тоже красные. И зоны. Порядки здесь строгие и ненужно унизительные. Наш третьяк, где содержатся тяжелостатейники, т. е. особо опасные преступники, еще относительно свободная территория. Нам не запрещают лежать и спать на шконках от подъема до отбоя между проверками — это основная наша привилегия, на других корпусах этого не позволяется. Шмоны у нас полегче, и, выпроваживая нас на суд-допрос и встречая с суд-допросов, нас обыкновенно лишь облапывают, в то время как на других корпусах вчиняют полный обыск. Режим на третьяке на самом деле не ослабленный и не свободный. Это безрежимье. Обитателей третьяка ждут впереди серьезные срока, и жизненные перипетии их будущих судеб выглядят мрачно. Потому нас содержат справедливо. На первом корпусе в общаковых хатах пацанов гоняют, шпыняют и наказывают. За час до проверки они там выстраиваются для тренировок. В ответ на «Здрасьте!» проверяющего офицера они должны слаженно и в унисон выдохнуть: «Здравия желаем, гражданин начальник!» Над ними во время следствия измываются больше, чем над нами. Зато сидеть после суда им меньше и легче. Здесь же звучат срока огромные. Пыж, 26 лет, 22, 20, 17 — запросто вылетает изо ртов судей в адрес обитателей третьяка.
Нельзя сказать: «Я с третьего». Нужно говорить: «Я с третьяка». Потому что зоны Саратовской области тоже живут под номерами: вторая, тринадцатая (самые красные, пользуются у зэков дурной славой), седьмая, десятая, двадцать третья, тридцать третья. И прочие. Всего их несколько десятков. И все красные. Черных тюрем и зон в Саратовском регионе нет. Точнее, когда-то зоны и тюрьмы были черными, но зэковские черные свободы начали ломать в конце 90-х и сломали все. Саратовский регион — красный и все краснеет. Зэки говорят, что еще так близко, как весной 2002 года, на третьяке фактически не соблюдался отбой. Сейчас нам выключают розетку в 22 часа и soldaten выкрикивают: «Отбой! Отбой!» звероподобными голосами. Недавно нам развесили расписание — распорядок дня. Там есть и «тихий час», и «просмотр телепередач», и «личное время», и «подготовка ко сну». Пока еще администрация не следит за исполнением распорядка, не занялась еще вплотную переделкой нас в павловских крыс. Расписание тихо висит себе чуть выше и правее моего изголовья. Но бывалые зэки говорят, что, если распорядок повесили, однажды начнут требовать исполнения. «Сидеть стало тяжело», — говорят зэки.
Между тем Сочан ходит и курит в освобожденном для него зэками пространстве в центре адвокатской. Курит он, держа сигарету в ладони, а выдыхать дым заходит в решку и выдувает дым в окно, там не хватает части стекла. Лампа в адвокатской горит не из пластиковой тюремной люстры в центре потолка, но жалкий провод выведен к двери, и «лампочка Ильича» висит, как зэк в петле у двери. Так что весь свет смещен к двери. От ходящего Сочана гротескные тени наплывают на камеру. От Сочана несет вечностью, звездной пылью и дымком метеоритов, потому мы, живые, освободили ему место, к нему прикованы взгляды, потому он — главный герой на сцене тюремного театра на третьяке. Герой-гладиатор с подавляющей тенью. Дело в том, что у пацанов из Энгельса, у энгельсовской «группы», как их называют в суде конвойные менты, пять трупов в обвинении, и Конь обязательно одарит их пыжом. Пыж достанется либо Хитрому, либо Сочану. Кого-то из двоих ждет серая тюремная вечность.
У Сочана серое широкое лицо с выдающимся, загнутым фомкой подбородком. У него правильный нос, у него серые волосы. Вид у него не кавказский и не восточный, невзирая на близкую к армянской фамилию, — он украинец. Лет ему около тридцати, телосложения он умеренного, сильного, но, как бросается в глаза, рама его, скелет тела подустал нести Сочана. Слова его, резкие и тяжелые, сегодня свободны от бытовых интонаций. На него дохнул ледяной воздух ожидаемого приговора, первый клуб судебного перегара, надышанного судебным разбирательством, когда закон пил и пил, не отрываясь, грязь и кровь их уголовного дела: факты, цифры, гулкие слова никчемных и ничтожных свидетелей. Сочан очистился приближением приговора. Я видел его с десяток дней до этого. Затем в моем процессе объявили перерыв, я не видел Сочана, и вот он предстал предо мной очищенным, простым, суровым, величественным, торжественным.
— Как у тебя? — Он остановился передо мной.
Я отвечаю, что приступили к допросу свидетелей обвинения. Что большинство свидетелей обвинения дают показания в мою пользу. «Что, ты думаешь, дадут?» — спрашивает он. Тем, что он спрашивает у меня в такой для него день, он подымает меня высоко в глазах у зэков. В сложный день, в тяжелый день на пороге меж тем и этим миром он обращается ко мне. Я отвечаю, что думаю, что дадут. Сколько, не представляю. Могут и двадцать три, и семь десятых дать. Я считал.
— Нам, конечно, один-то пыж обеспечен, — говорит Сочан. — Хитрому вывесят камень на шею. Он показал судье, представляешь, Хитрый, как он стоял в яме и у него, у Хитрого, был маленький такой пистолетик, а я стоял сверху с большим пистолетом и приказывал ему дострелить труп. Ну что я мог сделать, Ваша Честь, только подчиниться. У него маленький пистолетик, у меня большой, а, каково?
Сочан оглядывает нас, обводит взором, приглашая подивиться глупости Хитрого. Мы натягиваем рты, как бы улыбаясь. Я знаю этот эпизод. Хитрый хотел вывернуться, показал на суде, что его принудил стрелять якобы Сочан. Сочан отрицает это, и в деле нет ни единого свидетельства, что он, Сочан, застрелил хотя бы одного из пяти «потерпевших», но теперь все эти детали не имеют значения. Теперь и Сочану, и Хитрому, и Морде, и Угрюмому, и Прохору — всем восьмерым придется выслушать приговор. У Сочана твердое костистое лицо непростого человека. В лице нет и мельчайшего указания, что вот человек из города Энгельса Саратовской области, предприниматель и бандит. Можно определить его: вот человек из Ломбардии или вот человек — гладиатор из школы гладиаторов, первый век нашей эры. Или персонаж фильма Пазолини о ранних христианах. Сухие щеки — срезанный тростник, прямой нос, твердые губы. Никаких покраснений, никаких кратеров прыщей, нет угрей, ровная суровая германская серость. И светлые глаза под бровями. Такой взмахивает двуручным мечом или едет на танке по русской равнине. Германец.
Глаза темны от русского мороза,
Как весел, как прекрасен русский лес.
В последний раз по Via Dolorosa
Уходит в ночь дивизия СС…
Via Dolorosa — дорога Боли. Сочан уходит по дороге страданий, дороге Боли.
— Зачем же Вы, Веретельников, взяли пистолет с собой, — спрашивает судья, — если Вы не собирались убивать?
— Ваша честь, — отвечает Хитрый, — я боялся за свою жизнь. Что этот, с большим пистолетом, может и меня прикончить.
— А, как вам это? — Сочан опять обводит нас взором.
Нам? Для нас он и Хитрый сравнялись. Как бы они там ни выворачивались, выгораживая себя. Теперь они стоят перед лицом вечности все, прижавшись, группа из восьми мужиков. И судья Каневский поехал в Москву. Привезет им приговор и огласит, сколько жизни отберет государство из их личной вечности у каждого. У одного из них государство наверняка отберет всю оставшуюся жизнь. И возьмет себе, чтобы тупо глядеть спрятанными под повязкой Фемиды слепыми, наглыми очами, как вянет человек, словно цветок в подвале.
Утренняя сцена эта прерывается soldaten. Солдат шумно отпирает замок и отворяет дверь ногой внутрь. Дверь, как и стены, больна стригущим лишаем, и ее расперло. Дверь влетает в адвокатскую. Вместе с ней — собачий лай, звон ключей, шаги зэка и конвойных. Soldaten: «Приготовиться к медосмотру!» Мы раздеваемся, складывая на имеющийся стол и три железных стула наши покровы, один за другим. Только нижнюю футболку полагается выносить с собой к фельдшеру, вывернутую наизнанку. Швы футболки рассматривает, стоя в резиновых перчатках на продоле, фельдшерица. Ее личность охраняют солдат с ротвейлером и спустившиеся для этого случая с этажей soldaten. Ищут у нас только насекомых. Потому что, помимо футболок, осматривают еще только головы. Мои средневековые волосы долгое время служили предметом ошеломляющим для фельдшериц. Теперь ко мне привыкли и только вздыхают, заглядывая меж моих длинных прядей.
ГЛАВА 2
В Саратов нас, революционеров, привезли на самолете. Спецрейсом. На правительственном «Ан» компании «Россия». На самолете этой компании обычно путешествуют президент, и правительство, и еще спикер Госдумы Селезнев. Очевидно, самолет одолжили ведомству ФСБ как родственникам президента и правительства. Команду из 18 солдат ФСБ, невиданного количества офицеров ФСБ и даже трех телеоператоров прислали в Москву из Саратова. 5 июля 2002 года меня вывели, обросшего, как аббат Фариа, в длинной олимпийке, с сумками в руках на крыльцо Лефортовской тюрьмы, и я замер, пораженный. Государство любит себя и любит устраивать во славу себе спектакли. Пространство дворика, его перспектива была убрана солдатами. Можно еще употребить выражение: было все в солдатах. Да еще в каких! Новенькие, с новыми пухлыми свиными мышцами (щеки, шея, оголенные до локтей руки — Pumping Iron). В руках — навороченные космические автоматы, словно у галактических пришельцев из Star Wars. Рукава новеньких камуфляжей завернуты до локтей, новенькие ботинки источают вонь всеми порами свиной кожи, новенькие кепки — околыши над глазами. Свиноматка этих воинов-свиней — Великая Империя Свиномордых Солдат, Соединенные Штаты Америки. В таких кабанов удобно стрелять, думал я, разглядывая их в июльском утреннем зное, прищурившись. Все это было бы военной комедией, если бы не мои такие тяжелые статьи.

По тюрьмам - Лимонов Эдуард => читать онлайн электронную книгу дальше


Было бы хорошо, чтобы книга По тюрьмам автора Лимонов Эдуард дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге По тюрьмам у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу По тюрьмам своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Лимонов Эдуард - По тюрьмам.
Если после завершения чтения книги По тюрьмам вы захотите почитать и другие книги Лимонов Эдуард, тогда зайдите на страницу писателя Лимонов Эдуард - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге По тюрьмам, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Лимонов Эдуард, написавшего книгу По тюрьмам, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: По тюрьмам; Лимонов Эдуард, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн